Layering

«TIGER» — частное предприятие с небольшим, но стабильным доходом. Сверхприбыли оно не приносит, но Чжухону она и не нужна. Ли вполне устраивает нынешнее положение вещей и рисковать, повышая ставки, он не хочет. Потому на предприятии с его открытия как работало несколько уборщиков, техников, группа охранников во главе с Шону, Минхек и сам Чжухон, так они и работают до сих пор. Ли Минхек — первый секретарь, помощник, заместитель и та еще заноза. Правда, веселая до щекотки. Шону — второй секретарь, хотя это для него слишком громкое название: он просто подсобный рабочий — рассчитывает игроков и заведует охраной. Человек тихий, в меру жестокий, как и все люди, достаточно ответственный, а с тем и скучный. Третий же человек, вечно отирающийся где-то рядом, рыскающий по кабинетам и попадающийся то там, то сям — Им Чангюн. Друг Чжухона, носящий это звание ровно настолько же справедливо, как и все остальные. Они с Ли знакомы со школьной скамьи, называют себя друзьями детства (по крайней мере этим высказыванием часто пестрит речь младшего) и до сих пор идут по жизни рука об руку. Ну как… Чангюн со своим умением молоть языком мог бы заткнуть буквально любого, если нужно, и обладал, собственно, только этой способностью — лучше всех проявлялась именно она. Его голова вечно была забита непонятными раздумьями, которые каждый день менялись, критиковали прошлые и твердо и прочно уясняли новые правила, после подвергались очередному анализу, снова сменялись, иногда возвращаясь в прежнее русло, причем, без видимых на то причин, и так по кругу без остановки. Сегодня он мог говорить, что ненавидит себя и политику нынешнего председателя округа, завтра — что вполне занялся собой и думает за неделю скинуть пару килограмм, еще через день сетовал на то, как же трудно в жизни ему приходится, как его никто не понимает и не слышит, а еще через день заставлял других улыбаться тем, что ходил и спрашивал, какой же он красавчик, и вообще Кан Дон Вон, принявший недавно пост председателя округа — довольно перспективная личность. А парень ведь хорошо разбирался в политике и мог строить подобные прогнозы. Проводя так день за днем в школе, Им все меньше и меньше понимал, что ему нужно в жизни и куда ему стоит поступить. Да не знаю я, чем бы хотел заниматься. То есть, понимаешь, мне ведь ничего не интересно: я не читаю, не рисую, не занимаюсь музыкой или тем более писательством. Ну да — веду небольшой блог с подборками и всяким прочим, но я совсем не знаю, что мне делать дальше, куда идти… — Чангюн продолжал роптать на свою жизнь и говорить еще кучу всего в таком духе, донимая Чжухона и в перерывах между занятиями, и на самих занятиях. А ты… Ну, куда собираешься? — роковой вопрос, как-то заданный младшим, предрешил их совместное будущее. Он потому и роковой, что сделал их будущее совместным. — Предпринимательство, наверное. — Предпринимательство? — как всегда пренебрежительная улыбка. В шутку, конечно же. — Ты в нем что-то смыслишь? — Ну… Смыслю, не смыслю — я же учиться иду. Тем более курсы помогут. — Ты ходишь на курсы? — Да, полтора месяца уже или около того. — И мне не сказал? — Да ну как-то… Зачем тебе это вообще… В тот момент, повернувшись и увидев вновь выражение лица ушедшего в себя человека, Ли подумал, что, наверное, не стоило этого говорить, наверное, этот разговор был лишним, наверное, он поплатится еще за свою слабость отвечать прямо на любой вопрос, брошенный в его сторону. Спустя четыре месяца на курсах рядом со старшим уже сидел Им. Он, знаете, вдруг тоже решил, что предпринимательство — это его, и вообще он ведь ходил к репетитору по делам экономического характера, так что это прямой сигнал о том, что предприниматель — работа его мечты, тем более, что зарплаты хорошие. После курсов был выбор университета, павший (ох, как неожиданно) на один и тот же со стороны обоих друзей детства; за ним — одна направленность при специализированной подготовке, а после — и желание открыть одинаковые предприятия. И Чжухону-то, впрочем, все равно, он живет своей жизнью. Мало ли насколько обстоятельства стеклись и увлечения, только… Чангюн после завершения учебы продолжает плестись следом. Вечно где-то рядом, вечно что-то критикует и ропщет. Хотя, казалось бы, после выпуска все должны разлететься в разные стороны. И так произошло на самом деле: Ли не виделся ни с кем из однокурсников с момента получения диплома. Ни с кем, кроме Има. Последний вечно спешит следом, гонится за теми достижениями старшего и старается усесться уже на прогретое место. И, с одной стороны, тому все равно — пусть так живет, раз нравится, но, с другой стороны, парень будто бы позволяет греться у себя под боком голодному марабу. Но Чжухон, опять же, не обращает внимания. По крайней мере очень старается это делать.

***

Струя дыма вырывается из губ, сложенных трубочкой, делая пространство вокруг все менее и менее прозрачным. Парень убирает ладонь с сигаретой и всасывает воздух сквозь зубы, смотря тупо перед собой, будто бы задумавшись, но на самом деле не имея ни одной мысли в голове. Глаза бегают по комнате, и он с наслаждением про себя отмечает какие-то привлекательные ее детали, хаотично разбросанные по всему помещению. К примеру, настенные круглые часы ручной работы, выполненные в технике декупажа и скрывающие за циферблатом вид на античную площадь, выглядят довольно роскошно и просто одновременно, придавая интерьеру комнаты богемскую ноту. Довольно грузная люстра с вензелями и вроде бы хрустальными каплями по всей окружности наоборот заполняет собой помещение и могла бы подойти для большой залы. А деревянный стол с кристаллическими прозрачными вставками-полосами вписался бы в оформление загородного дома. Фьюжн, — горделиво определяет этот стиль хозяин комнаты своим гостям и всегда переспрашивает, знают ли люди, что значит это слово. Еще одна струя, густая и плотная, расплывается перед лицом, лезет в глаза, из-за чего они жмурятся и несколько раз смотрят то в одну, то в другую сторону. После этого окурок сигареты — необычной, дорогой и более толстой, чем дешевые — вжимается своим краснеющим кончиком в пепельницу, а затем и вовсе откидывается в нее совершенно небрежно. Он падает, заваливаясь набок и выпуская со сплющенного края дрожащую и вьющуюся тоненькую нитку дыма, быстро ползущую вверх. В комнате раздается тихий кашель, после которого парень передергивает плечами, полусидя на кровати и упираясь лопатками в спинку, и гладит себя по голой широкой груди, прикрытой шелковым одеялом. — Фернандо! Очень низкий голос несется за дверь, вызывая в комнату мужчину. — Фернандо! Голос звучит второй раз более несдержанно, потому что на первый оклик не то что не слышатся приближающиеся шаги — никто даже не отзывается. Парень раздраженно откидывает с себя одеяло, совсем не радуясь тому, что встать с постели приходится на несколько минут раньше, чем задумывалось, и надевает тонкий халат из льющейся ткани, не туго запоясываясь и оставляя глубокий вырез, открывающий почти всю грудь. Стопы нервно проходятся от кровати к окнам, шторы оказываются за секунду раскинуты в стороны, из-за чего в комнату начинает сочиться солнечный свет. С трудом, потому что пелена дыма все еще плотно окутывает помещение. После этого нервный топот приближается к двери, и она открывается. — Фернандо! Последний вскрик, возмущенный и выжидающий, может, даже немного обиженный несется по коридору и все же долетает до ушей того самого Фернандо. Мужчина грузно вываливается из своей каморки и плетется через смежную комнату, стараясь выровняться, только все равно перекашивается на одну сторону и никак не может совладать со своим лицом, которое отказывается принять трезвое выражение. К слову сказать, мужчина этот — чуть старше тридцати лет — совсем не похож на Фернандо. Низкое, широкоплечее и сбитое тело скорее выдает в нем черты чего-то неотесанного и ущербного, а не элегантного и заграничного. Широкий нос, пухлые губы, расплюснутые и не имеющие в себе ни одной привлекательной линии, большие темные глаза с длинными ресницами и темные густые брови, а также крохотное пятнышко бороды на подбородке старательно пытаются выдать в себе аристократизм или хотя бы приличие. В поведении ничего такого не прослеживается либо старательно вуалируется. В крови же Фернандо нет и никогда не было манер. Да и звали его, собственно, не так. Мужчина специально придумал себе это имя, потому что молодой предприниматель, взявший его к себе на работу дворецким, считал, что у людей этой профессии непременно должно быть какое-то этакое имя. Конечно, Фернандо был не особо осведомлен о том, что ему придется выполнять, думая, что дворецкий просто более пафосное название для уборщика (не сказать, что его работодатель думал много иначе). Поэтому и пришел в своей лучшей темной рубашке грязно-зеленого цвета, черных расклешенных брюках и подпоясанный широким атласным поясом, надушившись и думая, что выглядит, как еще тот аристократ, а не как бродячий музыкант. На самом же собеседовании мужчине удалось держаться так достойно, как он еще не вел себя никогда в жизни. Поэтому его, собственно, и приняли. Еще бы так пыжиться и оттягивать вниз губы, а потом получить отказ? При вступлении на работу уже Фернандо обнаружил, что обязанностей у него вагон и маленькая тележка, но как с ними справляться, он понятия не имеет. Собственно, он не особо и старался узнать это. Проработав неделю, мужчина начал уклоняться от поручений и все повторять: Сэр, погодите, не думаете ведь вы, что все дворецкие такие расторопные? Эти высокопарные фразы очень нравились его господину, а потому Фернандо, умевший составить какое-нибудь подобное выражение достаточно быстро, до сих пор работал и жил здесь. Иногда даже умудрялся ворчать и возмущаться из-за задержки зарплаты, впрочем, особо не жалуясь на это: есть где жить, да и кормят нормально, а найти купюру-другую на стакан горячительного в ближайшем баре он всегда сможет. Фернандо кланяется, так телепая руками, что кажется, они сейчас оторвутся. — Да, сэр? — Я звал тебя три раза. Где ты был? — Господин Им, я ведь не могу за секунду оказаться возле вашей комнаты. — Ох, ладно, — парень нервно отмахивается и отталкивается от двери, возвращаясь в спальню, — приготовь кофе и пойди погуляй пару часов. — Сэр не желает завтракать? — Нет. Хотя… может круассаны или кусочек пая? — Конечно, — мужчина учтиво со странно-перекошенным лицом откланивается и удаляется, так смачно и широко зевая, что ему самому становится от этого весело. Чангюн удовлетворительно улыбается в спину Фернандо — все же ему нравится его дворецкий. По крайней мере нравится осознавать, что он у него есть. Им как-то насмотрелся сериалов с дворецкими, которых звали то Стивен, то Август, то еще как-нибудь, только не по-современному и привычному. И приняв этих персонажей взаправду, он решил, что и у него должен быть какой-то такой же человек с запоминающимся непривычным и странным для их местности именем. Не потому, что у парня был огромный дом — напротив, достаточно маленький для того, чтобы иметь силы справляться с ним самому, хотя и не совсем соизмеримый с зарплатой (содержать все эти квадратные метры Чангюну удавалось с трудом); и тем более не потому, что у Има были на это деньги. Просто дворецкий в доме выглядел, по мнению парня, довольно дорого и престижно. Чангюн закрывает дверь, сбрасывает халат, становясь у длинного викторианского зеркала с аккуратными завитками по углам, и начинает рассматривать свое оголенное, довольно неплохо сложенное тело. Разжирел, — парень вертится, рассматривая себя, а после подходит ближе, вглядываясь в свое лицо, — и прыщей понавылазило… Им снова отходит, недовольно причмокивает, собирая (с трудом) складку кожи на боку, и фыркает еще раз: Разжирел. После чего вздыхает разочарованно и накидывает опять на себя халат. Через семь минут подают завтрак: дымящийся растворимый кофе и песочный пирог с иссушенным сверху слоем приторного варенья, так элегантно названный «паем». Парень просит поставить поднос у окна и придвинуть туда же его любимое плетеное кресло, что Фернандо и делает. Когда место оказывается готовым, чтобы максимально насладиться завтраком, Чангюн опускается в кресло, изящно подбирая халат сзади, закидывает ногу на ногу и, как истинный аристократ, начинает сербать горьковатый кофе из маленькой чашечки, украшенной золотистыми вензелями. Спустя полчаса в его двери стучат.

***

— Прекрати курить. Вся комната уже в дыму. — Хочу и курю. Это мой дом. — Твой дом не отменяет того факта, что я не переношу запах дыма. Чангюн молча отодвигает кисть с сигаретой меж двух пальцев ото рта и, скосив глаза почти к носу, начинает выпускать дымные кольца, которые отлетают немного в сторону и, словно совсем не понимая, что они тут делают, равнодушно растворяются в воздухе. — Задохнуться можно. — Не нравится — можешь выйти. Парень рядом фыркает и на самом деле откидывает одеяло, порываясь сползти с кровати. — Ммм, ты куда? — Им натягивает губы, стараясь показать улыбку, но даже она не спасает уже угробленную ситуацию. Хотя он старается изо всех сил. — Отстань, — парень отталкивает схватившие его ладони, в первую очередь хлопая по той, в которой дымится сигарета. Черноволосый же не особо старается удержаться или удержать парня, поэтому переползает обратно на свою сторону. После этого наступает затишье, будто пауза: никто ничего не говорит, и каждый совершает какие-то незначительные действия, к примеру, курит или закручивает в странный узел пояс на синих брюках, который сделан в виде тонкого каната. Во время этой паузы Чангюн разглядывает тело парня и про себя вздыхает: Насколько же я толще?.. За этой мыслью следует такое мгновение, которое бывает, когда будто бы возвращаешься в реальный мир из вселенского путешествия и вдруг обнаруживаешь себя то до крови раскусившим губу, то выгнувшим кисть странно и не понятно для чего, то… с рассыпавшимся пеплом на покрывале. Лужица серого порошка вроде бы незначительна, но так раздражает, что Им не просто смахивает ее или собирает в ладошку — он поджимает губы и быстро дергает край одеяла вверх и вбок, резко возвращая его обратно. Крупная сигаретная пыль подпрыгивает вверх и начинает медленно оседать. — Свинья, — парень поправляет ворот светлой рубашки и с отвращением морщит нос, отходя к двери. Чангюн же только закатывает глаза. — Мой дом… — Какая причина встречи у нас на этот раз? — Какая хочешь. Мне без разницы. — Нет, не без разницы. — Слушай, да ну скажи, что к партнеру ездил или деловая встреча, или… да любая причина может быть! — Им говорит быстрее и громче, пока вглядывается в ту часть покрывала, где лежала серая кучка, и пытается оттереть практически незаметный, оставшийся от нее след. — Вот именно — любая. Нам нужно согласовать варианты. — Господи, да… — Чангюн снова закатывает глаза и поднимает голову, — ты приехал сюда забрать долг. Сойдет? — лицо вытягивается так, будто эта ситуация уже давно всем наскучила. — Сойдет, — парень недовольно и слегка обиженно передергивает плечами, собираясь выходить. — Будто тебя вообще когда-то кто-то спрашивает…

***

Подвальное помещение, размещенное под ареной. Приглушенный желтый свет в небольшой каморке со спертым воздухом, где расположен старый деревянный стол с пристроенными полками справа у стены, которые сверху донизу заставлены папками. По той же правой стороне в само́м столе находятся четыре ящика, один из которых представляет собой обшитый железными пластинами сейф на замке, где хранятся деньги. На чистейшей поверхности, как всегда, порядок: с левой стороны в стопку сложены датированные сегодняшним днем бумаги, рядом в специальном желобе лежит ручка, прикрепленная к столу проволокой, справа — металлическое, идеально чистое перо с держателем из темно-коричневого дерева. Около него в специальной выемке находится флакончик с чернилами, наполненный ровно на две трети и плотно закрытый крышечкой. На самом углу столешницы привинчено крепление, удерживающее лампу, плафон которой похож на широкополую шляпу. К столу приставлен деревянный стул с мягким сиденьем, обитым темно-коричневой тканью. Между столом и левой стеной — небольшой проход, а прямо после него — пустое пространство каморки, плохо освещенное и ничем не занятое, разве что на стенах висят листы с разными правилами и условиями работы. За столом сидит парень с широкими плечами, но узкой талией и бедрами. Из-под двух верхних расстегнутых пуговиц белой чистой и отглаженной рубашки, что вправлена в черные брюки, едва виднеется отточенная линия ключиц. Носки лакированных туфель направлены четко ко входу. Со всей своей прилежностью, аккуратностью и отменным внешним видом он хорошо бы смотрелся за столом в просторном офисе с широкими панорамными окнами. В его же каморке их и вовсе нет. В дверь стучат. — Да, — коротко и сухо, не отрываясь от бумаги, говорит парень. Дверь открывается, и к столу подходят два расцарапанных и покалеченных кота, которые толком не успели остановить кровь со всех ран, из-за чего она до сих пор стекает по коже, пачкая одежду и капая на пол. Один из них — кот с серым цветом волос и шерсти, которая покрывает щеки, вытягиваясь длинными изящными кисточками в стороны — проходит вперед к столу, придерживая левую сторону лица рукой, потому что там во всю кровоточит рваная рана. Парень окидывает его быстрым безразличным взглядом, концентрируясь на нем совсем недолго, будто припоминая, и спрашивает: — Имя. — Бисе. — Это точно… — парень отсчитывает деньги и кладет на стол бумагу. — Твой надел. Под роспись. И не запачкай мне ручку. Кот хмурится, обтирает ладонь о бриджи и пробирается рукой под подол своей майки, оттягивая ткань и сквозь нее беря ручку. Когда роспись поставлена, он пересчитывает деньги. — Здесь меньше. — Конечно, меньше. Вы не додержали раунд. Хвост кота дергается, но сам он ничего не говорит, покорно забирая купюры и выходя из комнатки, после чего к столу ковыляет второй — черный кот с перемазанными кровью густыми бровями, алые капли с которых текут вниз, заливая глаза. Левое ухо разорвано и прижато от боли к голове, на шее виднеется багровый след от укуса, правая рука придерживает левую, сдавливая ее у локтя в попытке закрыть сочащуюся рану, на правом боку блестят багряные свежие и глубокие царапины, а правая лодыжка то ли сломана, то ли вывихнута. — Оппонент? Кот только кивает. Парень показывает где оставить роспись и отдает деньги — тоже меньше, но боец ничего не говорит и уходит. Парень же складывает остатки гонораров стопочкой — очередная легкая прибыль оказывается в кармане его брюк. Через полминуты же в помещение влетает черноволосый паренек, поправляя шелковую рубашку насыщенного красного цвета. — О! — Он издает возглас, удивленно пялясь на человека перед собой, — Шону. — По крайней мере с утра им был. — А Хон где? Мне казалось он тоже спускался? — Ну, его здесь нет, — фраза словно небрежно отхаркивается. Паренек морщится и, не попрощавшись — вообще не сказав ничего напоследок — выскакивает обратно в коридор, проходит к лестнице и размеренно-уставшим шагом взбирается наверх по скрипучим доскам, вглядываясь в промежутки между креплениями. — А я тебя внизу искал! — паренек входит в кабинет, зачем-то проворачиваясь на все триста шестьдесят, пока закрывает дверь. — Зачем? Я здесь был. — Как будто бы я знал, — в голосе легкая раздраженность и упрек. Чжухон незаметно сморщивает губы и моргает, закатывая глаза в это мгновение. — Ты опоздал на бой. Хотя все как всегда — ничего особенного и не было. — Все равно жалко пропустить очередное выступление актеров из цирка уродов, — черноволосый безразлично плюется фразой и падает в кресло-подушку в виде огромной желтой груши. Ли же теперь морщится откровенно. — Чтооо? — недавно зашедший снова раздраженно отвечает. — Ничего, — парень почти мямлит и поднимается со стула, который стоит за вытянутым столом, берет с него же связку бананов, отрывает от нее два и проходит ближе к центру, — лови. Тело Чжухона обрушивается в кресло-подушку в виде огромного персика. — Точно, кстати, ты с тем котом договорился? — Нет еще. — Пх. И сколько ты за ним уже гоняешься, а? — Он выступит на этой арене, просто у него, видите ли, расписание. — Ну-ну… — голос звучит откровенно пренебрежительно и недоверчиво. — Фига́ он, конечно, возомнил о себе, — парень неспешно разжевывает кусочек банана, пока говорит, — а че, его нельзя просто припугнуть или еще чего? — Попробуй такого припугнуть. Черноволосый так кривится, будто заставить сделать что угодно абсолютно любого кота — в том числе и такого, как Вонхо — сущий пустяк, если у тебя есть электрошокер первого класса мощности. — Я тебя умоляю… Иметь при себе пару тысяч вольт и не уговорить кого-то? — Ага, шибануть его, а потом сказать: иди выступай ко мне? Как ты себе это представляешь? — Ой… какая вообще разница… — парень сдвигает брови и недовольно морщит губы; не договаривает то, что хотел сказать, поднимается, чтобы выкинуть шкурку, и возвращается обратно, только не садится, а останавливается рядом с креслом, будто бы размышляя Кресло ли это вообще, и можно ли в него сесть? Его лицо затягивается тенью раздражения и отстраненности, и Чжухону не хочется на него смотреть, поэтому он поднимается, чтобы также выкинуть мусор. — Гюн, слушай, я хотел с бумагами разобраться… — Угу, — парень отрешенно отвечает, уже полностью погрузившись куда-то глубоко внутрь себя. Им делает шаг в сторону, поднимая на секунду глаза, чтобы глянуть на дверь, и снова опускает их, шагая второй раз и входя в ритм. Он не напрягается для того, чтобы попрощаться, все глубже уходя в свои мысли и на ходу вытягивая из кармана телефон. Ли же это совсем не нравится, однако он не упрекает парня (попробуй скажи ему что-то в такой момент — окрысится и сделает тебя виноватым, даже если, собственно, ничего не произошло), но все равно, сердясь, фыркает. — Пока. Ответа старший не получает, только какой-то скомканный губной звук, который может сойти за любое нужное слово, лишь бы только от его хозяина отстали. Чангюн же выходит в коридор, где на него налетает со всей скорости парень — Минхек. Последний подпрыгивает от неожиданности и пытается сказать что-то вдогонку младшему, только тот удаляется, опустив голову и фыркая себе под нос: Блять, аккуратнее…

***

— На арене? Я не могу подождать тебя в твоем кабинете? — Кихен-а, прости, но я ведь тебе говорил, что в служебные помещения заходить нельзя. — Давай тогда на улице, а? — На арене есть отдельные кабинки и… — Хек-а, — парень жалобно кривит лицо и, сжав в кулак одну ладонь, потирает ее другой. — Ну ладно. Может, тогда зайдешь хотя бы в кафе какое-нибудь? — Нет-нет, я на улице побуду. — Хорошо… — старший кривовато, хоть и, как всегда, солнечно улыбается, делая паузу, — я быстро. Если что — на телефоне, — Минхек еще раз улыбается и разворачивается, буквально убегая к себе. Ю же улыбается вслед, обнимая себя за локти: на улице слегка похолодало, и теперь кожанка плохо справляется со своей согревательной работой. Хотя при плюс семнадцати куртка еще вполне нормально должна сохранять тепло. Парень вдыхает через рот, свистя воздухом сквозь зубы, и идет на улицу, стараясь выскочить с арены как можно быстрее, потому что вся эта атмосфера его немного напрягает. На улице он останавливается у входа и стряхивает плечи, а после, оглянувшись на двери, спешит найти свободную лавочку, вздыхая про себя из-за того, что пришел слишком рано. С другой стороны — он по крайней мере не дома.

***

— Ладно… Иди, — Чжухон цокает языком, понимая, что ему в любом случае пришлось бы согласиться. Минхек сверкает солнечной улыбкой и уже было разворачивается к двери на одной пятке, как в процессе вспоминает еще кое-что, поэтому делает полный оборот, снова оказываясь лицом к начальнику. — А еще мне бы выходной на два дня. Младший переводит на него взгляд, поднимая брови, и два раза хлопает ресницами, после чего лицо становится крайне хмурым и возмущенным, а губы с первого слога отодвигаются вперед. — Это третий раз за месяц, ты не обнаглел, а? — Но, Хон, оооочень нужно. — Что может быть такого необходимого, что тебе приходится так часто отпрашиваться? — Военная тайна, — Ли выравнивается по струнке и приставляет ладонь к голове, — очень надо. Правда. Отчеты готовы на месяц вперед. Расписание тоже есть. Я даже все счета оплатил! — Все оплатил? — Да. — То есть, если я сейчас проверю… — Проверяй. Чжухон с видом окей-сам-напросился клацает несколько раз мышкой и вглядывается в экран, надеясь победно улыбнуться, но в итоге лишь затаивает дыхание в процессе принятия решения, какую же эмоцию изобразить следующей. Потому что все слова Минхека оказываются правдой. — Ну, что там? Младший вздыхает. — Выходные за твой счет. И только попробуй мне, как в прошлый раз, самостоятельно оформить себе еще один. — Я ведь уже объяснял, что… — Все-все. Иди, пока я не передумал. И еще раз предупреждаю: не явишься — больше никаких отгулов, и можешь попрощаться с премиальными на три месяца. — Понял, — парень цокает языком и очень медленно моргает, — я ушел. Минхек кланяется и, словно порхая, вылетает из кабинета, радуясь тому, что у него все же получилось выбить себе пару свободных дней. Парень в мгновение ока оказывается на улице и взбудораженно оглядывается по сторонам, сверкая своими темными, однако такими ясными глазами. Они быстро находят среди осенней палитры второго кольца округа уж чересчур темное пятно: фигуру, полностью облаченную в черную одежду. Она немного выбивается из преобладающего здесь разнообразия красок (из тех обычных природных оттенков, так сильно буйствующих в этот сезон); этот силуэт больше подошел бы для третьего, а то и вовсе для четвертого кольца. Ли несколько секунд довольствуется улыбкой, совершенно простой улыбкой, не подразумевающей ничего, кроме ее самой, после чего закидывает ногу вперед, делая один шаг так, будто бы он цапля, и начинает быстро, чуть ли не вприпрыжку приближаться к фигуре. Силуэт, конечно же, принадлежит никому иному, как Кихену. Он сидит, ссутулившись и поджав плечи, на лавочке и все зыркает по сторонам, облегченно прикрывая на пару секунд глаза, когда замечает приближение старшего. — Идем? — Минхек протягивает ладонь, желая помочь парню подняться. А еще желая просто коснуться его. — Да… — Ю хватается за протянутую руку, не переставая округлять плечи и оставляя сжатый и пытающийся согреться кулак в другом кармане. — Такая холодная кожа, тепло ведь… — улыбка крайне медленно сползает с лица Ли, из-за чего оно принимает более сочувствующее выражение, — …опять? Младший убирает ладонь в карман, прежде на секунду сжав ее в кулак, после чего отворачивается, немного сдвигает брови и сжимает чересчур крепко губы. — Мм, нет-нет, — скомканный шепот практически не разобрать, — идем. Минхек знает, что помочь ничем не может, а оттого ему еще неприятнее видеть парня в таком состоянии. — Ладно. Куда? Погуляем или… Парень не успевает договорить, как его перебивают. — Нет-нет, пожалуйста, пойдем к тебе. Погода жутковатая, я не люблю такое, ты же знаешь, и запах костров… Нет-нет, давай в квартиру, — Кихен умоляюще лепечет и оглядывается по сторонам, пока его несколько раз пронимает мелкая дрожь. — Хорошо, — он мягко улыбается и убирает несколько волосков, лезущих в глаза, под повязку. Парни разворачиваются в одну сторону и выруливают на дорожку, а Минхек смотрит на ясное небо и по-особенному яркое солнце, которое блестит именно так только в сентябре; вдыхает теплый дневной воздух, пахнущий чем-то исключительным и терпким; протягивает пальцы к желтеющим блеклым, но все еще прекрасным листьям, отрывая от ветки один. Он прокручивается в пальцах, быстро вращаясь на черешке, а после аккуратно усаживается в нагрудный кармашек кожанки. — Хоть что-то цветное в твоем наряде. И я надеюсь, ты не скажешь, что я его убил? — Нет, — подушечки пальцев Ю поправляют зеленое пятнышко на своей куртке, — он и так уже почти мертвый. Прошу, идем быстрее. Резная пластинка подпрыгивает после того, как ее вытаскивают из кармашка, медленно падает вниз, покачиваясь в воздухе будто в колыбели, и опускается на землю. Ее кончики трепещут, после чего несильный порыв ветра опрокидывает лист, а два силуэта отходят все дальше и дальше от него.

***

— У меня, наверное, как всегда, беспорядок… — Минхек тянет последние гласные, входя в квартиру и пытаясь с первого взгляда быстро оценить масштабы хаоса, царящего внутри. Глаза проходятся по прихожей и заглядывают в дверные проемы, ведущие в кухню и зал. И в общем… Лучше пропустить этот момент. — Ничего страшного. Мы по крайней мере в квартире. Старший быстро проскальзывает взглядом по парню, улавливая в нем прелестную расслабленность, пусть с еще не полностью исчезнувшим напряжением и волнением, но расслабленность. Вид такого Кихена успокаивает Ли, и он коротко улыбается, кое-как снимая обувь и прошмыгивая на кухню. — Хорошо, проходи, я пока чайник поставлю, — голос звучит уже откуда-то из глубины квартиры, а младший повинуется и, не спеша сняв верхнюю одежду, проходит в зал. Квартира Минхека не представляет собой богемский дворец, ну или хотя бы пентхаус — это совсем не то, чем можно описать ее, но и лачугой назвать ее тоже нельзя. Просто очень скромно и даже бедно обставленный домик из четырех комнат и прихожей. Она обустроена так, что ее хозяину в принципе всего хватает, чтобы удовлетворить простейшие потребности. Кухня с газовой печкой-плитой, рукомойник со свинченным краном, который парню приходится чинить чуть ли не каждое воскресенье, ванная комната с собственно ванной, исполосованной потеками от жесткой воды, которые уже слишком въелись и оттереть их невозможно, как бы Ли не старался, спальня — крохотная комнатка с одноместной кроватью с одной стороны, узким проходом, письменным столом и шкафом с другой, а также единственная более-менее просторная комната — зал с тремя потертыми креслами вместо дивана, огромным горшком, в котором растет не менее огромное растение, маленьким телевизором настолько старой модели, что он мог бы сгодиться в дедушки хозяину квартиры. Всего этого вполне хватает для проживания, хотя конкретно Ю заставляет задуматься, почему у такого человека как Минхек, такая плохо обустроенная квартира. Парень ведь получает относительно немаленькую зарплату, да и не сказать, что любит ссорить деньгами, а условия его проживания совсем не подходят под понятие обеспеченного человека. Однако сколько Кихен ни думает на эту тему, найти ответов все не удается; какие-либо вопросы тоже не приносят ничего однозначного, только: Да так, деньги — штука быстро уходящая, поэтому… Минхек влетает на кухню и одним движением включает плиту, другим — ставит на нее чайник. После слышит, как в зале включается телевизор; копается на верхних полках, подыскивая наиболее приличные кружки, выбирая из пяти, которые были подарены ему на разные праздники, и возвращается к чайнику — металлическому эмалированному — который уже почему-то начал потрескивать, но звука кипящей воды абсолютно не слышно. Парень прикладывает к белому, совсем немного заляпанному жиром, бочку ладонь, тут же одергивая ее, потому что он оказывается очень горячим. Далее открывается крышка, и наконец-то обнаруживается, что воды там, где она должна по идее быть, совершенно нет. Ли закидывает голову кверху, выключая газ, после цокая еще раз: И зачем было это делать, если через минуту огонь снова придется зажечь? Парень ставит сначала чайник в раковину, открывая воду, чтобы наполнить его, подходит к плите, чтобы заново включить газ, после возвращается к крану, закрывает его и наконец ставит абсолютно полный чайник на нервно вспыхивающий желтыми язычками голубоватый огонь. Факт того, что воде потребуется еще немалое количество времени, чтобы закипеть (потому что для Минхека, если не сразу, то уже долго), удручает парня, и он уже не так бодро кидает два пакетика чая в кружки. После его руки упираются в край стола, и Ли обнаруживает, что за последние тридцать секунд чайник не то что не закипел, даже его донышко не просохло. Парень путем незатейливых логических вычислений решает, что продолжать стоять здесь и ждать шипения и бульканья, пока Ю сидит там один, не очень рационально. Именно поэтому он несильно хлопает по столешнице ладонями и легкой, но быстрой поступью входит в зал. — Ки, ну что ты… Комната, в которой оказывается старший, пусть и не сверкает чистотой, но по крайней мере пребывает в сомнительном порядке. При том факте, что, когда Минхек входил в квартиру пару минут назад, так аккуратно здесь точно не было. — …в гости пришел, а… — парень клацает языком в конце, так и не договаривая, пока шагает ближе. — Да ладно, мне не сложно и… что — скажешь так не лучше? — младший улыбается не так беззаботно, как хотелось бы, однако все же улыбается. — Если тебе неприятно — мог бы сказать, я и сам убрал бы. — Я же сказал, что мне не сложно… На талии Кихена смыкается кольцо рук, а его самого притягивают к теплой груди. — Не сложно, но это все же как-то не круто, — парень подтягивает губы в улыбке так, что их уголки очень сильно впадают куда-то вглубь лица, светясь маленькими темными добрыми точками. Ю поднимает голову, смотря в лицо напротив и сверкая синевой своих мешков под глазами. — Снова плохо спал? — этот вопрос, словно спусковой рычаг заставляет парня выдохнуть и отдаться полностью той усталости, которую он старательно сдерживал. — Немного… — младший бормочет, прикрывая глаза и укладывая голову на плечо Минхека. Последний лишь аккуратно облокачивается щекой на макушку и старается вдоволь насладиться этим мгновением. — Хочешь отдохнуть? Кихен снова напрягается и отстраняется. — У тебя, по-моему, там что-то зашипело… Ли сначала не понимает причем тут шипение к отдыху, а потом бросается в кухню, обнаруживая там чайник, который полностью потушил огонь. Парень чертыхается и скачет у плиты, не понимая, что делать первым: снова зажечь газ, вытереть вылившуюся воду или наполнить чашки. — Все хорошо? — Ю входит следом и вытягивает шею, чтобы лучше рассмотреть, что произошло. Старший же лишь весело фыркает: — Да… да, нормально. Просто — вот, — Минхек указывает обеими ладонями на плиту и забавно морщит губы. — А-а-а, — парень останавливается, делая полшага вбок и усаживаясь на краешек стула. Ли опять весело фыркает и продолжает скакать у плиты, пока младший дожидается завершения и этих манипуляций, и следующих, во время которых горячая вода резко окрашивается в красновато-коричневый цвет, а две дымящиеся кружки медленно, но уверенно перемещаются из кухни в зал. Затем следуют попытки сдвинуть кресла максимально близко друг к другу, а после — поиски одного единственного пледа, который в итоге оказывается лежащим рядом на табуретке. Старший просто не заметил его. — Нет, не выключай, пожалуйста, — Кихен немного испуганно смотрит на парня, который уже собирается нажать на кнопку пульта. — Я терпеть не могу тишину, ты же знаешь. Рука Минхека зависает на секунду в воздухе, а после опускается, оставляя пульт где-то рядом, тело же ерзает на месте. — Сядешь ближе? — Да, — Ю снова неуверенно мямлит и двигается к подлокотнику, будто бы боясь, упираясь в плечо парня. — Ты только на сегодня смог отпроситься? — Да. У нас с тобой есть только сегодня. После я буду занят, — Ли наконец-то усаживается удобно и подает кружку, — держи. — Он же без сахара? — Без, без. Пей, а то остынет. — Спасибо. — Кихен-а… а обязательно было такой мрак наводить? Старший сильно сдвигает брови и оглядывает из-под них все помещение, погруженное в дневную, но все же темноту. Окна зашторены так сильно, что сквозь них еле-еле просачиваются тоненькие слабые лучи солнца. — Хек-а, пожалуйста… так спокойнее. Мне этот свет… — Ладно-ладно… — парень улыбается так легко, как только может в этой ситуации, — пей давай, а то действительно остынет. Красно-коричневая жидкость всхлипывает в чашке, ударяется о ее края, сбегаясь к центру мелкой рябью, после чего одной волной рвется к краю и обжигает сухие, напряженные губы, разливаясь во рту терпкой густотой и сводя скулы насыщенностью вкуса. — Прекрасный чай, — обе ладони бережно держат кружку. Держат так, словно это не просто сосуд, а какое-то хрупкое ранимое создание. — Оттого и прекрасный, что — чай, — Минхек тихо-тихо говорит и проводит своим пальцем по чужим, едва касаясь еще прохладной, но уже согревающейся кожи. — Да, — ответ озарен слабой улыбкой, абсолютно первой и настоящей за этот день. — Тебе лучше? — Еще тише, но не менее одушевленно. — Да, Хек-а, лучше. Кихен скашивает глаза и смотрит на то, как на поверхности чая совершенно незаметно собираются небольшие складки дымка, которые не пропадают до тех пор, пока парень легонько не дует, оголяя глянцевую пленку терракотового цвета. Чай на самом деле отвратительный: эта травянисто-химическая похлебка вообще на него мало похожа, но парень хочет порадовать Ли. И тот это знает.

***

В комнату уже не пробивается ни одного луча солнца, и двух парней, мирно сопящих на мягких подлокотниках дивана, освещает только агрессивно-голубоватый свет телевизора, который продолжает шипеть повтор ежечасных новостей о том, что грядут реформы.