Живой

Эта ночь на узкой кровати рядом с Лизой в больничной палате терапевтического отделения, казалось, никогда не кончится. Девочка спала беспокойно, как и тогда, в доме у Нины. Она постоянно вздрагивала и ворочалась во сне. Глеб боялся, что девочка упадёт с кровати, и не отпускал руки, удерживая её от излишней возни. Измученный, он задремал лишь под утро. Этой ночью он много думал. Обнимал девочку и думал о том, что в его жизни за последнюю неделю произошли прямо-таки удивительно-невероятные сдвиги. Он был жив. Живой... И жизнь вдруг оказалась наполненной. И не пьянками — чем-то более значимым. Его по-прежнему качало и мутило, по-прежнему было трудно совершать осмысленные телодвижения, встраиваясь в жизненный регламент. Но он не бездельничал. Жить было трудно, но это всё-таки была жизнь. Настоящая жизнь, наполненная. Даже чувства к Лере не казались теперь такими уже мучительными. И он, кажется, немного успокоился. Лера… Глеб позволил себе ночью думать о ней. Он всегда думал о Лере как о девушке светлой, чистой души. Теперь, когда надежд не осталось, он непременно станет ей настоящим братом, защитником. Искупить хотя бы малую часть вины перед нею... У него получится. Должно получиться. Потом Глеб думал о том, какой всё-таки замечательный у него отец. Он вспоминал те почти счастливые моменты, когда отец начал признавать его. Это было сразу после ранения. Тогда Глеб поменял образ жизни, перестал шататься по барам, книжки вот взялся читать, и из их отношений с отцом мгновенно ушла нервозность. Это длилось недолго — до того дня, когда, узнав о причастности матери к гибели Лериных родителей, он бросился в омут с головою и, глуша душевную боль, на протяжении нескольких месяцев подряд литрами вливал в себя алкоголь, — чтобы забыться, чтобы уничтожить память о грехе матери. Чтобы уничтожить себя. Но разве не прав был отец, когда в один из недавних октябрьских дней, потеряв терпение, приехал в ночной клуб и без лишних церемоний забрал его, опустившегося вконец, домой? Разве не был отец прав, когда, погрузив его безжизненное, пропитанное алкоголем тело в ванну, поливал холодной водой? Разве не был отец прав, когда, пытаясь достучаться до помутневшего сыновнего сознания, кричал в машине, что Глеб ломает жизнь им всем — всем Лобовым? Отец был прав. И разве не благодаря отцу он сейчас дышит и живёт, и начал хотя бы немного себя уважать? Дениска… Не раз, прижавшись к упругой, как будто из железа, вздрагивающей девочке, Глеб вспоминал о нём. И каждый раз в груди теплело — родной... Самый близкий человек. Сегодня ночью душа его была преисполнена благодарности. Даже Катин образ, её, такой не близкой ему по духу, вызывал чувство благодарности — с ней он мог позволить себе смеяться. Просто смеяться — без обычных пошлостей и плоского юмора, от которого его самого уже давно тошнило. А хиляк Рыжов?.. И не случайно же возник на горизонте. Не случайно. Вот так — здрасьте, я из прошлого! Всё в этой жизни не случайно. Нет ни одной случайной встречи. Оттого и Рыжов появился, и вовремя-то как. Сам изменился и помог поверить, что можно-таки полностью перетряхнуть свою жизнь, радикально развернуть её течение — на все сто восемьдесят. И на деле показал, что жизнь для других — это путь любого нормального человека. И ещё Глеб вспоминал красивую Нину Старкову. Сейчас эти люди казались ему подарком судьбы. Глеб вдруг понял, что он счастлив уже от того, что все они были в его жизни. Не раз он начинал думать о матери. О маме.... Если бы всё это было неправдой… Если бы… Мысли о матери он гнал прочь. ......... — Ну как? — ранним утром Нина заглянула в палату, и Глеб тут же открыл глаза. — Сухие? — спросила она шёпотом. — Сухие, — кивнул с кровати Глеб и осторожно высвободил руку из-под головы девочки. От неподвижной позы рука затекла и онемела. Растирая руку, Глеб сел. — Скоро обход. Пойдём, кофе выпьем, — шёпотом позвала Нина. — Как отдохнули? — спросила она, когда вдвоём с заспанным Глебом они вышли в коридор. — Лучше некуда, — Глеб зевнул и, пытаясь избавиться от рези в воспалённых глазах, несколько раз часто моргнул. — Ночные бдения и пляски безнадёжно бодрят. — Нина Алексеевна, — сказал он уже в кабинете, наблюдая как Старкова накрывает на стол нехитрый холостяцкий завтрак, — не нравится мне всё это. Сколько ей? Лет пять-шесть? Какие памперсы? Вы неврологу показывали Лизу? С этим надо что-то делать. И этот беспокойный сон... Сплошные бдения. Может, седативное что-то назначите? — Глебушка, не суетись. Всё, что надо, я уже назначила, — Нина села напротив. — Давай бери, что видишь, — она пододвинула к Глебу кружку с чаем. — Всё, что сейчас происходит с девочкой, нормально, — вернулась Нина к разговору. — Так и должно быть. Девочка много пережила. Мы для неё чужие, непонятные. Да ты хотя бы представляешь, что она сейчас чувствует? — Что? — Не догадываешься? Страх!.. Да, страх, Глебушка, — поспешно добавила Нина в ответ на удивлённый взгляд Глеба. — Она нас не знает. Судя по всему, не понимает. Вполне возможно, она и молчит именно поэтому. Потому что боится нас. — Не уверен в этом, — вяло отмахнулся Глеб. — И всё-таки надо что-то делать с этим, — возвращаясь к ночным проблемам ребёнка, Глеб постучал пальцами по столу. Что делать, он не знал. Мыслей не было. Раскалывалась голова. Лицо горело. Казалось, он температурил. И потому после завтрака Глеб попросил у Нины «пилюлю от головы» и не глядя проглотил всунутую в его ладонь таблетку. Стало легче, и он повеселел. Сегодня он не имел права быть не в форме. .............. Воскресенье Глеб провёл с Ниной и Лизой. У Нины было внеочередное дежурство, которым она сама себя нагрузила, чтобы следить за девочкой. Они по очереди читали безучастной Лизе книги, разыгрывали сценки между медведем и куклой, пили чай. Они хлопотали вокруг неё, как заботливые родители, и скорее, как брат и сестра, которых родители оставили присматривать за малышом. Оба они, и средних лет Нина, и юный Глеб, не имели опыта в обращении с детьми. Они не умели быть заботливыми, потому что все эти годы жили исключительно для себя. Сейчас они учились отдавать. С разрешения Нины Глеб водил Лизу гулять. Девочку уже не нужно было носить на руках, но Глеб всё равно делал это, и, как ни странно, это было ему не в тягость, а очень даже приятно. Он чувствовал, что одинокой и преданной девочке нужно больше тепла, и был счастлив делиться своей силой, своей энергией. Своим сердцем. В какое-то мгновение Глебу показалось, что Лиза прижалась к нему. Оттаивает... Глеб улыбнулся. Несмотря на уговоры Старковой поехать отдохнуть, он остался ночевать в больнице. Гордеевы должны были привезти Дениса лишь в понедельник рано утром, поэтому Глеб не рвался домой.