***
— Давай еще глоток, ну, — Минхек крепко сжимает пальцами плечо Кихена и надавливает кружкой на губы, заставляя выпить еще воды. Ю кривится, всхлипывает и вместо того, чтобы глотнуть, вдыхает. Вода попадает в легкие, и парень закашливается, сотрясаясь на руках старшего еще сильнее, однако это приводит его в себя лишь быстрее. — Кихен! Кихен! — Ли испуганно стучит его по спине и держит за руку, которая цепляется за его ладонь железной хваткой. Младший же утробно кашляет и жмурит глаза, из которых сочатся слезы, пока он сам пытается вдохнуть хоть каплю воздуха. Спустя пару секунд влага из легких наконец выходит, и парень успокаивает свое дыхание, медленно ослабляя хватку. — Вот так, Кихен, тише… А теперь давай поднимемся и пойдем тебя умоем. Ю, вломившийся в квартиру весь мокрый, потому что попал под дождь, в футболке и тонком темном пиджаке, явно не выглядит так, будто планировал этот визит. Он скорее похож на того, кто в панике сорвался с места и пробежал марафон, а сейчас почти лишился чувств. Он лежит на полу в полуобъятиях старшего с мокрой челкой и одеждой и посиневшими от холода губами. — Давай… Вставай. Минхек, чье сердце в этот момент обливается кровью, поднимает парня и, разув его, заставляет пойти с собой. Уже в ванной Ли снимает с младшего насквозь вымокший пиджак, после чего еще раз осматривает его. Ю нужна теплая ванна. — Ки, тебе бы пропариться, а то заболеешь… — Но… но… У ме-ня нет од-дежды, — он измученно всхлипывает и все еще дрожит. — Я дам тебе свою, — старший отвечает взглядом на взгляд, — она чистая, Ки. Я дам тебе то, что недавно забрал из химчистки. Раздевайся… Я принесу тебе вещи. — Он включает воду, настраивает ее и выходит. Младший за это время успевает только расстегнуть ремень. Когда Минхек возвращается, Ю сжав челюсть и дыша ртом стаскивает с себя носки. — Белье, брюки и футболка. Я подожду тебя за дверью, если что — только позови. Если вода будет слишком горячая разбавь ее холодной, она в правом кране, — парень договаривает и насильно улыбается, уже собираясь выйти. — Не уходи, Мин, пожалуйста, — парень хватает его за плечо и с испугом смотрит ему в глаза. — Я не хочу оставаться один. Старший замирает, несколько секунд абсолютно не зная, как реагировать на это. Он просто моргает, глядя на Ю, а тот стоит в мутном свете серого осеннего солнца, что льется на него из узкого прямоугольного окошка почти под потолком. Здесь, в ванной, не слишком светло, а потому все лицо, весь идеальный для Ли профиль Кихена подсвечивается слабыми бликами. — Я… — Минхек быстро спохватывается, — да, хорошо, не волнуйся. Я останусь здесь. Парень медленно поворачивается, бегая глазами по комнате, а его кадык напряженно перекатывается сверху вниз. — Ты чего? — младший хватается за резинку белья холодными пальцами. Ли быстро зыркает на него. — Мм? Нет, ничего, руки мою, — он скользит взглядом по белесым пальцам и приковывает его к раковине, откручивая кран. Парень моет руки до тех пор, пока не слышит, как белье Ю падает на корзину, а сам он переставляет ноги и оказывается в ванной. В этот момент старший позволяет себе ненадолго повернуться. И это оказывается одновременно лучшей и худшей идеей. Потому что худое, изящное тело Кихена с тонкой талией, ложбинкой между мышц на спине, аккуратным ягодицами и тощими бедрами, с его не очень широкими плечами и слабыми руками, и с этой шеей, на которой выглядывают позвонки, а чуть выше находится аккуратная линия роста волос — самое красивое, что когда-либо видел Минхек. К тому же каждый изгиб в этом искусственном мраке подчеркивается непрозрачным светом, и все это скорее смахивает на картину (на одну из цикла «Мост Чаринг-Кросс» — если бы это могло звучать чуточку романтичнее), а не на обыденную ситуацию. И потому для старшего это чересчур тяжело — его реакция совсем не то, что хотел бы увидеть Ю. Парень поспешно отворачивается, когда младший берет в руки душ, и по его телу начинают стекать переливающиеся и сверкающие ручьи. Ли нужно время, и он стоит, несколько раз глубоко вдыхая и заставляя свое сердце угомониться. — Мин… Мыло… И у него это получается. — Мм? — он смотрит на все тот же идеальный профиль, а потом на мыльницу, в которой вроде бы еще есть мыло. А потом понимает. Минхек достает из шкафчика еще нераспечатанный брусок и протягивает его парню. Который обычной купается в мягкой, фильтрованной воде, а вместо мыла использует гипоаллергенную пенку. Он молча моется несколько минут, а затем тихо обращается к Ли. — Я не помою сам спину. Тот же сдержанно улыбается и подходит ближе, хорошо намыливая ладони. Когда он касается спины Кихена, тот вздрагивает и поворачивает голову так, что старший не видит даже кончика его носа. — Тебе лучше? — Минхек растирает пенку пальцами по гладкой коже. А в ответ только журчание воды. Младший моет голову и выходит из ванной, а Ли тут же укутывает его огромным полотенцем и, не сдержавшись, прижимает к себе. Его шею щекочет влажное дыхание, а самому парню кажется, что он обнимает огромную куклу. И эта ирония чересчур сильно царапает его изнутри. Он отодвигается, подсушивает полотенцем голову Ю и говорит: — Одевайся и пойдем сядем. И я наведу чаю, — старший снова сдержанно улыбается. — Мин… Не надо, — только Кихен морщится так, будто ему надоело уже притворяться, что он сколько-то заинтересован в том вареве, что его собеседник называет чаем. — Ладно… — улыбка пропадает с лица парня, — ладно, как скажешь, — но через секунду возвращается. Они идут вместе в гостиную, как только младший оказывается одетым, и садятся в кресла. Минхек как всегда продвигается к подлокотнику, но Ю остается сидеть на месте, вперив взгляд в пол перед собой. Парень только вздыхает. — Все-таки расскажешь, что случилось? Кихен дышит уже спокойнее, его глаза не мечутся по сторонам, а руки практически не дрожат. Вот только это не показывает, что и в его голове сейчас также спокойно, и нет никакой гарантии, что паника невидимо не накрывает его изнутри. — Это опять… В моей комнате, — он вытирает кончик носа пальцем. — Я не могу больше это терпеть, Мин. Я хочу от этого избавиться… — его голос пугающе холоден. — Может… тебе лучше поговорить об этом со своим отцом? После этих слов Ю заметно меняется в лице и молча качает головой из стороны в сторону. — Ты смеешься?.. — Парень нервно перебирает пальцами футболку. — Но если ты не можешь справиться сам, к кому еще обратиться? — Если я расскажу ему, он решит, что я жалкий псих и запрет меня в психушке. — Он же твой отец — он посмеет так поступить? Кихен отворачивается. — А если бы у тебя был такой непутевый сын, как бы поступил ты? Ли ничего не отвечает и через несколько минут Ю снова подает голос: — Хочу есть… — младший вздыхает. — Закажи чего-нибудь. Я расплачусь.***
Ли заканчивает выкидывать одноразовую посуду и вытирать с импровизированного столика, который он собрал из табурета и старой столешницы, после чего садится в кресло, опять двигаясь ближе к подлокотнику. Но Кихен остается безучастным и, натянув плед повыше, поджимает под себя ноги, вовсе отвернувшись от парня. По крайней мере чувствует себя он лучше. И это главное, — думает старший. В комнате шумит телевизор, освещая своим синим светом лицо парня, который во время очередной рекламы поворачивает голову и смотрит на спящего младшего. Во сне тот выглядит совсем умиротворенным, хотя его настоящие ощущения могут быть далеки от этого. Все-таки сон для Ю еще одно поле боя. Ни к отцу обратиться, ни к друзьям… Врачи тут же побегут в прессу, потому что цена скандала гораздо выше цены приватности… — Минхек стирает пальцами выступившие слезы. — Все это может плохо кончиться… Парень задирает голову и часто моргает. Кто-то в его комнате… Кто там может быть? Он сын генерала, какой дурак сунется к нему в дом? Кто вообще полезет к нему, будь даже такой доступ? Кихен… — парень снова смотрит на него, — у тебя провалы в памяти, бессонница, нервозность, о каких еще преступниках в твоей комнате ты говоришь? Младший вздыхает во сне так будто всхлипывает, и Минхек дергается, оглядывая его с головы до ног, но парень продолжает тихо сопеть. Ли медленно сползает с кресла и подходит ближе к Кихену, чтобы лучше осмотреть его лицо. Но на нем не обнаруживается ни одной мокрой дорожки. — Что такое?.. — Ю едва поднимает веки, бормоча. — Ничего… Я плед поправляю, спи, — улыбается старший. Парень втягивает воздух и закрывает глаза, устраиваясь поудобнее. За что ты так страдаешь? — Ли медленно подтягивает плед, чтобы подольше посмотреть на расслабленное лицо младшего. — Страдания без возможности избавиться от них, или хотя бы облегчить, разве это справедливо? Будь нормальным, иначе ты никому не нужен… Будь нормальным… Минхек возвращается в свое кресло и еще долго не может уснуть из-за нахлынувшей тревоги. Ему совсем не нравится кихеновское отмалчивание, но и как-то повлиять на то, что находится в голове Ю он не может, и это удручает еще больше.***
Кажется, что Хенвон никогда не сможет отделаться от первого впечатления при встречах со своим экземпляром — котом-оборванцем, потому что оно возникает при каждой новой встрече. Оно появилось, едва парень заметил особь на фото в газете, затем, когда он увидел его вживую на ринге, после — у себя в руках, скованного и обездвиженного, затем те несколько раз в клетке: в первый день, в час визита и потом, когда кот решил беспрекословно подчиниться и следовать каждому указанию надсмотрщиков. И теперь, когда спустя день любезности, на пятые сутки своего пребывания экземпляр во время завтрака снова пытается проделать тот же маневр, что и во второй день, однако теперь неудачно, Че снова испытывает это ощущение будто бы первого знакомства. Он прыгает на эмоциональных горках от одного ощущения к другому и никак не может схватиться хотя бы за что-то, чтобы закрепиться и начать выстраивать картину поведения особи. Хенвон спускается на первый этаж, как только освобождается от дел, и, широко раздувая ноздри, обращается к Сяояну. — Что произошло? — парень постукивает носком туфли и перебирает в ладони ключи. — Вчера, — мужчина быстро открывает запись с камер, — целый день был послушнее всех остальных, а сегодня, снова кинулся на дежурного, а потом, когда его током хорошо пощекотали, метался по клетке, как умалишенный, пытаясь сорвать цепь. Че сердится непонятно на кого, а потом до его ушей долетает слово умалишенный и парень сначала с издевкой соглашается с ним. Но затем это определение как-то быстро материализуется и становится более реальным. Перед этим парень думал только о спесивости и дурости особи, исходя из ее природы и рода занятий. У всех бойцов мозги ведь отбиты — причем буквально. Однако помутнение рассудка дает новую возможность толкования поведения экземпляра. Он может быть не столько аморальным и нравственно низким, сколько просто больным. Хенвон думает об этом все то время, пока смотрит на мониторы, которые показывают откровенную дикость — не такую сокрушительную, как на арене, но все же — дикость. Экземпляр бьется о стены, пол, дергается, совершает выпад за выпадом… Че был готов к более трудной адаптации этого кота, к осложнениям, связанными с ней, но только не к таким. К психически нездоровым людям в округе относятся с явным презрением, что уже говорить о котах. — …повысили в клетке температуру и откачали воздух. Он только тогда успокоился. Отключили воду и естественно оставили без еды. Не решились распылять снотворное до вашего прихода, но надо бы. Блок, удерживающий цепь, поврежден — он его почти с болтов сорвал. Хенвон резко возвращает себя в реальность, в которой экземпляр еще вполне вменяемый, и старается заставить себя остаться в ней, не затерявшись снова в дебрях мыслей, в которых он так любит плутать, рисуя себе кучу ирреальных сценариев. К тому же он привык доводить начатое до конца, и если уже он взял на себя ответственность по поводу чего-либо, то он будет нести ее на себе во чтобы то ни стало. Юноша отдает немой приказ ладонью, и клетка за минуту наполняется невидимым газом, а еще через минуту тушка кота, обмякнув, расплывается по полу, ровно на том месте у стены, где тот сидел. Спустя же пять минут, воздух в клетке уже полностью очищен, а блок с цепью выдвинут для ремонта. Хенвон заходит вместе с рабочими и подходит к экземпляру, присаживаясь возле него на корточки. Он самостоятельно меряет его пульс и проверяет реакцию зрачков на свет, оценивает состояние шерсти и еще раз спрашивает у персонала, точно ли при первом осмотре не были найдены паразиты. Однако медик, вошедший с ним, говорит лишь: Нет и еще раз подает господину анкету особи со всеми физическими показателями, и они твердят, что экземпляр здоровее здорового. Однако парень все равно подсознательно игнорирует показатели и остается уверен в том, что кот со своим импульсивным настроением, со слишком резкими его перепадами либо недалекий, подтверждения чему уже были в виде абсурдной наглости и отсутствия какого-либо уважения к себе, либо лишен здравого рассудка — третьего не дано. Умышленно себя вести так кот — любой — не может, слишком глуп для этого априори, да и какую цель он может преследовать? Он узник, и даже если перед ним стоит задача сбежать, что-то чересчур хитрое придумать ему не под силу. Обманывать надсмотрщиков, использовать свою силу и ловкость — у него возможность есть, но перехитрить хозяина у него точно не получится. Все они не настолько умны. Хенвон возвращается в комнату управления и снимает пиджак. Он закатывает рукава рубашки и просит принести ему чашку кофе, которая постепенно опустошается следующие минут пятнадцать. В это время по приказу парня в клетку подводят канат для подвешивания с ремнем-ошейником и цепляют его на особь. Когда кофе заканчивается, блок с цепью возвращают на свое место и закрывают стальной пластиной, имитирующей стену. Спустя еще десять минут Че уже стоит в клетке перед котом, который почти пришел в сознание. У парня в руках джойстик, хлыст и жизнь экземпляра. Он смиренно ждет, когда тот наконец полностью откроет глаза и посмотрит на него. Однако кот даже и не пытается взглянуть вверх, едва его сознание становится чистым; он сглатывает и поднимает руки к шее. Она тут же напрягается, особь ворочает головой и цепляется пальцами за ремень, который через секунду, потрескивая, оттягивается в сторону. Хенвон молча спешно дает жестом знак на камеру, после чего канат начинает быстро втягиваться в очередную нишу, находящуюся под потолком на боковой стене. Экземпляр вздрагивает, поднимает глаза наверх и вскакивает на ноги. Теперь уже его руки цепляются за часть каната у шеи, а он сам, подтянувшись на них, заносит ногу к потолку, цепляясь когтистой лапой за часть каната, которая через стальное кольцо уходит в нишу. Че в этот момент сначала усмехается, а затем опускает рычажок до шестой позиции в тот момент, когда от мощного рывка и острых когтей на канате лопается несколько вплетенных веревок. На удар тока особь будто бы и не реагирует и заносит ногу еще раз. Ее сжатый кулак упирается в кольцо, через которое продет канат, когда когти разрывают еще несколько веревок. Канат трещит в унисон с шокером, а парень смотрит на то, как с потолка сыплются тоненькие ниточки, сверкая в свете электрических ламп. Он еще надеется, что экземпляр не успеет закончить начатое до того, как ошейник поднимется вплотную к кольцу. Кот только жмурится, повиснув на правой руке, нога в окове дергается, а он, из последних сил, схватив левой ладонью канат чуть дальше кольца, из-за чего тот натягивается еще сильнее и трещит опаснее в месте разрыва, заносит ногу в последний раз. Веревки все же лопаются, и туша, вопреки ожиданиям Хенвона, приземляется на пол вполне успешно, тут же срывая с себя ошейник. Он поддается натиску и летит к ногам хозяина. Че же борется с удивлением, восхищением от той физической красоты тела, его плавных точных уверенных движений, которые только что проделывала перед ним мускулистая туша и еще одним менее приятным чувством, классифицировать которое он не может. Парень позволяет себе упиться приятно-горьким чувством собственности, игнорируя остальное и не предпринимая абсолютно ничего, но с тем же ничего не выказывая. — Делай со мной что хочешь, — кот хрипит, стоя посередине клетки, склонив голову и положив руки на бедра, — но с ошейниками ко мне не лезь. — Будешь ставить мне условия? — Хенвон позволяет себе только немного поднять брови. Кот вздымает глаза — свои глаза, ясные, блестящие, глаза с играющими зрачками, которые будто бы насквозь проглядывают парня. А затем улыбается. — Только одно. А вы все же пришли. Только замашки у вас странные, конечно, — экземпляр выдыхает и поднимает голову. И Че думает, что лучше было в прошлый раз, когда тот сидел, и парень мог смотреть на него сверху вниз, а не сейчас. Потому что сейчас спасает только расстояние между ними, которое позволяет держать голову прямо — стой парень ближе, ему бы пришлось поднимать голову, потому что особь явно на пару сантиметров выше. Хенвон поднимает ошейник. — Думаешь, я буду его выполнять? — Надеюсь, иначе и вам и мне будет плохо. Парень хмурится: он пришел сюда не ради разговоров на такие темы; а еще глядя прямо перед собой на кота, у которого от названия только уши, когти да еще кое-какие не слишком заметные особенности, в голове всплывают кадры недавних визитов к Нэко. Когда тот съеженный, согнутый и смотрящий из-под бровей, мурлыкал едва слышно в ответ на вопросы своего хозяина. Че сводит лопатки вместе, потому что между ними от чего-то бегут мурашки. — Как объяснишь свое поведение вчера и сегодня? — Хенвон продолжает хмуриться. — Я думал, что вы будете навещать меня независимо от того, что я здесь делаю, — пустота порывается заполнить желудок Че, — но оказывается, это не так. Или я ошибаюсь? — Зрачки кота ритмично сужаются и расширяются, еще сильнее концентрируясь на парне. Он в свою очередь не обращает серьезного внимания ни на свое секундное смятение, ни на выпытывающую интонацию кота. — Ошибаешься, — особь не перестает улыбаться, — но я все еще жду ответа на свой вопрос. — Но я ведь уже ответил. — Надеешься, что в один из моих визитов тебе все же удастся меня прикончить? — Вы до сих пор не представились и не сказали, где я. — Я даю тебе еще немного времени поразмыслить над тем, чтобы не доставлять лишних хлопот ни себе ни мне — это твой последний шанс лишить себя мучений. Если же ты выкинешь что-то подобное еще раз — будешь страдать до тех пор, пока не взмолишься передо мной, прося прекратить, — парень перебирает в руке ошейник, как четки и открывает дверь. — Господин Хенвон, а с чего это ко мне такие поблажки? Пустота заполняет не только желудок, но и все нутро парня, а мурашки, скачущие между лопаток, бегут вверх к затылку. Он сцепляет зубы и давит на ручку двери. — Я не собираюсь молиться у вас в ногах, — экземпляр вытягивается, стирая улыбку с лица. — Тогда увидимся перед сном.***
Хенвону за ужином есть о чем подумать: когда он сможет увидеться с отцом, кто дал глупышке Ким его номер телефона, в каких числах октября или ноября лучше проводить прием в честь нового экземпляра и откуда новенький узнал его имя. И если на первые два вопроса парень еще может дать приблизительные ответы — «не скоро» и «скорее-всего его собственная мать» — то на последние даже неоднозначных ответов у него нет. На арене Чжухона какие-то сдвиги в расписании, и он не может сказать, в какой день готов предоставить свое помещение, — это раз. Два — Че уверен, что его имя новенькому сказали точно не другие коты (парень провел больше часа у мониторов, терроризируя своих работников вопросами и укорами, что они что-то проглядели, прежде чем убедится, что кроме невнятного сонного мурчания, в клетках больше ничего не звучало, и даже если брать его в счет, то никакой логической связи между ним нет). Если же кот, знал его с самого начала, то зачем ему понадобились выпытывать уже известную информацию у самого парня? Или с его самоуверенностью, он думает, что может позволить себе издевки? Хенвон промакивает губы салфеткой после того, как едва успевает сделать глоток воды, чтобы не икнуть — нужно было концентрироваться на еде, а не на чем-то еще. Парень отодвигает все мысли в сторону, напоследок заставляя себя не раздражаться наглостью новичка — он еще получит свое. Че садится за рояль и мягко нажимает на клавиши, смотря на раскрытые ноты с подписью: Chopin — Etude Op. 25 No. 5 (Wrong Note)***
Че застегивает на груди портупею поверх рубашки и цепляет на нее несколько плетей разной жесткости, ремни, а в руки берет продолговатый железный столбик. Хенвон поправляет застежки на поясе и не отвечает, вглядываясь в мониторы. — Открывайте. Кот, уже явно поджидающий прихода парня, приветливо улыбается. — Вы действительно заглянули! — особь потягивается, встав с лежанки. Че же, не останавливаясь, идет к особи, разворачивает хлыст и, замахнувшись, не дрогнув, бьет им оголенный живот. Удар приходится поперек и за секунду на коже уже виднеется красный след. Экземпляр, подавившись воздухом, распахивает глаза, сгибаясь пополам, а юноша в это время приставляет ему шокер к шее, одновременно цепляя хлыст обратно за портупею. Первый маневр проходит блестяще, и Хенвон без особых усилий заставляет кота посредством тока и совсем небольшого давления собственной руки упасть. Туша распластывается и вытягивается на полу еще сильнее, когда парень отпускает кнопку на шокере. После этого экземпляр вздрагивает от судорог, не имея возможности пошевелиться, пока Че, пользуясь беспомощностью огромных мышц, стягивает запястья и — на всякий случай локти — ремнями. И если первые связать еще получается относительно легко, то вторые свести вместе до конца так и не получается, и они остаются торчать треугольником кверху, явно доставляя дополнительный дискомфорт хозяину. Последние манипуляции парень проделывает сидя прямо на спине кота, чуть выше поясницы, при этом ощущая себя будто бы полицейским при задержании. Тут же заставляя себя думать, что коты совершают преступления гораздо чаще, согласно статистике. К тому же всякие мысли перебиваются этим потрясающим чувством власти и контроля над ситуацией, в конце концов — вполне реальным пониманием того, что подчинить себе можно что угодно. Однако несмотря ни на какую слаженность действий Хенвона и его расчетливость, его веса никак не хватает для того, чтобы удерживать более крупное тело кота на полу. Особь оправляется от разряда гораздо быстрее, чем предполагалось, выворачивает поясницу, кое-как упираясь правой стопой в пол, и прокручивается уже всем телом, сбрасывая с себя парня одним резким движением. И укороченная цепь на этот раз служит дополнительной опорой экземпляру, а не еще одним гарантом безопасности укротителя. Второй маневр уже идет в счет кота. Освободившись от не слишком-то заметного веса, он заваливается на спину и напрягает руки, лопая ремни на локтях; встает на колени и, сильно прогнувшись назад, цепляется стопой в кольцо за сковывающие запястья ремни, из-за чего те также лопаются, не выдержав тройного давления. Происходит все это вместе с тем, как Че, завалившись набок, вскакивает на ноги и открепляет от портупеи не длинную, но очень эластичную полосу резины. С ней он наскакивает на особь из-за спины, когда та освобождает запястья. Черный лоскут мелькает перед глазами кота, а затем плотно облепляет подбородок, рот и нос, полностью лишая возможности как вдохнуть, так и выдохнуть. Парень натягивает резину, перекрутив ее у затылка, еще больше. — Кроме ошейника существует еще множество способов удушения, — Хенвон отклоняется назад. Кот в это время, бегая взглядом по видимой части клетки, старается прорвать резину, но ее плотность не позволяет сделать этого. Его подбородок задирается кверху, и экземпляр едва видит очертания головы парня. Тогда особь, уже ощущая головокружение, кидает взгляд вниз на цепь, длины которой хватит, чтобы отодвинуться назад еще на сантиметр-два, и оттолкнувшись правой ногой, запрокидывает голову совсем назад, стараясь упасть на пол. Попытка оказывается почти успешной — зацепившись за подбородок, резиновая лента хлестко соскальзывает с него и проходится по всему лицу, больно цепляя кончик носа и задевая глаза. Последние начинают слезиться и коту рефлекторно хочется проморгаться, но по крайней мере теперь он может дышать. Че, отшатнувшись, бросает ленту подальше и снова замахивается хлыстом, когда экземпляр еще пытается пополнить запасы кислорода, попутно поднимаясь. Однако на теле кота не успевает остаться следа — он перехватывает хлыст и буквально выдергивает его из рук парня, откидывая к основанию цепи. Особь полностью поднимается на ноги. В клетке повисает тишина, а зрачки, впивающиеся в Хенвона, пульсируют будто в ритме сердца. — Что-то я не пойму, господин, — экземпляр наклоняет голову набок, дыша ртом, — откуда в вас столько неуверенности? — И немного запоздав, откликается на удар тока в кандалах. Че про себя фыркает: О какой вообще неуверенности идет речь? и отпускает кнопку джойстика, которая тут же возвращается с восьмой позиции. Он подходит забрать хлыст и поворачивается к корчащемуся на полу коту: — Чтобы ты не делал — ты раз за разом будешь проигрывать. Так что подумай — сколько раз ты еще хочешь… Парень не успевает договорить, падает на спину, еле успев уберечь затылок от встречи с полом. Кот оказывается прямо над ним — огромный, жестокий, с руками, которые чешутся его прикончить и жаждущим крови взглядом. Хенвон чувствует себя пригвожденным к полу как буквально, так и в переносном смысле. Его локти, держат вплотную к телу, прижимают к полу, как и ноги, которые кот постарался развести в стороны и обездвижить коленями. Его сознание не дает шевельнуться в сторону ни одной мысли. Че ощущает на себе давление взгляда и тела. — Проигрываешь здесь только ты, причем сам себ-е, — последнее слово экземпляр проговаривает отрывисто, дернувшись от удара тока сначала в руку, а затем, не успев перехватить занесенный ручной шокер, по-странному взвизгивает и, встрепенувшись, обрушивается весом всего тела на парня. Электричество расходится по всему телу от самой груди, и сильный разряд лишает мощное тело сознания. Хенвон еле вытаскивает руку с шокером и поворачивает лицо, чуть ли не утыкаясь носом в практически идентичный своему, разве что едва более вздернутый и выступающий нос кота. Он морщится, отодвигаясь и подмечая к тому же не очень густые короткие брови, веки с абсолютно не двигающимися под ними белками глаз, высокие скулы, тощие щеки — возможно, при улыбке они округляются и становятся заметнее, — пухлые губы, конечно не такие, как у него самого, даже скорее умеренно полные, подбородок с начинающей отрастать щетиной… Парень вздрагивает и с усилием выползает из-под грузного тела, когда в клетку вбегают рабочие. Он выдерживает зловещую паузу в две секунды, давая возможность подчиненным постараться угадать, во сколько баллов разразится шторм. — Вы сидите там слепые?! — крик Че-младшего — звук закрывающейся дубовой двери в заполненном мебелью и людьми доме. — Чего вы ждали?! Пока он распорет мне живот или задушит?! Или у вас мозгов не хватило нажать на кнопку, чтобы сработал шокер в кандалах?! Хенвон, не теряя достоинства даже так громко негодуя, даже с замаранным костюмом и весь растрепанный, спокойно отходит от кота, будто ничего не случилось и он не испытал никакого испуга, и отчитывает надсмотрщиков, которые стоят смирно не менее ошарашенные и с только-только унимающимися в груди сердцами. Случись что-то сейчас с их господином — его отец перемолол бы их на огромной мясорубке, а получившиеся куски лишил бы возможности устроиться на работу даже тухлым фаршиком в общепите третьего кольца. Хорошо, что все обошлось, потому что испугались все за себя страшно. — Будто бы такое первый раз случается! — Но, господин, мы пустили ток, как только он дернулся в вашу сторону! — Что-то я не заметил! — взгляд парня что ни на есть мечет молнии. В клетке повисает молчание. Че разворачивается и забирает брошенные хлыст и ручной шокер, после чего заканчивает поправлять волосы. К этому моменту его гнев почти унимается. — Скорее всего где-то поломка… — Вы только укрепляли катушку и заодно проверяли систему — о какой поломке идет речь? — Парень слегка поворачивается боком, пропуская подчиненных к коту, но продолжая вопрошающе смотреть на Сяояна. Тот же, забрав все оружие у других, остается стоять на месте. — Скорей всего — программный сбой, потому что компьютер показывает, что все в порядке. — Вы проводили профилактику в этом месяце? — Естественно. — Проверяли систему перед моим визитом? — Как всегда. — Господин… Голос коллеги спасает Сяояна от дальнейшего позорного расспроса. Мужчина оборачивается вместе с Че к звавшему, и они подходят ближе. — Смотрите… Работник показывает сначала собственные блестящие пальцы, а затем снятые кандалы на внутренней части которых к панелям, подающим разряды тока, прилеплены грязные помятые промасленные тряпочки. — Он подложил их на каждую панель, к тому же вокруг ноги был еще слой ткани — окова плотно обхватывала с этим ногу и ничего бы не выскользнуло. У нас все работает, это здесь ток не проходил: натуральная ткань, плюс масло… — Откуда у него это? — Хенвон с абсолютным непониманием и раздраженностью, нахмурив брови смотрит вниз. Парень осматривает ткань и подносит одну из тряпочек к носу. — Ткань скорее всего с одеяла, а масло… — он еще раз нюхает лоскуток, — …пахнет скисшей похлебкой. Че, вроде бы уже придя в себя, снова становится похож на тяжелую дубовую дверь. — Как вы могли проглядеть? — парень, стоя недалеко от лежанки, приближается к ней и откидывает прилежно сложенное одеяло — не с самого края, чтобы не обтрепывалось, скорее всего, в нем вырван приличный квадрат. — Как он мог сделать это вне поля вашего зрения?! Хенвон с пренебрежением отбрасывает одеяло и отводит взгляд вбок, поджимая губы, как он делает только в минуты крайнего негодования. А затем все его недовольство сосредотачивается на Сяояне. — Вы же знаете, что мы наблюдаем за клеткой круглосуточно, тем более если речь идет о новеньких… — мужчина беспомощно оглядывается на своих коллег, которые шумят на фоне, но те будто бы и не слышат ни слова, продолжая заниматься своим. Сяоян не знает, что сказать: он сам не понимает, как мог проглядеть. Он всегда выполняет свою работу на полные сто процентов — крупная сумма в конце месяца является достаточно неплохим стимулятором, а в сочетании со строгим контролем выполненного и вовсе действует безотказно. Он не мог ошибиться, он… — Хватит, — парень брезгливо отмахивается. — Вот результат, — Че разворачивается, отряхиваясь. — На цепь его по рукам и ногам, в клетке же сведите влажность на минимум, температуру… Установите все так же, как было для перса, который сейчас в десятой… Посмотрим, как он будет исхищряться в этот раз. Парень разворачивается, говоря скорее себе, чем кому-то и уже идёт к выходу, начиная расстегивать портупею, но приостанавливается на полпути к двери. — Сяоян, не забудьте зайти к секретарю и сказать, что в этом месяце вы лишаетесь зарплаты. — Да, господин, — отвечает мужчина, стискивая зубы и одновременно с самой чистой ненавистью смотрит в спину уходящего. Он уже представляет эту самодовольную ухмылку секретаря и игнорирующие взгляды коллег — будто он один виноват в произошедшем. Хенвон тем временем уже просматривает записи с камер за последние дни. Кот был на виду все время, кроме тех моментов, когда принимал пищу. Тогда он садился, поджав колени, с тарелкой похлебки на лежанку лицом к стене, сгибался в три погибели и проводил в таком положении по полчаса. С какой камеры ни посмотреть на силуэт экземпляра, толком не было видно, что он делает. С одной камеры была заметна только стопа, с другой — край тарелки, с третьей — ложка в руке и в каждом кадре все это менялось местами. Кот очень много пошатывался, елозил, двигал руками и шевелил пальцами ног — вроде бы ел. Че со злостной досадой выдыхает и выходит в коридор. Кот сделал все сам, здесь сомнений нет, так как в клетке кроме него никого не было. Выискивать же, как именно он проделал все это — какой смысл? Сделал и все. Удивительно, конечно, что он додумался — у других особей хорошо, если ума хватит писать под диктовку и умножить два числа, а тут… Хенвон застревает в своих мыслях и все еще хмурясь заходит в главную рубку, из которой следят сразу за всеми комнатами — с технической стороны. Парень приказывает открыть клетки для смотра и выходит в гостиную. Он включает свет и наблюдает за тем, как задвижки клеток синхронно поднимаются, издавая при этом громкий шум и открывая обзор разом на все клетки. Со стороны стекол в них уже светят лампы подсветки, так что даже учитывая освещение в гостиной, коты с трудом могут различить сквозь яркий свет то, что происходит за стеклом. Че окидывает взглядом первые несколько клеток, которые видно с его стороны почти полностью. В некоторых уже привыкшие коты, лишь на секунду обернувшись в сторону стекол укладываются обратно на лежанки, другие, заканчивающие ужинать в это время, прижав к голове уши поворачиваются спиной, третьи, привезенные относительно недавно, не особо понимающие еще, что может произойти дальше, или особенно угрюмые, обозленные смотрят сквозь стекло, прищурившись или часто моргая от света, взглядом, ненавидящим каждую молекулу здешнего воздуха. Парень дожидается, пока все звуки затихнут, и шагает вперед, подходя к стеклам на расстоянии метра. Если захотят, коты могут более-менее разглядеть его костюм и лицо. Хенвон начинает с самой первой клетки и медленно шагает, часто останавливаясь, до самой последней. Делает он это, как и большинство других уединенных смотров, для успокоения нервов, особенно после того, как в его распоряжение поступают крайне строптивые особи. Прохождение перед другими уже смиренными экземплярами ободряет и придает уверенности, даже если последней у парня в избытке практически всегда. Смотр все равно дает в полной мере почувствовать величие своей власти над этими… существами. Хенвон начинает с самой первой клетки и всматривается в морду каждого следующего кота, заново определяя породу, выявляя те мутации и особенности, которые уже давно записаны в личные анкеты экземпляров. Приплюснутый широкий нос ориентального кота, практически отсутствующий намек на какие бы то ни было брови — даже пигментными пятнами — у мандалая, не имеющий абсолютно никакого выраженного верхнего века (впрочем, как и большинства котов с достаточной мутацией) као-мани, крайне невысокая нижняя челюсть экземпляра цейлонской породы, большая подвижность щек тойгера (хотя, собственно, это не от породы зависит…), пухлые, даже нависшие губы серенгети и совсем невидимый подбородок менуэта. Парень нервно проходит от последней клетки обратно к первой, всматриваясь еще тщательнее, а затем отходит настолько, становясь примерно посередине, чтобы было видно сразу все клетки разом, насколько это возможно. Как художник смотрит на холст издалека, так и Че смотрит на часть своей коллекции, рассаженной по клеткам в той последовательности, которую он сам и создал, чтобы послевкусие от последнего экземпляра усиливалось следующим и наоборот; чтобы, если смотреть на расстоянии, породы гармонировали между собой, создавали своеобразный рисунок из ушей, гибких тел, хвостов… Хенвон проходится взглядом по всем клеткам от первой до последней, акцентируя свое внимание на хвостах каждой особи в каждом вольере, а затем резко разворачивается на пятках и не менее резко щелкает выключателем, гася в гостиной свет. Через минуту его гулкие шаги звучат на втором этаже.***
— Господин Хенвон? Я могу войти? — Что еще, Стефан? Ночь на дворе. Дворецкий, не слишком-то дожидаясь ответа, входит. Че же в то время выгибает шею, лежа в ванне, а затем беспечно возвращается в прежнее положение. К слову сказать, он не возмущается, не требует его оставить и уж тем более не смущается, принимая дворецкого голышом, отмокая в теплой воде. Он в общем-то никогда не смущается в таких случаях. Зайди к нему дворецкий, надсмотрщик или кто-то из тех, кого по светским меркам можно назвать другом, — парень лежал бы так же спокойно с нулевой реакцией. Единственное условие, которое могло бы вызвать у него другую реакцию, — визит особы женского пола или же визит в неурочный час. Последнее, правда, не распространяется на дворецкого. Хенвон не стесняется своего тела, и если то же не волнует собеседника, то почему он должен одеваться? Конечно, об этой его манере ходят разные слушки в обществе, но это его как-то абсолютно не задевает. — Что вы там еще принесли? Я ничего не просил. Мужчина все так же молча прикрывает дверь и проходит дальше. Че слышит звон подноса сзади себя. — Возьмите, — дворецкий беззвучно оказывается прямо у изголовья ванны и протягивает сначала короткое махровое полотенце — парень убирает все капли с ладоней — а затем только отдает ему в руки высокую зеленую кружку. Она, наверное, единственная керамическая и без сервиза в этом доме, не считая посуды прислуги. — Какао? Стефан, вы бы мне еще молока с медом принесли, — Хенвон усмехается по-доброму, но кружку забирает. — Вы не настолько не в настроении, чтобы я вам готовил молоко с медом, — мужчина пристраивается тут же, на одной из ступенек, и из-за этой позы сразу создается странное впечатление несоответствия образа с действием. — Я не в настроении? С чего вы взяли? — Вы не дали мне ни одного наставления перед сном. — И это весомая причина считать, что я не в настроении? — Вполне. Хенвон отводит взгляд и, смотря в окно, делает первый глоток. — Ужас какое сладкое. — Вкусно? — Вкусно. Еще пара глотков. — Вас не поранили? — Нет. Удивительно, конечно. — А как же он ухитрился? — Притворился, что почувствовал электрошок и дернул меня за ноги со спины. Хорошо дернул еще не сразу за две ноги и не слишком резко — я успел почувствовать, что меня тянут, так что было полсекунды сориентироваться. — Цепь же совсем недавно проверяли. — С цепью все в порядке. Он под пластины подложил промасленные куски одеяла. Поварам бы разъяснительную беседу устроить, как готовить по уже созданным картам… — Позвольте, я сам это проконтролирую? Полкружки опустошено, а молчание, как знак согласия. Сомневаться в том, что Стефан на самом деле это проконтролирует, нет никаких причин, а лишние свободных полчаса Че никогда не помешают. — И додумался ведь… Парень только хмурится. — Взглянете завтра на него со мной? — Как вам будет угодно. — Ох, — Хенвон допивает остатки какао, — а теперь мне жарко. Он протягивает кружку поднявшемуся дворецкому и встает сам, быстро выскакивает из воды и набрасывает халат. — Доброй ночи, Стефан. — Доброй, господин, — мужчина подходит к дверям. — Еще кое-что — вы оставили клетки открытыми… — Не закрывайте, я еще спущусь. — Как скажете. Но ложитесь все равно пораньше, — он не уходит, пока не дожидается ответа. — Да, Стефан.***
Че в халате спускается в гостиную для смотров. Он самостоятельно передвигает в центр одно из кресел и садится в него лицом к клеткам. В спальню он возвращается только к часу ночи.