Я верю в себя

Джебом был знаком с Джексоном всего около трех недель, и за это время Джексон успел по нескольку раз побывать в Шанхае, Пекине и Гонконге, пять дней катался по Тайланду, провел два ужасающих дня в Джакарте (“Переговоры с тамошними партнерами— это комедийный боевик в лучших голливудских традициях, — жаловался он. — Больше никогда.”), съездил выбрал венью для фанмитинга в Маниле и между делом сгонял в гости к брату в Австралию. “Его семья так далеко живет, что не жалко было сделать крюк,” — пришло Джебому из самолета, снова увозящего Вана “Для Бешеной Собаки и Пять Тысяч Километров не Крюк” Джексона в неизвестном направлении (сейчас Джебом был глубоко признателен людям, которые придумали самолетный вайфай). За последние три недели Джебом два раза съездил к родителям в Ильсан, опять заглянул в Хоумплюс за кошачьей едой и провел один вечер на выступлении своего знакомого, которого давно обещал поддержать. Клуб был новым, Джебом там еще ни разу не был, но место оказалось приятное. Они жили очень разной жизнью. “Мне кажется, ты проводишь всю свою жизнь в денайле,” — написал ему Джексон, когда Джебом поделился с ним этими очень жизненными выводами. (“Лол, что это — шутка про реку в Египте, — не удержался бы Джинен, если бы они были знакомы с Джексоном. — Да ей пять тысяч лет!” “Нерд”, — закатил бы глаза Джебом, а Джексон бы только засмеялся в ответ глупым смехом, который Джебом столько раз уже слышал по телевизору, марафоня четыре сезона Go Fridge, потому что Джексону бы понравился Джинен и он хотел бы тоже понравиться другу Джебома. Джинен был константой в жизни Джебома, и иметь друзей, которых он не знал, казалось Джебому странным и неудобным, как минимум, с точки зрения логистики. И нет, это был уже не первый раз, когда он ловил себя на мысли познакомить этих двоих.) Ночью, это всегда происходило ночью, когда вместе с давящей летней жарой спадала пелена безумия, застилавшая глаза городских жителей, и Джебом мог без опаски выбраться из своей квартиры (или студии, заваленной фотоснимками и блокнотами, полными в очередной раз не вяжущимися друг с другом строчками песен) на почти прохладные ночные улицы Сеула, чтобы прогуляться по округе и проветрить голову. Ночью игнорировать присутствие в своей жизни Джексона и свои чувства по этому поводу ему было сложней. “Я знаю, что ты присутствовал минимум на двух изматывающих душу митингах с большими боссами на прошлой неделе, — продолжал Джексон. — И ты выкладывал в инстаграм фотки со съемки обложки, помнишь?” Джебому хотелось считать свою жизнь тихой и скромной, без каких-то невообразимых выкрутасов, поэтому он старательно игнорировал ту ее часть, которая проходила в совещаниях с очень важными шишками в офисе (наверное, это хороший знак, что альбом еще не вышел, а люди уже начали задумываться, как правильно распилить деньги, да?), съемках альбомного фотобука “в ебенях” *зачеркнуто* “на природе”, и ежедневных репетициях в танцевальной студии. До выхода альбома оставалось совсем ничего, и о плотности своего дальнейшего расписания Джебом старался не задумываться. Во время того, давнего и самого первого, дебюта они совсем не спали, и повторения этого стариковское тело Джебома могло не пережить. Джебом пробежался пальцами по клавиатуре, набивая письмо менеджеру, и направил свои шаги в сторону дома, не выпуская то и дело вибрирующий телефон из рук. “Угадай, где я сейчас нахожусь?” — вопрос украшала собака из стикерпака, который у Джексона был, кажется, любимым. “На работе,” — не задумываясь, предположил Джебом. Собака на ответном стикере смеялась и показывала Джебому большой палец. “Ха-ха-ха, очень смешно. Нет, правда, угадай.” Джебом притормозил, чтобы примоститься на игровой площадке в соседнем дворе. Крипово выглядит, наверное, конечно, — ночь на дворе, а большой мужик в безразмерных штанах и майке расселся на детской лавочке, раскрашенной пчелками и цветочками. Хоть бы фотоаппарат для реквизита взял. Зато нет опасности, например, споткнуться в темноте, уткнувшись глазами в телефон, и так еле видный в щелочку между маской, закрывавшей его небритое лицо, и дурацкой панамкой, привезенной мамой Бэмбэма — модный хит на всех рынках Таиланда. Будто на появляющихся на экране телефона буковках для Джебома свет сошелся, и расшибить себе нос за три дня до прямого эфира на национальном телевидении не было такой плохой идеей. “Я видел, что ты снова вернулся в Гонконг, — попробовал пойти от логики Джебом. Джексон был в числе основных хостов в каком-то нереальном количестве китайских передачек, Джебом не успевал смотреть их все. — Когда съемки?” “Да, нам два эпизода осталось, но это позже. Сегодня я отдыхаю.” Ради такого случая Джебом не поленился встать и подойти к ближайшему фонарю, чтобы сделать в его свете недоверчивую селку. Джексон в ответ набрал его в фейстайме. — Можешь издеваться сколько угодно, но меня окружают желтые пластиковые уточки и лучшая пена для ванны, которую можно купить за деньги, — похвастался он. В кадр телефона попадало только его довольное и усталое лицо с влажными от воды висками и, действительно, маленькая пластиковая уточка, которую он держал мокрыми пальцами у щеки, посылая Джебому воздушные поцелуйки. Его губы складывались в точно такую же уточку, что была в его руке. Джебом мысленно сделал два-три глубоких вдоха, игнорируя часто забившееся на ровном месте сердце, и в итоге просто помахал ему раскрытой ладонью в ответ. — Пена, небось, какая-нибудь Фенди? Или Картье? — Иннисфри, — загоготал отчего-то невероятно довольный собой Джексон. — Тебя, наверное, таким не впечатлишь, но именно эту линейку почему-то очень фигово доставляют в Китай, пришлось просить знакомых. У Джексона был невероятно заразный смех, а такие моменты перерастающий в почти детское хихиканье, свободное и полное проказы, как будто у них c Джебомом на двоих был секрет, который они держали в тайне от взрослых. Два ребенка на детской площадке жизни, которых оставили творить глупости без присмотра родителей. Джебом прислонился головой к расписанному все теми же цветочками столбу и честно признался: — Так приятно тебя увидеть. Сильно устал? — Просто не чую под собой ног, — не стал скрывать Джексон. — Поэтому — ванна с пузыриками! Лучший способ расслабиться, если ты устал, плохо себя чувствуешь или не можешь больше нести всю боль этого мира на своих плечах. Он задвигал бровями, намекая, что Джебому тоже бы не помешала такая. Джебома всегда била под дых та легкость, с которой Джексон шел с ним на контакт. Он намекал, уговаривал, звонил голым из ванной. Он признавался прямо — ты мне интересен, незнакомый человек, которого я никогда в жизни в лицо не видел, но с которым у меня есть общее детище. Потому что Creo En Mi тоже стала для Джексона чем-то особенным, и эта общность горячими лапищами хватала Джебома за душу и не отпускала, как самые длинные обнимашки от Пак Джинена. У Джексона всегда был для Джебома ответ, он был готов слушать бессвязные жалобы на менеджмент в аудио-сообщениях или переписываться ни о чем посреди ночи, когда Джебому не удавалось заснуть. Он отмахивался, когда Джебом, в очередной раз запутавшийся в собственных сомнениях, заводил этот разговор, чтобы все раз и навсегда прояснить. Мол, ему не сложно, кто угодно бы рад был уделить тебе внимание, Джебом, ю ар э секси мэн (хотя, всем было очевидно, что у Джексона, который тоже, кстати, был весьма секси мэн, хотя у Джебома так до сих пор и не хватило смелости ему об этом сказать, лишнего времени быть не могло). Джексон так старался, что Джебому иногда казалось, что помани он того пальцем — и Джексон прибежит с другого конца планеты. Но это была неправда, потому что они уже десять раз сравнивали свои графики, и между съемками двух передач, выпуском диджитал сингла в следующем месяце и участии в благотворительном концерте (не говоря уж про сон, еду, визиты к маме и уроки корейского) выбраться в Сеул на камбэк Джебома у Джексона никак никак не получалось. — Пре-релиз вечеринка через два дня? Джебом проверил часы: — Технически уже завтра. — Ты отлично справишься. Я буду смотреть трансляцию, наверняка же у кого-нибудь будет хотя бы фанкам? У твоих фансайтов шикарные камеры, 4К! Я смотрел видосы в самолете… Джебом напрягся: — Что за видосы? — Где ты танцуешь. Такая самоотдача, мм,— Джексон скорчил хитрую рожицу и демонстративно облизал губы. Джебом знал, что у него предательски горят щеки, но из последних сил держал лицо и пытался не застонать. — Ладно, это честно, — признался, в конце концов, он. — Я слежу за твоими перемещениями по миру с помощью фоток в твиттере, тебе разрешено смотреть мои фанкамы. Джексон замахал на экран, подразумевая, что ему-то разрешение и не требовалось, и перевел тему: — У меня завтра радио, HK 903, раз уж ты такой добрый, я хотел позвонить тебе из эфира где-нибудь в три часа по твоему? Это будет пара вопросов только, но ребята классные и я обещал, что дам послушать им песню до официальной премьеры. Заодно подкинем нам китайского промо, как ты на такое смотришь? Джебом задумчиво покивал, греясь душой от этого “нам”. — Может, мне стоит покраситься до камбэка? Как-нибудь неожиданно, например, в синий? — вопрос вырвался из его рта неожиданно и удивил даже самого Джебома. До его официального возвращения на сцену оставалось меньше сорока восьми часов, и под кожей у него сейчас плясала какая-то беспокойная энергия. Самое время было начинать делать глупости, но. Переложить ответственность на кого-то другого было очень заманчиво. — Лучше сбрей свой маллет, — поддразнил его Джексон, и Джебом, так и не нашедший слов для ответа, показал ему средний палец и сбросил видеозвонок. На часах было уже сильно заполночь, на ночном Сеульском небе были видны убывающая Луна и тусклые звезды (интересно, те ли же звезды светили сейчас над Гонконгом?). Джинен бы сейчас смеялся и смеялся, думал Джебом по дороге домой. Джексон — это какой-то абсолютно незнакомый чувак, которого Джебом даже ни разу в жизни в лицо не видел (а он, Джинен, умолял Джебома сбрить маллет бесчисленное количество раз). Но внезапно — Джебом решился и прощай, маллет. По одному только чужому слову, надо же. “Магия”, самоуверенно сказал бы Джексон. “Заговор”, не поверил бы подозрительный Джинен. “Вера”, решил для себя Джебом и разрешил себе немножечко влюбиться.