***
После отъезда Юи комната вновь стала холодной и мрачной. Ставни были уже кем-то закрыты, матрасы свернуты и убраны в углубление в стене, одеяла сложены, подушки накрыты тонким прозрачным покрывалом, а вещей Юи словно здесь никогда и не было. Лишь легкий аромат духов напоминал о ее недавнем присутствии. Дазай обхватил руками мокрую от слез подушку и судорожно вздохнул. Несмотря на обещание терпеливо ждать свадьбу Хаджиме, ему хотелось отречься от собственных слов. Однако накануне, желая угодить матери, он сказал то, чего от него ждали. Но загвоздка была в том, что жениться в ближайшее время Хаджиме не собирался. Едва окончив учебу, он уехал в Йокогаму вместе с приятелями. В письмах он писал, что нашел неплохую работу и планирует остаться еще на какое-то время. Старикам это, конечно, не понравилось, но к их просьбам вернуться домой он был глух. Ей-богу, кто в здравом уме пожелает вернуться в деревню, в общество коров и свиней, когда перед тобой огромный город, полный возможностей? Вот и Хаджиме был того же мнения. Время от времени он присылал деньги через общих знакомых, но этого едва хватало даже на продукты. А по возвращении его наверняка отправят в армию, подумал Осаму, вспомнив сплетни Чие и ее подруг. Вдруг дверь в комнату приоткрылась и на пороге появился Хибики. Он нажал на включатель, огляделся и негромко произнес: — Здесь холодно. Если хочешь спать, иди в другую комнату. Осаму молча повернулся лицом к стене. Старик тяжело вздохнул и ушел. В голове у Дазая творилась сумятица. Злость, обида, бессилие, страх — все эти чувства заполняли его сердце. Почему Юи хотя бы не обернулась, думал он, сжимая в руках одеяло. Почему не попрощалась с ним? Сколько теперь ждать ее приезда? Год? Два? Он уткнулся лицом в подушку и снова заплакал от обиды, вспомнив фигуру матери, торопливо скрывающуюся за поворотом.***
Ближе к полудню солнце пекло нещадно. Однако Осаму любил погреться под солнечными лучами. Чие отчего-то с утра была молчалива и не гоняла его с поручениями, как делала это обычно. Грязь наконец просохла, и Осаму с радостью затолкал резиновые сапоги на полку и выудил тапки. Йоко сидела во дворе, на небольшом пенечке, который стоял напротив ее двери, и водила по земле тростью. Чие находилась чуть поодаль, возле забора, и кормила с руки больных индюшат. Дазай свесил руки с низкой двери, наблюдая за бабушкой. Куры и гуси ходили вокруг миски с едой, пытаясь незаметно полакомиться кормом. Над головой громко защебетали птицы, и несколько неспелых виноградин упали на землю. — …Ты права, Чие, — произнесла Йоко, вырисовывая узоры на земле. Ее голова и костлявые тощие руки постоянно мелко тряслись, вероятно, доставляя ей дискомфорт. — Найти достойную невесту очень трудно. Чие выпустила одного индюшонка и взяла второго. Курица, расхаживающая по палисаднику с цыплятами, широко распахнула крылья и закудахтала. Дазай отмахнулся от шмеля, пролетевшего перед лицом, и навострил слух. — Хибики предлагает познакомить Хаджиме с Минори. — Минори? — справилась Йоко, сощурив слезящиеся карие глаза. — Кто это? — Дочка Аякавы и Сато. — Сато? Это не тот, который работает юристом в Каннае? — Он самый, — Чие поправила фартук и смахнула с него остатки корма. — Аякаву-сан я знаю много лет. Хорошая женщина, но о Минори ходят не самые хорошие слухи. Говорят, по дому от нее никакой помощи. И язык как у змеи. Такая девчонка моему Хаджиме не пара. — Люди всякое болтают, Чие. Может, это просто слухи. Не лучше ли сходить и познакомиться лично? Чие раздраженно махнула рукой. — А что сказать им потом? Ваша Минори нам не понравилась? Подобная встреча подразумевает заинтересованность в браке. А если мы после знакомства пойдем на попятную, Аякава-сан разобидится. — Да-а, ты права, Чие. Ты права, — повторила Йоко. Дазай, уставший слушать их разговор, приоткрыл дверцу. Разговоры о браке никогда ни к чему в итоге не приводили. То Чие была чем-то недовольна, то Хибики, то Хаджиме отмахивался от каждой кандидатуры, называя их сплетницами и уродинами, когда и сам-то красотой не блистал. Чие, заметив Осаму, оглядела его с ног до головы и остановила взгляд на его опухших глазах. — Куда собрался? — На улицу. К дедушке, — ответил он, потягивая рукава кофты вниз. Чие вновь отвлеклась на разговор с Йоко и забыла про него. Дазай тем временем открыл ворота и выскользнул наружу. Хибики он нашел лежащим под трактором, на старом велюровом халате, покрытом черными пятнами от бензина. Его лицо и руки были в машинном масле, рядом лежали инструменты и снятое колесо, на котором посапывал Кумо. Этот трактор больше ломался, чем приносил какую-то пользу, однако Хибики души в нем не чаял. С небольшой зарплаты учителя он каждый месяц ездил в ближайший город, чтобы купить новые детали для него. Чие, конечно, приходила в ярость, но даже она знала, когда следует держать рот на замке. У Хибики был весьма спокойный и сдержанный характер, но в порыве злости или раздражения он мог сказать много чего обидного. — Ты ставишь новую деталь? — Осаму сел на корточки и заглянул под трактор. В нос ударил резкий запах бензина. Дазай на секунду закрыл глаза и втянул его поглубже. Этот запах приводил его в восторг. — Бабушка говорит, что уже пора потихоньку привозить высохшее сено из сада. Можно я на обратном пути поеду в кузове? На сене? — А если выпадешь? — спросил Хибики, не отрываясь от работы. — Твоя бабка всю плешь мне проест. — Я буду крепко держаться! Клянусь. В прошлый раз ты посадил Манабу. А я старше! — Ладно-ладно, — отмахнулся старик, вытирая грязной от масла рукой пот со лба. — Только не мешай мне работать. Дазай поднялся, довольный «переговорами». Не прошло и пяти часов, как грусть и тоска по матери отошли на второй план. Теперь он думал о том, как залезет на полный сена трактор и будет кататься, держась за бортики. Назло этому дураку Манабу, который задевал его каждый раз, когда приходил в гости. Дазай взял деревянный меч, прислоненный к забору, взмахнул им пару раз и огляделся. В обеденное время на улицах стояла тишина. Все либо работали, либо просто прятались от солнца. Впрочем, Осаму такую погоду обожал и мог подолгу сидеть прямо под солнцем, в теплой осенней кофте, крепко прижимая Кумо к груди. Унылый вид улицы нагнал на него скуку. Вновь взмахнув мечом, он подумал прогуляться до заднего двора и поискать куриные яйца на сеновале, но, вспомнив, какая духота поднимется над потолком к полудню, передумал и сел на бревно, уныло рисуя кончиком меча узоры на земле. Мимо проехала машина, подняв облако пыли. Дазай замахал обеими руками и поморщился, почувствовав, как песок захрустел в зубах. Почему нельзя сбавлять скорость, когда видишь впереди человека, зло подумал он и посмотрел на трактор, под которым лежал Хибики. Водителя Осаму узнал. Это был Даичи. Пару дней назад он обращался за помощью. Упрашивал Хибики поехать с ним в соседнюю деревушку и забрать двадцать мешков муки, которые он прикупил со скидкой, и родственников. Хибики, конечно, отказать не смог, а трактор после нелегкой поездки по каменистой местности сломался. Чие в тот день ни слова не проронила, однако, оставшись наедине с Йоко, выплеснула всю злость, которой не могла дать волю несколько дней. Даичи не отблагодарил старика ни копейкой, ни хотя бы одним мешком муки. Лишь поставил саке, легкие закуски на стол. Зато деталь для трактора, за которой Хибики мотался в соседний город недавно из-за поломки, стоила ему почти месячной пенсии. Осаму деда не понимал. То ли его устраивала подобная плата в виде приглашения за стол, то ли он просто-напросто не хотел портить отношения с людьми. Но зачем они сдались, если выгода односторонняя? А ублюдка Даичи Дазай так и вовсе ненавидел. Любил он время от времени заявиться к ним домой с бутылкой саке и с очередной просьбой в кармане. Чие начинала злиться, но против воли накрывала на стол и давила из себя улыбку. Но Осаму невзлюбил его из-за другого. Как-то раз, сидя за столом и выпивая, он увидел, как Дазай погладил Кумо, а затем принялся тащить на стол все, что готовила и передавала ему Чие. «Эй, пацан, — сказал он, поднося ко рту чашку с саке, — сначала вымой свои руки, а потом трогай еду». Впервые Осаму почувствовал злость. Желание схватить сковородку, в которой жарились овощи, и высыпать содержимое ему на голову. Он бросил взгляд на Хибики, но тому, казалось, было все равно. Он лишь пьяно улыбался, рассказывая Даичи какую-то историю. И сейчас этот мудак проехал на огромной скорости, обдав его пылью, хоть и увидел его, сидящего с мечом на бревне. — Чего такая рожа кислая? — Дазай, услышав знакомый надменный голос, вздрогнул и поднял голову. Перед ним стоял соседский рыжеволосый мальчишка, грозно нахмурив брови. Одет он был снова по-странному: в короткие полосатые шортики, белые кеды с высокой подошвой, красную бейсболку и огромную белую футболку с разъяренным гризли. — Видел, как тебя в пыли вываляли, — продолжил он, ухмыльнувшись, — надо было взять камень и швырнуть ему вслед. — А если бы он разозлился? — осторожно спросил Дазай, удивляясь тому, что он заговорил с ним. После прошлого казуса при попытке познакомиться он все еще чувствовал себя глупо и пристыженно. И почему каждый раз, когда они встречаются, он одет в какие-то лохмотья? — И что? Мой отец его в пятое колесо скрутит! — высокомерно фыркнул он. — Тут же нет твоей вины. Это он проехал, не сбавив скорость. — И… твои родители тебя за это не отчитали бы? — неверяще спросил он. — Даичи-сан ведь взрослый. А взрослые всегда правы. С ними спорить и доказывать свою правоту нет смысла. Все равно наорут и выставят дураком. Мальчик сложил руки на груди и приподнял рыжую бровь. — А тебя, смотрю, дураком часто выставляют. — Не то чтобы… — смущенно ответил Осаму, растягивая рукава цветастой кофты. — Просто… — Агх! Какой же мямля! — рявкнул он, закатив глаза. — Двигай задницу! — Дазай покраснел и отсел в сторону, с любопытством наблюдая за мальчишкой. Тот сел рядом, снял плеер, висящий на боку, и достал наушники из кармана. — Тебя как звать-то? — Осаму, — робко ответил он, неловко почесывая бровь грязным ногтем. — Осаму Дазай. — Чуя Накахара. Вот. Держи. Дазай удивленно уставился на протянутый наушник, не зная, что с ним делать. Ему ужасно хотелось познакомиться с этим странным мальчишкой поближе, однако от каждого его слова, жеста или действия он смущался. А смущаясь, начинал глупить, вести себя рассеянно и нервно. Вот и сейчас он смотрел на белый наушник, покрываясь красными пятнами от стыда. Что от него требуется? Просто подержать наушник? Или он протягивает его с какой-то целью? Что, если он потянется, но тот отдернет руку? Подобное с ним случалось уже не единожды. Что, если и он тоже хочет просто поглумиться? — Ну? Чего тормозишь? Вставь наушник в ухо! — Чуя сел рядом и начал увлеченно щелкать кнопки на плеере. Через пару минут в наушнике заиграла музыка, и Дазай удивленно уставился на Накахару. А спустя еще мгновение удивление сменилось восторгом и радостью. Музыка словно звучала в голове и медленно разливалась по всему телу. Осаму крепче прижал наушник к уху и задрыгал ногами от радости. Чуя, заметив его реакцию, улыбнулся. — Нравится? — Очень! — восторженно ответил он. — Я прежде никогда ничего подобного не слушал! В ту же секунду радость на его лице сменилась испугом и легким стыдом. Он почти был уверен, что Чуя после такого откровения снова назовет его деревенщиной и уйдет. Однако тот протянул ему второй наушник и полез в карман за другой кассетой. — Погоди минуту. Сейчас включу тебе свою любимую песню. Осаму в ожидании надавил пальцами на оба наушника и начал исподлобья разглядывать нового знакомого, пока тот возился с плеером. Глаза Накахары поражали своей красотой. Такие яркие, голубые он видел разве что по телевизору. В его семье все были посредственной внешности: темные волосы, карие глаза и никаких отличительных черт. Он слегка поерзал на месте, вновь мазнул взглядом голубые глаза, легкие веснушки под ними и топорщащиеся из-под бейсболки рыжие волосы. Когда зазвучала музыка в наушниках, он поспешно отвел взгляд и начал прислушиваться. Чуя, прикусив губу, смотрел, как медленно крутится кассета в плеере. Осаму слегка нахмурился, не понимая толком, нравится ему или нет. Песня казалась бесконечной, пропитанной грустью. Он не привык слушать подобное. Впрочем, он вообще мало что слушал. Когда кассета остановилась, он вынул наушники и протянул их Накахаре вместе с плеером. — Как тебе? — спросил он, повернув козырек бейсболки. — Неплохо, — ответил Дазай. — Голос красивый, но сама песня… Это как... — он прикусил губу, пытаясь подобрать подходящее сравнение. — Когда тебе снится кошмар, в котором ты пытаешься сбежать от убийцы, но что-то тебя все время замедляет. Вот и тут так. Хочется немного прибавить… скорости? Чуя громко фыркнул. — Что за идиотское сравнение. Не все песни должны быть быстрыми. У каждой своя атмосфера, понимаешь? К тому же это Мейко Каджи! У нее нет плохих песен! — Она тебе нравится? — спросил Дазай. — Нравится? — он хохотнул. — Я вырасту и женюсь на ней! — Но разве она уже не взрослая? Сколько ей лет? Чуя нахмурился и растерянно потер лоб. Кажется, об этом он не подумал. — Мне все равно, сколько ей! — упрямо заявил он. — Мама говорит, что для настоящей любви не существует никаких преград. Дазай скрутил рукав кофты и потянул его. Мимо, друг за другом, проехали две машины, а затем трактор, поднявший в воздух едва осевшую пыль. Оба закашлялись и начали махать руками. Солнце то появлялось, то исчезало за редкими облаками. Ближе к вечеру, скорее всего, польет дождь. От одной мысли об этом сердце Дазая наполнилось грустью: снова будет грязь и слякоть. — Не хочешь пойти в другое место? — Например? — спросил Чуя, повернувшись назад, словно выискивая взглядом родителей или своих стариков. На улице он торчал не по собственной воле. Нанако, его бабушка, так и норовила всякий раз отправить его прогуляться и подышать свежим воздухом, так как часы напролет он коротал перед экраном телевизора. Мори всегда принимал сторону Нанако, а попытки Кое оправдать сына перед матерью заканчивались долгими наставлениями. «Пройдет еще пару лет, — говорила Нанако, — будет он у тебя горбатый ходить, с кривой спиной. Еще очки ему заранее прикупи. Огромные такие, с толстыми линзами! Потому уже скоро он дальше своего носа ничего видеть не будет. Дети должны играть и дышать свежим воздухом, а ты ему отказать ни в чем не можешь!» Мори на ворчания Нанако только посмеивался и пожимал плечами, а Кое, пусть и с неохотой, шла матери на уступки, так как в ее словах доля правды была. Чуя целые дни напролет коротал в стенах дома. Первую половину дня он интенсивно обучался, а вторую проводил с джойстиком в руках. Впрочем, сам Чуя по этому поводу угрызений совести не испытывал, так как это была его плата за хорошую учебу. Но когда Нанако захлопнула за ним ворота, бросив в спину «Потрогай траву и полови бабочек», он впал в ступор. Тогда-то под горячую руку и попался Осаму, попытавшийся с ним познакомиться. — У нас за домом есть огромный сад. Можем поиг… — он запнулся на полуслове. — Погулять. — А никто не будет против? — спросил Чуя. — Моя бабушка не любит, когда к ней в сад лезут. — Нет, — Дазай вскочил на ноги и улыбнулся. — Напротив. Я постоянно провожу там время. Может, Нанако-сан никого не пускала в сезон сенокоса, чтобы траву не топтали. Чуя пожал плечами. — Понятия не имею.***
Чие и Йоко все еще сидели во дворе, прикармливая цыплят. Дазай осторожно приоткрыл дверь, протиснулся внутрь и пригласил за собой нового друга. Чуя, едва оказавшись во дворе, начал с любопытством оглядываться вокруг. Поначалу его взгляд упал на длинный виноградник над головой, затем на летний навес. Одна его сторона, открытая, была отведена под кухню, вторая, у кирпичной стены, под зону отдыха. Впрочем, назвать это место кухней и язык не поворачивался. У самого входа стояла раковина без крана, с несколькими канистрами с водой внизу. Дальше располагалась газовая плита, ржавая железная пластина с дровами и деревянный стол со старой выцветшей клеенкой сверху, а ближе к фасадной стене — самодельная печь с духовкой. На противоположной стороне стояла любимая кровать Чие, над изголовьем которой висели ее многочисленные халаты, накидки и дождевики. Длинные подушки для отдыха были разложены на полу, и между ними находился невысокий стеллаж с посудой. Эти две части разделял огромный обеденный стол, прислоненный одной стороной к стене. Чуя удивленно посмотрел на Дазая, но, даже будучи еще ребенком, он понимал, что это верх неприличия говорить вслух о том, как бедно они живут. У Нанако был огромный двухэтажный дом, где у каждого была своя комната. Современная кухня со всеми удобствами и благами, огромная гостиная и широкий холл. А у его бабки со стороны отца так и вовсе был целый особняк. Чие, увидев Осаму и Чую, неловко топчущихся у ворот, улыбнулась. — Это разве не сын Мори и Кое? — спросила она у Осаму. Тот в свою очередь перевел озадаченный взгляд на Накахару. — Так зовут моих родителей, — прошептал он, мысленно закатив глаза. — Да, это он, — ответил Осаму, потирая пальцем потную ладошку. — Весь в мать пошел, — произнесла Йоко, одарив мальчиков беззубой улыбкой. — И волосы и глаза. Чие бросила корм курицам и фыркнула. — И вы еще, Йоко-сан, будете потом заявлять, что плохо видите? Вон откуда его глаза разглядели. — Что же мне теперь полностью слепой и глухой сделаться, чтобы ты мне поверила? Что-то да я вижу, Чие, — пожаловалась она, положив пятнистые руки на трость. — Ба, можно мы с Чуей в саду погуляем? — быстро спросил Дазай, пока эти двое снова не начали спорить. Чие поправила седые волосы на голове и вытерла плечом каплю пота с носа. — Только не дергайте саженцы Хибики. А то он будет ругаться. — Хорошо! Дазай схватил опешившего Чую за руку и повел за собой. Тот послушно последовал за ним, продолжая во все глаза разглядывать двор. И все же, несмотря на первое впечатление, это место показалось ему куда уютнее дома Нанако. Может, причина была в винограднике, который бросал полосы тени на землю. Может, во всей этой живности вокруг, палисадниках и низких заборчиках, а может, в маленьком одноэтажном домике с аккуратными маленькими окошками. Дазай провел его мимо пристройки, в которой жила Йоко; они прошли по каменистой тропе, на которой пару дней назад Осаму ревел в три ручья, боясь идти в сад ночью, и остановились напротив деревянной плетени, из которой наружу торчало сухое сено. Внутри громко кудахтали курицы, вероятно, не поделившие гнездо. Дазай открыл дверь из металлической сетки и досок и пропустил вперед Чую. Тот остановился возле скошенной сухой травы и показал на нее пальцем. — А наступать на сено можно? — Конечно. Все равно скоро придется собирать. У вас, наверное, тоже сейчас работы полным-полно. — Наверное. У нас такими вопросами занимается дедушка и мой дядя. — А отец? И Кое-сан? — Дазай неторопливо пошел в глубь сада, а Накахара за ним, разглядывая яблони, молодые саженцы, виноградные лозы и фиговые деревья, вокруг которых летали комары и пчелы. — Я думал, вы поэтому приехали. Чтобы с сенокосом помочь. — Мой отец хирург, поэтому свои руки бережет. Да и, по правде говоря, косит он сено отвратительно. Две косы искривил о камень, пока дед не разозлился и не прогнал его, — ответил Чуя, пытаясь дотянуться до яблока на дереве. Дазай хохотнул. Мори казался ему человеком, умеющим все на свете. — А мама страдает от мигрени. Поэтому избегает солнца. — Мигрени? Что это? — справился Дазай. — Ну, как сказать, — Чуя надкусил неспелое яблоко и поморщился. — Это когда… сильные головные боли. Он остановился на минуту, вспомнив, как несколько месяцев назад случайно услышал, как она плачет в комнате от боли. Кое боялась выходить на улицу днем, особенно в обеденное время, когда солнце пекло сильнее всего. А если обстоятельства все же вынуждали, она брала с собой шляпку, солнцезащитные очки и обезболивающее. Впрочем, Мори всегда пытался оградить ее от нежеланных прогулок и встреч. — Очень жаль твою маму… — ответил Осаму, искренне сочувствуя ей. — Тогда, получается, вы приехали, чтобы просто навестить Нанако и Гоку-сан? — Нет, — Накахара почесал ноги обеими руками. Сухое сено неприятно натирало обнаженную кожу. — Мы приехали из-за моего дяди. У него проблемы со здоровьем, а бабушка в Йокогаму отпускать его не хочет. Говорит, там ему хуже сделают. Если не добьют. И никакие уговоры не помогают. Поэтому мы тут и застряли. Дазай неприятно поежился, вспомнив о Сайто. У Нанако было трое детей. Старший уехал много лет назад и жил со своей семьей в Кумамото. Кое была вторым ребенком, а Сайто самым младшим. Осаму не знал, сколько ему лет, но выглядел он примерно на тридцать. Все в округе его побаивались, обходили стороной и заговаривали с ним только по надобности. И дело было не в том, что Сайто был плохим человеком, грубым или злым. Он был болен. Не только физически, но и душевно. Каждый день он мотал неторопливые круги перед домом или где-нибудь на улице. Говорил сам с собой, смеялся, а потом резко становился серьезным, отчего у прохожих холодок от него бежал по спине. Пожалуй, только Хаджиме не замечал его странностей. До его отъезда в Йокогаму они почти каждый вечер коротали вместе. Порой просто беседовали и смеялись над чем-то, иногда играли в шахматы, уно, сеги, а временами мерялись силами, так как оба набирали мышечную массу и активно тренировались. Пожалуй, странным Сайто становился только наедине с самим собой. Но это не делало его менее пугающим. — А как же твоя учеба? — Я учусь дистанционно, — ответил Чуя, подметив еще одно красное яблоко на дереве. Путь к нему преграждала небольшая копна сухого сена. С горечью взглянув на свои исцарапанные ноги, он пошел вперед, собираясь во что бы то ни стало сорвать это яблоко. Дазай стоял на месте, наблюдая за ним и тайком раздумывая над его словами. «Что такое дистанционная учеба? Вдруг я спрошу у него, а он снова обзовет меня деревенщиной?» «Давай думать логично, — произнес голос один. Что тебе приходит на ум при слове "дистанционная"?» «Дистанция», — заявил голос два. Осаму поскреб затылок. Значит, кто-то приходит, учит его, а потом уходит обратно? Но к чему эти мытарства, когда можно просто пойти в школу? Чуя вдруг вскрикнул и резко отскочил назад. Копна сена, куда он поставил ногу, издала странный звук и поднялась на пару сантиметров. Оба испуганно переглянулись. — Что там?! — побледнев, спросил Чуя. — Может, змея? — Дазай огляделся, затем выдернул сухую палку из изгороди и, осторожно подобравшись к сену, ткнул в него острым концом. Снова раздалось тихое фырканье и шевеление. На этот раз испугался Осаму. И тыкать в неизвестное существо не было ни желания, ни смелости. — Позвать… бабушку? Чуя молча кивнул.***
Рядом с бабушкой Осаму всегда чувствовал себя словно за каменной стеной. Вот и сейчас она уверенно и торопливо шла в сторону сада, держа в руках вилы. Дазай спотыкаясь бежал за ней, пытаясь не отставать. Чую он оставил на месте сторожить, так как оба боялись, что не найдут то самое дерево и копну сена, так как яблонь в саду было много. Когда они вернулись, Чую Дазай застал все на том же месте. Он стоял, опустив руки в карманы коротеньких шорт, и нервно ковырял ногой землю. — Вот тут! — крикнул Осаму, указывая пальцем на дерево. Чие подвернула длинные рукава зеленого платья, отодвинула вилами сухое сено, мешающее ей пройти к яблоне, а затем начала осторожно распутывать «клубок». Дазай и Чуя, затаив дыхание, смотрели во все глаза и сгорали от любопытства. Что могло там прятаться? Змея? Крыса? Может, крот? «А водятся ли у нас вообще кроты? — вдруг озадачился Дазай. — Да и крыс я никогда не видел. И стали бы они прятаться в сене?» — Это ежиха, — произнесла Чие, все еще выпутывая ее из сена. Животное снова зафыркало и попятилось. Осаму и Чуя переглянулись и боязливо подошли ближе. — Вы только посмотрите… Еще и нарожала уйму ежат, — рявкнула она, указав на них рукой. Дазай поравнялся с бабушкой и ахнул, взглянув на них. Отчего-то он думал, что ежи уже рождаются с иголками на спине. А эти были маленькие, сантиметров десять, с розовой кожицей и закрытыми глазками. Иголки у них, конечно, были, но совсем короткие и мягкие с виду. Чуя хотел было потянуться к одному из них, но вдруг Чие схватила воткнутые в землю вилы и проткнула ежиху насквозь. Мальчики закричали и отпрянули, с ужасом наблюдая, как Чие подошла к верхней изгороди и, замахнувшись, швырнула мертвое животное, нанизанное на вилы, в сад Масами и Даичи. — Зачем ты ее убила?! — едва оправившись от шока, спросил Дазай. Чие сердито взглянула на беспомощных ежат и уперла руки в бока. — Ты знаешь, сколько от них вреда? Они охотятся на цыплят, воруют яйца, а их укус может быть заразен! — Но ведь можно было просто перенести ее в другое место, — дрожащим голосом произнес Чуя, глядя на слабо шевелящихся в траве новорожденных ежат. — Что теперь с ними будет?.. — Что-что, умрут они, — равнодушно ответила Чие. — У меня нет времени на подобные глупости. А этих надо закопать. Ждите меня здесь. Когда бабушка исчезла из поля зрения, Осаму перевел полный стыда взгляд на Чую. Стоило позвать Хибики, а не Чие, с горечью подумал он. Старик не стал бы вредить животному, а скорее всего, просто вынес бы его куда-нибудь. Их отношение к животным сильно отличалось. Если Хибики был добр со всеми и мягкосердечен, то Чие, напротив, могла кочергой огреть даже домашнего кота. В сердце у нее не было ни капли жалости. — Так и будешь стоять? — Чуя присел на корточки и неуверенно коснулся пальцем ежа. Тот съежился и слабо зашевелил короткими лапками. — Надо спрятать их, пока Чие-сан не вернулась. Дазай опустился на колени рядом и повторил его жест. — Она разозлится. — Тогда что ты предлагаешь?! Молча смотреть, как она их убивает? Тебе совсем их не жалко? — Конечно, жалко! — крикнул Дазай и быстро вытер глаза, из которых покатились слезы, которые он сдерживал при бабушке. — Но тут мы бессильны. Чуя нахмурился и молчал какое-то время, ласково поглаживая то одного ежа, то другого. — Их тут восемь штук. Давай заберем двоих. Одного я, второго ты. — Но… — Да или нет? — грозно спросил он. Осаму посмотрел прямо в голубые глаза, полные решимости, а затем, прикусив губу, потянулся к самому мясистому ежу. Чуя, напротив, выбрал самого худого и торопливо поднялся, увидев силуэт Чие. Когда она подошла, держа лопату в руках, мальчишки отошли на несколько шагов и встали плечом к плечу, заведя руки за спину. В их ладонях шевелились ежи, которых они боялись сжать сильнее положенного и случайно навредить им. Чие тем временем, не проронив ни слова, начала копать яму. Дазай поджал губы и сильно нахмурился, пытаясь сдержать слезы. До последнего момента он не терял надежды, что бабушка все-таки одумается. Придумает что-нибудь. Оставит их в живых. Однако чуда не случилось. Выкопав яму, Чие грубо столкнула в нее острием лопаты сначала одного ежа, затем второго, третьего, а спустя минуту обернулась и спросила: — Вы украли двоих? Кажется, их было восемь. Мальчики нервно переглянулись и покачали головой. Чие усмехнулась. — Все равно без матери они не выживут, — произнесла она. Чуя резко отвернулся, когда первая горсть сырой земли полетела в яму. Дазай всхлипнул, но быстро взял себя в руки и вытер красные глаза о плечо. В отличие от Чуи, он не отвернулся и до последнего смотрел остекленевшим взглядом, как Чие заживо засыпала беззащитных ежат землей.***
Весь вечер Осаму раздумывал о том, что произошло в саду. Чие рассказала обо всем Хибики, а старик в свою очередь, внимательно выслушав ее, вытащил из подвала дома небольшую деревянную будку и отдал им, чтобы расположить внутри новорожденных ежат. Чие поначалу была раздражена внезапной участливостью супруга, однако, смягчившись через некоторое время, сама принесла в сад небольшую бутылочку со свежим молоком. Чуя, не помня себя от радости, со всех ног бросился домой и вернулся спустя пятнадцать минут, держа в руках два новых шприца, которые выпросил у Мори, бегло расписав ситуацию. Один он отдал Осаму, а второй оставил себе. Бережно закутав ежат в тряпки, они сели на траву перед будкой и принялись поить их молоком. Ели они, правда, с неохотой и двигались мало, но мальчики списали их вялость на отсутствие матери и закрытые глаза, которые все еще покрывала тонкая кожица.***
Дазай поставил мытую тарелку на сухую салфетку и поморщился оттого, что вода затекла под рукав. Время перевалило за шесть вечера. Остаток дня тянулся ужасно медленно. Все, о чем мог думать Осаму, так это о новоприобретенном друге и двух ежатах, которых они оставили в саду. Завтра он намеревался покормить их с первыми лучами солнца. Чуя же в свою очередь пообещал подойти ближе к обеду, так как с утренней учебы его не отпустят ни под каким предлогом. Внезапный громкий стук в ворота заставил его испуганно вздрогнуть. Убрав грязную тарелку в раковину, он спустил влажные рукава и побежал к порогу в поисках обуви. Стук повторился. На этот раз гость стучал так громко, что, казалось, ворота вот-вот свалятся, не выдержав напора. Дазай выбежал во двор, убрал палку, которой по вечерам они подпирали ворота, и отворил дверь. Увидев отца, стоящего по ту сторону, он застыл. Якумо едва держался на ногах. От него за версту разило выпивкой и сигаретами. Вся его одежда словно была вывалена в пыли, грязи и порвана в нескольких местах. Из одного кармана брюк торчала бутылка саке, из другого мятые купюры. Якумо снова покачнулся, но кое-как устоял на ногах. — Чего вытаращился? — зло произнес он. Спустя мгновение в воздухе просвистел звук громкой пощечины. Осаму, схватившись за горящую от удара щеку, покорно отошел в сторону, изо всех сил сдерживая слезы. Если отец увидит, как он плачет, одним ударом дело не закончится.