Ad infinitum

С какого момента вместо кофты с обтягивающей горло стойкой воротника Тод начал носить чёрную рубашку, вырез которой не просто приоткрывал - демонстрировал шею, откровенно, соблазнительно и - в глазах вампира - нагло, Кролок не помнит. Это неважно. Важнее то, что против такой провокации совершенно невозможно устоять. И даже насмешливое веселье, искрящееся в воздухе рядом с тонкой улыбкой Смерти, не заставляет остановиться, хотя бы делая вид, что он не раб своих страстей. - Один глоток, - ровно, как обычно, предостерегает дер Тод. Руки с длинными пальцами и ещё больше удлиняющими их ногтями-когтями ложатся на его плечи. - Почему же всегда только один? - граф через низкую спинку диванчика склоняется к сидящему на нём Смерти. Ладони вампира проскальзывают по жакету, замыкая объятия. - Тебе жаль для меня своей крови? - Нет, - так же коротко и спокойно роняет он. - Но если возьмёшь больше, тебя не станет. Граф не может понять, проявляется ли таким образом забота о нём, или Тоду, в сущности, всё равно, продолжится ли его существование. Для него самого в симметричном раскладе было верно второе. Бессчётные люди, очарованные взглядом вампира, становились игрушками, развлечением… и жертвами на его балах. Как ныне сам он походит на них, если мысль отдать всё за минуту катарсиса кажется не ужасающей, а сладкой. - Разве это - не та цена, что должна быть уплачена тебе за внимание? - тихо шепчет Кролок и тянется ближе к так призывно распахнутому воротнику. Пощёчина ошеломляет, и то, что ладонь Смерти, как обычно, скрыта перчаткой, не делает внезапный удар ни мягче, ни слабее. - За моё внимание я не назначаю цен. Тод резким движением поднимается, выворачиваясь из чужих рук, и идёт прочь, стремительно, не оборачиваясь. Это редко бывает, но сейчас, когда сам воздух в замке, кажется, причиняет боль, он хочет просто сбежать. Хотя бы от графа, раз уж от себя не выйдет. Тяжёлые портьеры, что шевелят сквозняки в щелях давно рассохшихся рам анфилады окон, дверь, открывающаяся на пути - все они, перебивая друг друга, шелестят и шепчут, напоминая. Шш-ш-с-сс-си-и... ссшш-ш-с-шсиии... Её имя всё никак не перестанет тлеть, оставляя после себя горький привкус пепла. Теперь к нему добавится ещё одно. Каждый выбор - это новая ошибка. Он никогда не умел выбирать. Стук каблуков Смерти эхом отдаётся по паркету и остаётся гулять в галерее даже после того, как сам он покидает её. Граф слушает, сознавая, что это - всё. Больше никто не осмелится насмехаться - ни явно, ни между строк. Никто не будет дразнить его и сводить с ума. Никто не рискнёт не то что коснуться - зайти в его покои без должного уважения. Никто… Ярость накатывает испепеляющей волной, в одержимости которой хочется превратить в клочки, осколки и щепки всё, на что падает взгляд. Всего несколько мгновений. А схлынув, она оставляет после себя пустоту. - Тод! - Кролок зовёт в пространство, но оно молчит. - Тод, вернись! В тягостную балладу разрушений пора добавлять очередной куплет, и осколки этих встреч ранят больнее всего. - Пожалуйста… Но не работает даже это. Смерть не хочет его слышать. Граф оскаливает клыки: - Постой же… тебе придётся прийти. Следующая ночь знаменуется ужасающей резнёй. Покинув свой замок, вампир является в деревеньку. Не в самую ближнюю - замутнённого рассудка всё же хватает, чтобы не трогать собственных подданных и источник пропитания. Но с теми, кто обустроился дальше, у него нет никаких связей и дел. И Кролок чёрной тенью заступает дорогу поздним гулякам. Находит каждую влюблённую парочку в самых укромных уголках. Разносит дома, порог которых не в состоянии без приглашения переступить. Со звериной радостью, оскаленными клыками и когтями встречает высыпавшую на улицы толпу, вооружённую вилами и кольями. И убивает, убивает, убивает… Для Смерти столько трупов практически разом - настоящий пир. Тод обязан появиться… И в толпе то тут, то там мелькают светлые золотистые волосы и облегающий, совсем не этого времени костюм. Но граф напрасно бросается то в одну, то в другую сторону - у каждой тени есть крылья, и это не сам блистающий Смерть. Это лишь его ангелы. Трое, четверо, пятеро… Они прибывают, молчаливо скользя среди распластанных на улице тел, подхватывают души, исчезают, чтобы через несколько мгновений появиться вновь. Граф ловит одного, хватает за плечи: - Где твой Господин? Но ангел исчезает из его рук, не проронив ни слова. Вампир тянется за другим, третьим, но их уже не удаётся удержать. Кажущиеся плотными тела и крылья проскальзывают сквозь пальцы, словно тени. Рассвет застаёт графа на руинах в окружении трупов. Тод так и не явился, бойкотировав и этот зов. Возвращаться в замок поздно - небо розовеет, и из-за горизонта уже проглядывают первые робкие лучи. Граф шипит от боли, ощущая их прикосновения к лицу, и, обратившись летучей мышью, забивается на какой-то чердак под уцелевшей крышей. Это не тот комфорт, к которому он привык, но сегодня не из чего выбирать. Днём никто не беспокоит тишину мёртвой деревеньки, однако вечером, едва открыв глаза, Кролок замечает на полу бумагу, которой не было прежде. Он пикирует на пол и, обратившись человеком, поднимает листок. На нём чётким почерком с росчерками изящных вензельных линий выведено одно слово: “Нет”. Граф сминает бумагу в руке. Впору разразиться протяжным болезненным криком, но он лишь скрипит зубами и, сунув листок в карман, вновь обращается мышью. Путь до замка занимает половину ночи, и на пороге его встречает обеспокоенный Герберт: - Отец! От тебя пахнет кровью... Где ты был? Кролок коротко качает головой: - Неважно. Оставь меня, сын. И уходит к себе. В замке его спальни скрежещет поворачивающийся ключ. Граф не показывается оттуда. Ни этой ночью, ни следующей. Через несколько суток, утомившись слушать периодически возобновляемый стук, он всё же прерывает своё добровольное заточение. И начинает блуждать от спальни до библиотеки через многочисленные коридоры замка, уклоняясь от разговоров с Гербертом и гоняя попадающихся на пути слуг. Виконт пытается вызвать его на откровенность, но каждый раз, когда всеми правдами и неправдами отца удаётся припереть к стенке, тот отделывается лишь короткими, ничего не проясняющими фразами. И всё с большим нежеланием каждый вечер поднимается из гроба, что служит ему кроватью. Так продолжается неделю, месяц, два… На исходе третьего Герберт решает, что будет действовать сам. - Тод… - виконт мечется по комнате от стены до стены и в нервном сосредоточении грызёт собственные пальцы. Ногти кончились ещё десяток минут назад, и маникюр на них погиб безвозвратно, однако это тот редкий случай, когда вечнопрекрасный юноша не стремится без промедления исправить нанесённый его облику ущерб. - Ну же, пожалуйста… Тод! В комнате веет ощутимым даже для немёртвого холодом, что однозначно свидетельствует: дозвался. - Здравствуй, Герберт, - знакомый голос, раздающийся за спиной, подтверждает предположение. Виконт оборачивается отнимает палец от губ. - Приветик… - это звучит далеко не так игриво и весело, как может молодой вампир. В довершение вместо смеха Герберт вздыхает. - Тод, пожалуйста… - просит он. Он звал Смерть не на чашечку чая, и даже не на бокал горячей крови, и сейчас не тратит чужое время на пустую светскую болтовню. - Поговори с отцом. Гость окидывает его пристальным взглядом с головы до ног: - Ты же понимаешь, что я давно сделал бы это, будь у меня такое желание? - Понимаю, - Герберт вновь вздыхает. - И теперь сподвигнуть тебя на этот шаг будет совсем невозможно? Взгляд Смерти обретает вопросительность: - Ты хочешь заключить со мной сделку? - Я хотел бы… - вампир невесело усмехается. - Но мои украшения и наряды для тебя просто мусор. Да и сам я вряд ли заинтересую Смерть в каком бы то ни было виде, не так ли? Мне нечего предложить тебе, Тод… и ничего не остаётся, кроме как молить о милости. Здесь стало мрачно, как в склепе, - лицо Герберта приобретает одно из самых своих несчастных выражений. Оно не лишено театральности, но она не убавляет искренности - вампир просто не умеет иначе. - Даже хуже, чем в склепе. Отец днём и ночью изводится из-за тебя. Тод, - лицо юноши вновь меняется, и кажется, что он мгновенно стал на несколько десятков лет взрослее, - что между вами произошло? - Он не сказал? Герберт качает головой. - Он обмолвился, что в его жизни это была самая страшная глупость… но не более того. А скоро бал… какую-то жертву к нему могу раздобыть и я… но наши гости - это без преувеличения сборище вурдалаков. Если они почувствуют в отце слабину, его просто сожрут на десерт. Хорошо, если только фигурально… - виконт вздыхает. - По правде говоря, я вовсе не уверен, что смогу их сдержать. Тод хмурится, услышав такие вести, и, помедлив несколько секунд, кивает: - Хорошо. Я нанесу ему визит. - Он должен быть в библиотеке, - тут же подсказывает молодой вампир. - Тебя проводить? - Не надо. Я найду. Смерть не тратит время на то, чтобы мерить шагами коридоры, возникая возле хозяина замка сразу. И в изумлении окидывает взглядом пусть не пыльные, но мрачные и тяжёлые стены склепа, что громоздятся вокруг вместо ожидаемых книжных полок. Кролок, в одиночестве сидящий на крышке собственного гроба, поворачивается к нему, ощутив чужое присутствие. За три месяца граф окончательно не превратился развалину, но стал ещё бледнее, хотя это казалось невозможным, его глаза запали, под ними проявились тёмные круги, плечи ссутулились, и облик потерял ту уверенность и властность, что всегда отличала аристократа от остальных. Дер Тод понимает, это - из-за него, и в его холодном сердце шевелится что-то, очень похожее на раскаяние. Вампир моргает, раз, другой, пытаясь прогнать наваждение: - Тод? - Приветствую, граф. - Ты… здесь? - И я весь внимание, - Смерть качает головой и подсаживается на крышку рядом с ним. - Что же Вы устроили, граф? Кролок пожимает плечами: - Ты всё видел сам. Я звал, чтобы просить у тебя прощения. Мне не следовало тогда говорить этого… я сожалею, что обидел тебя. Тод слушает, неотрывно наблюдая за ним, и его лицо по обыкновению безмятежно-бесстрастно, лишь в воздухе едва уловимо мерцает след от его улыбки. Вампир вновь не может понять, принято ли его извинение, или Смерти в сущности всё равно, какие чувства он испытывает. Чужая ладонь, опустившаяся на руку чуть ниже плеча едва не заставляет отшатнуться - так внезапно её прикосновение, пусть и едва ощутимое через перчатку камзол и плащ. - Что же Вы, граф… - Тод придвигается ближе, и его нечеловеческая улыбка яснее отражается в полузакрытых глазах. - Вы подарили мне столько поцелуев - позвольте же ответить хоть одним. Кролок немеет, замирая на месте. Поцелуй самого Смерти?.. Последнее из всего, чем он может одарить. Что ж… может быть, это вправду будет лучшим решением. И вампир хочет лишь одного - чтобы тот единственный, кто может это сделать, отпустил ему всего один - последний - совершённый грех. - Прости меня… - вновь тихо-тихо повторяет граф. - Прощаю, - шепчет в его губы дер Тод. Его дыхание холодно, но не превращается в иней, даже ложась на кожу. - При… ...смотри за Гербертом, если сможешь… Кролок не успевает окончить фразу - её пресекает нежный ласковый поцелуй. Он остаётся таким ещё пару мгновений, а затем становится глубже, наполняется жадностью, страстью, и руки, скользнувшие по плечам и за плечи, уверенно требовательно влекут его ближе. Поцелуй Смерти сладок. И обжигающ, как полуденное солнце, но приносит с собой не боль, а наслаждение. Граф позволяет себе окунуться в него с головой и ответить, плотнее прижимаясь своими губами к внезапно податливым и мягким чужим. Если это - его конец, то он не страшен. Тод отрывается от вампира не скоро. И смеётся, глядя в ошеломлённое лицо Кролока, осознающего, что вокруг него по-прежнему всё тот же склеп: - Полноте, граф. Мой поцелуй бывает последним лишь для тех, чьи жизни в моей власти. Твою же у меня украли в то мгновение, когда ты шагнул за грань.