***
Четыре года спустя Частная психиатрическая больница Кабинет главного врача-психиатра Ким Намджуна У Намджуна дико болит голова, словно кто-то забивает гвозди в черепную коробку. Он делает круговые движения подушечками указательных пальцев по часовой стрелке на висках и до лопнувшей на нижней губе коже, сжимает зубы. Таблетка валиума не помогает унять пульсирующую боль, от чего Ким ещё больше раздражается. Какие сутки по счёту он не спит? У Айвин рецидив, причём в ещё более усугублённой форме. Он в течении четырёх лет пытался восстановить её, применяя не только медикаментозное лечение, но и арт-терапию, фитотерапию и даже прибегал к гипнозу. И как же он был искренне счастлив, когда Айвин мелкими шажками, пусть медленно, но шла к выздоровлению. Он даже разрешил ей посещать галерею Мэй, черпать там вдохновение. Но кто же знал, что там она найдёт свою погибель. Смерть с глазами цвета непроглядной чёрной ночи. — Сколько я здесь? — сухим безжизненным голосом спрашивает Айвин, опуская стеклянный взгляд тусклых глаз на свои руки. — Что ты помнишь? — Намджун сидит на деревянном стуле рядом с её кроватью, забросив ногу на ногу. На мужчине одет белоснежный халат поверх строгого серого приталенного костюма, тёмные волосы педантично уложены и зачёсаны назад, на кончике носа держатся очки в шоколадной оправе. — Всё. — выходит болезненно и надрывно. Глаза поднимать не хочется, раздражает белый цвет халата. Вообще все светлое и яркое невыносимо бесит. Привычнее в полумраке, когда всё сливается в одно темное пятно. — Убери свет. — Айвин откидывается на спину, неприятно упираясь лопатками в металлическое ребро кровати. — Солнце ещё не взошло. — хмурится Намджун, но всё же поднимется на ноги и подходит к окну с широким подоконником. Он дергает шнур с кисточкой цвета индиго и тяжёлая штора из серебристого гобелена закрывает окно полностью. — Так лучше? — Да, спасибо. — осипло отвечает Айвин, наконец поднимая взгляд на брата. Она пытается устроиться поудобнее, но не получается, всё время что-то мешает. — Ты не сказал сколько я здесь нахожусь. — девушка притягивает к себе колени и обхватывает их вместе с тонким одеялом. — Больше, чем обычно. — спокойно произносит Намджун, придвигая стул ближе к кровати. — Он знает? — О твоём нахождении здесь? Нет. — Это вопрос времени для него. Он придёт за мной. — Я сделаю всё, чтобы он не смог проникнуть сюда. — строго произносит Намджун и упирается в растерянный взгляд тускло-янтарных глаз. — Айвин, родная, ты должна забыть его. — Я не хочу, не хочу. — первые слёзы срываются и предательски бегут по бледным впалым щекам, рисуя влажные дорожки. — Запрешь меня снова? — Для твоего же благополучия, — шумно выдыхает Намджун, наклоняясь к сестре ближе. — Он заберёт меня, слышишь, заберёт с собой. И мы уедем. — Айвин срывается на плач и бросается в объятия Намджуна. — Я не допущу этого. Прости, но мне придётся применить меры…тебя переведут в другое крыло. — мужчина крепче прижимает к себе сестру, нежно поглаживая ладонью по спине. — Решетки и охрана остановят его, а тебя наручники.***
Ким Мэй. Она потрясающая девушка, пусть и сбившаяся со своего пути. По просьбе давнего друга, Ким Сокджина, Намджун пытался помочь девушке бросить пагубную и вредную привычку. Мэй пару лет назад подсела на наркотики, всё началось с лёгких, несерьезных, хотя для Намджуна все запрещённые препараты — очень даже серьезные. А после перешла к более суровым и тяжёлым. На одном из сеансов Намджун спросил у Мэй: «Почему она стала их употреблять?» Мэй прятала от него свой взгляд, всё время бегая глазами по предметам мебели в кабинете, а потом остановила свой взор на широком панорамном окне за спиной Намджуна. На нем не было тяжелых штор и прозрачной занавеси, или даже новомодных жалюзи. Окно было полностью открыто. Обнажено. Через прозрачное начищенное стекло проникали яркие лучи, рисуя на светлом паркете золотые дорожки. На чистом голубом небосводе ни облачка, лишь одинокая птица размахивает крыльями, всё выше и выше поднимаясь к солнцу. — Я знаю, чего ты пытаешься от меня добиться. Жизнь прекрасна, удивительна и бла-бла-бла… — И тебя это пугает, потому что… — Потому что моя жизнь полное дерьмо. — не даёт ему договорить Мэй. — Моя жизнь может быть прекрасной, но я не могу остановиться. Я просто не могу. Не хочу. — Кем ты хотела быть? — Я хотела быть счастливой. — как-то неуверенно произносит брюнетка, продолжая наблюдать за птицей. — А если конкретнее? — Намджун двигается вбок на своём кресле. — Быть нужной…признанной, любимой. — жуя нижнюю губу, отвечает Мэй. — Ты достигла своей цели с помощью наркотиков? Ты стала счастливой? — Частично. — голос немного дрожит, а взгляд становится влажным. — Ты же знаешь всю мою историю, к чему все эти вопросы. Я и без тебя понимаю, что широкими и быстрыми шагами бегу к обрыву, с которого сорвусь. Сегодня меня спасаешь ты, завтра Айвин, а послезавтра Хёнвон. В один из таких дней вас не окажется рядом и тогда я непременно шагну в пропасть. — Что значит частично? — Намджун откидывается на высокую спинку кресла, сложив руки в замок. — Я никогда не была нужна собственным родителям, дав мне образование, они просто избавились от меня. Кто-то скажет, что я просто зажравшаяся девчонка. Мол, что тебе ещё нужно? Шикарная жизнь, дорогая квартира, автомобиль, престижное образование и вроде как, любимое дело. Только это всё красивая обёртка. Во мне нет ничего, разорви грудную клетку, а там пустота. — тусклые глаза на мгновение закрываются, Мэй пытается успокоить сбитое дыхание. — Я скучаю по вымышленной свободе, которой никогда у меня не было. Скучаю по тёплым семейным посиделкам у камина в гостиной в канун Рождества с огромной чашкой горячего какао. Скучаю по прогулкам с отцом вдоль лондонских улочек. Скучаю по материнским советам, когда не знаешь «что больше подходит к красному берету». Скучаю по нашему золотому ретриверу по кличке Винсент, с которым нужно гулять три раза в день. Скучаю по Сокджину и… — слова заканчиваются, Мэй облизывает потрескавшиеся губы. У неё грудную клетку распирает, словно она откусила кусочек яблока, и он застрял по пути в желудок. Теперь не вдохнуть и не выдохнуть. — Ничего этого в моей жизни не было. Я просто беззаботно прожигаю дни. Живу без планов на будущее, без ответственности за кого-то. Я только и делаю, что причиняю вред близким своим существованием, оставляя на них кровоточащие раны. Я чувствую себя невинным ребёнком, который не понимает, что творит. — в каре-золотистых снова начинают блестеть подступившие слезы. — Ты не ответила на мой вопрос. — спокойно произносит Намджун, делая несколько замёток в своём блокноте. — Я увидела его с ней. И мой мир рухнул. — тяжело выдыхает Мэй, пряча свои руки за плотной тканью шерстяного кардигана. Перед глазами всплывает образ черноволосой девушки с шикарной фигурой. — Не пойми меня неправильно, у меня нет было каких-то страстных чувств к Сокджину. Я им восхищалась, для меня он был идеальным мужчиной. Знаешь, наверно я пыталась найти такого же, как он. Исключительного. Единственного. Вот только он променял меня на работу и на неё. — тлеющие огоньки в зрачках угасают, делая каре-золотистые безжизненными, почти мертвыми. Слезы высыхают. — С того дня я не просто замкнулась в себе, я напрочь отключила все свои чувства, обещая самой себе, что никогда и ни за что не полюблю ещё раз. Уж точно не в этой жизни. — уголки розовых губ дёргаются вверх, будто пытаются изобразить улыбку. — Больше к кистям и краскам я не подходила, попросила прислугу всё, что касается рисования сложить в коробки, и унести на чердак. Дома я старалась избегать брата, а после окончания старшей школы и вовсе съехала, объясняя Сокджину, что я теперь совершеннолетняя и должна привыкать к самостоятельной жизни. Он не возражал, даже помог найти хорошую квартиру в центре, в которой к слову, так ни разу и не появился. — Мэй понижает голос, как будто не хочет, чтобы кто-то услышал их разговор. — Моя жизнь со скоростью света летела вниз. Я всё глубже и глубже погружалась в опиумный мир, не думая о том, что однажды могу и не проснуться. Я конечно, лукавлю. На самом деле, я мечтала об этом. В конце концов, никто бы и не заметил. А потом случилась Айвин, а следом за ней Хёнвон. Знаешь, подобное притягивает подобное. Вот только они оба борются, а я не хочу. И за меня в том числе. Я такая мерзкая эгоистка, бесконечно ною о своём желании исчезнуть из этого мира, потому что не вижу никакого смысла. Я не видела той бесконечной печали в их глазах, что буквально за края выходила. Знаешь, почему я здесь? Не потому что Сокджин вспомнил вдруг обо мне и повёл себя, как любящий брат. Я здесь потому что хочу увидеть хоть немного счастья в глазах Айвин и Хёнвона. Мне не нужно выздоровление, потому что я не больна. Наркотики — это старость, только они убивают быстрее. — Отрицаешь свою зависимость? — Если любовь — это зависимость, то я просто погрязла в ней. Утонула. — Ты ведь почувствовала, что такое быть счастливой? — сухие намджуновы губы растянулись в доброй улыбке. — Ты им нужна. Ты мне нужна. — Спасибо за вчерашний вечер у камина и вкусное горячее какао. — тихо произнесла Мэй, переводя взгляд грустных глаз с птицы на Намджуна. — Ты лучший док. — кончики пальцев брюнетки приятно защипало, ей вдруг захотелось взять кисть и провести по чистому девственному полотну. Мазок за мазком. Завтра она непременно вспомнит, как это — творить без них. Тут важно немного другое. На сколько её хватит. От воспоминаний отвлекает звонок мобильного телефона. Намджун разворачивает его дисплеем и видит имя. Мин Юнги.***
— Ты знаешь что это? — Намджун кивает на блокнот, обтянутый красным. Мин смотрит на него, продолжая молчать. — Её душевная исповедь. Её несуществующая реальность. Её боль, с которой теперь жить до конца дней. В тот вечер он отправил Рейну проверить товар в северном районе. Ничего сложного и необычного. Очередная поставка «ангельской пыли». В конце концов он безоговорочно доверял Рейне, а та в свою очередь никогда не подводила его. Бесконечное недопонимание между ними, что касалось личного, не портила их рабочие отношения. Они с профессионализмом отделяли семейные разборки от успешной деловой репутации внутри клана. И когда охрана доложила, что к лофту, где живёт Рэй приехал правительственный кортеж из чёрных автомобилей с сопровождающей охраной, Мина на пару секунд охватила паника. Что могла натворить такого серьёзного его любимица? А через несколько минут Шин доложил боссу, что Ким Намджун приехал за своей младшей сестрой. Юнги протягивает руку к блокноту и открывает его. В глаза тут же бросается знакомый почерк и пожелания Чонгука, которые он написал для Айвин. Ладонь тут же обжигает неприятно, будто он прикоснулся к тому, к чему у него нет доступа. В кабинет заходит невысокого роста секретарша, держа поднос с двумя чашками кофе. Юнги незаметно вздрагивает от вибрации в кармане пиджака и ловит испуганный взгляд девушки. На экране высвечивается сообщение от Рейны, он смахивает его большим пальцем, и кладёт телефон рядом с чашкой. Секретарша кланяется низко, кивает на благодарность от босса, и выходит из кабинета. — Айвин родилась особенным ребёнком. — Намджун отводит взгляд от стола и устремляет его к окну. — Вот только очень нежеланным. Нам не повезло, что мы родились в семье Ким. Хотя, как посмотреть. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было всего пятнадцать. Дедушка решил отправить меня учиться заграницу, чтобы пережитый шок не повлиял на меня. Закончив старшую школу, я пришёл к решению, что связывать себя с политикой не хочу. И уже был готов сражаться с дедом, ведь он так хотел, чтобы я стал его приёмником. Но он очень сильно меня удивил. Сказал, что гордится мной. Ещё пошутил, что Айвин выйдет замуж за Ким Тэхёна, и тот станет прекрасной заменой меня, в плане управления страной, и не только. Тогда я не понимал всего масштаба проблемы, ровно до тех пор пока не вернулся в Сеул. Я избежал участи быть марионеткой в руках своей семьи. Айвин, к сожалению, нет. Я чувствую вину, мне кажется, я подтолкнул её к этому аду. Буквально вся её жизнь была расписана по минутам: в какой детский сад она пойдёт, чем будет там заниматься, сколько языков будет знать и на каких музыкальных инструментах будет играть. Её родители решали за неё с кем она должна общаться, а с кем нет; что должна есть и что носить. По сути, так делают большинство, пытаясь уберечь своё чадо от неправильных решений. Но не в случае с Айвин. Как только они поняли, что совершенного ребёнка они не смогут вывести в свет, вся наигранная забота тут же исчезла. Помню, я приехал к ним домой без предупреждения, чтобы отметить своё возвращение и открытие собственной клиники. Я привёз вкусный торт, фисташковый, как любит Айвин и её любимые макар’он с клубничным вкусом. Она сидела в гостиной на ковре и плакала, прижимая колени к груди. Суран отрешенно пила чай, будто её ребёнок не заходился в истеричном плаче, а дядя читал газету, так же не обращая внимание на Айвин. Прислуга и вовсе кажется не дышала, молча стоя в стороне. Мне не нужно было объяснений, я прекрасно понимал почему она плачет. Ей хотелось вырваться на свободу, но никто не позволял, и не помогал. — Намджун вернул свой взгляд на Юнги, давая тому время для принятия объёмной информации. — Айвин получала образование дома, не покидая стен дома. С каждым преподавателем заключали индивидуальный контракт о неразглашении, так же никто не имел права заводить с ней дружбу. Учитель по рисованию перешёл эту черту, в последствии он очень много заплатил. Это не прошло незамеченным для других…знаешь, такое негласное предупреждение, что будет с ними, пожалей они Айвин. А через неделю все новостные колонки пестрели шокирующими подробностями кровавой ночи в поместье Ким. Дяде не просто выстрелили в голову или сердце, на него натравили бойцовых псов, те раскромсали его на куски, а потом рваное тело, истекавшее кровью, раздробили огромным дорожным молотом, превращая голые кости в красную пыль. Суран нашли повешенной в спальне, после экспертизы на теле не было найдено следов насильственной смерти. Она сама набросила петлю себе на шею. На комоде лежал лишь клочок бумаги от неё. «Прости, Айвин». — Намджун делает глубокий вдох, потирает переносицу и выдыхает тяжело. — Я нашёл её хрипящую на коленях посреди этого ада в гостиной. Ей было всего двенадцать, Юнги, всего двенадцать. У неё уже была надломлена психика от похищения, а после такого кровавого ада в нормальный мир людей сложно вернуться. Я до сих пор задаюсь вопросом «почему её оставили в живых?». Напавших преступников так и не нашли. Даже связи дедушки не помогли. Будто они растворились, исчезли. После похорон и бумажной волокиты с опекунством я забрал Айвин к себе. Мне думалось, что она уйдёт в себя после случившегося, ведь ранее она уже переносила стресс. Но тогда она мне показалась вполне вменяемой, немного грустной, печальной, но здоровой. Мы часами сидели в гостиной перед камином и она всё понемногу мне рассказывала. Я предложил ей вернуться к обычной жизни, дал ей свободу, но Айвин сказала, что не готова к таким резким переменам. И было бы неплохо продолжить учебу на дому. Чувствуя вину за собой, я готов был бросить весь мир к её ногам. — Намджун говорит с теплотой и нежностью в голосе о своей сестре, как о чем-то священном. — Каждую неделю в пятницу вечером она рассказывала чем занималась все дни, пока я пропадал на своей работе. Боже, как я был слеп и не видел того, что с ней происходило. Сначала она хотела стать графическим художником, а потом решила заниматься бальными танцами. Она хотела попробовать буквально всё. От кулинарного мастерства до переводчика итальянского языка. Моё сердце разрывалось каждый чертов, раз при виде её лучистых янтарных глаз, в них было столько боли. Я не смог рассмотреть её раненую душу, которую буквально разорвали на мелкие кусочки. Грош цена мне, как специалисту, грош цена. — ещё один тяжелый выдох сорвался с намджуновых губ. — На очередном семейном ужине я познакомился с семьёй Ким и Тэхёном. Его отец занял должность министра Юстиции, после смерти дяди. Тэхён в будущем должен занять пост генерального прокурора, а после заключить брак с Айвин. А дальше стать преемником деда, заняв кресло президента. После ужина мы поехали с Айвин домой. И тогда случился первый срыв. Когда мы вошли в дом, она пошла сразу на кухню. Я был немного удивлён, ведь всего полтора часа назад мы вкусно поужинали. Айвин не реагировала на меня и на мои вопросы. Она просто села за стол и ждала, когда служанка накроет на стол. Это сейчас я понимаю, что случилось, но в тот вечер я будто не хотел вникать. Я настолько был шокирован, что не мог признать правду. У Айвин F44.0. Диссоциативная амнезия — это тип диссоциативного расстройства. Она характеризуется неспособностью вспомнить важную личную информацию, которую в обычной ситуации человек забыть не может. Эта неспособность обычно вызвана травмой или стрессом из прошлого. Например, перенесенное насилие или смерть близкого человека. Потеря памяти варьируется от незначительной до буквально всей, при которой пациент может бесцельно бродить не ориентируясь в пространстве и времени. Обычно это происходит внезапно, но человек осознаёт потерю памяти. Его сознание не нарушается. Юнги растягивает пару пуговиц на вороте белой рубашки и потирает шею вспотевшей ладонью. Слишком много сложной информации, а он до сих пор трезв. Надо как-то исправлять. — Можешь человеческим языком объяснить? — хмурится глава мафии, раздраженно толкая чашку с кофе подальше от себя. — И налей что-то покрепче, у меня сейчас мозг взорвётся. Намджун чуть нагибается вбок и дергает один из нижних ящиков. Достаёт оттуда пару хрустальных бокалов и бутылку виски Cortel. Наливает сначала на два пальца, а потом добавляет ещё. Один из бокалов он толкает в сторону Юнги. — Айвин просто «выбросила из головы» то, что ей мешало дальше развиваться. Вычеркнула всё плохое и заменила на новые воспоминания. Например, что касается её родителей. Она считает, что они погибли в аварии, отец не справился с тормозами и машина слетела с моста прямо в реку. В её новых воспоминаниях они обожали Айвин, буквально боготворили. А ещё она считает меня своим родным братом и тем, кто манипулирует её жизнью. Совсем недавно я узнал, что у Суран был сын. И он не от дяди Джихёна. История мрачная и мутная. Найти хоть какие-то документы или доказательства я не смог. — Намджун делает короткий глоток и хмурит тёмные брови. — Айвин знает о нем, но не хочет это обсуждать со мной. Видимо поэтому я стал для неё Монстром, она считает, что я желаю ей зла. Но я хочу помочь, очень хочу помочь. И если вовремя не вмешаться в её игры с реальностью, которые она прячет и не преодолевает, есть риск развития не только диссоциативного расстройства, но и многих других расстройств. Юнги, она изолирует себя от реальности. — Мне понятно, что ничего непонятно. — бесится Мин, крутя бокал в своих руках. — Если бы я знал, что Айвин убегает всё это время к Чонгуку, то…не позволил бы их отношениям зайти так далеко. Он ужасно на неё влияет. Из-за него она сорвалась, из-за него. — Поосторожнее, ты говоришь про моего друга. И на секундочку, про одного из самых влиятельных людей в Южной Корее. — На каждого крутого всегда найдётся кто-то покруче. — хмыкает Намджун. — Я против их общения. Юнги, у них одиннадцать лет разницы. Она ранимый и чувствительный ребёнок, а он воспользовался случаем. — А если это сильные чувства? Юнги ответа так и не получает. Будем честными и откровенными, ему вся эта ситуация до лунного хрена. Для него важно только одно, чтобы Чонгук в приступе бешенства не окрасил город кроваво-красным цветом. Блядская ситуация бесит, она может из-под контроля выйти. Одна только Рейна чего стоит, она абсолютно непредсказуема и безумна в своих поступках. Что-то Юнги подсказывает, что его невеста дико привязалась к этой девчонке. И если нужно, она разрушит город до основания, камня на камне не оставит, но найдёт Айвин. Дверь в кабинет с грохотом открывается, ударяясь об стену. Собственно вот и она. На пороге Рейна злая, с тёмными кругами под глазами. Она не спала и минуты, пытаясь найти Айвин. И после третьего сломанного пальца у одного из её людей, Крис, личный телохранитель сдался, рассказав где Юнги, там и Айвин. Губы искусаны до кровавых ранок, тонкая корочка лопается от одного только движения, от чего Рэй непроизвольно скользит кончиком языка, слизывая багровые капельки. Чёрная шёлковая рубашка расстегнута неприлично, открывая вид на темно-бордовый кружевной бюстгальтер, Юнги резко поднимается с кресла. Намджун подходит к своей секретарше, что следом вбежала за Рейной. Он успокаивает девушку и просит принести травяной чай с мёдом для гостьи. — Я тебе звонила и писала. — шипит брюнетка, отталкивая жениха. — Какого хрена происходит? — Как раз пытаюсь выяснить. — совершенно спокойно произносит Юнги, снимая с себя пиджак и набрасывая её плечи. — Намджун, чем ты его напоил? — саркастично тянет Рэй, наблюдая, как мужские пальцы тянутся к черным пуговицам, застёгивая одну за другой. — И к слову, почему я нашла твою сестру на обочине дороги за городом? — Айвин сбежала из больницы. — Намджун отвечает сразу на второй вопрос, возвращаясь на своё кресло. — Из какой ещё нахер больницы?! Из твоей? Так, стоп. Можно мне всё объяснить. И Намджуну приходиться всё снова рассказывать по второму кругу. Рейна отказывается от чая и пьёт виски прямо из горла бутылки. До неё вдруг немного начинает доходить, что происходило с Айвин. Почему она бросалась из крайности в крайность. Девушка не вмешивается в разговор мужчин, барабаня острыми ноготками по гладкой поверхности стола. Она набирает короткое сообщение Юнги и ждёт от него хоть какой-то реакции. Мин взглядом скользит по дисплею своего телефона, смахивает конвертик и отрицательно качает головой. — Я хочу её увидеть. Можно? — Рэй стряхивает с плеч пиджак Юнги, выпрямляя спину. — Сейчас не самое лучшее время. — хмурится Намджун. — Я хочу просто её увидеть и убедиться, что она в порядке. — брюнетка складывает ладони перед собой и часто-часто моргает пушистыми ресницами. Юнги только закатывает глаза. — Подождите меня здесь. Я скоро вернусь. Намджун покидает кабинет, оставляя сладкую парочку наедине. — Ты раздражаешь. — злобно выдыхает Рейна, продолжая стучать пальцами по гладкой поверхности стола. — Да, я молчу вообще. — ответно скалится Юнги, смиряя брюнетку недовольным взглядом. — Ты дышишь в мою сторону. — шипит ядовитой коброй Рэй, укладывая свой подбородок на раскрытые ладони. — Сколько нам ещё ждать Намджуна? — бесится темноволосая фурия, вскакивая со стула. Глава мафии отходит к окну, чувствуя спиной убивающий взгляд, который распарывает кожу. — Уже двадцать минут прошло. И почему мы спокойно сидим и ждём, можем же штурмом взять. Вон, мои уже из машин вышли. Юнги никак не реагирует на слова невесты, он молча достаёт свой телефон. — Крис, пусть все вернутся в автомобили. — отдаёт он приказ и упирается в разгневанный взгляд Рэй. — А лучше вам выехать за пределы и припарковаться на расстоянии…сто метров от главных ворот. — Ты охуел? — пищит фальцетом брюнетка, вскакивая на ноги. Мин хочет перегнуться и схватить её, но Рэй упирается каблуком ботинка об пол, дёргается назад, и перехватывает руку Юнги. — Мы не станем палить без разбору. — сохраняя спокойствие, произносит глава мафии. — Ты по дороге сюда мозги растеряла? Что за истерика? — Ты хоть понимаешь риск? — едва слышно шепчет Рейна, размыкая пальцы. — Если Чонгук узнает правду, он блять, всю Корею спалит. — Опустим детали. Мы все ещё дышим, значит, Гук пока не в курсе. Да, и Айвин ничего ему не рассказала. — Мы должны вытащить её отсюда. Никогда не доверяла этому доморощенному Киму. Что блять, за семейка у них? Отец сына отправляет в приют, дочь дома закрывает…брат считает, что его сестра подопытный кролик и держит её в психушке. — И что ты предлагаешь? — Пусть Чонгук сам её заберёт. Я поговорю с ней, мы спрячем бедную девочку, дадим ей время восстановиться. А потом пусть она сама решает. Возвращаться ей или нет. — Какой-то хуевый у тебя план. — хмыкает Юнги, протягивая руку к лицу Рейны. Он аккуратно смахивает подушечкой пальца капельку крови на нижней губе невесты. — Получше твоего. — фыркает девушка, уклоняясь от Мина в сторону. Юнги хочет возразить Рэй, но дверь в кабинет открывается, и входит Намджун. Он на ходу снимает очки, недовольно потирая переносицу. День не задался с самого утра, а теперь ещё и эта безумная парочка в его кабинете. — У тебя всего пять минут. — тяжело выдыхает Ким.***
Айвин приходит в себя, но глаза не открывает. Дышит глубоко, старается успокоить себя, и не дать внутренней тревоги вперемешку с детским страхом взять над ней верх. Левая рука окольцована наручниками, и прикована к металлической спинке кровати. Запястье болезненно реагирует на каждое незначительное движение, брюнетка прикусывает нижнюю губу, шуршит свободной рукой по мягкому покрывалу, приподнимается, притягивает колени к себе, щиколотки свободны, уже хорошо. Намджун всё-таки сдержал своё слово и приковал её к кровати. Считает до пяти и медленно открывает глаза. Вокруг полумрак, горит единственная лампа на тумбочке у кровати. Комната просторная, с высокими потолками и одним единственным окном. На котором есть железная решетка. Замечательно, попытка побега через окно тут же отменяется. Айвин хмурится, потирая свободной рукой переносицу. Легкое головокружение и сухость во рту. Её накачали седативными, чтобы отключить на несколько часов. Чёрное небо за окном смеркается, на горизонте растекается кроваво-бордовая лужица, кажется что кто-то неуклюжий опрокинул банку с красками, а теперь пытается их смыть тряпкой, но всё больше размазывает, мешает цвета, делая только хуже. В комнате кроме кровати и невысокой деревянной тумбочки ничего больше нет из мебели. Голый минимализм. Глаза более менее привыкают к слабому освещению и можно уже детальнее рассмотреть свою тюремную камеру. Светло-серые стены и такой же потолок, никаких штор на окне или намёка на жалюзи, широкий подоконник и чёрные металические прутья. Всего одна дверь, а значит, никакой уборной или самого обычного туалета. Айвин тяжело выдыхает. Её перевели в закрытое крыло больницы, откуда сбежать невозможно. Все эти молчаливые четыре года она только и делала, что размышляла, пыталась рассмотреть под разными углами ту или иную ситуацию. Теории много, практики ноль. Вот так вот учишь пять форм порт де бра*, деми и гран-плие*, эти чертовы позиции до боли в коленях, стираешь пальцы до кровавых мозолей, почти живёшь в танцевальном зале, срастаешься с гладким деревянным покрытием пола, не можешь оторвать взгляда от высоких зеркал по периметру, и тебе хочется показать всё, что ты так усердно учил, так усердно впитывал. День икс наступает, ты предстаешь перед публикой, перед самым главным зрителем, и всё летит к чертям. Допускаешь одну ошибку за другой. Практики много, опыта ноль. Какой-то чертовый замкнутый круг. И как же она глупо ошибалась тогда, считая, что проблема только в этом. Глупая и маленькая. В палате немного душно, сидеть в одном положении жутко неудобно, всё тело затекло, головокружение почти отпустило, хочется сильно пить. Глубокий вдох и выдох. На самом деле она всё ещё ребёнок, который боится темноты, боится выстрелов, боится потерять близких. Если такое повторится она не выдержит, потому что очень сильно устала изображать, что может с этим справиться. Не может, плохо получается. Чонгук наверно думает, что это Айвин его спасает от той чёрной непроглядной темноты, что всё больше окружает, поглощает его. Но нет. Это он её спасает. Появился по волшебному щелчку, и тут же укутал в какое-то магическое защитное заклинание-одеяло. Ей с ним тепло и уютно, как в крепких объятиях мамы перед сном. Может быть со стороны это покажется смешным, хотя на самом деле всё так и выглядит, но ей до безумия хочется присвоить его для себя. Чтобы Чонгук был только её, и больше ничейным. Но к сожалению, её мечта так и останется мечтой. В реальности быть вместе им не суждено. У них Чонгуком связь на крови. Принимать этот факт тяжело и болезненно. Где-то в груди, с левой стороны под рёбрами нещадно жжёт, дышать с каждым вздохом всё тяжелее, и тяжелее. Если от любви так больно, то может не стоит? Айвин снова накрывают воспоминания. — Пойдём, я хочу тебе кое-что показать. — Чонгук приобнимает за хрупкие плечи и подталкивает Айвин к самой дальней двери в широком коридоре. — В мою личную галерею ещё никто не заходил. — немного нервно выдыхает мужчина, касаясь горячими губами ушной раковины брюнетки. За внушительной деревянной дверью просторное светлое помещение. Картины разных размеров развешаны хаотично по периметру на голых бетонных стенах. Айвин даже кажется, что она прямо сейчас стоит в галерее Мэй, вот почему Чонгук с ней работает. — Сначала я хотел нарисовать тебя, но в процессе понял, что рисую свою маму. Не знаю как, но карандаш сам выводил одну линию за другой. И получилось вот это. Айвин подходит ближе. Сосредоточенно рассматривает портрет очень красивой женщины. И умирает в третий раз. На неё смотрит Суран, нежно улыбаясь. До этого момента она никогда не испытывала настоящей боли. И прямо сейчас в этом убеждается. Кажется, что её тело через мясорубку пропускают, кости дробят и в красную пыль превращают. Если бы не руки Чонгука на её плечах, она бы окровавленным, изодранным телом рухнула под ноги. Забрызгала бы все стены и пол своей кровью. В груди застревает обезумевший крик, он бьется об рёбра, скребет по гортани острыми когтями, тянется к едва бьющемуся сердцу. Если это шутка, то очень и очень плохая. Дышать не получается, в горло будто насильно заливают кипящее масло. Айвин хочет что-то сказать, но получается только хрипеть нечленораздельно, двигая онемевшими губами. Их будущее с Чонгуком было таким призрачным, а теперь и вовсе невозможно. После этой правды между ними выжженная земля, она бесплодна, ядовита. Судьбе наверно было очень скучно, раз она решила так над ними поиздеваться. И что-то Айвин подсказывает, что не все ещё сюрпризы она ей раскрыла. Пульсирующая боль всё больше нарастает, а первичный шок никак не проходит. Вдох - ржавые иглы пронзают лёгкие. Выдох — адская боль сквозь вены. Чонгук что-то продолжает говорить, Айвин его сейчас не слышит. Она пытается удержать себя от края пропасти, которая под её ногами образовалась. Горячая чонгукова ладонь скользит от плеча к локтю, а потом чёрной змеей оплетает тонкую талию. Айвин прикусывает нижнюю губу до солоноватого вкуса, замирая неподвижной статуей. — Иногда я не могу объяснить логичность своих поступков, вижу тебя и просто схожу с ума. — Чонгук сейчас ни разу не соврал, потому что да, он не понимает себя. Раз за разом стоит Айвин отойти на пару шагов назад, он к ней свои десять делает. Определено есть какие-то высшие силы, что притягивают их к друг другу. Они навсегда черной ночью окутаны, бескрайними просторами и глубокими океанами связаны. — Значит, нет никакого смысла убегать? — дрожит в его руках Айвин, жалобно делая короткие вдохи-выдохи. — Нет. Чонгук разворачивает Айвин лицом к себе и нежно касается её губ своими. Поцелуй сладкий на вкус, с нотками печали. Широкие ладони скользят по талии вверх, рисуя подушечками пальцев незамысловатые узоры на спине девушки. Оба сейчас мечтают о том, чтобы время остановилось, всё вокруг исчезло, оставляя в этой вселенной только их. Вдвоём. Щелкает дверной замок, неприятный скрип, тяжёлые шаги. Ни тактика правильного дыхания, ни посторонние мысли не смогли отвлечь Айвин, она боится. Очень сильно. Затёкшее тело тут же накрывает волна мурашек, под ребром загнанной пташкой бьется сердце, липкий страх подбирается к ногам, щекочет пятки, окутывает со всех сторон. Айвин считает до пяти и распахивает глаза, несколько раз моргнув пушистыми ресницами. — Рейна?! — выдыхает она. — Птичка моя. — ранено скулит брюнетка, тут же подлетая к младшей. — Вот гнида! — тёмные глаза полные злости впиваются взглядом в металлическое кольцо вокруг покрасневшего запястья Айвин. — Что же ты мне всё сразу не рассказала? Выглядишь вполне вменяемой, немного печальной, но абсолютно нормальной. — У меня был припадок и меня накачали сильным нейролептиком, галоперидолом. Намджун считает, что у меня параноидальное состояние и острый психоз. — вяло и заторможенно произносит Айвин, переплетая свои дрожащие пальцы с пальцами Рэй. Её ладони тёплые, а глаза добрые и обеспокоенные. — А сейчас я под действием допамина. Странно, что он пропустил тебя…я же в изоляции. — Вот же сука. — шипит сквозь зубы брюнетка, обнимая и целуя в висок Айвин. — Потерпи, мы вытащим тебя отсюда. — Рэй, лучше скажи, как там Мичиру? — девушка теряется мгновенно, потому что не знает никакой Мичиру. Она отлипает от Айвин, всматривается в янтарно-светлые и видит, как один разумный огонёк гаснет за другим. Дверь в палату открывается и входят двое громил в белом медицинском. Тэнно хочет возразить им и в голове материт себя, что не припрятала в ботинке хотя бы один ствол. — Мы скоро увидимся, обещаю.***
Чонгук всегда считал, что сердца у него нет. Его вырвали, растоптали, разорвали и скормили бродячим собакам. Он всегда полагался лишь на свой холодный и рассудительный разум. Всегда. Вот только в его жизни каким-то волшебным образом появилась Айвин и наполнила её смыслом. Стала его новым сердцем. И теперь оно ведёт его, зовёт. К единственной. Ради которой он готов на всё, даже всю свою империю потерять. Черный Lamborghini Aventador бешеной пантерой несётся по дороге, напрочь игнорируя все правила дорожного движения. Весь путь он умоляет сам себя не сорваться при Айвин, и не испугать её еще больше. Одна часть хочет забрать её и увезти домой, а другая просто жаждет вырезать всех кто только посмотрел на неё, кто посмел коснуться. Чонгук искал её, долго искал. Подключил лучших ищеек. Для кого-то это просто обычные дни. Для него это мучительно невыносимые мгновения без неё. Он задыхался и сходил с ума. Частная психиатрическая больница находится за пределами города на закрытой территории с таким уровнем охраны безопастности, что позавидует любой военный объект. Чона это не остановит, если нужно он голыми руками будет рвать всех. Бешенство окутывает его изнутри, оплетает черными лапами, заставляя дышать через рот, тяжело и глубоко. Первый чёрный внедорожник в кортеже сходу сносит автоматические ворота, авендатор Чонгука летит за ним следом. Несколько автомобилей останавливаются и на ходу стреляют по выбежавшим людям из охранной зоны, те даже не успевает что-то передать по рации. Хосок отдаёт приказ своим перекрыть выход, а сам едет дальше. Надо быть рядом с братом, надо его успокоить. Чонгук резко тормозит перед бежевым двухэтажным зданием, вероятно служащим для передачи пациентов из рук родственников в руки квалифицированных врачей. Всё слишком вычурно и безумно спокойно, так и хочется сорвать эту напускное притворство. Чонгук выпрыгивает из авендатора, тут же доставая своё оружие. Обе руки вытянуты вперёд, он без разбора стреляет по всем кто только может преградить ему путь. Испуганный персонал тут же прячется по углам. Невысокий мужчина с проседью в каштановых волосах прижимается к серой стене, на нем одет белый накрахмаленный халат поверх светло-серого костюма. Мужчина крупно дрожит, когда оба дула упирается прямо на него. — Ким Айвин. Палата? — угрожает Чонгук. — Второй этаж. Последняя дверь с правой стороны. — испуганно мямлит мужчина, роняя несколько папок с бумагами себе под ноги. — Хосок. — зовёт своего брата Гук. — Прикрой. Что-то мне подсказывает, что наверху нас встретят красной ковровой дорожкой. — злобный оскал искажает красивое лицо. Темноволосый лишь молча кивает и отдаёт приказ своим людям распределиться по этажу. Стоит Чонгуку двинуться к лестнице, его тут же накрывает один из охранников, закрывая собой от пуль. Намджун был готов к приезду. Он был предупрежден. Чон подумает об этом потом. Не сейчас. Он отстреливается из-за угла, ждёт момент и буквально летит через лестничный пролёт, чтобы попасть на второй этаж. Больничный коридор окрашивается красным. Времени катастрофически мало, скорее всего прямо сейчас все военные силы Кореи направлены к больнице. Странно, что до сих пор он не слышит шум от лопастей военных вертолетов. И не видит черного оцепления спецназа. Несколько размашистых шагов и Чонгук останавливается напротив двери, за которой она. Айвин вздрагивает, как только слышит знакомые рычание авендатора. Она подпрыгивает на кровати и вжимается в стену. Всё её тело тут же охватывает страх, только не за себя. А за него. Ни капли сострадания за тех, кто сейчас последний раз дышит, и с жизнью прощается. В голове пульсирует только одно: «Забери меня. Забери». Страх — это не холод. Страх — это огонь. Айвин лечиться не хочет, она не больна. И если у неё есть какой-то диагноз, то спасёт её только одно лекарство — Чон Чонгук. Его густой хрипловатый голос вместо горьких пилюль, любящий и глубокий взгляд вместо внутривенных инъекций, тёплые и нежные объятия вместо дурацкого гипноза. Она согласна жить в безумии, если рядом будет он. Может где-то на затворах и кричит сорванным голосом здравый рассудок, пытается её отговорить от совершения очередной ошибки, но прямо сейчас она прижимается к холодной стене, и слышит за дверью его дыхание. Вся защита из бетонных непроходимых стен падает, осыпается мелкой крошкой под ноги. Айвин с Чонгуком не может, но без него — она умрет. Она так сейчас зла на Намджуна, просто до безумия. Зачем закрывать её в этих белых стенах, зачем давить, зачем ковырять то, что уже заросло. Но ведь она сама позвонила и позвала его. Она просто испугалась. Просто не знала, что ей делать с этой правдой. А потом просто взяла и выбросила её. Нет ничего. Есть она. И есть Чонгук. Остальное неважно. Чонгук давит на ручку и дверь со скрипом открывается. Айвин смотрит на него своими тусклыми глазами и не верит в то, что он пришёл за ней. Он не бросил её. В груди бешено бьется сердце маленькой пташкой, она с трудом дышит, потому что горло сковали подступившие слезы, срывается на хриплый плач и тянет к нему свободную руку. Чонгук ловит, прижимает левой рукой к себе, целует в висок. У него будто камень с души падает, когда тёплое дыхание греет кожу на его шее. Чонгук запишет этот вечер в число тех самых счастливых, что он смог провести с Айвин. Их было ничтожно мало, но они будут самыми драгоценными, он сбережёт их, запомнит каждое мгновение. Всю обратную дорогу он не выпускал тонкую ручку Айвин, продолжая её трепетно держать до дверей своей квартиры. Хосок буквально выкрал До Кёнсу из операционной, чтобы он смог осмотреть Айвин. Чонгук заходит в свою спальню, плотно прикрывая дверь. До сказал, что повреждено левое запястье, несколько синяков на теле, а ещё он взял её кровь на анализ, чтобы выявить какими препаратами её «успокаивали». Брюнетка выходит из ванной комнаты, теряюсь в огромной футболке Чонгука. Бледная кожа после горячего душа распарена, красноватая. Взгляд тут же цепляется за тонкое запястье, на нем расцветает браслет от наручников, Гук шипит сквозь зубы. — Ужасно захотелось принять душ. — мягко произносит Айвин, делая несколько шагов вперёд. — Ненавижу больницы. Там пахнёт лекарствами и хлоркой. Как Рейна? Успела уже кого-то убить? Чонгук не понимает почему она такая спокойная, будто её не держали взаперти. Теперь он злится не только на себя, но и на неё. Он сокращает между ними расстояние и крепко прижимает Айвин к себе. Она полностью сейчас растворяется в нем, обнимает в ответ, слушая как бьется его сердце. Чонгук аккуратно отстраняется, смотрит в любимые глаза напротив. Он утонул в них, в их первую встречу пропал в этом озере цвета жидкого янтаря, стоило ему только пересечься со взглядом Айвин. — Я так испугалась, что больше не смогу тебя увидеть. Или коснуться тебя. — крошечная ладонь прикасается к мужской щеке с колючей щетиной на лице. Она и не мечтала вот так снова близко быть с ним. Возможно её снова накачали какими-то препаратами, и она видит сон. Или это больная фантазия, иллюзия. Неважно. Важно, что они сейчас рядом. — Чтобы не произошло, я не смогу возненавидеть тебя. И знаешь почему? Чонгуку не нужно знать ответа. Ответ перед ним. Айвин для него целый мир, целая вселенная. Она слишком хрупкая, её только оберегать. Она всё ещё ребёнок, хоть и пытается казаться взрослой. — Не уходи пожалуйста, когда я усну. — шепчет Айвин, цепляется за его рубашку пальчиками. — Не уйду, обещаю. — он приподнимает её на руки и несёт к кровати, осторожно укладывает на кровать, ложится рядом. Целует её тонкое запястье. Чонгук не умеет плакать, за него сейчас плачет Айвин, будто чувствует заранее их разлуку. — Знаешь, как больно смотреть на твои слёзы? — он вытирает подушечками больших пальцев мокрые дорожки с её лица, приближается и оставляет нежный поцелуй сначала на одной щеке, а потом на другой. — Не делай мне больно. — Больше не буду. Обещаю, что перестану плакать. — полусонно тянет темноволосая, ближе придвигается к Чонгуку. Она прячется на его груди, прижимается влажными от собственных слез губами к его ключицам, и засыпает. Ей тепло, уютно и спокойно с ним. Перед ним чистый ангел, он спит таким сладким сном, он живёт совершенно не зная, что ждёт его в будущем. Чонгуковы пальцы осторожно дотрагиваются до шелковых прядей волос, он ведёт бережно, останавливается в районе подбородка, очерчивает его указательным и прикасается к пухлым розовым губам, поцеловать хочется до безумия, до белых пятен перед глазами, до последнего вздоха, даже перед смертью он будет мечтать только об этом, однажды он непременно её получит и даже больше, но все равно будет мечтать снова и снова только о ней. Всегда о ней. В этой жизни. И в других тоже. Они повязаны черными лентами навечно, они убивать друг друга будут, а любовь|ненависть будет их воскрешать. Им вместе нужно будет пройти все семь кругов ада, вонзая один кинжал за другим в еле бьющиеся сердца. В итоге едва ли останется хоть одно, а следом за ним и исчезнут обе души. И если они смогут и после этого воскреснуть, то начнут всё с чистого листа. Чонгук задыхается, глотая соленые слезы. Он не умеет страдать, не умеет жалеть, он бесчувственный монстр — убийца, но. Но рядом с ней он ломается, превращается в самого обычного человека, бронированная шкура спадает, оголяя его обнаженную душу, в ней человечность теплится только за счёт Айвин, она одним только взглядом янтарных озёр её питает. Она нашла его тогда, когда он остро нуждался в ней. Даже находясь в окружении приближённых людей, якобы друзей и близких, он был невыносимо одинок. Он был заключён в собственных мыслях, такой жалкий и потерянный. Его настоящая жизнь была больным вымыслом, а прошлая настолько въелась в подсознание, она травила его каждый божий день. У него на сердце её имя вытатуировано. Стоило её потерять, как оно кровоточить тут же начало. А сейчас он смотрит на Айвин, чувствуя, что внутри него нежный цветок расцветает, окутывая все его внутренности своими бархатными листьями, стебельками оплетает кости, а розовые лепестки укрывают его чёрное раненое сердце мягким одеялом. Чонгука правда не пугает, он больше всего в жизни её боится потерять. Он так долго искал, так долго ждал. И нашёл.