dark.

      — Ты никогда не трахалась в подъезде, шалава?       На рот моментально легла большая ладонь, отчего вопрос превратился в риторический. Не имея возможности ответить, девушка стала брыкаться, пиная и ударяя незнакомца по всем частям тела, куда могла попасть. Русые волосы уже наверняка испачкались из-за соприкосновения с, вероятнее всего, очень грязной и пыльной стеной, до которой сама девушка старалась никогда не дотрагиваться. Другой рукой он держал ее за живот так, что она прижималась к нему спиной. Кажется, прошло несколько минут, хотя на деле и минуты было много.       Поворот дверной ручки соседней квартиры, и татуированные кисти, чернила на руках подметила сразу, как по сигналу отпустили ее. Просто дедушка, чье имя Лиза даже не узнавала. Встречаясь в подъезде, она всегда здоровалась первой, на что он начинал идти медленнее, а иногда и вовсе останавливался, вечно спрашивая, в каком она классе, и очень удивлялся, когда узнавал, что девушка уже в одиннадцатом. Русоволосая, поворачивая голову больше для того, чтобы разглядеть лицо парня, по привычке поздоровалась с соседом: все те несколько секунд, пока он выходил из квартиры, откуда сразу же, после открытия двери, начал доноситься запах чего-то очень вкусного, ее удерживала лишь грубая рука, обхватывающая запястье, но "здрасте" вырвалось само собой, на что в ответ донеслось "здравствуй-здравствуй" и "ты куда так поздно?". Все эти вопросы он задавал, пока находил уже скорее по памяти, ведь живет тут еще с тех пор, когда маленькая Лиза приезжала гостить к бабушке, выключатель, щелкая им. На прикрытом капюшоном и размытом из-за близкого к ней расстояния лице юноши стали видны татуировки и то ли грязь, то ли ссадина на скуле.       Елизавета говорила с дедушкой так, словно рядом и нет того, кто буквально пару минут назад заткнул ей рот. Выдавало ее лишь полностью сбившееся дыхание и осознание того, что сейчас нужно делать тот самый рывок и убегать. Пока дедушка еще не стал спускаться, русоволосая резко дернула руку и, обрывая диалог, выбежала из парадной быстрее, нежели бы это сделал парень. Он наверняка уже собирался выбежать первый, чтобы, после того как сосед Елизаветы, опираясь на палочку, выйдет, а за ним это сделает и Лиза, которой путь остался бы лишь на крышу и в собственную квартиру, где она бы стала заложницей ситуации, затащить ее обратно. Телефон, находившийся в кармане куртки, сразу же оказался в руке, а слезы потекли из глаз, когда в журнале звонков они увидели очередное смешное имя в виде целого предложения, под которым на самом деле скрывается Даня. Желание обнять парня стало таким же сильным, как и страх, когда она стала осознавать то, что только что произошло.       Возможно, тот человек уже давно отстал от нее, а может, даже и не думал догонять, но девушка буквально долетела до метрополитена, не спускаясь ниже, а лишь стоя в многолюдном месте возле него, сидя на ступеньках, чтобы связь не потерялась. Рыжеволосый не отвечал уже на третий звонок, и после предпоследнего гудка, когда прозвучало бы четвертое "извините, абонент не доступен", прозвучало слишком грубое "да?", а после опять слезы, которые только успели перестать течь из глаз. Голос моментально смягчился, и уже находящийся в метро и вечно пропадающий из-за пропадающей связи Данила сделал лишнюю пересадку, чтобы доехать до станции, где сидела Лиза.       Успокоившись, девушка все же спустилась, найдя под чехлом проездной, и теперь каждые несколько минут с надеждой смотрела на выходящий их синего вагона прохожих, ища глазами Даню.       Минут десять она стояла и обдумывала все, что будет рассказывать юноше, начиная от "очередного хахаля матери", заканчивая чуть ли не изнасилованием возле двери собственного дома.       А может она просто делает из себя жертву? Ничего же не было? И что подумает Даня, когда она расскажет об этом? Что, если он наоборот накричит и начнет обвинять? А если...       Лицо уперлось в чье-то тело, а руки со знакомой нежностью обняли ее.       Даня!       Запах одеколона сразу же выдал его. По-прежнему утыкаясь в него, русоволосая сначала несколько раз всхлипнула, стараясь подавить в себе желание разрыдаться, а после сомкнула руки за его спиной, позволяя белой футболке парня намокнуть от слез.       — Ты чего, котенок?       Лизу всегда смешило, каким тоном он говорил это: беспокойство, волнение и ничего больше. Видеть слезы девушки он, конечно, привык, но такие моменты случались так же редко, как и Даня называл ее так мило.       — Ну-у, — он попытался поднять ее русоволосую голову, — посмотри на меня.       Лиза подняла влажные глаза и как всегда улыбнулась. Такой милый и заботливый Даня никак не сопоставлялся с тем, с кем она познакомилась на школьно линейке, и уж тем более не походил на того до тошноты дерзкого и местами мерзкого парня, который приставал к ней уже на следующий день.       — Пойдем, — люди вокруг совсем не мешали рыжеволосому приблизиться к губам девушки и накрыть своими. — Что случилось?       Русоволосая рассказала уже прокрученную и перекрученную несколько раз в голове историю, заходя в только что подъехавший вагон метро, упомянула и поведение матери, и кольцо на ее пальце, и обувь, и парадную, и огонек сигареты, и дедушку, и татуировки, ссадину...       — Так, подожди, он тебя в падике ждал?       — В парадной, — опять поправила его.       — В парадике, блять, Лиз... — на маты, исходящие от рыжеволосого, снова повернулась какая-то бабушка, разглядывая сначала лицо юноши, думая, что на ее упорный и недовольный взгляд он повернется, а потом одежду и татуировки; все это Даня оставил без внимания, слушая девушку дальше.       — И я поняла, что это, короче, сын этого... маминого, короче...       Русоволосая голова уже лежала на его груди, а глаза слипались. Кажется, раньше они даже не ездили к нему на метро — всего одна станция, до которой, в случае ужасных морозов, они доезжали на маршрутке. А теперь они делают пересадку. Приятный мужской голос объявил "Сенную площадь".       — Дань? — подозрения, что проехалась не одна лишняя станция, а уж тем более в противоположном направлении, стали лишь усиливаться, когда Данила молча повел девушку за руку в сторону поездов другой ветки. — Куда мы едем?       — Лиз, — остановившись, он развернулся к Елизавете лицом, — я собирался тебе сказать... Думал, не придется, но... у меня на ту хату родственники приехали, я эти несколько дней расчищал, перевозил вещи, и...       — Куда?       — К матери, — юноша выдохнул. — Ты не переживай, ты ей понравишься, я уверен. Познакомишься как раз. Мы давно не виделись с ней, за эту неделю даже не конфликтовали. Просто, бля... Я понимаю, ты не знала и...       — Дань, быстрее, — русоволосая потянула парня в сторону подъезжающего вагона, — все хорошо.       — Правда? — забегая вслед за ней, он пропустил ее к вертикальному поручню, становясь возле, и привычке положил голову на русую макушку.       — Ну конечно, — позволяя только короткие поцелуи в щечку, Лиза повернулась к рыжеволосому и привстала на носочки.       Все хорошо. Как же хорошо, когда это действительно так.       Двери еще пару раз открылись и закрылись, впуская и выпуская все новые и новые лица. В голове девушки уже бегали картинки того, каким окажется дом Дани; она уже представляла себе его маму, наверняка очень добрую, судя по их нечастным телефонным разговорам, которые Лиза еще реже успевала заставать; представляла их встречу, Данину комнату, где он провел шестнадцать лет своей жизни.       Потом все эти картинки сменились на более мрачные представления очередных оправданий перед матерью, которая наверняка не поверит в то, что сын ее немолодого человека зажал ее родную дочь в собственной парадной. Он ведь знает, где она живет. Шанс того, что ему без труда удастся придти к ним снова, очень велик. А если он придет, когда Лиза будет одна?       Девушка сама не заметила, как Даня стал сначала поглаживать плечо, а после сжимать ладонь, чтобы Лиза обратила на него внимание.       — Пойдем. Ты чего задумалась?       — Дань?.. Меня ведь выпнут из полиции, если я приду и просто пожалуюсь на него...       — Пока он тебя не убьет — да. Ты лицо-то видела?       — А, да, — она взяла его ладонь в свою, привычно просовывая свои пальцы между его в своеобразный замок, — я забыла. Короче, — они встали на эскалатор так, что теперь были на одном уровне, — я думала, мне показалось, но у него тату на лице и, —палец прошелся по собственной скуле, — вот здесь царапина. Когда тот дедушка вышел, то свет включил. Ебанутый тот тип какой-то...       — Блять, погоди, — Лиза сошла с эскалатора, юноша вслед за ней, быстро хватая ее ладонь в свою и останавливая ее по инерции с собой сразу, как только они вышли на улицу, — вот здесь? — Данила прошелся пальцем по лицу.       — Да, — она пошла дальше, отходя от метро, но остановилась, понимая, что совершенно не знает куда идти. — А куда дальше?       — Подожди ты, — рыжеволосый старался как можно быстрее что-то найти в телефоне. — И на руках татуировки? — спросил, не отрываясь от экрана. — Лысый такой?       — Дань, я же говорю, он в капюшоне был. Я лицо почти не разглядела... А на руках да, тоже забиты, — она подошла ближе, хватая парня за локоть. — Пойде-ем, я спать хочу, правда.       — Он? — победно выдыхая найденной фотографии, Даня повернул телефон к девушке.       — Бля, похож, — Елизавета присмотрелась, взяв телефон в руки и пролистывая фотографии в "ВКонтакте". — Да, блять, это он. Даже ботинки такие же. Ты знаешь его?       — Сука, — забрав телефон, парень положил его обратно в карман. — Идем.       — Ты мне объяснишь, да?       — Он ебанутый, Лиз... Направо, — сворачивая в дворы, он сжал крепче ее ладонь. — Я тебе дома все объясню. Сука. Если это реально твой будущий сводный брат, то это пиздец.       — Что за хуйня? Ты его откуда знаешь?       — Он мне мои партаки бил. И перебивал. И именно он, — они остановились прямо посреди тротуара, — съебался в Москву, когда случилось то дерьмо, в котором он замешан, с Соней... — оглядевшись, он приметил знакомую детскую площадку. — Ее дом...       Татуированная пятерня снова накрыла ее, ускоряя шаг. Еще один поворот направо, рыжеволосый подошел к парадной, набирая знакомую с детства комбинацию цифр. Без вопросов по ту сторону дверь сразу же открылась, и парень повел русоволосую на последний четвертый этаж.       — Дома объясню все.       Перешагивая через одну ступеньку, словно каждая вторая была лишней среди половины таких же, он подошел к своей двери, трижды постучав по ней, отчего звук соприкосновения костяшки пальца с металлом эхом раздался еще на три этажа ниже. Замок по ту сторону повернулся два раза, после чего дверь открылась не без помощи темноволосой женщины.       — Мам, это Лиза, — за спиной послышалось короткое "здрасьте", но более уважительное и неловкое, нежели она бросала соседям в подъезде или учителям при встрече в магазине. — Она хорошая, — словно восьмилетний мальчик, принесший домой котенка с улицы, он прошел с ней в квартиру, сразу же окутавшую теплом два тела.       — Я чайник поставила, — завернув, женщина прошла в кухню, где, судя по звукам, что-то активно жарилось. — Замерзли?       Глаза девушки умоляюще смотрели на Даню. Стало максимально неловко, и от некогда относительно общительной и быстро находящей язык с практически любым человеком Лизы, еще десять минут назад будучи готовой к встрече, осталась лишь маленькая стеснительная девочка, которая хочет лишь спрятаться за чужую спину.       — Ага, — Данила поставил две пары обуви к стене. — Ты прикинь, — заводя сначала Лизу, а после и самого себя в ванную, он включил воду, даже не настраивая ее. Лиза внимательно проследила, какое мыло он взял и каким полотенцем воспользовался, — теть Катя, оказывается, едет со всем своим новым семейством, — крича из ванной, Данила подождал Лизу и пропустил ее вперед.       — Сын женился все-таки?       Бытовые разговоры пустым комком крутились в голове, ни за что не зацепляясь и, по итогу, испарялись.       — Я чай заварила, — очень маленькая кухня едва вмещала в себе трех людей; посадив Лизу на небольшой диванчик, рыжеволосый сдвинул ее к стене, сам сев рядом. — Ну ты чего сел? — моментально поднявшись, Даня проскользнул мимо матери, открывая шкафчик, и достал три кружки. — В чайнике кипяток.       Открывая соседний шкаф, юноша достал упаковку зеленого жасминового чая, которую пару дней назад купил по дороге домой скорее уже по привычке: Елизавета уже давно подсадила его именно на этот чай, который в совокупности с лимоном представляет из себя нечно невообразимо вкусное.       — Ты чего?       — Лиза такой любит, — кидая пакетик в большую белую кружку, он налил черный чай в свою, где красовались герои из "Наруто", и в мамину с ее собственной фотографией: ее ей подарил на день рождения один из учеников музыкальной школы, которого она обучала с первого класса. — Конфетки бери, — он снова протиснулся между мамой и холодильником, перенося сначала две кружки, а после и третью, мамину, пододвигая вазочку с шоколадными конфетами и леденцами. — Лед надо? — кивком головы русоволосая дала положительный ответ.       Тесная, но по-своему уютная кухня и слишком заботливый Даня. На секунду в голове пронесся вопрос: "а правда ли это он?".       Может, это помещение творит настоящее чудо, и он изменился за такой короткий промежуток времени? А может?..       — Плюх, — с этим словом в чай полетело два кусочка льда, — вот сахар.       Какой-то он заботливый... И добрый. И мама у него добрая...       — Мам, напишешь Оле, что я в школу не приду? — он всегда называл классную руководительницу просто по имени.       — С чего бы это?       — Мне вещи перевозить надо, — парень сел рядом с Лизой. — Плюс там опять куча окон и ко второму. Смысл мне тащиться туда?       — Раньше же ходил, — отходя от плиты, где, судя по запаху, только что жарилась, а теперь была передвинута на другую конфорку картошка с луком, женщина села напротив. — Да напишу я. Есть будете?       — Будем, — уверенным тоном сказал Даня, все же переводя взгляд на девушку. — Мы ведь будем? — очередное "угу", после которого она подсела ближе к юноше. — Сейчас тарелки достану.       Он опять начал подниматься, отчего Лизе пришлось выпустить из своих объятий его руку. Пододвинув кружку с чаем ближе, русоволосая, наклонив голову, чтобы сделать глоток, не переставала смотреть на парня. Обычно так суетится о нем Елизавета, когда они по несколько дней живут вместе: то у него, когда мама Лизы приезжает домой, а ее скандалы невозможно уже выносить, то у нее, когда помимо русоволосой в доме больше никого нет.       Обычная жареная картошка оказалась действительно вкусной. На все вопросы об учебе и жизни девушки отвечал Данила, руку которого русоволосая гладила под столом. Помыть за собой посуду рыжеволосый ей так же не позволил и, взяв кружки с недопитым и остывшим до идеальной температуры чаем, отвел девушку в свою комнату.       Зайдя в комнату, парень сразу же включил свет и прикрыл дверь, ставя кружки на комод. На нем стояли какие-то коробочки, скорее мамины, чья фотография была рядом. На нем же лежала наличка, которая, вероятно, оказалась тут совсем недавно, покинув, раз юноша сейчас в спортивках, его джинсы — он уже давно собирался постирать их и, походу, решился на это только сейчас. Наушники, какие-то таблетки и плюшевый зайчик. Ящики темного, как и шкаф, комода были открыты: какие-то из них были переполнены и от того открыты, что еле вмещали в себя скомканные вещи; другие же предпочли остаться закрытыми, оставляя свое содержимое тайной. Большой шкаф с открытыми дверцами вместил в себя пустые вешалки и пакет с вещами; другой же пакет оставался рядом и держал эту самую дверцу. Те самые джинсы, карманы которых юноша как раз избавил от наушников и пары скомканных бумажек, висели на своеобразной выделенной специально для снятой одежды вешалке в виде спинки стула, а на них Даня прямо сейчас повесит свое худи, оказываясь в своей большой и самой белой однотонной футболке. Рабочий стол был небольшим: на нем уже стоял Данин ноутбук, а на полке выше, куда он еще не расставил учебники, был переложен еще один, с кучей наклеек, которым, скорее всего, пользовалась его мама за неимением никакого другого. Рядом стояли запечатанные коробки: большие и чуть меньше, где лежала то ли техника, то ли еще что-то, что Данила перевез с собой на неопределенный срок. Еще на одной полке, выше той, где был ноутбук, лежали диски, которые, кажется, и не были сдвинуты с места, потому что именно на них, в отличие от всей мебели и предметов в комнате, был довольно большой слой пыли, который словно специально никто не вытирал. Рядом стояла рамка в розово-белую полосочку с фотографией Дани с какой-то девочкой возле школы: старое здание, к которому Елизавета привыкла за полгода, она узнала сразу, а вот девочку со светлыми заплетенными в две длинные косы волосами не видела никогда.       — Соня.       Заметив интерес, с которым Лиза рассматривает все в комнате, рыжеволосый с взятой в руки чашкой ответил на немой вопрос девушки.       — Ты тут очень худой, — снова поднимать больную для парня тему не хотелось.       — Мне тут пятнадцать.       Даня громко отпил из кружки, ставя ее на тот небольшой островок стола, который был не занят ноутбуком. После отошел, достав из рюкзака зарядку и втыкая ее в розетку прямо над кроватью. Скорее полутороспальная, нежели двуспальная кровать, стоящая к стене у окна, заметно увеличивала свободное пространство, чем не могла похвастаться кровать в комнате Елизаветы — ее девушка передвинула прямо в центр комнаты. Несмотря на то, что Даня здесь, скорее всего, уже спал, она была застелена бежевым меховым пледом. Отсутствие изголовья, отчего русоволосая даже подумала, что это обычный надувной матрас, делало кровать почему-то еще удобнее своей простотой.       — Траходром готов, — юноша достал из шкафа еще одну подушку, кидая ее возле той, которая уже находилась на кровати и словно ждала свою пару.       Посмеявшись, а как же без этого, Лиза поставила свой рюкзак на офисный низко опущенный стул, спинку которого словно расцарапал кот или другое точащее свои когти о любую непредназначенную для этого дела поверхность животное.       — У тебя котик есть? — рыжеволосый никогда не рассказывал о наличии где-то ни кота, ни какого-либо другого животного.       — Был.       — А почему был?       Рыжеволосый глубоко вдохнул, а после так же выдохнул.       — Когда-то он жил у Сони. Она с предками на неделю осенью уезжала, а его нам оставили. Потом они снова уже по работе уехали. И этот какое-то время очень даже активный кот нашим стал. Мы с матерью после этого возились с ним, тоже как полюбили, несколько месяцев уже жил у нас, считай, немного октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль — конец зимы был. Я Соню тогда к себе таскал, ей ведь и так херово было, ну, понимаешь... Так хоть кота своего видела. А он как видел, что ей плохо, и сам стал все более вялым. То ли заболел, то ли что, родители Сони свозили его в больницу эту животную, уколы там какие-то дали. В итоге опять его к нам. Потом он и вовсе перестал есть, мать позвонила им, те вызывали ветеринара на дом. И тот его прям там, спросив только мнение отца Сони, и то по телефону, усыпил. Соня же когда родилась, он уже жил с ними... Считай, всю жизнь знаешь кого-то, а его просто берут и лишают жизни в чужом доме, пока ты в субботний вечер гуляешь по вечернему городу. Он ведь реально чувствовал, наверно... Ну, что Соня умрет...       — Дань...       Слова поддержки находить очень тяжело. Порой кажется, что человеку станет только хуже, если ты вставишь свою очередную попытку утешить его. Ведь никаких слов не хватит, чтобы тот, кто рыдает уже несколько часов без остановки, смог перестать это делать. Зато получится уменьшить, а если и не уменьшить, то хотя бы притупить ту боль, которая протыкает человека всеми возможными ножами прямо насквозь, заставляя слезы течь без остановки, а голос срываться от криков. Ведь даже понимая, а, может, понимая целиком и полностью состояние, в котором тот может находиться, тяжело лишь одними словами поддержки полностью заделать эти нескончаемые сквозные раны, которых с каждой минутой становится все больше.       Теряя человека, каждый кусочек пазла из воспоминаний увеличивается, пока в голове не появляется картина всего того дня, проведенного с ним, от начала до конца, будь то минутная встреча, чтобы обняться, пока тот просто проходил мимо, либо же целый день, проведенный с утра до самого вечера. Вспоминая каждое касание, которых было бесчисленное количество, появляется новая дыра прямо в груди, и когда уже сотая таблетка успокоительного решает подействовать, когда ты сам лежишь без эмоций и чувств, а голос все же исчез, остается лишь надеяться, что все это лишь тот самый страшный сон, о котором ты даже не думал.       Но это не сон. Осознание этого приходит, когда ты действительно просыпаешься. Когда первая твоя мысль — отсутствие человека не то что в твоей жизни, но и вообще в целом. Все начинается по новой. Когда проходит не первый, не второй и даже не третий час, за которые не было ни единой остановки, когда ты бы не кричал от боли, когда ты вновь лезешь прямо в футболке под струи ледяной воды, которая вовсе и не кажется такой ледяной, когда кулаки сбиваются о ванну, а кровь с костяшек разбавляется прозрачными каплями, когда голова уже не соображает, а глаза дергаются от очередной истерики, когда пальцы сводит судорогой, и ты лежишь не в состоянии никому написать о том, насколько тебе плохо, шевеля лишь руками, чтобы записать голосовое первому попавшемуся человеку, не в силах уже терпеть это, когда попытки налить валерьянку, которую еще вчера тебе давала мама, заканчиваются тем, что даже разомкнуть пальцы, чтобы открутить эту долбанную крышечку, не получается, а чайная ложка с грохотом выпадает из трясущихся рук.       И снова крики, под которые ты засыпаешь. Небольшой перерыв в этом марафоне истерик и панических атак. Хотелось бы встать, но сил уже нет. Лишь жалость к самому себе и дикая боль во всем теле. Онемевшие пальцы наконец разомкнулись, ты идешь на кухню, наливая эту противную валерьянку за неимением ничего другого, морщишься, запивая давно остывшим чаем. И опять дома никого. Когда слезы опять брызнут из глаз, а в пальцах ощутится уже знакомое покалывание, удалишь к счастью непрочитанное голосовое, что слал человеку, на поддержку которого почему-то понадеялся несколько часов назад, а после откроешь другой диалог, в котором уже навечно останутся твои непрочитанные голосовые сообщения, где ты кричишь и бьешь все вокруг. И увидишь имя, которое пора начинать забывать...

мы не виделись с тобой целое лето но я по-прежнему первый в важных ты все еще смысл моей никчемной беспорядочной жизни но опускаешься на строчку ниже нет, я не переставал любить тебя, но пойми что любить мертвое тело это какое-то безумие а теперь я в этом безумии один без тебя, моя мертвая принцесса, я погиб бы но в сердце опять что-то екнуло это любовь, подумал я и понял что вновь схожу с ума я ведь не умею любить никого кроме тебя я ведь не умею любить ничего кроме твоих светлых волос кроме твоих ямочек на щеках, тех роз что мы рвали на дачных участках кроме той улыбки, что только для меня кроме твоих тонких пальцев, гладящих очередного уличного кота и меня твои касания заставляли меня буквально визжать наедине с собой а теперь я с другой я люблю ее, милая, пойми но любить мертвое тело это какое-то безумие я больше не один без нее, моя мертвая принцесса, я бы погиб...

      — Забей, давай лучше про сегодняшний случай поговорим. Или ты в душ сначала?       — Можно и в душ, только я как бы...       — У меня можно спать без одежды, — не меняя свою привычку улыбаться после каждой подобной шутки, которая для него была и не шуткой, Данила поднялся с кровати и направился к комоду, открывая задвинутый ящик. — Вот, — кидая ей идеально сложенную футболку, он подал руку, потянув девушка на себя. — Пойдем, покажу.

***

      Сколько она плакала? Дома никого, а мама снова не узнает ни о причине, ни о количестве порезов, вызванной этой причиной, на левой руке, а ведь она хотела завязать до лета. Руслан обещал, что они вместе после всех экзаменов поедут на какую-то речку, будут купаться, а ходить в штанах и худи, закрывая все тело, он ей не позволит. Все эти надежды выглядели такими мутными, вероятнее, от того, что никто из них не верил в это. Давно уже было понятно, что их держит только невозможность прожить друг без друга, и, если Анастасия полностью понимала это, держась за парня всей собой, была готова буквально ползать на коленях, умоляя не покидать ее, то действия темноволосого юноши не понимал даже он сам. "Люблю" перед сном стало чем-то вроде ритуала и уже не вносило в себя весь тот смысл, которое должно. Все было так, как будто какой-то начинающий писатель описал отношения в одну страницу: все одинаково, тускло и мрачно. Художники бы нарисовали эту картину черно-белыми красками, которые в итоге смешали бы прямо на холсте, получая огромное серое пятно и ничего более.

Руслан💖💔 last seen recently

— скажу все прямо. я понял, что мы слишком разные для отношений. и я не чувствую к тебе того же, что и ты ко мне. мне с тобой хорошо, правда, но мы все-таки поторопились с этим решением. чем дольше мы вместе, тем будет все намного сложнее и больнее. лучше закончить все так, мне кажется. я надеюсь, ты меня поймешь. не могу это объяснить, но как бы не было хорошо вместе, я чувствую, что мы не друг для друга созданы. ты переживешь, все через это проходят. все у тебя будет хорошо, и ты найдешь кого-то лучше. так бывает в жизни. прости, что так получилось. очень сильно виноват, я был не прав. просто продолжай любить себя. и рано или поздно найдешь того, кто полюбит тебя по-настоящему. нет у меня таких сильных чувств, как у тебя. и это неправильно, когда один любит, а другой нет. но за все время я понял, что мне просто нужна другая. можешь даже не спрашивать ничего по этому поводу, я не смогу объяснить. прости, как бы это щас обидно, может, и не звучало.

3:51 PM

      Уже давно утро, а карие глаза не переставали плакать. Квартира, в которой он был от силы раза три, стала его убежищем на неопределенное количество дней, а может и недель, если не месяцев. Пустая бутылка с непонятным содержимым на столе и два тела, одно из которых пыталось успокоить, а другое сидело и уже ничего не понимало от затуманенного выпитым алкоголем рассудка и очередного бессонного дня. Все, что было написано и отправлено по нажатию татуированного пальца, было написано и отправлено на абсолютно трезвую темноволосую голову, когда лишь к концу слезы просочились из покрасневших глаз, на что спустя час бутылка с алкоголем все же оказалась на столе.       И никто не подозревает, насколько больно теперь двум людям, чей диалог, видимо, закончился на прочитанном вопросе, который аловолосая девушка задала лишь вечером после того, как не один час кричала и калечила саму себя.

***

      — Я просто не понимаю: у него, блин, на лице татуировки, руки забиты, а наезжает она на тебя! — стараясь говорить чуть тише, русоволосая все же активно жестикулировала руками. — Я не знаю, Дань. Если ей рассказать, она же в психушку меня сдаст... Откуда он вообще знает, что мы вместе?       — Смотри, — лишь мерцающий свет от монитора ноутбука, на котором был включен какой-то неинтересный фильм, освещал два тела, — я только один вариант могу предложить. Еще давно он встречался с той пиздой из десятого, Евой, и даже будучи в отношениях с ней он изнасиловал Соню. Потом он съебался, а эта Ева, понятное дело, решила тоже каким-то образом отомстить, я не ебу. Мы с ней не раз, сама понимаешь, — одно только упоминание той светловолосой девочки, вечно лезущей к ее Дане, сразу же напрягало Елизавету. — Он об этом узнал от каких-то своих друзей, которым Ева могла рассказать это, может, от нее самой, а отсюда и узнать о том, с кем встречаюсь я, несложно. Только я все еще не понимаю, как он оказался сыном хахаля твоей мамы.       — Она же как раз в Москву ездила...       — И если бы не это совпадение, все было бы намного лучше. А теперь мне страшно, Лиз, что он может что-то сделать. Он ненормальный, серьезно.       — Я сама его выебу, — и снова она ищет позитив даже там, где Данила бы никогда не стал и сдался в этих поисках сразу же.

Посмотрите на нее — она на моем хуе Это твоя сука, она будет помнить обо мне

      — Я серьезно. Ты думаешь, он просто так лезет к тебе? Ты видела его раньше?       — Нет, вроде. Да все хорошо, блин, ты же со мной.       — Действительно...       Вот только Соню ты защитить не смог, да?

Я снимаю Ralph Lauren Вставляю свой член В твою младшую сестру Ты не хочешь проблем

      — Но, Лиз... Мне кажется, тебе лучше будет переехать сюда.       — И жить с твоей мамой, чтобы каждое утро кататься в школу на забитом людьми метро? — подобная перспектива, имея квартиру в пяти минутах ходьбы до школы, не особо устраивала Лизу, особенно, если еще и мама парня практически всегда будет за стенкой.       — Жить со своей мамой, которая выходит замуж за батю того, кто зажал тебя в подъезде? Того, с кем у меня реальные проблемы? Если он захочет убить меня или, может, тебя, он же сделает это.

Дьявол слева, справа на моих плечах Я даже не могу удержать свой хуй в штанах Мне надо больше крови, больше денег, больше славы Не знаю, кто я, знаю то, что вы не правы

      — Причем не сам, поэтому и шансов на то, что этого долбоеба посадят, практически нет.

Ты хотел бы умереть Тогда мы тебе поможем Ты не с моей крюхи Значит ты уже мне должен

      — Его все еще не то чтобы не посадили, а даже не привлекли к делу с Соней. А ты сама понимаешь, что это не буквально, а в прямом смысле изнасилование малолетней... Еще и доведение до самоубийства.

Говоришь мне то, что надо Быть более гуманным Эй, ублюдок, я сливаю кровь Твоей подруги в ванной

      — Его ставили на учет, были статьи за побои и угрозы смерти, конечно, но он всегда так ловко выходил из всего этого дерьма. Он выращивал траву на съемной хате, выдавая ее за, блять, помидоры, продавал ее и, конечно, втягивал таких как я и Руслан в подобное говно в виде продажи наркотиков. Я ушел, Руслан, как видишь, остался.

Да, я знаю что такое "Твоя мама смотрит в пол" Ты не продал даже грамма, Ты ебанный пиздабол

      — Но, Лиз, не связывайся с ним. Я реально не знаю, что у него на уме. И спасать твою прекрасную жопу не собираюсь. Даже не думай язвить с ним, говорить о чем-то, поняла? — в темноте глаза парня особенно сильно выделялись. — Я не хочу, чтобы история Сони повторилась, но уже с тобой...

Да, я режу ее вены Но без лезвия в руках С ее рук течет железо Подставляю double cup

      Русоволосая приблизилась к губам парня, привычно поднимая уголки губ. За все те бесчисленные поцелуи, сколько они пережили вместе, Данила не сразу привык к тому, что эта девочка улыбается и смеется прямо в губы абсолютно без повода, когда в его рыжеволосой голове проносятся тысячи вариантов для этого смеха, начиная от колючей щеки, царапающей ее кожу, заканчивая стояком, который упирается прямо в Лизу. Она не сразу начинает целовать его, когда они дома одни. Все это происходит так плавно, постепенно, что иногда юноше хочется просто взять и наброситься на нее, просовывая свой язык в ее рот. Грязно, пошло, но по-другому он и не умеет. Не умел. До встречи с Лизой.       Стеснение девушки всегда посылало толпу мурашек по коже Дани, терпение которого стремительно уменьшалось лишь от одного вида румянца на ее щеках, которые он иногда сжимает при поцелуе.       Их первый осознанный поцелуй в осенней листве, когда русоволосая сама потянулась к нему, все еще самым ярким цветом рисуется в воспоминаниях. Данила тогда чуть ли не вприпрыжку бежал до уже уезжающей маршрутки, пока улыбка, как и ощущение губ девушки, не покидала его лица. Он проводил ее до дома и, словно маленький мальчик, обнимал, считая до трех, чтобы отпустить и в этот момент поцеловать. Они были знакомы месяц, но чувство родственной души зародилось именно месяц назад, когда они пошли гулять во второй раз. Рыжеволосый всегда старался найти повод понести рюкзак Лизы, не забывая отпускать шутки своей любимой категории, на которые она реагировала смехом и похожей немного пошлой фразой.       Еще до начала отношений были походы в гости, когда плотные шторы закрывались, и в комнате воцарялась темнота, свойственная ночной, отчего Елизавета поначалу боялась, что уже наступил поздний вечер, а гостиная освещалась лишь светом телевизора, на котором включалось скачанное на флешку кино: его они обговаривали заранее. В самый первый раз он предложил лечь, на что девушка отказалась, продолжая сидеть на краю дивана, пока на тот момент еще друг лежал и рассматривал русоволосый силуэт, но в этот же день сдалась, располагая свою голову на плече юноши. Сердце готово было выпрыгнуть, а запах одеколона приятно кружил голову. Тогда Лиза и не подумала бы, что пройдет месяц, и лежать на нем будет спокойно и уютно, а напряжение и неловкость полностью исчезнут.       Да и Данила не думал, что та веселая девочка окажется такой чувственной и робкой в отношениях с ним. Каждый день, проведенный вместе, Лиза открывалась ему все больше, и то стеснение, когда он тянулся к ее губам, прошло, и теперь она уже сама первая обнимает его и целует в щеки, на которые через некоторое время положит ладони и приблизится губам, царапая свой подбородок о его.       А ведь в первое время казалось, что он как-то использует ее: постоянные отказы от прогулок и приглашение к себе в гости, где каждый раз происходит что-то более интересное, начиная от простых поцелуев в губы, которые уже в следующий раз припухнут от количества поцелуев и покусываний, продолжая шлепками по ягодицам, специально сажая девушку сверху, пока они непрерывно целуются, заканчивая сексом, который всегда оставался в памяти и заставлял русоволосую невольно сжимать ноги от воспоминаний еще несколько дней, а Даню припоминать ей, вгоняя в краску, и желать повторить. Но нет, он не использует Лизу. Желание не только ее тела, но и самой ее, невозможность поцеловать с той страстью, с какой бы он хотел, и мрачная унылая погода отбирали у парня всяческие мысли о гуляниях. Да и ходить с рукой в кармане ему не особо нравилось.       — Давай спать, — девушка подняла плед, прячась под ним вместе со своим телом, которое Данила так хотел увидеть еще раз.       — Так не пойдет, — тон рыжеволосого даже без его слов значил целые предложения, которые он так и не скажет.       — Завтра в школу, — Лиза подвинулась выше, чтобы залезть под еще один слой тепла в виде одеяла. — Подай телефон.       — Мы не идем в школу, Лиз, — прежде чем отдать русоволосой, уже готовой протестовать, телефон, Данила отключил на нем все те следующие друг за другом на протяжении часа будильники: на каждом из них играла своя определенная мелодия, начиная какой-то зарубежной песней под гитару, заканчивая рэпом про "телок и дурь".       — Через месяц первый пробник, Дань, — короткое "я у Дани" для мамы, от которой не поступило ни звонка, ни сообщения.       — Да сдашь ты все. Не волнуйся, — выключая уже идущие титры, он снова переспросил, не хочет ли она посмотреть что-нибудь еще, на что получил отрицательный ответ и закрыл крышку ноутбука.       Данила снял футболку, которую надел после душа только ради капельки приличия и того, что в комнате отключил обогреватель. Привычка спать с открытым окном оставалась даже тут, впуская морозный и все еще зимний воздух в комнату. Все-таки спать ему будет не так комфортно: одеяло он никогда не трогал, в одних трусах ложась под плед, ощущая приятную прохладу, но сегодня он будет спать с уже лежащей под двумя слоями тепла Лизой, а значит ему тоже придется лечь под них, чтобы иметь возможность обнимать ее и прикасаться. Утром выбраться из объятий рыжеволосого будет очень трудно, но его присутствие и ощущение сердцебиения того стоят.       — Я тебя люблю, — шепнула Елизавета, когда огромная рука обняла ее со спины и притянула к себе. Она всегда брала его за ладонь двумя руками, приближая к губам, и в этот раз ее шепот горячим теплом окутал татуированные пальцы, буквы на которых Лиза, наверно, сама того не замечая, каждый раз очерчивала и после засыпала. — Спокойной ночи.       Острое желание тактильности моментами было слишком сильным, и теперь Даня обнимал ее со всей той силой, с которой позволял самому себе, чтобы ненароком не сделать больно.       — Сладких снов.