A Fixed Debt / Фиксированный Долг

(Невыносимый жар. Он сжигал его, пожирал всё существо, опаляя душу.) (Его жизнь была лишь чередой ошибок. От начала и до конца.) (Рубашка насквозь вымокла от пота, неприятно прилипая к костям. Ему хотелось убежать. Выбраться из этого дома, пока не стало слишком поздно. Пока не произошло непоправимое.) (Ну почему он был так глуп? Он должен был сказать хоть что-то. Это всё было только его виной, его, его, его. Почему он просто не сказал правду? Если бы он только сказал ему, что чувствовал все эти годы…) (А теперь он никогда не выберется отсюда. Никогда не изменится. И чем дольше он оставался здесь, тем больше казалось, что Папирус…) (Боже, если бы только он открыл рот. Он мог бы уберечь их обоих от стольких страданий, от стольких душевных мук.) (Или, по крайней мере, уйти как можно скорее.) Санс резко открыл глаза. Он попытался вздохнуть, но сделать это оказалось весьма проблематично, уткнувшись лицом в подушку. И это была не просто подушка. Это была подушка Папируса. Простыни были насквозь пропитаны его запахом, и стоило Сансу сделать один лишь судорожный вдох, этот запах тут же проник в его носовую полость. С каждым вдохом тело скелета расслаблялось. Папирус… Одна лишь мысль о нём, о его присутствии, проникала глубоко в его душу, пронизывая её неописуемым теплом. Ноги брата прижимались к его телу. Он был так близко, как раз тогда, когда был так нужен. Чёрт, Сансу казалось, что он сейчас заплачет. Когда в последний раз они спали вот так, крепко прижавшись друг к другу? (Когда в последний раз он позволял себе это?) Боясь разбудить, но до боли желая увидеть спокойное лицо спящего брата, Санс осторожно перевернулся на другой бок, давая ногам Папируса прижаться к его грудной клетке как можно сильнее. Вот только это был не его брат. Это был другой Папирус. Странный Папирус из этого ужасного мира. Папирус со шрамом, рассекавшим его лицо. Папирус, чей голос звучал так грозно, так одиноко и очень, очень печально. Папирус, что вчера ночью отнёс Санса наверх после того, как их окончательно поломало в объятьях друг друга — настолько, что они оба не смогли сдержать чувств. Усилием воли сдержав себя от очередного срыва, Санс опомнился: его брата здесь не было. Он ушёл. Безвозвратно исчез. В другой, далёкой вселенной. Он был мёртв. По скуле потекла скупая слёза, за ней вторая, тяжёлое осознание оседало на костях. Как же это было глупо. Как же он был глуп. Ему не о чем было плакать, ведь в конце концов он повернёт время вспять, он вернётся домой и вновь увидит его, живого и невредимого. Он надеялся. Изо всех сил надеялся, пожалуйста, пожалуйста. Ему нужно было вернуться к нему во что бы то ни стало. Он проглотил свою скорбь, тошноту и горечь — минутную слабость от мысли, что он так никогда и не вернётся к брату. Лучше не думать об этом. Стараться мыслить позитивно, как того хотел бы его брат. Хех, Папс бы сейчас был так горд за него. Санс так и видел это: — ты был прав, бро. не за чем зацикливаться на чём-то, чего не можешь изменить, верно? надо было прислушаться к тебе раньше. — ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС ТАК ГОРДИТСЯ ТОБОЙ, БРАТ! Он вжался в подушку, позволив ещё нескольким струйкам слёз выскользнуть из глазниц. Вообще он должен был быть благодарен судьбе за то, что его брата не занесло сюда вместе с ним. Здесь было просто ужасно. Наркоманы. Насильники. Вероятно, и убийцы тоже. Они были ничем не лучше людей. Санс уставился на спящего в ногах Папируса, едва сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к нему. Ему пришлось вырасти в этой леденящей душу вселенной. Он был вынужден терпеть всё то, что искалечило и изуродовало его тело. Даже сейчас, когда его лицо было таким гладким, расслабленным, — поразительно похожим на лицо его брата — Санс не мог не поёжиться от всех этих забинтованных ран, усеивавших его череп. Санс был сам во всём этом виноват. Папирус бы не получил таких травм, будь Санс более осторожным. Лучше бы он молчал, лучше бы ничего не рассказывал о том, что произошло у Гриллби. Папирус всё равно никак не мог бы это предотвратить, так зачем же он взвалил на него это бремя? Из-за его признания Папирус едва не погиб. Хотя глубоко внутри Санс знал, что не был честен с собой. Ведь в тот день, когда он поделился с Папирусом своей бедой, тяжкий груз — о существовании которого он до тех пор и не подозревал — свалился с его души, оставив после себя лишь головокружительное облегчение. Не было на свете ничего, чем Санс смог бы по-настоящему отблагодарить Папируса за его помощь и поддержку. Так что, вполне возможно, такой исход был лучшим из всех возможных. Санс прижался ближе к ногам Папируса, облачённым в пижаму. Если бы только он помешал ему пойти в бар прошлой ночью, если бы только смог остановить его — возможно, сейчас он не чувствовал бы себя таким виноватым. Как бы то ни было, когда придёт день возвращаться домой, он оставит Папируса и приберёт за собой весь бардак, что он здесь устроил. А ведь на самом деле всего этого можно было избежать, если бы он просто не пошёл в злополучный бар. Или если бы, господи, не стал умолять всех тех монстров о большем. Он был не в своём уме, отчаяние так яростно скребло в его костях — оно буквально вынудило его говорить такие вещи, о которых он никогда бы даже не подумал на трезвую голову. И всё же он не мог отделаться от мысли о том, каким же идиотом он был. И это ещё не говоря о том, что он узнал о местной версии самого себя… Нет. Единственным, кого на самом деле стоило винить, был Гриллби. То, как он спровоцировал… всё, что последовало дальше, было просто отвратительно. Он обманул Санса речами о помощи с долгом и накачал его наркотиками без разрешения, пусть даже и утверждал потом обратное. Санс никогда не сможет его простить. По сей день он не мог выкинуть из головы вкус, запах и ощущение этих монстров внутри. Воспоминание об этом жаре, пусть и прикрытое далёкой дымкой, всё ещё нарывало в его сознании, было острым и свежим настолько, будто он мог вернуться в это состояние здесь и сейчас — стоило лишь руку протянуть. Оно пульсировало прямо под кромками костей и было готово вырваться наружу в любой момент. И быть может, тогда он испытал бы такое же удовольствие, как в ту ночь. Санс подавил тошноту, прокравшуюся в его душу, но так и не смог отогнать эту непрошенную мысль. Он наслаждался всем, что с ним творили, — недаром ведь он так их об этом просил. Но хотеть ещё? Даже будучи трезвым? Что с ним, чёрт возьми, было не так? Он был болен — гораздо сильнее, чем мог вообразить. Когда мысли начали окончательно выходить из-под контроля, Папирус резко дёрнулся и больно пнул Санса по рёбрам. Санс вскрикнул от неожиданности, рефлекторно впившись пальцами в подушку и свернувшись калачиком. — гхх, папирус… Папирус протяжно, жалобно застонал, и Санс открыл глаза. Папирус метался во сне, его руки теребили одеяло. Он судорожно вдыхал, бормоча и выстанывая что-то тихое, почти неслышное. И хотя бинты закрывали большую часть его лица, было очевидно, что Папирус… ох, то ли злился, то ли страдал от боли. Санс не мог сказать наверняка, но просто сидеть и гадать он тоже не собирался. Скелет подполз к изголовью кровати и провёл рукой по позвоночнику Папируса. — эй, папирус, — похлопал он его по плечу, — просыпайся. Дыхание спящего скелета стало ещё более отрывистым, его руки продолжали вслепую цепляться за одеяло, пока сам он беспокойно вертелся и ворочался. Санс схватил Папируса за ключицу и потряс, усиливая хватку в попытке остановить эти неосмысленные метания. — папирус! — сорвался Санс, заметив проступившие в его глазницах слёзы, — проснись! — САНС! Папирус резко подскочил с постели, его грудь бешено вздымалась, а рука вытянулась вперёд. Несколько мгновений он смотрел куда-то перед собой затуманенным взглядом. А затем, так же внезапно он наклонился вперёд, схватил подушку у ног кровати и нервно покрутил её. Его трясло. — папирус? — мягко пробормотал Санс и слегка коснулся его. Стоило Сансу тронуть его за плечо, Папирус резко развернулся к нему. Он оглядел скелета с головы до ног, широко раскрыв глаза. И тогда Санс увидел это — искру разочарования, промелькнувшую во взгляде напротив. Она отразилась на лице Папируса, и Санс вновь почувствовал то глубокое, незарастающее чувство неправильности, чужеродности происходящего, что жило в нём с того дня, когда они впервые заговорили. Теперь, когда он наконец уделил этому должное внимание, он понял, что означало это его выражение лица. Оно — печать их обоюдного, их одновременного осознания, что что-то здесь было не так. Что никакие они друг другу не братья, в конце-то концов. Он задумался, было ли у него самого такое же выражение лица, когда он проснулся? Санс потёр Папируса по плечу в успокаивающем жесте, но быстро отстранился на полпути, поняв, насколько это было неуместно. Они не были братьями независимо от того, как выглядели. Подавив смущение, он промямлил: — ты в порядке? Папирус посмотрел на него. В его глазах стояли слёзы, а челюсть беззвучно пыталась что-то сказать. Но затем, без всякого предупреждения, он разразился страшным воем, ужалившим Санса в самую душу. Не успел он опомниться, как Папирус крепко-крепко обнял его. Его тяжёлые рыдания сотрясали их обоих, и от того, насколько крепко он держал его, Санс едва мог дышать. Повинуясь инстинкту, скелет расслабился, став своего рода мягкой жилеткой, в которую Папирус мог бы выплакаться. Совсем как тогда, давно, когда он делал ровно то же самое для своего бро. Папирус сильнее прижался к нему, сложив подбородок ему на плечо. — дурной сон? Папирус отчаянно закивал, громко всхлипывая. — хочешь поговорить об этом? Папирус покачал головой, впившись пальцами в спину Санса. — эй, всё в порядке, — увещевал его Санс, слишком уж хорошо знакомый с ужасом и пустотой, настигавшими после ночного кошмара. — если нужны объятья, всё нормально, я не против. Папирус крепче прижал его к груди. И пусть это потребовало некоторых усилий, Санс высвободил одну руку и похлопал его по плечу. Он мог только надеяться, что Папирус скоро забудет этот сон, ради его же блага. Но судя по тому, как тот царапал его, отчаянно глотая воздух, — это был один из тех кошмаров, что мучил его далеко не первую ночь. Санс привык к таким снам. Не только по собственному опыту — его брат тоже таких немало пережил, и Санс всегда был рядом, готовый помочь и утешить его. И как только он погладил этого Папируса по нижней части лопатки, тот, совсем как его родной брат, стал расслабляться, а его рыдания постепенно становились тише. В конце концов, он совсем притих, и вскоре его череп тяжело опустился на Санса — так, будто он заснул. Санс хотел положить его на кровать, чтобы он мог нормально поспать, но Папирус мёртвой хваткой вцепился в его руки. — НЕТ, НЕТ. МНЕ УЖЕ ЛУЧШЕ, — он отстранился и вытер слёзы, шумно всхлипывая. Выглядел он мрачно. — ПРОСТИ ЗА ЭТОТ СПЕКТАКЛЬ. Брат Санса никогда не отзывался так о подобном проявлении эмоций. Наоборот — из книг он знал, что слёзы — весьма полезная вещь. «ОНИ ПОМОГАЮТ ВЫРАЗИТЬ ВСЕ ТВОИ ЧУВСТВА, САНС! ПОМОГАЮТ ВЫПЛЕСНУТЬ ИХ НАРУЖУ, ПОКА ДУША НЕ РАЗОРВАЛАСЬ!». Сам Санс с тех пор, как Дингса не стало, этому совету никогда не следовал. Ну, точнее не следовал до того момента, пока Папирус наконец не вынуждал эту плотину, так сказать, прорваться. — да нет, не беспокойся об этом, — мягко сказал он, — дурные сны кого угодно выведут из себя. — НЕМЫСЛИМО! ВЕЛИКИЙ И… — он громко шмыгнул носом — …УЖАСНЫЙ ПАПИРУС НЕ МОЖЕТ ПРОСТО «ВЫЙТИ ИЗ СЕБЯ». ОН ВСТРЕЧАЕТ ВЫЗОВЫ ЛИЦОМ К ЛИЦУ, НЕ ДРОГНУВ! РЫДАТЬ ОТ КОШМАРОВ — ЭТО ПОЗОР… И НЕВАЖНО, НАСКОЛЬКО ОНИ БЫВАЮТ РЕАЛИСТИЧНЫ. Хоть Папирус и не плакал больше, его выражение лица говорило само за себя. Что бы ему ни снилось, оно всё ещё его не отпускало. — в этом нет ничего позорного. — ХМФ. — но я понимаю, о чём ты. не прикольно на этом зацикливаться. — ДА. ИМЕННО ТАК, — Папирус обнял себя за плечи и отвёл взгляд. — СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ. Я ЗНАЮ, КАК НЕЛЕГКО ТЕБЕ БЫЛО ОБНИМАТЬ МЕНЯ ПОСЛЕ… ВСЕГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО. — ты это о чём? — не понял Санс. — мы же только вчера вечером обнимались. — ЭТО ДРУГОЕ. МЫ ОБА БЫЛИ ОХВАЧЕНЫ ЭМОЦИЯМИ. — а сейчас что, не были? — ТЫ НЕ БЫЛ! ДА И… — тряхнул он головой, — Я ТОЖЕ. — ну да, конечно. — В ответ на сарказм Санса Папирус скрестил руки на груди. — ну, эм, я всё равно не совсем понимаю, почему ты не можешь меня обнимать. — ПОТОМУ ЧТО Я НЕ… НЕТ, НЕВАЖНО. — ну же, давай, расскажи мне. Папирус нервно сглотнул. — ПОСЛЕ ВСЕГО, ЧТО Я НАГОВОРИЛ, Я ВООБЩЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, КАК ТЫ ТЕРПИШЬ МЕНЯ РЯДОМ С СОБОЙ, — он отвёл взгляд. — Я БЫЛ БОЛЕЕ ЧЕМ ГРУБ С ТОБОЙ. МОЁ ПОВЕДЕНИЕ БЫЛО АБСОЛЮТНО НЕДОПУСТИМЫМ И ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ. Санс тяжело вздохнул: — не думай о себе так плохо, — он елозил на месте, тщательно подбирая слова. — я говорил уже, что понимаю, каково это… ну, как тяжело видеть кого-то похожего на твоего бро как две капли воды, но в то же время совершенно на него не похожего. чувствуешь себя максимально странно, — он приложил напряжённый кулак к груди. — и тошно прямо до глубины души. Папирус кивнул, сжимая своё запястье рукой. — И ВСЁ ЖЕ, СПАСИБО ТЕБЕ. ТЫ… КУДА ВЕЛИКОДУШНЕЕ, ЧЕМ М-… ЧЕМ Я ОЖИДАЛ. — трудно было бы разозлиться из-за такой ерунды, — он усмехнулся. — и вообще многие вещи не стоят того, чтобы из-за них расстраиваться, вот правда. так что вряд ли я великодушнее других, мне просто лень заморачиваться, — Санс пожал плечами. — ХММ… ЧТО Ж, ПОЛАГАЮ, ЭТОГО МНЕ СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ. — хех, ну да. ленив всегда и в любой вселенной — это про меня. Папирус нахмурился. По выражению его лица было ясно, что его гложил какой-то вопрос. И Санс даже будто бы знал, какой именно. Но, честно говоря, у него не было сил разбираться в этом. Время для серьёзных разговоров ещё не пришло. Заговори они сейчас о той ночи, они провели бы здесь весь день, рыдая о чём-то, чего оба не в силах были изменить. А если Папс захочет узнать о его бро? Боже, тогда он точно почувствует себя бесполезным мешком костей. Уж лучше оставить эти вопросы до лучших времён. — итак, эм, и какие у тебя планы на сегодня? Папирус подскочил на месте. — О НЕТ! КОТОРЫЙ ЧАС? — он посмотрел в телефон и вздохнул, — ХВАЛА ЗВЁЗДАМ, БУДИЛЬНИК ЕЩЁ НЕ СРАБОТАЛ! — хех. ну, тогда я могу ещё на пять минуточек прикрыть глаза. Папирус сверкнул взглядом: — ОН ПРОЗВЕНИТ ЧЕРЕЗ МИНУТУ. — понял. значит, прикрою на десять минуточек? — НЕТ, НАМ ОБОИМ НУЖНО ПРИНЯТЬ ДУШ. Я ВЕСЬ В САЖЕ, В СЛЮНЕ, И В ШЕРСТИ, И АГРХ! — на его лице мелькнуло отвращение. — И ТЕБЯ СО ВСЕЙ ЭТОЙ ГРЯЗЬЮ НА ЛИЦЕ Я ТОЖЕ К АНДАЙН НЕ ПОВЕДУ. Санс быстро помрачнел. — к андайн? она что, опять будет сидеть со мной, как с ребёнком? — НИКТО НЕ БУДЕТ С ТОБОЙ СИДЕТЬ, ТЫ ЖЕ НЕ РЕБЁНОК. ХОТЯ, ЗНАЯ ТЕБЯ, ТЫ И ОДИН НАЙДЁШЬ, ГДЕ ПОСИДЕТЬ. — ой да ладно, ты прекрасно знаешь, о чём я. я думал, мы пойдём поговорить с альфис. — А. ДА, — он потёр руку. — ТОЧНО. ОДНАКО! ЭТО ОЗНАЧАЕТ, ЧТО НАМ ПРОСТО НЕОБХОДИМО КАК СЛЕДУЕТ ПОМЫТЬСЯ. — ты реально думаешь, что альфис будет не всё равно? Папирус метнул на него тот самый Взгляд. Санс вздохнул. — окей, ладно, — Санс хорошенько потянулся и плюхнулся на кровать. — можешь идти первым. — НУ УЖ НЕТ. Я ЗНАЮ, КАК ДОЛГО ТЫ СИДИШЬ В ДУШЕ. ТЫ ИДЁШЬ ПЕРВЫМ, А Я ПОКА СВЯЖУСЬ С АЛЬФИС. — но… Папирус потёр виски: — ЗАЧЕМ ТЫ ВСЁ УСЛОЖНЯЕШЬ? — эх, даже не знаю. полагаю, это весело, — Санс поднялся с постели с потянулся ещё раз. — полотенца под раковиной, верно? Он подождал, но его встретила лишь оглушительная тишина. — папирус? Он посмотрел назад. Папирус отвернулся, хоть и продолжал то и дело бросать взгляд в сторону Санса. Череп скелета был таким же красным, как его шарф. Санс проследил за его взглядом и тут же понял, в чём было дело. На нём была лишь большая футболка, которую Папирус кинул в него прошлой ночью. И она едва прикрывала его таз. — ух, — он потянул футболку вниз, так, чтобы она прикрывала хотя бы бёдра. Его лицо горело. — ну. эм. я пойду. типа. да. пока. С этими словами он поковылял в ванную. И даже убравшись с глаз Папируса долой, он продолжал краснеть и теребить футболку, как будто это каким-то образом могло изменить произошедшее только что. Обычно его вообще ни секунды не беспокоила нагота. Когда брат случайно обнаруживал Санса дома без одежды, его это лишь смущало и подбешивало. Вот и всё. Это было просто ещё одной причудой Санса, которая не нравилась Папирусу. Но этот Папирус… он был не просто смущён. Может, это потому, что они обнимались. Боже, как же это было глупо. Они ведь даже друг другу не братья, а Санс жался к нему всем телом, наполовину раздетый. И всё же было в выражении лица Папируса нечто бо́льшее. Было в нём что-то ещё… Ну нет, не могло такого быть. Санс покачал головой и забрался в душ, изо всех сил стараясь не выдавать желаемое за действительное. Господи, с чего он вообще взял, что выдавал желаемое за действительное? (Разве он не научился игнорировать эти навязчивые мысли?) Он прижал руку к груди. Как же сильно сейчас болела его душа. И когда первые струи воды полились на него, он погрузился в раздумья: как он мог так жёстко проебаться? Не то чтобы он мог винить во всём своё детство или даже опыты в лаборатории. У него были свидания, у него были партнёры. Он знал, что такое быть в романтических отношениях. Не было никакого объяснения тому, как он мог докатиться до чего-то настолько омерзительного. (Почему же тогда он испытывал такие чувства к Папирусу?) Он отогнал эту мысль, пытаясь подумать о чём-то другом, буквально о чём угодно другом. Но это лишь увело его в самую глубокую тьму. Теперь он не мог перестать думать о судьбе своего брата. И чем больше он пытался убежать от этих мыслей, тем быстрее они настигали его. Они уводили его сначала к той роковой схватке с человеком, затем — к ночи в баре Гриллби, а после — Он вздрогнул от громкого стука. — САНС? ТЫ СКОРО? ТЫ ПРОБЫЛ ТАМ УЖЕ ПОЛЧАСА! Полчаса? Серьёзно? Прошло так много времени? Он покачал головой, пытаясь вернуть мысли из «там и тогда» в «здесь и теперь». — САНС? — да… — он прижал руку к глазнице. — да, извини. я просто… витал в облаках, считал звёзды. — НУ, ТОГДА ПЕРЕСТАНЬ ИЗУЧАТЬ АСТРОНОМИЮ В ДУШЕ И СПУСКАЙСЯ ВНИЗ! Шестерёнки разума Санса с боем завертелись в голове. Пока до него дошло, что Папирус сказал, тень его ног уже исчезла из щели под дверью. Он усмехнулся, спрашивая себя, намеренно ли Папирус выдал такое или это была случайность? В любом случае, Санс был рад отвлечься. Он быстро соскрёб грязь с костей и наугад смыл мыло, прежде чем выйти. К огромному его облегчению, под раковиной были аккуратно сложены несколько пушистых полотенец. Когда он вытирался одним из них, до него донёсся запах Папируса. Он несколько секунд прижимал полотенце к лицу (изо всех сил стараясь не угодить в ловушку воспоминаний), а затем ловко обернул его вокруг бёдер. Трудно представить, насколько ему хотелось телепортироваться отсюда прямо в спальню и одеться. Но последние четыре попытки Санса применить магию закончились тем, что он лежал без сил, растянувшись на земле. Поэтому, раз уж истощать всю свою энергию за один раз с самого утра было явно не лучшей идеей, скелет выглянул за дверь, высматривая, был ли Папирус ещё наверху. И только услышав, как тот громко что-то напевает из кухни, Санс бросился в его комнату. К счастью, Папирус уже собрал для него свежую одежду. И, за исключением тёмно-бордовой майки, это была собственная одежда Санса из родной вселенной — разорванная после встречи с человеком, но свежая и тщательно выстиранная. Когда он надевал её, его руки дрожали. Это было смешно, но он чувствовал, как от мимолётного счастья на глаза наворачивались слёзы. И пусть шмотки скелета были изодраны в клочья, они всё ещё были частью его дома. И то, что Папирус подумал об этом, отдал ему её и вообще, в первую очередь, сохранил её… Он закрыл лицо капюшоном куртки, наслаждаясь цветочным ароматом ополаскивателя, насквозь пропитавшим её. Войдя на кухню, Санс обнаружил Папируса у плиты. Тот, нахмурившись, уставился в телефон, свободная рука висела над экраном. Из кастрюли позади него исходил пар, и душа Санса затрепетала от невообразимого голода. Когда он ел в последний раз? Ему на ум приходил только чай у Андайн. Неудивительно, что чувствовал он себя… так себе. Он плюхнулся за стол. Стул громко скрипнул под его весом, и Папирус резко обернулся: — НАКОНЕЦ-ТО ПРИШЁЛ! ДОЛГО ЖЕ ТЫ! — да уж, звёздные карты то и дело уводили меня не туда. Папирус поражённо моргнул, но затем неохотно улыбнулся: — ОЙ, МОЛЧАЛ БЫ. — хех, да ладно тебе. это и правда была хорошая шутка. даже не верится, что от тебя. — ЗАМОЛКНИ, ТЫ! — неумолимо краснея, Папирус положил телефон и взял ложку, энергично помешивая что-то на плите. — ТЫ ХОТЬ ПОМЫЛСЯ НОРМАЛЬНО? — ага, — солгал он, вырисовывая невидимые круги вдоль полос древесины, покрывающих стол, — зачем бы я ещё так долго там торчал? — ВЫЧИЩАЛ КАЖДУЮ ВПАДИНКУ И ТРЕЩИНКУ? — ага, хехе. и щёлочку тоже. — Когда Папирус взглянул в его сторону, Санс подмигнул ему и качнул нижней частью тела. Папирус сжал глазницы рукой. — В САМОМ ДЕЛЕ? У НАС ВЕДЬ ДАЖЕ НЕТ… — он фыркнул и вновь обратил взор к плите. — даже нет чего? — улыбнулся Санс. — ТЫ ПРЕКРАСНО ЗНАЕШЬ, ЧЕГО! — нет же, я понятия не имею, — поддразнил он. — У НАС ДАЖЕ НЕТ ЗАДНИЦ! Веселье вспышкой вырвалось из потаённого уголка души Санса, сияя сквозь непроглядную серую пустоту. Он не мог перестать смеяться. И дело было даже не в выражении лица Папируса, — злом и нерешительно весёлом, — а в его голосе, сквозящим таким искренним неверьем в происходящее… Санс буквально до слёз давился собственным смехом. Когда приступ смеха наконец утих, скелет был совершенно опустошён. Он захрипел, ударившись головой о стол. Теперь он и мизинцем не сможет пошевелить, пока хоть немного не поест. Уже спустя несколько секунд, когда Папирус поставил миску прямо перед его лицом, он усомнился в своём решении. — БОН АППЕТИТ! Санс слабо усмехнулся: — ещё одна. — АРХ! — вскрикнул Папирус, усаживаясь напротив Санса, — ЭТО ДАЖЕ НЕ КАЛАМБУР! И всё же, судя по тому, как подёргивался рот другого скелета, Санс понял, что не ошибся. Из последних сил Санс-таки поднял голову и посмотрел в миску перед собой — овсянка. — пробуешь новое? — хмуро глянул он на комковатое месиво. В последний раз он ел овсянку ещё подростком в Новом Доме. Когда они были детьми, папа и отец готовили её на завтрак каждый божий день до тех пор, пока Сансу это не осточертело, — тогда они перестали. Он терпеть не мог эту дрянь. — СКОРЕЕ ВСПОМИНАЮ СТАРОЕ! Я ЗНАЮ ЭТОТ РЕЦЕПТ С ДЕТСТВА! — гордо провозгласил он. — ОБОЖАЮ ЕЁ ГОТОВИТЬ! Санс рассеянно помешал эту гадость. — даже больше, чем лазанью? — ДА, ДАЖЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛАЗАНЬЮ! ХОТЯ, ПРИЗНАТЬСЯ, ОНА ДОВОЛЬНО К ЭТОМУ БЛИЗКА! — ох. ну, это… круто. Санс в последний раз перемешал кашу, прежде чем наконец сдался и поднёс ложку ко рту. Даже сейчас, после всех этих лет, вкус, структура… Он проглотил комок целиком. — НУ КАК? — максимально беспристрастно спросил Папирус. — ну… опредёленно напоминает о минувших деньках. Папирус несколько секунд буравил его взглядом, после чего разразился пронзительным смехом. — что? — ЭТО ТВОЁ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА! ВНОВЬ ПОРАЖЁН НАВЫКАМИ ВЕЛИКОГО И УЖАСНОГО ПАПИРУСА! НЬЕ-ХЕ-ХЕ! Папирус смахнул слезу, достал из кармана маленькую металлическую коробочку и толкнул её вперёд. Санс взглянул на неё. Корица. — хех, читаешь мои мысли, — сверкнул Санс дрожащей улыбкой. — КАК БУДТО БЫ Я ЗАБЫЛ ТВОЙ ЛЮБИМЫЙ ИНГРИДИЕНТ! — да уж, это было бы грустно. — Он очень сомневался, что корица как-то повлияет на текстуру, но может, она могла бы спасти вкус? С безмолвной молитвой и несколькими горстками корицы (а может, и больше) он положил в рот ещё ложку и… Нет, всё равно ужасно. Но, по крайней мере, оно теперь не было таким пресным. Скелет собрал волю в кулак и принялся есть всё, что было в миске. Слава звёздам, он практически умирал с голоду. Это значительно облегчало его судьбу. Папирус одобрительно кивнул, хотя в процессе трапезы ликование медленно сползало с его лица. Санс было подумал, что плохо скрывает отвращение, но потом увидел, — внимание Папируса было приковано вовсе не к нему, а к телефону, лежавшему на столе. — в чём дело? — спросил Санс, поднеся очередную ложку ко рту. Его душу терзало беспокойство. Это было смешно, но из головы не шёл единственный наихудший сценарий: возможно, Гриллби или какой-то другой монстр шантажировал его той самой фотографией, угрожал расправой или — Папирус тяжело вздохнул. — ОЙ, Я ПРОСТО… ПЫТАЮСЬ ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ ОТПРАВИТЬ СООБЩЕНИЕ. — ох. андайн? Боже, он не хотел, чтобы она нянчилась с ним и сегодня. — НЕТ. ХОТЯ, НАВЕРНОЕ, ЕЙ ТОЖЕ НАДО БЫ НАПИСАТЬ. — тогда кому? — АЛЬФИС. Санс тут же помрачнел. — что? почему? Папирус неторопливо прожевал ложку собственной стряпни, затягивая и без того затянувшееся молчание. Наконец, сделав вид, что проглотил, он продолжил: — ДУМАЮ, ОНА БУДЕТ НЕ В ВОСТОРГЕ ОТ ЭТОГО СООБЩЕНИЯ. О ТЕБЕ. — ну, я знаю, ей по-любому будет неприятно всё это вспоминать, но… если ты выразишься деликатно, я уверен, она согласится поговорить с нами. Папирус поднял телефон, прочистил горло и, изображая почтение, прочёл: — «ДРАЖАЙШАЯ ДОКТОР АЛЬФИС! Я ХОТЕЛ БЫ УВИДЕТЬСЯ С ВАМИ ТАК СКОРО, КАК ТОЛЬКО ВОЗМОЖНО ДЛЯ МОНСТРА, ЧТОБЫ ОБСУДИТЬ СРОЧНЫЙ ВОПРОС, КАСАЮЩИЙСЯ САНСА. ЕСЛИ ВАС НЕ ЗАТРУДНИТ, ПОЖАЛУЙСТА, СООБЩИТЕ МНЕ, КОГДА ВАМ БЫЛО БЫ УДОБНО ВСТРЕТИТЬСЯ. Я БЫЛ БЫ ВАМ ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН! ИСКРЕННЕ И С САМЫМИ ТЁПЛЫМИ (ХОТЯ НЕ СЛИШКОМ ТЁПЛЫМИ, УЧИТЫВАЯ, НАСКОЛЬКО ЖАРКО В ХОТЛЭНДЕ) ПОЖЕЛАНИЯМИ, ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ ПАПИРУС.» — ты… так это сформулировал? — ДА. ЭТО, КАК ТЫ ГОВОРИШЬ, ДОСТАТОЧНО ДЕЛИКАТНО? — ну… да, наверное? не хочешь добавить чуть больше деталей? — ПОЛАГАЮ, ЭТО… ДОСТАТОЧНО КРАТКО ДЛЯ ТЕКСТОВОГО СООБЩЕНИЯ. НАВРЯД ЛИ Я СМОГ БЫ ОБЪЯСНИТЬ ВСЕ ЭТИ… ШТУКИ ПРО ВСЕЛЕННЫЕ С НЕОБХОДИМЫМ КОЛИЧЕСТВОМ ДЕТАЛЕЙ. — может, дашь мне её аккаунт в андернете и я сам попробую? — ТЫ ВПРАВДУ ДУМАЕШЬ, ЧТО ЭТО ЛУЧШИЙ СПОСОБ ПРЕДСТАВИТЬСЯ? ОНА… — кашлянул он, — КАК БЫ ДУМАЕТ, ЧТО ТЫ МЁРТВ. — ты прав. лучше не надо. хотя, эм, я правда думаю, что стоит объяснить ей всё до того, как она увидит меня лично. Зная Альфис, было наивно полагать, что она не упадёт в обморок, увидев его, не зная ни о чём заранее. Чёрт, да она и так наверняка лишится чувств. — ДА, — запнулся Папирус. — ДОЛЖНО БЫТЬ, ТЫ ПРАВ. Его взгляд вновь вернулся к телефону, рука зависла над экраном. После нескольких секунд колебаний он, наконец, отправил сообщение и положил устройство в карман. — ДОЖДЁМСЯ ЕЁ ОТВЕТА. ЕСЛИ ПОВЕЗЁТ, СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ОНА БУДЕТ СВОБОДНА. Он взял миску обеими руками и заглотил целиком всё её содержимое. Санс поморщился. Удовлетворённо вздохнув, Папирус забрал миску и поставил её в раковину. — НУ, ПОЛАГАЮ, Я МОЮ ПОСУДУ И МЫ ВЫДВИГАЕМСЯ. ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ, ЧТО АНДАЙН НЕ БУДЕТ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ЗАДЕРЖУСЬ. ХОТЯ ПОСЛЕ ВЧЕРАШНЕГО ОНА НАВРЯД ЛИ УДИВИТСЯ НАШЕМУ НЕСПЕШНОМУ ТЕМПУ. — ты всё ещё собираешься затащить меня к ней? — А ЕСТЬ ЕЩЁ ВАРИАНТЫ? — ты мог бы взять меня с собой на работу. — ИСКЛЮЧЕНО! — вскинулся Папирус. — да чёрт, почему нет? — ТЫ… — лицо Папируса вытянулось так, будто он пытался как можно тщательнее подобрать слова, — ТЫ НЕ В ЛУЧШЕМ СОСТОЯНИИ ДЛЯ ЭТОГО. Санс замахал руками: — я в порядке, лучше просто не бывает. Папирус усмехнулся. Да, его скепсис был вполне оправдан. Санс явно знавал лучшие дни. — ну хорошо, может, я и не в лучшей форме, но это же не означает, что я должен сидеть с андайн, как детсадовец? — По какой-то причине эта простая мысль и впрямь задела его за живое. — не лучше ли мне тогда просто остаться здесь? Это отрезвило Папируса. — НЕТ, — его взгляд метнулся куда-то за Санса, в сторону гостиной. — Я… НЕ ДОВЕРЯЮ МЕСТНЫМ И НЕ МОГУ ОСТАВИТЬ ТЕБЯ ДОМА ОДНОГО. От напоминания о них по спине Санса пробежал холодок. — И ПОСКОЛЬКУ У ТЕБЯ СЕЙЧАС ОЧЕВИДНО НЕ ЛУЧШИЙ КОНТРОЛЬ НАД МАГИЕЙ… Раздражение и непреодолимое чувство собственной бесполезности охватили душу Санса. — да кого это вообще волнует? — МЕНЯ ВОЛНУЕТ! ЕСЛИ НА НАС НАПАДУТ — — если кому-то взбредёт в голову преследовать нас от сноудина, они будут преследовать нас и до андайн. и да, она чертовски хороший боец, отдать ей должное, но я всё ещё и близко не доверяю ей так, как тебе. Челюсть Папируса слегка отвисла. — ТЫ… ТЫ ДОВЕРЯЕШЬ МНЕ? — да? — по непонятной причине под пристальным взглядом Папируса Санса охватило смущение. — НО ТЫ ЖЕ ЕДВА ЗНАЕШЬ МЕНЯ. Санс не понимал, как это могло на что-либо повлиять. Монстры всегда доверяли друг другу, особенно семье. Даже если… они не были настоящей семьёй. Впрочем, Папирус просто судил по своей трижды проклятой вселенной. Санс не мог его в этом винить. — это правда, я не очень хорошо тебя знаю, но… это трудно объяснить. в тебе просто есть что-то такое, ну, я даже не знаю. — НЕ СТОИТ СЛЕПО КОМУ-ТО ДОВЕРЯТЬ, — кратко ответил Папирус. Санс стыдливо склонил голову. — но… ты же доверяешь мне, верно? На секунду в лице Папируса мелькнуло противоречие, но в мгновение ока оно исчезло, сменившись твёрдой уверенностью: — РАЗУМЕЕТСЯ, ДА. — ну и всё тогда, — глухо ответил Санс. — оно не требует особых объяснений. что есть, то есть. Папирус сжал в руках собственные плечи, смотря куда угодно, только не на Санса. — МОЖЕТ, ОНО И ТАК, НО ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ТЕБЕ СТОИТ ИДТИ СО МНОЙ НА СЛУЖБУ. ДОВЕРИЕ НЕ ЗАЩИТИТ ТЕБЯ, ЕСЛИ ВДРУГ… ГРИЛЛБИ НАПАДЁТ, — одна кость шумно скользнула по другой, выдавая его беспокойство, — ИЛИ ЕСЛИ… ЕЩЁ КТО-НИБУДЬ НАПАДЁТ. — ты прав, но… — вздохнул Санс, чувствуя, как напрягается позвоночник, — послушай, я просто не выдержу ещё один день с андайн. не сегодня. только не после вчерашнего, — он поколебался, но затем тихо добавил, — или прошлой ночи. Папирус молчал, смотря на Санса сверху вниз и продолжая нервно потирать руками руки. — ОКЕЙ, — он сглотнул. — ОКЕЙ, ЛАДНО, МОЖЕШЬ ПОЙТИ СО МНОЙ, НО ПРИ ОДНОМ УСЛОВИИ. — каком? — ТЫ ДОЛЖЕН СЪЕСТЬ ЕЩЁ МИСКУ ОВСЯНКИ, ПОКА Я БУДУ В ДУШЕ. — серьёзно? — и это всё? — И СЛЫШАТЬ НИЧЕГО НЕ ХОЧУ! ТЕБЕ НУЖНЫ ВСЕ СИЛЫ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ СОБРАТЬ! Санс опёрся локтем о стол и сложил голову на руку: — ну, если ты настаиваешь. — Я НАСТАИВАЮ. — Он принёс кастрюлю и наложил огромную порцию в миску Санса. — И ЕСЛИ ОНА ВСЯ НЕ БУДЕТ ПУСТА, КОГДА Я ЗАКОНЧУ, МОЖЕШЬ ЗАБЫТЬ О ВОЗМОЖНОСТИ ПОЙТИ СО МНОЙ. Что ж, это должно было быть весело. Печально известный факт: Папирус принимает душ чертовски быстро. Искра соперничества мелькнула в его глазах, когда он наклонился ближе. Криво усмехнувшись и не потрудившись добавить даже щепотку корицы, Санс повторил недавний подвиг Папируса: поднёс чашку ко рту и проглотил всю овсянку целиком. Папирус ахнул и быстро-быстро выбежал из кухни. Когда Санс опустил чашку, она была почти пустой. Как и кухня, впрочем. Восторг, прокравшийся в его душу, внезапно исчез. Папируса здесь больше не было. И пусть он слышал, как журчит вода, что-то неприятно зудело внутри. Он чувствовал себя брошенным. Покинутым. Паранойя миллионами игл прошила его. Скелет повернулся, выглядывая в окна гостиной. Там никого не было. И вообще здесь никого не было. Разум медленно отделился от тела, пока он изо всех сил пытался впихнуть в себя остатки овсянки.