***
Кихен не особо любит проводить время во втором кольце. Он, мягко говоря, вообще редко где любит проводить свое время, но второе кольцо для него особенно неприятно (не упоминая третье и окраинные районы). Это место тянет дымком вульгарщины, затхлости, разрозненности и бедности, оно вмещает в себе образы и понятия, которые Ю тяжело сопоставить. К примеру, здесь легко увидеть бездомного, лежащего на голом асфальте в десяти метрах от не то чтобы бедного ресторана, можно засмотреться на расфуфыренную дамочку, а пройдя мимо, наткнуться глазами на какого-нибудь безнравственного трансвестита из подворотни, причем жуткого, облитого макияжем и едким парфюмом, а затем зацепиться взглядом за какую-нибудь серенькую школьницу в тоненькой курточке, которая то и дело заправляет прядь волос за ухо. И все это на одной улице. Кихену неприятно это осознавать, мерзко. Он, если бы мог, навсегда бы отвернулся от этого кольца и не выезжал бы за пределы первого, где находится его дом. Вот только во втором кольце живет Минхек, в котором младший нуждается. И Кихену приходится выезжать, терпеть всю эту мерзость, сдерживать свою панику и цепляться за Ли, как за спасательный круг, пока он находится в этом месте. Но для младшего оно того стоит, потому что Минхек помогает справляться с собой и никогда не отказывает. И Кихен чувствует себя с ним действительно хорошо. Только с ним.***
Утро застает Кихена в кресле, светит в левый глаз белым холодным лучом и ползет по шее мокрым холодным воздухом. Ю просыпается и сразу нахохливается, поджимая под себя ноги и подтягивая тонкий плед повыше. Зябко, светло, правая сторона тела почти полностью затекла, а еще сердце стучит, как умалишенное, и по бедрам до самых ягодиц бегут влажные гадкие мурашки. Парень глотает, жмурится, сдавливая челюсть и напрягая руки — как же он любит просыпаться в этом состоянии. В комнате пахнет чем-то до жути домашним, аппетитным, но Кихена сейчас тошнит от этого аромата, он вообще предпочел бы сейчас не чувствовать никаких запахов и не ощущать температуру. А еще лучше — и свое тело. Спустя пару минут после пробуждения Ю слышит, что в комнату входят и начинают бродить по ней из стороны в сторону, шурша при этом чем-то. Парень замирает, сильнее напрягаясь и умоляя пустоту, чтобы Минхек не заметил, что он уже проснулся. — Кихен-а, — Ли тихо шепчет и по ощущениям приближается к креслам, — ты проснулся? Ю не знает, как старший это чувствует. — Не-т, — парень вздрагивает, склеивая ответ липким сухим языком, и снова смыкает губы, которые становятся будто бы не свои и никак не могут принять собственное обычное положение. — Что? — за этим следует пауза, после чего Минхек останавливается, — аа… Тебя оставить? Вопрос повисает в воздухе, не получая ответа, из-за чего Ли выдавливает из себя тяжелое: Хорошо, и, неслышно вздохнув, уходит на кухню. Парень останавливается на секунду в проеме, прикусывая губу изнутри и еще раз вздыхая, и растягивает на лице не улыбку, не гримасу грусти или разочарования, а то самое покорное, не ропщущее спокойствие, которое так часто властвует ситуацией, когда он находится с Кихеном. Старший не жалуется и терпит — ему не привыкать. Минхек возвращается на кухню и жарит хлеб, пропитанный смесью яиц, молока и каких-то приправ, хранящихся у парня в одном пакете на верхней полке кухонного шкафчика. На Ли сейчас только повязка, белая майка и безразмерные штаны, которые наползают на пупок. К тому времени, как он заканчивает с готовкой, наливает две кружки чая, которые остывают настолько, что все еще остаются горячими, но при этом можно спокойно сделать несколько глотков подряд, и сидит, отрывая от одного ломтика хлеба, золотистого и маслянистого, кусочки скорее для того, чтобы просто их мять, а не есть, в комнату заглядывает младший. Спокойствие тут же слетает с лица Минхека, заменяясь яркой улыбкой, в ответ на которую на другом лице не появляется ничего. Парень встает, вытирая руки и шагая вперед, потому что уверен: если Кихен молчит и игнорирует все вокруг, то его нельзя спрашивать о чем-то или трогать, а если он, как сейчас, сам приходит, идет на контакт, то все барьеры спадают. В большинстве случаев. Старший протягивает руки и уже почти касается парня, только безразличное: Не трогай обжигает пальцы и, может быть, выбивает воздух из груди, оставляя неприятную пустоту и немного перемешивая все в животе. Но Ли уже привык к этому, поэтому дергает руки на себя и поджимает губы, теперь уже улыбаясь не так уверенно. Атмосфера же вокруг становится какой-то густой и тяжелой — по крайней мере, так кажется Минхеку. Образовавшееся молчание напрягает, бессловесный Ю напрягает, его размеренные движения и дрожащие руки напрягают. Вот только младшего, кажется, ничего не смущает: он по-своему спокойно обходит парня, садится за стол и подтягивает к себе чашку чая, забирая вместе с ней и ломтик хлеба. Затем как-то скучающе упирает взгляд в стол и начинает так же, как и старший пару минут назад, отрывать от тоста кусочки не для того, чтобы есть, а чтобы помять их пальцами. А после и вовсе, вздохнув, откидывает хлеб обратно на тарелку. Ли этот жест кажется пренебрежительным, но он снова ничего не говорит и никак на это не реагирует, потому что привык и потому что знает: Кихен так обычно не завтракает. Обычно он ест с утра овсяную кашу на воде с медом и свежими фруктами, а после пьет крепкий зеленый чай. Пропитанный же яйцами жареный вчерашний (в лучшем случае) хлеб и дешевый черный чай, не совсем жуткий на вкус, если не сравнивать его с более дорогим, — не то, что будет есть младший. Тем более, когда он в таком состоянии. А сейчас оно именно такое, и парень даже не скрывает своих эмоций по поводу этой еды: откидывает хлеб, после того как на пальцах остается масло, и морщится, отставляя кружку подальше, едва делает первый глоток. И старший молча наблюдает, осознавая все это. Осознавая, но думая, что будь с Ю сейчас все в порядке, он бы съел этот тост, а чай, если бы не выпил полностью, то хотя бы отхлебнул пару глотков или попросил налить простой воды. А так — он не ест вообще. Минхек все еще улыбается, думая, что это глупо и сейчас улыбаться не стоит, но продолжает, потому что не знает, что он может еще сделать. Младший на эту улыбку все равно никак не реагирует и дальше пялится в стол, после чего вздыхает еще раз, пробираясь волной противной дрожи, и встает, подходя к Ли. Он смотрит вниз и все так же молча прислоняется к парню, захватывая его в кольцо своих дрожащих рук. Последний же рьяно убеждает себя, что он радуется этому жесту, вот только в горле будто пузырится плавленное стекло, которое только подогревается теплым влажным дыханием в шею, однако старший все-таки заставляет себя думать, что все хорошо. Это Кихен, а из-за него можно и немного подавить свои эмоции, в конце концов тому сейчас хуже. Завтрак сменяется сеансом утренних объятий, и парни стоят, держа друг друга столько времени, сколько требуется Ю, чтобы прийти в норму. Его дыхание выравнивается, тело перестает дрожать, а сердце снова становится тихим, а не готовым ломать ребра и рвать грудь. — Как скоро тебе нужно уходить? — младший зачем-то шепчет. — …Скоро, — парень задерживает дыхание перед ответом, а после продолжает стоять, будто бы совсем и не скоро. Вот только Кихен отодвигается, никак не продлевая прикосновений: не проводя по бокам, не скользя пальцами по рукам, не хватаясь мизинцем за чужой безымянный — он просто отодвигается. Это нормально, но Минхеку кажется, будто у него за пару секунд растворяются легкие. Ю не смотрит и уходит обратно в комнату, чтобы привести себя в порядок и уйти — без эмоций, долгих прощаний и в общем-то без ничего, кроме Увидимся с жуткой наигранной слабой улыбкой. Ли вздыхает, может быть, немного злится — не на младшего, а на его состояние — может быть, немного расстраивается, но позволяет погрустить себе минуты три не больше. После чего встряхивается, глубоко вдыхает, а с выдохом его лицо озаряется солнечной улыбкой. Живем дальше. Кихен сильный и сможет справиться сам, а в следующий раз у нас будет больше времени, — как установка на день и в принципе на ближайшее время звучит в голове старшего, и он, еще раз встряхнувшись, уходит к себе в комнату. Там, на тремпеле, уже ждет выглаженный костюм: темно-коричневые брюки, кремового цвета рубашка с узкими рукавами и круглыми запонками на манжетах и жилет более светлого, в отличие от брюк, оттенка в клетку с желтыми тонкими полосами. Минхек быстро переодевается и, прихватив с собой старенький вытянуто-прямоугольный чемоданчик и сменив повязку широкополой шляпой, с радостным предвкушением покидает свою квартиру.***
Столовая особняка Че обладает по-настоящему большими окнами, из которых сейчас льется исключительно мягкий прямой свет: лучи стройными линиями спускаются от багета вниз и подсвечивают всю комнату чистым холодным сиянием. В этом свете мерцает все: от ворсинок на ковре, до столовых приборов и макушки Хенвона, который должен сейчас завтракать, но вместо этого лишь отстукивает рукояткой ложки по столу. Его взгляд настолько же прям и рассеян, как и свет, прорывающийся в комнату. На столе прямо перед парнем стоит тарелка с кашей, уже давно остывшей и растертой по всей поверхности, рядом лежит яблоко и три шоколадных трюфеля на блюдце, рядом с которыми находится чашка холодного черного чая. Че, наверное, и хочет есть, но сосредоточиться на тарелке напротив и ложке в руке никак не получается, потому что в голове сплошная обида и разочарование от ситуации. Парень сейчас чувствует себя маленьким ребенком, которому пообещали игрушку, но так ее и не подарили. Правда — он не ребенок, а игрушка сама от него сбежала, но обиднее от этого не меньше. Хенвон ждал и готовился к тому дню, когда наконец сможет привезти Вонхо в свой особняк, но в итоге получил только клетку с котом (но не тем) и раздражающие вопросы прислуги. Че вздыхает: да — он раздражен, да — кот все еще не у него, но когда он сдавался? Парень в который раз выбивает из стола гулкое Клак! рукояткой ложки, оставляет ее кончик упершимся в деревянную поверхность, пока пододвигается ближе, а после наконец черпает холодную жижу. Каша совсем остыла, и есть даже не теплое вязкое нечто не очень-то и хочется. Яблоко, трюфели и чай соблазном кидаются в глаза, и Хенвон щурится, оценивая сколько он потеряет, если не съест кашу, и в его расчетах это получается совсем мало. — Жоу! Жоу, иди сюда, мальчик! Давай-давай! Из дальнего угла столовой к Че тут же бежит небольшой, еще не совсем взрослый эрдельтерьер. На его спине расплывается черное пятно, будто стекающее на бока и держащееся за шею двумя кольцами, остальная же шерсть закручивается светло-коричневыми барашками. — Быстрее, Жоу, у меня для тебя кое-что есть! — парень сгребает ложкой кашу к одному краю и медленно поворачивается вбок, опуская тарелку вниз. Подбежавшая собака накидывается на еду, хватая ее огромными порциями и тут же проглатывая, и виляет своим коротким хвостом так, что создается впечатление, будто он сейчас отлетит в сторону. Случайному наблюдателю может показаться, что собака страдает и бросается на любую пищу, потому что недоедает, но на самом деле Жоу питается хорошо. Даже слишком. Он ест буквально все, что ему предлагают, и не брезгует абсолютно ничем, кроме маринованной редьки или той пищи, где присутствует уксус. А так — мясо, каши, сырые кабачки или вишни, сухой корм для собак (для кошек или даже рыбок — у отца Че дома стоит огромный аквариум, а Жоу обычно слишком энергичный и способный сбить с ног) — всем этим пес совершенно не против полакомиться. Жоу — собака Че-старшего, но сейчас находится у Хенвона, потому что первый в отъезде. Парень же, хоть и кошатник, не против, чтобы этот лохматый обжора побыл какое-то время у него, потому что ему, собственно, все равно. — Умница, Жоу! Хороший мальчик, — Хенвон улыбается собаке так, как никогда не улыбается людям, безучастно хлопает ладонью пса по голове и ставит тарелку на стол, размазывая остатки каши с ложки по тарелке, чтобы казалось, что съел все он. Он уже не ребенок, но со Стефаном шутки плохи в любом возрасте. Че пододвигает к себе чай и блюдце с трюфелями и хрустит долькой яблока в тот момент, когда в столовую стучит и входит дворецкий. — Господин уже позавтракал? — Почти закончил, — парень раскусывает второй кусочек. — Тогда я подойду попозже. — Погодите, — мужчина тут же останавливается и разворачивается. — Что случилось сегодня ночью? — В каком смысле? — Стефан, я слышал Минхо. Говори. Ни одна мышца на лице дворецкого не вздрагивает и он лишь выдерживает небольшую паузу, совсем немного приподнимая голову и выравнивая и без того прямую спину. — Сегодня ночью в три часа и восемь минут сработали датчики движения возле левого крыла дома: охрана тут же перекрыла все входы, а также все вольеры с экземплярами тут же были закрыты. Территорию проверили, камеры наблюдения — тоже. Никого не было обнаружено ни на территории, ни за ее пределами: никаких следов, повреждений, взлома или попытки пробраться внутрь, поэтому и вам сообщать об этом я не спешил — скорее всего просто нужно заменить датчики. Это все, господин. Хенвон внимательно выслушивает, прокручивая между пальцами последнюю дольку яблока, а после вытягивает шею и поворачивается к мужчине. — Я ценю ваше желание не тревожить меня зазря, но это все же мой дом и я буду решать, что здесь пустяки, а что нет, хорошо? — тон голоса парня слегка высокомерен, отчего звучит малость ядовито. — Конечно, — дворецкий прикрывает глаза и коротко кланяется. — Хорошо, — парень откидывается на спинку стула и поворачивается к столу, — тогда вы можете идти. — Да, господин. Стефан уходит, оставляя Че одного, и тот ощущает, как его горло словно на секунду обхватывают холодными ладонями. Потому что вечером, во время купания, он снова слышал хрипы, и потому что той же ночью сработали датчики движения. Пусть сработали они возле пристроенной специально под вольеры части дома, стоящей перпендикулярно к остальному зданию, пусть там только два окна: со стороны сада и главного входа и те расположены к ним боком, пусть датчики сработали возле прямо противоположной им стены — жутковатое ощущение все равно пробегается от поясницы до шеи. Хенвон старается не зацикливаться на этих мыслях, съедая один из трюфелей и запивая его двумя глотками отвратительного холодного чая — оттого и отвратительного, что холодного — а после делает глубокий вдох и стряхивает какие-то пылинки с груди, принимаясь за второй трюфель. Парень быстро переносится мыслями обратно к коту и уже через пару минут о ночном инциденте практически не помнит. Когда третья конфета пропадает с тарелки, Че встает и подходит к окнам, а к нему подбегает пес, все еще что есть мочи виляя хвостом из стороны в сторону. Хенвон смотрит вниз. — Что — защитишь меня, если понадобится? Жоу, подскакивает на месте и делает круг вокруг своей возможной оси, счастливый из-за того, что на него наконец-то обратили внимание; ляпает языком по своим мохнатым губам, тянет морду вверх и продолжает топтаться на месте, а после тихо тявкает и поднимается на задние лапы, вытягивая передние в просьбе о ласке. Парень усмехается, снова безучастно хлопает собаку несколько раз по голове (хотя она и этому безумно рада) и разворачивается обратно к окнам, с особой внимательностью разглядывая двор особняка.***
В доме Кихена куча комнат, коридоров и лестниц… но прежде чем узнавать про его дом, лучше бы понять, кто он сам такой. Что ж, Минхек познакомился с ним буквально за день до того, как был принят закон о невозможности передвижения котов по территории первого кольца. Ли тогда находился в первом округе — буквально стоял на одном из перекрестков. Только загорелся красный, когда парень подошел к дороге, а потому он стоял и оглядывался так интенсивно, будто боясь быть замеченным — он совсем не хотел ждать. Когда он повернулся в очередной раз направо, то заметил юношу, довольно посредственного: волосы выкрашенные в темный-темный каштановый цвет, темная рубашка самого обычного покроя и такой же пресный пиджак с длинным рукавом, вроде бы черные джинсы, но Минхек не был уверен, обувь же стерлась из памяти совсем, но там, скорее всего, тоже было что-то совсем непримечательное. Ли обратил на него внимание просто потому, что обратил: этот человек был абсолютно обыкновенным, но все же взгляд за него зацепился, и что делать — пришлось рассматривать. Юноша шел как бы поджавшись, засунув руки в карманы, округлив немного плечи и втянув шею. Лицо его было наклонено к земле градусов в сорок пять, а взгляд казался пустым и никуда не направленным. Он шагал не быстро и не медленно, но с таким четким темпом, будто его ногами управлял какой-то механизм: ни шарканья, ни прискока, ни неуверенности, ни торопливости в нем не было. Он приближался к дороге, а красный свет даже еще не думал тухнуть, походка же юноши была настолько непоколебимой, что Минхек подумал: он перейдет на другую сторону, протаранив мчащиеся машины. Это все конечно же шутки, парень даже сам себе улыбнулся. Только юноша похоже не собирался шутить: он поравнялся с Ли — и в тот момент парень решил, что этот крохотный бульдозер (с почему-то очень знакомым лицом) решил просто подойти поближе к дороге — и не сбавляя темпа, продолжал идти дальше. Минхеку стало не до шуток, потому что на его глазах могли сбить человека — всем остальным же, находящимся на перекрестке было все равно, как, собственно, и водителям машин. Ну собьют они человека, ну заплатят суду пару тысяч — ну и что? Ли выставил ногу вперед, на случай, если юноша не остановится — а он, забегая наперед, не остановился — а затем, выкинув руку, ухватился ею, будто щупальцем, за плечо парня и дернул его назад. — Красный вообще-то, — Минхек кивнул на светофор и выровнялся, теперь уже мягко оттянув незнакомца еще немного назад. Тот же не то чтобы сильно среагировал. Он, собственно, не смог даже нормально удержаться и словно бултыхнулся в воздухе, когда его потянули назад. Ли подумал, что он пьян или вроде того. Только парень поднял на него взгляд, безразличный и испуганный одновременно, и промямлил что-то вроде: Угу или Не стоило. Глаза его не были стеклянными, а щеки — румяными, наоборот кожа была настолько бледная, насколько можно себе представить, даже с зеленцой, поэтому он либо вообще не пил, либо его только что стошнило. Минхек тоже что-то буркнул в ответ, но взгляд не отвел. Юноша же медленно отвел свой и кажется даже собирался шагнуть вперед снова, но остановился и взглянул на светофор — лишь на мгновение, после которого его взгляд расфокусировался, и парень снова будто бы пропал из реального мира. Реакция на него у этого юноши чуть ли не отсутствовала вообще, потому что Ли наблюдал за ним до тех пор, пока не загорелся зеленый. А парень все продолжал стоять и смотреть вроде бы на красный потухший глаз светофора. Мимо них неслись люди, юноша едва дыша витал в облаках — пыли — а Минхек стоял на расстоянии двух метров, заложив руки в карманы потрепанных брюк и повернув голову. — А теперь зеленый, — он задорно прихлопнул паренька по спине и уже было хотел убрать ладонь, но остановился на полушаге. Юноша среагировал только через добрых полминуты. И то, среагировал — это грубо сказано. Его зрачки сначала расширились, после — сузились, фокусируясь на светофоре, затем лицо повернулось к Ли, зрачки снова проделали ту же процедуру и только потом в глазах мелькнуло что-то более-менее осознанное. Он снова буркнул что-то. Минхек не отнимал руки и только больше сдвигал брови. — Эй, ты вообще меня слышишь? Нормально себя чувствуешь? — он говорил отчетливо и громко, почти настойчиво, чтобы привлечь внимание. А еще затем, чтобы вынудить незнакомца ответить ему и посмотреть на то, как именно он будет говорить. Ли сомневался теперь, употреблял ли тот наркотики, однако для проверки адекватности выбрал не лучшие вопросы — в ответ снова лишь буркнули. — Эй. Эй, как тебя зовут? — теперь вопрос был получше, но для достоверности Минхек тряхнул юношу за плечо. — Мм? — взгляд парня обратился к руке, которая все еще лежала на его плече. Ли тут же ее убрал. — Как тебя зовут? — Зачем это вам? — речь была еле-слышной, слабой, но не то чтобы болезненной, а скорее какой-то чересчур ленивой и немотивированной. Но по крайней мере она была осмысленной и четкой — человек не в себе или под действием чего-либо не смог бы так выразиться. — Ты плохо выглядишь. — И что? — И то, что у меня сегодня и так хреновый день, а ты собрался тут передо мной под машину залезть. На это парень только пожал плечами и повернулся к дороге. На его глаза будто бы навернулись слезы — или Минхеку показалось? — Пойдем я тебя чаем напою. Хотя бы. — Куда? — парень чуть ли не отскочил в сторону. — Вон, кофейня. Пойдем, если ты протянешь хотя бы еще пару часов после горячего чая, будет здорово. Я хотя бы увижу, что тебе стало лучше, и не увижу, как ты грохнешься под машину. Он снова пожал плечами и развернулся по направлению к кофейне. — Скажешь, что случилось, чего ты такой бледный? Или военная тайна? Юноша шел опять с потерянным невидящим взглядом, но все же хмыкнул. — Ясно. А имя хотя бы.? — Кихен, — он проговорил это безучастно, совсем не волнуясь о том, услышат его или нет. Но его услышали. — Здорово. Я — Минхек. Они зашли в кофейню и Ли заказал самый горячий и крепкий чай, который только там был, вместе с самой сладкой и жирной булочкой — ох, это был шикарный синнабон. Все это правда отняло у Минхека буквально последние деньги, но его день складывался действительно так плохо, что это уже не имело значения. Он, как говорится, психанул. Однако несмотря на никудышное настроение, Ли не переставал быть собой и оставался такой же тарахтушкой, как и обычно. Он не оставил и нескольких секунд тишины в пространстве между ним и юношей, по пути в кофейню, когда они зашли в кофейню, когда они сделали заказ в кофейне, когда они уселись за столик в кофейне. Между тем Кихен молчал и, собственно, даже не реагировал на весь тот водопад слов, который с грохотом, легким шипением и звоном падал ему на уши. Он лишь изредка поглядывал на его первопричину. Минхек рассказывал и рассказывал, ничего не спрашивал, но когда им наконец-то принесли заказ, начал незаметно вовлекать парня в разговор — не то чтобы полноценно, но все же вынуждал кивнуть или угукнуть. Юноша же сидел сначала со все тем же отсутствующим выражением лица и бледно-зеленоватой кожей, но затем все его внимание, неотрывное и почти порабощенное, стало сконцентрировано на Ли. Он как зачарованный двигал головой вслед за руками говорящего и будто бы пытался поглотить каждое слово, букву, звук парня напротив. От сладкого крема, лишь крошечная порция которого оказалась на языке юноше, забурчал живот, который уже начало немного сводить от крепкого и терпкого чая. Булочка стала исчезать за тонкими губами, чай начал питься быстрее. От горячего напитка кровь разогналась по венам, от пищи, оказавшейся в желудке, стало уютнее. Кихен почувствовал тепло в теле, а не тот кромешный холод и озноб, которые сковывали его на улице. Не то чтобы там было холодно. — Вот, просто потрясающе, — Ли отер рот салфеткой. — Твои щеки на самом деле порозовели. Теперь я могу идти. Кихен еще был зачарованный, но суть уловил сразу. Его губы к тому моменты представлявшие уже ровную розовую полоску, а не сине-красновато-фиолетовую радугу, снова выгнулись дугой. Он оглянулся и вздрогнул. — Подожди. — Что, — парень отряхивался и поправлял свой пиджак у столика, — я не собирался тут с тобой друзяшками становиться, да и мне нефиг здесь уже оставаться. Так что пока, — парень махнул ладонью на прощание где-то выше головы, — а и это — придешь домой, ляг в кровать и отоспись. Тебе полезно будет. — Стой, — голос Кихена прозвучал тихо, невзрачно, но властно, будто ослушаться его было нельзя. Минхек постарался сделать вид, что не заметил этой интонации, и остановился. — Как тебя зовут? — Минхек. — А живешь и работаешь где? — Во втором кольце. — А конкретнее? — На кой черт оно тебе? — Ли фыркнул, развернулся и пошел прочь, — пока! Взволнованный и внезапно научившийся говорить собеседник его начал пугать, а учитывая, что тот был выходцем из первого кольца и явно кем-то известным — парень все еще силился вспомнить, где он видел это лицо — это чувство удваивалось. Но Кихен от него отстал и не сказал больше ни слова. На следующий день, когда Минхек был на работе, в его кабинет зашел удивленный Чжухон. — Тебя там Ю Кихен спрашивает, — его интонация была такая, как будто он сам не верил в то, что говорил. — Что? Какой Ю Кихен? — парень сначала свел брови вместе, а затем поднял одну — у Чангюна научился. Ли и сам не знал, как объяснить: он дернулся назад, а затем ухватив взглядом кусочек экрана телевизора, ткнул в него пальцем. — Вот этот Ю Кихен. По телевизору шли новости — показывался репортаж со вчерашнего открытия нового выставочного зала, там было много гостей, возглавлял которых Ю Кихен. Позади него на трибуне стоял отец в мундире и с генеральскими погонами на плечах. Сын же был ближе к пришедшим на мероприятие и с микрофоном в руках, на нем был яркий зеленый пиджак, под которым светилась белоснежная рубашка с тоненьким шелковым шарфом с пестрым темно-зеленым рисунком, который спереди вместо галстука был завязан бантом — увы, вся прелесть этой формы была утеряна из-за структуры ткани. Он улыбался, вернее, ухмылялся, раздавал полупоклоны направо и налево и что-то говорил — из-за фонового дикторского голоса его не было слышно. Не то чтобы Чжухон знал этого Кихена, но даже такой скептик, как он не мог не заметить новостные вставки, продвигаемые буквально на всех каналах и сайтах за последние сутки. Минхек подумал: Так вот откуда я его знаю в тот же момент, когда Ли-младший прошипел: Что ты уже натворил? — Понятия не имею, — оба парня были растеряны. — Он не говорил, что ему нужно? — Нет, попросил только проводить к тебе или позвать тебя. — Где он сейчас? — Я отправил его в холл, — Чжухон пронаблюдал за тем, как подчиненный неуверенно встал с места. — Я еще раз тебя спрашиваю, что ты натворил? — Если я сказал, что не знаю, то я не знаю! Мы виделись один раз… — При каких это обстоятельствах?! — При обстоятельстве провождения мной моего личного времени. И если так, то все, что я мог натворить, касается только меня! — парень дергано шагая дошел до двери. — Ну-ну, если так, — он специально спародировал тон и слова старшего, — то я тебе помогать не буду, — после чего открыл тому дверь. — Ну-ну, — теперь уже кривлялся Минхек. В этот момент дверь уже полностью открылась, и за ней, сминая в руках черный пиджак, стоял Кихен. По нему было видно, что он нервничал: напряженно поджатые искусанные губы, часто и слишком заметно раздувающиеся ноздри, стопы, постоянно переступающие с места на место. Он снова был бледным, снова плохо фокусировался на вещах, но едва увидев Минхека, закрепил на нем свое внимание. — Ооо, здрасте. А тебя все-таки не сбила машина. Ну что, ты поспал вчера, а? У Чжухона на несколько секунд заклинило мозги, из-за чего он даже приоткрыл рот, зыркая на этих двоих, но вскоре все же собрался и захлопнул дверь. — Пойдем спустимся в холл, — Ли-старший со всем своим мастерством самообладания хорошо скрывал нервозность, хотя она набирала немаленькие обороты. Кихен же не поздоровался, не ответил на заданный вопрос и не прекратил смотреть на парня. — Наверное, все-таки не поспал. Ты все еще хреново выглядишь. И кожа такая бледная, — конечно, ему стоило бы лучше хранить молчание, а если говорить, то что-то более формальное, но это же Минхек. Они подошли к ступенькам. — А ты вообще как меня нашел? Ю глянул вниз и тут же вернул взгляд парню. — Это не очень-то большая проблема… — его ноздри снова дрогнули и он начал говорить быстрее, — пойдем выпьем кофе? За углом по правой стороне этой улицы сразу после ювелирного магазина есть кофейня. — Мы можем и здесь поговорить, если что-то нужно… — Нет-нет, давайте лучше там, — в этот момент они оставались на расстоянии пяти ступенек от холла. — Но я на работе. — Отпроситесь. — Что-то настолько важное? — Очень, — Кихен уже оторвал взгляд от парня и теперь с ужасом разглядывал толпу, собравшуюся в холле. — Ладно, но мне нужно вернуться к боссу. — Вы не можете сразу уйти? — Нет, конечно. Подожди меня здесь, я через минуту вернусь, — Минхек развернулся и заскочил сразу на третью ступеньку, когда сзади до него донеслось: — Я буду на улице у входа! Ли все это не нравилось, и идти никуда ему не хотелось, и лучше бы Чжухон его никуда не пускал, но, увы: через две минуты он уже стоял на улице возле Ю. — Так что же такое важное стряслось? — Давайте сначала в кофейню зайдем. — Ладно, но тогда давайте ты ко мне будешь на ты обращаться. Если не против конечно. — Хорошо. Не против. На лице Кихена с самой первой секунды встречи не отражалось никакой улыбки, недовольства или чего-либо другого, кроме встревоженности и сосредоточенности. Ли хотел заговорить, но не мог выдавить из себя ни предложения, ни вопроса, ни хотя бы слова. Они дошли до кофейни в тишине. Затем Ю заказал два чая и две булочки синнабон (говоря заранее, общего со вчерашними у них не было ничего). Минхек начал говорить, что у него нет на это денег, но в ответ услышал только, что за него заплатят. Они сели за столик также в тишине. — Почему ты молчишь? — А что надо говорить? — Вчера ты говорил даже то, что не надо. Ли дрогнул — только внутри естественно. — Вчера — не сегодня. Я жду твоих вопросов. — Не жди. Расскажи что-нибудь. — Ты говорил, что у тебя что-то очень срочное. Кихен, кажется, снова позеленел. — Это и есть срочное. Ты сам сказал, что я снова неважно выгляжу. Расскажи что-нибудь. — Ты хочешь отвлечься сначала? — он сдвинул брови и повернул голову полубоком. — Да, — парень глянул на булку и еще больше позеленел. — Что же тебе рассказать… — Как твое настроение? — фраза Минхека была скорее риторическим вопросом — парень бы точно сам нашел тему для разговора. Ли замялся на мгновение, думая над тем, что Ю слишком много помнит и что он сам еще не решил хорошо это или плохо. Хотя склонялся больше ко второму. — Настроение? Намного лучше, чем вчера, я по крайней мере… Ли начал говорить обо всем что ни попадя, сейчас уже немного совладав с собой, но все же негодуя из-за того, что ему приходилось тратить время непонятно на что. Он говорил минут десять, делая совсем короткие передышки на глоток чая и один раз на то, чтобы отщипнуть кусочек булки, а затем как-то выдохся и замолчал. Все это было будто искусственная очень плохая пародия на вчерашний день: и эта приторная булка, и кофейня, и его разговор, и причина того, что парень вообще здесь находится, точнее — ее отсутствие. Минхек вздохнул и сморщил нос. — И все же — зачем мы сюда пришли? — Что-то не так? — Кихен выглядел уже лучше даже спустя лишь десять минут. — Не так — я до сих пор не знаю, что ты от меня хочешь. — Я ведь попросил тебя уже… — По-моему я тебя уже достаточно отвлек, и выглядишь ты уже лучше. Что ты хотел? — Но вчера ты сидел со мной… — юноша нахмурился, вспоминая, — сорок две минуты. — Сегодня у меня нет столько времени сидеть с тобой. Что ты хотел? Ю вздохнул, взгляд его стал каким-то обреченным. Он мял пальцами свои влажные ладони. А затем, наверное, очень удачно зазвонил его телефон. Кихен глянул на дисплей, а Ли уже завел мысленный счетчик того, сколько еще раз кожа его знакомого-незнакомого побледнеет и вернется к здоровому румянцу. — Я, — парень вскочил и чуть не выронил телефон из трясущихся рук, — отойду. После чего, не дождавшись ответа, поспешил в сторону уборной. Минхек ждал его еще минут десять, а затем увидел, как тот выскочил из кофейни. Прекрасно, — саркастично подумал парень, взглянул на почти целые булки, попросил их завернуть с собой и с большим энтузиазмом — таким же саркастичным, как и его мысли — поплелся к кассе. Но их заказ был уже оплачен — хоть на том спасибо, но этот факт не дал Ли нормально разозлиться, поэтому он вернулся в «TIGER» совсем опустошенным, а на все вопросы босса, махнув рукой, ответил только: Аа! Кихен вернулся через неделю, замученный, статично бледный, с огромными синяками под глазами — и это не дало Минхеку отказаться от еще одной встречи. Он ненавидел свою повышенную способность к эмпатии. А еще он без страха и упрека отругал Ю за то, что тот сбежал в прошлый раз. Он всю дорогу до кофейни думал, но сев за столик все же решился. Юноша же, кажется, совсем не реагировал — впрочем, как и на все другое — на возмущения, а только разнежено, расслабленно колотил ложкой чай и слушал. Ли отругал, а затем высказался, что если парень не собирается ничего говорить, то он тут же уйдет. И все это заняло у него добрых пятнадцать минут. — Может, это просто возмещение того, что ты потратил на меня тогда, — Минхек хотел взорваться еще одним приступом своей пламенной речи, — хотя и десяти походов сюда не хватит, чтобы расплатиться с тобой, — парень сморщился, глядя на все ту же выпечку у себя на тарелку, которая пародировала синнабон. Кихен имел ввиду деньги, Ли же подумал о вкусе. — Так что же — ты собираешься сводить меня сюда еще девять раз? Ю только сокрушенно оглянулся. Он не знал что сказать и осматривал стол, пока сминал в руках салфетку, думая над ответом. Минхеку это показалось проявлением застенчивости. — Знаешь, мне хватило бы и одного раза. И прогуливать свою работу я больше не собираюсь. И если тебе больше нечего сказать, то я пойду, — Ли вопросительно выгнул бровь и начал медленно подниматься. Кихен засуетился на месте, активно поджимая губы и бегая глазами по столу. — Давай я устрою тебя на работу с которой ты сможешь отпрашиваться хоть каждый час? — Чего? — парень засмеялся. — Ты не веришь мне? — Даже если бы верил, все равно отказался бы. — Почему? — Тебе не кажется это бредом? Ю впервые недовольно нахмурил брови. — Ладно. Когда мы сможем встретиться? — Когда у меня будет выходной, но зачем? — Когда у тебя будет выходной? — Через три дня. — Тогда встретимся через три дня, утром, в десять, в той кофейне в первом округе. — У меня нет денег, чтобы туда добраться. — Я пришлю за тобой машину, где тебя встретить? — Так, — парень хлопнул себя по карманам на бедрах, — я считаю, что ты уже мне ничего не должен, а становиться должным тебе я не хочу. — Тогда встретимся в этой кофейне. — На нее у меня тоже нет денег. — Тогда где? — Кихен тоже поднялся, потому что ему показалось, что Ли сейчас убежит, и он хотел быть готовым остановить его. — Если честно, я вообще не хотел бы нигде встречаться, — Ю продолжал смотреть сосредоточено и внемлюще, будто совсем не поняв этого тонкого намека; Минхек выдохнул. — Улицы через четыре отсюда есть каменный парк. Давай там. Только не отрывай меня от работы следующие три дня. — Через три дня в каменном парке в десять утра. Хорошо, — после этого парень поспешил к кассе. Ли же, надеясь попрощаться нормально, решил выйти на улицу и подождать там. Однако в итоге Кихен пробежал мимо него, словно не заметив, к своей машине и уехал. За все их встречи Минхек не услышал ни одного «Привет» или «Пока». *** У Кихена были панические атаки и сопутствующие бессонницы, недоедание, тревожность; он страдал провалами в памяти и от этого его состояние лишь ухудшалось. Минхек узнал это после того, как они встретились в парке и Ю притащил коробку тех самых булочек из той самой кофейни. После того, как перестал его страшиться и ждать какого-то подвоха от сына генерала министерства безопасности округа. После того, как начал думать, что Кихен на экране — кукла с вынужденным поведением, обреченная сгорать в свете софитов, а Кихен с ним — настоящий, измученный человек, который не может позволить себе поговорить о своем состоянии ни с кем кроме Ли. Почему только с Ли? Потому что даже кого-то близкого к понятию друга у него никогда не было, а кому-то из семьи признаться в своем состоянии он не мог. Минхек был в этом уверен. Кихену становилось лучше рядом со старшим — он сам ему это говорил. Минхековская болтливость на удивление хоть где-то оказалась полезна в самом прямом ее понимании. Безудержные разговоры и монологи отвлекали младшего от мрачных мыслей, не позволяли сконцентрироваться на чем-то определенном и давали возможность расслабиться и банально отдохнуть. Ю мог спокойно дышать, спокойно есть, спокойно засыпать — после того как оба дошли до того, чтобы оставаться вдвоем на ночь у Ли. Старший привыкал к этому, затем начал понимать, что ему все это нравится — их отношения будто бы развивались наоборот. А после в какой-то момент его ввела в ступор мысль о том, что Кихен ему тоже — нравится. Минхек чересчур привязался к парню, вернее его привязала к себе та нейтральность, с которой младший относился ко всему: к политике, к людям, к обществу, к котам — в общем ко всему, кроме самого себя и главное — Ли. Тем не менее показывать свою привязанность он не собирался. Во-первых, это было (и остается) запрещено законом, во-вторых, он боялся реакции Ю — не то чтобы он не был в нем уверен (этот самообман укоренился в парне очень плотно), но потому, что с психическим и эмоциональным состоянием Кихена подобное заявление могло по нему сильно ударить. Без разницы прозвучало бы оно для него положительно или нет. Юноша был чересчур статичным для того, чтобы ни с того ни с сего менять уровень отношений с кем-либо, тем более из-за внешних обстоятельств. Поэтому Минхек и молчал, довольствуясь совместными ночевками и теми моментами, когда Ю позволял себя обнимать или незаметно для самого себя держать за руку. Он и впредь собирался молчать, потому что, несмотря на свою непробиваемую и упертую натуру, в более близких отношениях с людьми он был абсолютным болваном. Однако все же в Кихена он верил.***
Вернемся же к дому Ю. Там, конечно же, есть бильярдная, большой зал, несколько спален, ванных комнат, кухня, гардероб, гостиная, игровая, комната отдыха и импровизированный спортзал. Проходя помещение за помещением можно утолять любые нужды и потребности, а оказавшись на пороге — разворачиваться и начинать все заново. Этот дом просто создан для опеки над своим единственным владельцем, но опеки ненавязчивой, потому что он вмещает в себя столько пространства и пустоты, что стыдно будет жаловаться на давящие, будто бы уютные и заботящиеся стены. А они здесь светлые, увеличивающие расстояния друг от друга еще больше; потолки — высокие, похожие на бесконечное небо; двери постоянно распахнуты, и выглянув, например, из спальни можно увидеть, что происходит в коридоре, спальне для гостей и ванной, пристроенной к ней. Конечно, можно задаться вопросом: а что же там происходит, в этих комнатах? И так же можно получить ответ: ничего. Потому что Кихен живет один, и прислуга редко попадается ему на глаза, а если и появляется где-то в поле зрения парня, то спешит его покинуть или же старается быстрее доделать свои дела, не обращая внимания на хозяина. Эти люди-призраки снуют по дому, переставляя предметы с места на место, стряхивая пыль, убирая мусор и приводя все в идеальный порядок, при этом делая это максимально незаметно. Люди-призраки, люди-невидимки ухаживают за домом, в котором живет Ю, а тот, в свою очередь, практически и не замечает их существования, лишь иногда шарахаясь от какого-то далекого шороха или от мелькнувшей вдалеке фигуры.***
Кихен возвращается в спальню после того, как спешно приезжает в первое кольцо и дрожащий взбегает по лестнице так, будто за ним кто-то гонится — ощущение совсем не из приятных. Встречи с Минхеком действительно помогают успокоиться и прийти в себя, но только на тот период, пока парень рядом — как только Ю остается один, его снова накрывает. И уже не помогает ни бесконечная прокрастинация, ни нахождение в обществе каких-нибудь людей — неважно кого, главное, чтобы они были — ни непомерная загрузка работой и делами — тревога, паника вместе с навязчивыми мыслями захватывают и его, превращая часы отдыха в истерию, которая после переходит во время бодрствования. Ничто из этого не спасает, только Ли, только нахождение рядом с ним защищает Кихена от всего на свете и главное — от себя самого. Он закрывает двери и переодевается, все время оглядываясь вокруг и думая, что не все вещи лежат на своих местах. И кто это передвинул? Слуги? Но от чего тогда совсем не убрали? А стул? Разве он так был повернут? — парень одергивает рукава черного пуловера и нервно шагает к тому самому стулу. И почему он так стоит? Ю поворачивается и садится, проводя по всей комнате взглядом, пугаясь и резко вставая, чтобы развернуть стул. Не может быть, чтобы я так ставил, я так не сижу, никогда не сижу, от чего же…? — он вздрагивает, — кто-то здесь снова был… Я не параноик, кто-то должен был здесь быть, потому что я так не сижу…***
Минхек наливает чашку шипяще-горячего чая, когда к нему в квартиру начинают тарабанить с такой силой, что, кажется, дверь скоро сорвется с петель. Парень сначала теряется, быстрым шагом выходя из кухни, на ходу завязывая бандану на макушке — на голове у него бесстыдное черти что — и только после этого спешит в прихожую. В дверь продолжают бить, а Ли испуганно заглядывает в глазок. Там, на лестничной площадке, мечется бледный Кихен, который то ли порывается плакать, то ли кричать, его глаза полны ужаса, и это состояние, как голодный зверь, накидывается на старшего, обгладывая до самых костей. Минхек быстро открывает замок, стараясь внешне выглядеть совершенно спокойно, и впускает в квартиру парня, который заскакивает внутрь и, задыхаясь, что-то лепечет. — Кихен, что такое? Что с тобой? — старший пытается заглянуть Ю в глаза, только тот выглядит совсем плохо, продолжает задыхаться и бегать глазами по помещению так, словно вовсе и не видит ничего перед собой, — ну, что такое? Не пугай меня, Кихен… Минхек хватает парня за плечи, пока тот уже срывается на грубый обрывистый плач и раздирает горло в жутких хрипах, и толкает его в сторону ванной комнаты. — Идем, пожалуйста, Кихен, успокойся, я ведь здесь, все хорошо, ну… Ли заталкивает младшего в ванную и подводит к раковине, пока тот непонимающими глазами осматривает ее, будто бы никогда здесь и не был. Раздается шум льющейся воды, после чего Ю наклоняют и ополаскивают ею, ледяной, лицо. Дыхание сбивается еще больше, и парень хаотично хлопает мокрыми губами, откусывая куски воздуха от пространства, надеясь, что оно не кончится и не позволит ему задохнуться. Старший заставляет Кихена наклониться практически под струю и ждет до тех пор, пока последний сам не отпрыгивает в сторону, фыркая и жмурясь от попавшей в глаза и нос воды. После чего молча, не глядя хватает полотенце, смачивая его той же холодной водой, и прикладывает его к чужому лицу. — Тише, все хорошо… ну… держи, все хорошо… Минхек обмакивает сочащейся водой махрой лоб, щеки и глаза, пока у него не отнимают ткань. Ю постепенно выравнивает дыхание, втягивая в себя воздух через полотенце и закрывая им свое лицо, но его продолжает трясти. — Можешь говорить? Младший отрицательно качает головой, все еще не желая убирать полотенце от лица; его челка постепенно намокает и приклеивается ко лбу тонкими плоскими полосами. Ли же обреченно смотрит, глотая вязкую слюну, и протягивает руки, пододвигая парня и неосознанно плотно прижимая к себе, хватая ладонями так, что рискует оставить синяки на чужом теле. В комнате расползается предгрозовое затишье, которое не чувствует Кихен, но которое прекрасно ощущает старший. На плече последнего футболка все больше и больше пропитывается водой, начиная неприятно липнуть к коже, и парень злится на нее, в то же время всем сердцем желая узнать, что же такого могло произойти с Ю. — М-м-мин-а… у м-меня дом-ма, — парень заикается и бубнит в мокрую тепло-гадкую махру, — дом-ма, — он снова откусывает кусок воздуха от пространства. — Тише-тише. У тебя дома, но сейчас ты у меня, верно? Поэтому успокойся. Успокойся и расскажи, что не так, — Минхек жмет еще ближе к себе трясущееся тело и тянет его в другую комнату, потому что в ванной воздух слишком влажный и душный, от него на лбу уже начинает проявляться противная испарина. — Дом-ма… — Сейчас, Кихен, сейчас, погоди — зайдем в другую комнату, и ты мне все объяснишь. Парни оказываются в зале, и Ли аккуратно роняет их на одно из кресел: сам садится в него в позу лотоса, а младшего помещает в ямку между ног, придерживая руками колени и плечи. — Ну, что там у тебя? — старший говорит куда-то в макушку, вздрагивая от прохладного полотенца, теперь уже касающегося шеи. — В м-оем доме, — парень выдыхает и сильно вздрагивает, наконец-то убирая влажную ткань от лица, — там… там кто-то со мной… там кто-то бывает… — В каком смысле? Кихен, тише! — еще два клочка воздуха оказываются оторванными от пространства, — Кихен, дыши, пожалуйста, давай — вдох со мной, Кихен! Но тот срывается. Старший несколько минут пытается заставить парня дышать, прежде чем тот наново успокаивается и приходит в себя, и в это время сам старается не слететь с катушек, потому что это паническое состояние агрессивно стучится и к нему, нагло прокрадываясь в сознание и заполняя собой каждый пустующий уголок. Минхеку самому хочется затрястись и заплакать, чтобы его успокоили, но он здесь один и помочь Ю может только он, поэтому парень сдерживает все свои чувства и продолжает успокаивать. Спустя еще несколько минут Ли рискует и спрашивает младшего снова. — Я ведь… сказал — в моем дом-ме… комнате… Там кто-то бывает… кром-ме меня… — Но ведь ты не один живешь — ты сам говорил, что есть еще и прислуга… — Нет! Это не она… не может быть, что она… — Почему ты так уверен? — Потому что… они заходят в мою комнату, чтобы убраться только во время завтрака… Да и зачем им… — парень вцепляется зубами в кусок воздуха и вздрагивает. — Кихен, дыши, ты у меня, все в порядке, — старший жмурится и быстро говорит, чтобы отвлечь. Продырявленный зубами шмат пространства отлетает в сторону, а Ю на секунду затаивает дыхание, чтобы потом сделать долгий выдох. — Им нет надобности заходить в мою комнату… тем более двигать… мебель или вытаскивать в-вещи. — Но, может, все-таки…? — Нет! Они не заходят ко мне! — Ну, а вдруг, один раз ничего не значит ведь, не… — Это не первый раз… Я давно это замечаю… Минхек не знает, что ему сказать и как утешить, он чувствует себя беспомощным. — Кихен… но кто может зайти к тебе? Твой особняк ведь охраняем, а в доме помимо тебя находятся другие люди, которые могут заметить… если что-то не так. Да и кому нужно заходить к тебе, чтобы просто передвинуть мебель или вытащить вещи, как ты говоришь? Ю молчит и закусывает губу, начиная разжевывать ее и стараться прокусить в том месте, где это будет менее болезненным, чтобы после смаковать кровь на языке и продолжать жевать до тех пор, пока губа не вспухнет и не раздуется, начиная болезненно пульсировать и отвлекать на себя все внимание. Он ничего не отвечает, не говорит того, что еще может сказать, потому что понимает, что оправдать происходящее Ли ничем не сможет, а следовательно и поверить ему тоже не получится. — Ну, правда, Кихен… Да и, может… это снова твоя память? Просто забыл, что сам что-то переложил или переставил? Младшего передергивает, но он снова молчит и не говорит того, что еще может сказать, а Минхек только продолжает сжимать его в объятиях и надеяться, что его слова действительно успокаивают.***
Кихен поворачивает свой стул и спешно выходит из комнаты, направляясь в кабинет. В это время во всем доме стоит звенящая тишина, впрочем, как и всегда, и похожа она на натянутую леску, задев которую, можно услышать тонкий звон — прямо такой же, как и дребезжание напряженных нервов. Ю влетает в комнату и включает огромный плазменный экран, тут же нажимая кнопку вызова. Внутри все дребезжит, готовое сорваться с любых лесок и струн при первой же возможности. — Добрый день, Кихен, — на экране появляется лицо мужчины в возрасте. — Добрый, отец. Я не отвлекаю? — Нет, говори, — мужчина шуршит чем-то там, за экраном, и складывает руки, окончательно переводя взгляд на парня. — Хотел только узнать, как долго ты еще пробудешь там? И как скоро планируешь вернуться? Ю старший будто бы расслабляется и поднимает ладони к лицу, массируя переносицу и вздыхая. — С каждым днем работы все больше, в управление накапливается все больше запросов на расследование дел с котами. К тому же подгоняют со сроками — мы должны отработать количество к вступлению в силу нововведений. — пауза задерживается на доли секунд. — После, может, полегче станет… Но ничего не знаю, Кихен, и обещать ничего не могу. А что такое — у тебя опять что-то случилось? — мужчина недовольно хмурит брови и сильнее вглядывается в экран. — Нет, папа, у меня все в порядке. Даже более чем — репетиторы говорят, что я готов к экзаменам и некоторые могу сдать уже в течение этого месяца. — Некоторые? Почему не все? — Ю старший вопросительно изгибает бровь. — Прости, папа, — парень опускает голову. — Не извиняйся, а лучше работай, чтобы мне потом не пришлось за тебя краснеть. У меня еще много дел, поэтому не могу с тобой долго разговаривать. — Конечно, я понимаю. До свидания. — До свидания, Кихен, — мужчина еле дергает уголком губ, изображая улыбку, после чего отключается. Парень застывает в кабинете и смотрит на черное отражения себя в экране монитора, смотрит и резко отворачивается, стараясь быстрее выйти из той части помещения, которое виднеется там, в зеркальной черноте. Ю сбегает из кабинета в коридор, а оттуда вниз по ступенькам, пытаясь как можно быстрее оказаться внизу, на улице, но после резко вспоминает, что не может сейчас уехать. Потому что Минхека нет дома или на работе, потому что Кихен только от него. На лестнице парня словно останавливает веревка, резко дергая назад, и он взбегает обратно, спеша зайти скорее в свою комнату. Ему бы только как-то пережить следующие два часа до того момента, когда нужно будет ехать к репетиторам, а после еще несколько часов до того момента, когда нужно будет ложиться спать. Пусть Ю и ненавидит это время, потому что заснуть он не может, а окружающая темнота пугает невозможностью ее нарушить, потому что даже во время сна он не отдохнет, потому что проснувшись завтра утром он снова будет думать о том, как бы пережить следующий день.***
Шону возвращается в свою съемную каморку — самое дешевое жилье из тех, что только можно найти — и первым делом включает телевизор. …в эфире краткая сводка новостей за прошедшую неделю. В приграничных районах первого и второго кольца округа продолжают происходить бесчинства: ограблено два минимаркета, а также совершено нападение на частный дом. Защититься от мародерства не помогли даже сторожевые собаки: грабители проникли внутрь бесшумно. Хозяева дома уцелели, но получили травмы конечностей и в данный момент госпитализированы. По словам пострадавших на них напала группировка, в состав которой входило трое агрессивно настроенных котов. В данный момент возбуждено уголовное дело и начато расследование, правоохранительные органы утверждают, что нападавшие будут найдены и наказаны в кратчайшие сроки…