Живой

А в понедельник утром по больнице поползли слухи о том, что стареющая Старкова связалась со студентом Лобовым и что она или отчаялась, или выслуживается перед главным. Слухи активно распространялись по отделениям. В ординаторскую абдоминальной хирургии эту новость принёс Семён Аркадич Степанюга. — А Старкова-то, молодец, не растерялась, закрутила с молодым Лобовым, — сказал он Гордееву. — Эх, вот баба! — Степанюга мечтательно закатил глаза к потолку. — А это тебе Старкова сама сказала, Сенечка? — язвительно отозвался Гордеев, оторвавшись от выписок. — Да нет, не сама. Но об этом говорит уже вся больница! — Семён Аркадич осуждающе покачал лысеющей головой. — Проходной двор! Устроили тут дом терпимости! Гордеев промолчал. Он вспомнил, как на прошлой неделе рано утром во двор больницы въехали две машины, Старковой и Лобова, и как Нина, едва поспевая, бежала за младшим Лобовым. Лобов нёс ребёнка. И кстати, откуда ребёнок? Гордеев озабоченно потёр подбородок и продолжил печатать. — Ай да Нинка, не растерялась! Ну что ж, когда годы поджимают, на любого польстишься, — продолжал между тем Степанюга. Казалось, Семён Аркадичу нравится смаковать это событие. — А ты, смею подозревать, Сенечка, сам не против, чтобы Старкова на тебя польстилась, — едко заметил Гордеев и вышел из ординаторской, хлопнув дверью. Он ревновал. Да, он ревновал! Оттого что чувствовал стыд за Старкову. Так опуститься! Гордеев ни за что не поверил бы в эти грязные сплетни, если бы не видел сам… ***** Новость о том, что Глеб связался со Старковой, принёс с ночного дежурства Фролов. Многие не верили. — Очередные сплетни, — томно проронила Вика, рассматривая себя в зеркало. — А люди у нас добрые-добрые. — Да ну! Глеб? Не может быть, — вторила ей Капустина, с задором расчёсывая хвосты длинных каштановых кос. — Почему не может быть? — с азартной весёлостью возразил Смертин. — Старкова женщина видная и ой как ничего! — Толя!!! Вика осуждающе толкнула Смертина в бок, многозначительно хмыкнув. — А ну бросьте! Хватит гадать! Только Хмелина в последнее время зналась с Лобовым. Она скажет! — Валя вышла из-за ширмы и теперь включилась в разговор. — Кать? — и студенты как по команде повернулись к Кате. Горделиво выпрямившись, Катя стояла с непроницаемым лицом. Она верила и не верила. Глеб, её Глеб! Что бы там между ними ни было, но она считала Глеба своим. Хотя да, всё, что она видела в последние дни, свидетельствовало о том, что между Старковой и Глебом существовала какая-то давняя связь, и притом довольно крепкая, запросто позволяющая совместную ночёвку под одной крышей. И скорее всего, не впервые. Глеб, Глеб... Он взрослый, взрослее их всех. И его связь со Старковой очень даже возможна. Но как он мог?! — Кать? Вопрошающие взгляды одногруппников раздражали. Что им надо? Подтверждение их грязных домыслов? «А вот вам!» — зло подумала Катя. — Да вы что? Серьёзно? Чушь! — она свысока оглядела товарищей, усмехнулась. — Их связывает только девочка, Лиза. Мы с Глебом её в парке нашли. Старкова устроила девочку у себя в отделении. Ты же сам мне, Коля, рассказывал про бесприютного Юсупова. Помнишь? — Катя повернулась к Фролову. — Как сердобольная Старкова его у себя в терапии всё холодное время года на несуществующих диагнозах держала. Ну это же Старкова! Она всех принимает, вот Глеб её и попросил, — пояснила она снисходительно. — И не выдумывайте. Это всё! — Всё? — отчего-то разочарованно спросила Маша. — Всё, — Катя посмотрела на Капустину так, словно та была неполноценной. — И именно поэтому Глеб ночует теперь в терапии, — насмешливо заметил Пинцет, усердно вынимая палец ноги из большого отверстия вечно дырявых носков. — Ага, а ещё под ручку с ней ходит, — добродушно добавил Фролов. — Медсёстры говорили, что прям сладкой парочкой всё воскресенье по отделению шастали. — Да, а уж у медсестёр-то, конечно, глаз намётан в этих делах, — критически заметила Виктория, прихорашиваясь перед зеркалом. — Разогнать этих бездельниц, раз есть время на сплетни. — У, какая строгая, — Толик приобнял невесту. — Зачем разгонять? Больнице утконосов не хватает. — Просто люди у нас завистливые, — презрительно проронила Катя и так же презрительно оглядела товарищей, — как и те, кто верит подобной грязи. — Правда, Аля? — Катя обняла за плечи стоящую рядом Альку. — Скажи им. Все посмотрели на безгласную Альку, которая вряд ли могла сказать что-то дельное. А она взяла и сказала: — Глеб... он... Он знает, что делает, и... — Погода! Это аморально! — возмущённо оборвала её Шостко. Раздались аплодисменты. Из-за ширмы показался Новиков. — Браво! Погодина наконец-то высказалась! И как умно! Хоть стой, хоть падай! — язвительно заметил Новиков и, расправляя на себе хирургический костюм, осуждающе посмотрел на Погодину. — Так за чем дело стало? Падай, Новиков, — защищая Альку, Катя заслонила её собой. — А мы сейчас возьмём и у самого Глеба и спросим! — подытожила староста. Но она не решилась прямо спросить Глеба о характере его отношений со Старковой, когда тот, заспанный и помятый, руки в карманы, насвистывая незамысловатую мелодию, вошёл в раздевалку. — Приветствую, — бросил он всем, ни на кого не глядя. — Алевтина, есть дело государственной важности и космического масштаба, — Глеб сорвал с крючка из шкафчика хирургический костюм и вышел в коридор. Алька побежала за ним. — Ну, что я говорил? — хихикнул Фролов. — Молчи! Сами видим. Заспанный, небритый, дома не ночевал, — тихо, как будто опасаясь, что Лобов услышит её, шикнула Валя. В раздевалке установилось напряжённое недоуменное молчание, выражающее, вероятно, общее согласие. .......... Глеб привёл Альку в палату к Лизе, надавал кучу инструкций и оставил дежурить до занятий у Гордеева. Сам он отправился к Нине, чтобы умыться и переодеться. Он причёсывал волосы перед узким настенным зеркалом, когда в кабинет по-хозяйски вошёл Гордеев. — Доброе утро, Нина… — рассчитывая на чай, Гордеев огляделся в поисках своей кружки. — Алексеевна, — добавил он, заметив Глеба в углу кабинета, и ухмыльнулся. Нина за столом разбирала бумаги. Она подняла голову — расцвела. — Саша… Доброе утро, Александр Николаич, — тут же поправилась она, вспомнив, что в кабинете находится посторонний. — Какими судьбами? Гордеев, что бывало нечасто, растерялся. Он пришёл сюда, движимый желанием вывести Нину на чистую воду, но втайне желал получить опровержение грязным слухам. Гордеев не ожидал увидеть тут Лобова — вот так, сразу. Значит, всё, что говорят, правда… Гордеев закипел. — Доктор Старкова, сделайте одолжение, потрудитесь объяснить, каким таким чудесным образом в столь ранний час у вас оказался мой студент? Гордеева понесло. — Кто, простите? — Нина удивлённо подняла красивые тонкие брови. Это явная игра в непонимание подливала масла в огонь. — Мой студент, Лобов Глеб Олегович, — с нажимом в голосе пояснил Гордеев. — А, Глеб Олегович, — Нина небрежно откинулась на спинку стула, — он жив и здоров. Вот он, перед вами, — Нина выразительно показала рукой на Глеба. — Я вижу! — рявкнул Гордеев. Он не знал, что сказать, но сказать что-то нужно было. — Доктор Старкова, — Гордеев прищурился, — вы не находите, что портите мою репутацию? — Гордеев говорил это и понимал — он нелеп. — Вашу? Да как я могу портить вашу репутацию? — искренне удивилась Нина. — А так! — Гордеев схватил с полки свою кружку. — Мой студент ночует в вашем кабинете! Я, с вашего позволения, отвечаю за моральный климат в студенческом коллективе! Вся больница гудит, — Гордеев кожей ощущал, как он смешон, и это ощущение усилилось, когда он услышал смех Лобова у себя за спиной. — С меня, в конце концов, Жукова спрашивает! — рявкнул он как последний аргумент. Глеб хохотал. Нина улыбалась. — Доктор Лобов, — Гордеев развернулся к Глебу, прицелился взглядом, — немедленно покиньте помещение. И запомните на будущее: я запрещаю вам слоняться по этажам и выходить за пределы хирургического стационара, — привычное самообладание уже вернулось к Гордееву. Скрестив руки на груди, он медленно наступал на Глеба. Глеб послал вопросительный взгляд Старковой, и та кивнула ему, сообщая, что справится сама. Глеб картинно поднял руки и попятился к двери. — Сдаюсь, сдаюсь, — смеясь, говорил он до тех пор, пока Гордеев не вытеснил его из кабинета, толкнув за порог. Оказавшись за дверью, Глеб присел у стены. Неужели это был грозный Гордеев? Светило, гений, кудесник?! Глеб снова расхохотался. Несколько минут спустя он приоткрыл дверь и заглянул в кабинет. Гордеев с обиженно-недоверчивым видом сидел в кресле, а Старкова, как в былые времена, где-то у него за спиной ворковала тихо и успокаивающе. — Сашка, миленький, ну как ты вообще мог такое подумать, — донеслось до Глеба. Дура... Неразборчивая дура... Глеб резко захлопнул дверь и, круто развернувшись, вышел из отделения на лестницу. ................ Когда Глеб вошёл в учебную комнату, первое, что выхватил его взгляд, были ЕЁ глаза. В них читался вопрос, обращённый к нему, Глебу. Подозревает, понял Глеб. Он остановился в дверях и, сунув руки в карманы, оглядел товарищей. Их напряжённые лица и установившаяся с его появлением тишина свидетельствовали о том, что товарищи недалеко ушли от Гордеева и подозревают его в связи со Старковой, и что эти подозрения подкрепляются активными обсуждениями за его спиной. Глеб усмехнулся. Ой как легко люди верят гадостям... А кстати, и ему верили, когда он распускал грязные слухи про Леру. Panem et circenses,*хлеба и зрелищ... Обывательщина. Примитивная, въевшаяся в души гнусная обывательщина... Ювенал глядел сквозь века. Сейчас его «роман» со Старковой был для товарищей таким зрелищем. И хлебом, питающим их ощущение себя праведными и непогрешимыми. Питающим довольство собой и возвышающим над развратной Старковой. И конечно, римскому плебсу было далеко до его товарищей... Глеб чувствовал брезгливость. Хотелось развернуться и уйти, но отступать было не в его правилах, и он, посвистывая, прошёл в задний ряд. — Освободи-ка, — Глеб взял Валю под руки, приподнял в воздух и поставил рядом с крайним в этом ряду стулом, у каталки. Сам он сел на этот стул. — Слышь, ты! — Пинцет грозно навис над Глебом. — А ну... — Слышу, Пинцет, слышу, — Глеб откинулся на спинку стула и, закинув руки за голову, закрыл глаза. Он никого не боялся. От раздражения чесались руки. Его расслабленность и равнодушная уверенность отрезвили Рудаковского, и тот молча отошёл. Пришла Алька и положила перед ним на каталку учебный блокнот. Он не открыл глаз, но знал — Алька. Кто ещё мог позаботиться о его бумагах-ручках? В кабинете царила напряжённая тишина, изредка прерываемая чьим-то покашливанием. Не хотелось открывать глаза. Лица сокурсников были ему сейчас неприятны. Леры это не касалось. Ей одной он всё расскажет, она поймёт. А они… Плевать, что они там думают. О себе он не беспокоился. Жгло за Нину, которая всё это время бескорыстно помогала ему и с которой у них за последние дни установились тёплые, почти дружеские отношения. Закрывшись от всех под маской безразличия, Глеб уже в сотый раз задавал себе вопрос, почему пошлость особенно сильно проявляет себя в вопросах отношения полов — сферы, где духовное и физиологическое рядом, но грань между ними почти невидима. И почему большинство принимает духовное за физиологическое. В последние дни он много думал. Занятия прошли спокойно. Тему «Некроз» Глеб старательно конспектировал. Раз столкнувшись с собственной врачебной некомпетентностью, он решил начать добросовестно учиться. Его самолюбие было задето тогда, в холодном лесу, рядом со стонущим стариком. Многие осуждают самолюбие, относя его к разряду пороков, но в случае с Глебом оно стало тем самым архимедовым рычагом, который сдвинул его с места и заставил уважительнее относиться к медицине как к профессии и ответственнее к себе как к носителю этой профессии. Гордеев был тих и немногословен. Сегодня он не предлагал дискуссий, а монотонно читал лекцию. Мыслями он был далеко. После занятий Лера не подошла к Глебу. Он догнал её в коридоре. — Как выходные? Как мой братишка? — Глеб пошёл рядом. — Выходные? Выходные прошли... интересно. Много пели, Куратов был неотразим, — грустно отчиталась Лера, прижимая к груди конспекты. Формальный ответ, отметил про себя Глеб. — Дениска о тебе всё время говорит, — добавила Лера, потому что Глеб не ответил. Глеб улыбнулся. Дениска… — Спасибо, Лера. Не сговариваясь, они свернули в пустынный коридор хозяйственного блока. Остановились. Нужно было успокоить Леру, которая теперь так верила ему. Он не мог, не имел права разочаровывать её, он слишком дорожил ею. Просит прощения не тот, кто виноват, а тот, кто дорожит отношениями, вспомнилось ему ремарковское. — Тоже думаешь, как все? — не поднимая головы, спросил Глеб. — А что мне думать? Ведь все говорят… — Лера тоже смотрела в пол. — Про тебя тоже говорили. Забыла?.. Лер, — не поднимая головы, Глеб взял её за руку, — это сплетни. Ты сама через это прошла тогда, когда я… — трудно было говорить о том дне, когда товарищи, с его, Лобова, подачи, подозревали Леру в связи с Гордеевым по расчёту, из-за допуска к операциям. — Веришь мне? — Верю, — Лера слегка сжала его пальцы. Ей хотелось верить, и она действительно верила. — Спасибо, — Глеб улыбнулся и наконец посмотрел Лере в глаза. Когда больничный телеграф разнёс новость о том, что её брат связался со Старковой, Лера заревновала. После того как Глеб вступился за неё, рискуя жизнью, Лера тут же записала его в самые близкие и родные люди. Круг её близких людей был крайне узок — Саша, Дениска и Глеб. Саша — муж, Дениска — брат, и Глеб — брат. Но Глеб, хотя Лера и называла его теперь родным братом, любил её не как сестру. Лера знала это и дорожила его любовью. Несмотря на то, что она вышла замуж за любимого Сашу, некогда недосягаемого взрослого Гордеева, и все беды, казалось, остались позади, любовь Глеба была нужна Лере как компенсация за годы одиночества в доме Лобовых. Сын осиротившей её Аллы, Глеб был Лериной собственностью, он принадлежал только ей, и она читала это в его глазах каждый раз, когда их взгляды встречались. Лера не могла не замечать, что Глеб избегает близкого общения, и поначалу это расстраивало её. Но, хорошо подумав, Лера решила, что таким деликатным образом Глеб скрывает свои чувства, не хочет обременять её и ставить в неловкое положение от того, что она ничего не могла дать взамен. Если бы он только знал… Если бы Глеб только знал, что его чувства окрыляют её и помогают преодолеть боль от бессилия жить рядом с убийцей своих родителей... ***** Глеб не удивился, когда в палате снова обнаружил Алевтину. Она что-то тихо рассказывала Лизе, присев перед ней на пол. Неподвижная девочка смотрела на Альку пустым бесцветным взглядом. Когда уже она начнёт реагировать на мир? Так ли уж права Старкова, что это стресс? Не слишком ли затянулся он? Постояв в дверях палаты, Глеб вспомнил, как вчера во время прогулки деревянное тело ребёнка едва ощутимо прижалось к нему. И это не была игра воображения, когда желаемое принимается за действительное... Это было, он помнит это ощущение. Лиза всё-таки реагирует на мир. — Привет, Лизавета, — Глеб шумно прошёлся по палате, склонился к девочке. При виде Глеба Алька вскочила с пола. — А мы подружились, — сказала она и неуверенно улыбнулась. — Хвалю, — Глеб устало сел на кровать, взял девочку на руки. — Я ненадолго, эстафету не принимаю.... Надеюсь на неиссякаемый источник твоего рвения. — Да, я побуду, побуду, — поспешно заверила Алька. За выходные, проведённые вместе, он окончательно преодолел барьер перед общением с этим странным ребёнком, и теперь не без удовольствия обнимал девочку и целовал в щёку. Девочка никак не откликалась на ласку. Смотрела в одну точку, вцепившись худенькой смуглой рукой в его халат. — Ничего, прорвёмся, — успокаивал её Глеб под жалостливые, украдкой, взгляды Погодиной. — Ты у нас тут и заговоришь, и забегаешь. Он чувствовал себя обязанным сделать что-нибудь для этого ребёнка, только не понимал, что он должен сделать. — Жди меня и я вернусь, — бросил он Альке через плечо и отправился к своему больному. Он недолго пробыл у подопечного Мосина, который уже настолько поправился, что совершенно не нуждался во внимании больничного персонала и теперь увлечённо смотрел футбол по телевизору, принесённому кем-то из пациентов. Подташнивало, и Глеб решил сходить в суши-бар, чтобы подкрепиться. Умиротворённый после общения с оживающей девочкой, он медленно брёл по коридору к раздевалке, чтобы переодеться и взять деньги. — …а тут зрелая женщина подвернулась. Не надо ни ухаживать, ни цветов дарить. Лобов, он же у нас такой прямой, а тут… Зачем себя напрягать, если пенсионерка на всё согласна? — донёсся до него голос Новикова. Пропитанный ядом, авторитетно изрыгающий гнусности голос... Холодея, он прошёл ещё несколько шагов. Как сквозь пелену слышались смех и смазанные реплики товарищей. Кровь ударила в виски. Не помня себя от бешенства, Глеб вошёл в раздевалку. Каждый шаг его тяжёлым молотком отдавал в голове. — Ты… — Глеб подошёл вплотную к Рудольфу и, не раздумывая, резко и коротко ударил его кулаком в живот. Смех оборвался, в раздевалке повисла испуганная тишина. Новиков согнулся от боли, ртом хватая воздух. — Лобов! — раздался за спиной голос Гордеева. Всё это время тот шёл по коридору за Глебом, по своим делам, и вот теперь стал свидетелем столкновения. — Немедленно покиньте помещение! Вон, я сказал! — Саша, это не Глеб! Он не виноват! — испуганная Лера схватила мужа за руку. — Это Новиков! Говорил скабрезные вещи о Глебе, и о Старковой, — быстро говорила Лера, гневно глядя в затылок согнутого Новикова. Гордеев всё понял — студенты опять сплетничали. Раньше они сплетничали о Лерке и о нём, теперь — о Лобове и Нинке. — Ясно, — Гордеев шумно втянул воздух. — Диагноз очевиден и не вызывает сомнений: вам нечем заняться, господа, и вы опять обсуждаете чужую жизнь, — едко сказал он, оглядывая студентов. — Поскольку страсть к сплетням не лечится хирургически, вам, доктор Новиков, — Гордеев склонился и заглянул Новикову в лицо, — равно как и остальным, я порекомендовал бы сделать обрезание языка. И запомните: сплетни — это пища неудачников. А неудачникам, — Гордеев оглядел студентов, — не место в медицине, — он бросил брезгливый взгляд на скорчившегося Новикова. — А вы, Лобов, на сегодня отстранены от практики, — повернулся Гордеев к Глебу. — Покиньте помещение! — грубо добавил он. — Да пожалуйста! — бросил Глеб и, отодвинув ногой упавшую из рук Новикова сумку, вышел в коридор. В порыве эмоций он налетел на старшую медсестру. — Тьфу ты, Глеб! Смотреть надо! Иди, тебя Олег Викторович вызывает, — Тертель развернулась и с неудовольствием наблюдала, как Глеб, не ответив ей, пошёл по коридору. — Ну началось, — усмехнулся Гордеев. — Все по больным! Живо! Я кому сказал! — приказал он притихшим студентам. — Шевелитесь, шевелитесь! Истории болезни завтра проверю, равно как и доклад по теме «Некроз». Кто проигнорирует, на зачёт пусть не рассчитывает. И, господа, вы меня достали! Гордеев ещё не забыл, как главный в праведной борьбе за честь Леры вызывал его на ковёр и, взывая к его, гордеевской, совести, заставлял отказаться от притязаний на лобовскую «почти-дочь». Сейчас главный начнёт так же выкручивать руки и наследнику, вынуждая того отказаться от позорной связи со Старковой. Гордеев снова усмехнулся. ***** В приёмной главного врача Глеб столкнулся с Ниной. Она выбежала из кабинета отца и, кажется, плакала. Глеб вопросительно повернул голову к секретарше. — Тут такое было, — в благоговейном ужасе прошептала Зоя. — Олег Викторович так кричал, — и Зоя, закрыв губы ладонью, закатила глаза в потолок. — Ясно, — кивнул Глеб и открыл дверь в отцовский кабинет. — Здравствуй, папа, — начал Глеб, плотно закрывая дверь. — А, явился! — загремел отец. — Ну-ка, объясни мне, сын, для начала, где ты ночуешь всё это время? Он только что отчитал Старкову и был ещё на взводе. Конечно же, они поругались. Отец требовал немедленного разрыва со Старковой, обвинял Глеба в том, что тот позорит его перед подчинёнными, грозил лишить карманных денег, и надо сказать, неплохих денег, требовал вернуться домой. Глеб даже не спорил. Он сидел молча, упёршись взглядом в бронзовую лошадь. Не хотелось обсуждать свои отношения с Ниной, не хотелось, чтобы кто-то копался в душе, не хотелось ни с кем делиться. Не хотелось и не было сил возражать. Он устал. В палате, несколькими этажами выше, жил растерянный немой ребёнок, а тут... Его губы брезгливо кривились. — Мне стыдно за тебя, пап, — он перебил, когда ему надоело слушать обвинения. — Ты такой же, как эти сплетники. — Нет, он ещё отца родного... стыдить будет! — задыхаясь от возмущения, Олег Викторович рванул ворот рубашки. — Да не в чем мне оправдываться, — устало ответил Глеб, сжимая несчастную бронзовую лошадь. — И я не буду оправдываться в том, чего нет. Нина Алексеевна помогает мне с ребёнком, и это всё. Всё! — Глеб начал закипать, но тут же одёрнул себя. — Перестань уже пачкать её имя, ты же мой отец. Ты должен верить мне. Мне, а не кому-то. — Должен! Ничего я тебе не должен! Вырастил на свою голову л-лоботряса, понимаешь ли! Слоняешься без дела, ночуешь не понятно где и-и-и не понятно с кем! Верить ему! Олег Викторович ещё долго кричал. — Девочку будем оформлять в приют! Чтобы у Старковой больше не было повода п-помогать тебе! — приговором прогремело для Глеба. Глеб вышел из кабинета, открыв ногой дверь. Дверь со всего маху стукнулась о стену и, оставив глубокую отметину в этой самой стене, с грохотом захлопнулась, заставив Зою вздрогнуть и в ужасе закрыть рот рукой. В попытке успокоиться он выкурил несколько сигарет на крыльце больницы. Охватывало бешенство от бессилия закрыть всем рты. Он не мог защитить Нину от злых разговоров и косых взглядов, а между тем это он, Лобов, втянул её в свои дела. Он подвёл её, пусть и ненамеренно, но подвёл, как когда-то подводил Леру. Он сам распускал когда-то о Лерке грязные слухи. Каково ей было тогда? Ну что ж, Лобов, всё в этом мире наказуемо: теперь страдаешь ты, пусть и не за себя, но всё же за дорогого тебе человека. За всё надо платить, говорил он себе. Глеб поднялся в терапию и вошёл в кабинет Старковой. Нина стояла у окна, и по её позе Глеб понял, что она тихо плакала, давясь слезами. Нина не повернулась. Она знала, что это Глеб. За несколько дней их общения она уже запомнила, что он всегда резко открывал дверь и шумно заходил, не стучась. Самоуверенный мальчишка. — Нина, — тёплые руки обхватили Нину на плечи, — не плачьте. Вы ни в чём не виноваты, — Глеб пытался утешить Нину. — Мне стыдно за отца. Простите его. Он и со мной так. Но поверьте, он не думает о вас плохо, он хороший человек. В кабинет постучали. В проёме двери мелькнул Алькин силуэт. Мелькнул и испуганно скрылся. Отлично! Теперь растрясёт всем, что Старкова и Лобов обнимались. Ну ничего, он потом с ней разберётся. — Вам надо отдохнуть. Вы ведь опять взяли дежурство? Вам нужно поехать домой и выспаться. Поверьте, вся эта грязь... Приличные люди не поверят, Нина, — Глеб говорил тихо, но убедительно. — Твой отец считает, что я совратила тебя, — горестно ответила Нина и отодвинулась от Глеба. — Пойдёмте, присядьте, — Глеб усадил Нину на диван. — Вы ни в чём не виноваты, — наставительно сказал он. — Сейчас вы отработаете, потом поедете домой и отдохнёте. Отдайте ночное дежурство. И распорядитесь, чтобы меня выпустили погулять с Лизой. Договорились? — Договорились, — Нина скупо улыбнулась. Этот мальчишка умел убеждать. Если бы на его месте был Саша… Нина вздохнула. Она открывала в молодом Лобове всё новые и новые качества, и притом хорошие качества, и он нравился ей всё больше. Нина удивлялась этому, но рядом с Глебом она чувствовала себя защищённой. Несмотря на юный возраст, он был сильнее её. Это был молодой мужчина, и он не бежал от проблем. И не бросал её, как Саша. И всё равно, что он молод. Возраст — это всего лишь цифра, рассуждала Нина, и эта цифра не определяет ни ум человека, ни его взгляды на жизнь. Возраст — это не годы. Это то, что ты делаешь и чувствуешь. И это неправда, что люди взрослеют постепенно, год от года — люди взрослеют мгновенно. Или не взрослеют никогда. Нина не знала, какие потрясения произошли в жизни младшего Лобова, но предполагала, что его неожиданное взросление как-то связано с замужеством Леры. ***** — Уже сбегала и доложила общественности, как Лобов нежно обнимал Старкову? — Глеб угрожающе навис над Алькой. Алька молча попятилась к кровати Лизы. — Смотри у меня, — Глеб погрозил ей пальцем. Алька хотела что-то сказать и даже сделала холостое движение губами, но передумала. — Что? — нетерпеливо спросил Глеб. — Что? Говори! — повторил он, потому что Алька не отвечала. — Скоро они перестанут болтать, они не со зла... — Алька то ли утешала его, то ли заискивала. Глеб не понял. — Да плевать, — усмехнулся Глеб. — Побудешь ещё здесь? — Конечно. Можно я только сбегаю в хирургию? — Алька бросила короткий вопросительный взгляд на Глеба и тут же уставилась на свои пальцы, изощрённо выкручивающие друг друга. — А то Александр Николаевич хватится меня и отругает. — Иди, иди, — Глеб улыбнулся детским оборотам речи Погодиной и покровительственно похлопал её по плечу. Малахольная... Спрашивает у него разрешения... Глеб усмехнулся и повернулся к девочке. — Ну что, Лизавета, будем смотреть на машины? — он взял её на руки и поднёс к окну. — Руки надо класть вот так, — он положил руки девочки себе на шею. — А то упадёшь. Ему казалось теперь, что Лиза понимает его. Несколько раз он явственно ощущал, как девочка прижимается к нему и как при этом становится податливее и теплеет деревянное её тело. Это были едва уловимые движения, но они были. И главное, новое, удивительное — Глеб уже скучал по странной девочке, как скучал по Денису. Он пробыл в палате до возвращения Альки из хирургии. — Что там сегодня было? — спросил он. — Перевязки, — коротко ответила Алька. Глеб вздохнул. Впервые ему захотелось научиться перевязывать. Он надеялся, что Рыжов ещё раз возьмёт его на поисково-спасательную операцию. В палату заглянула Нина. — Звонил твой отец, спрашивал, как идёт лечение, — сказала она устало. — Предупредил, что будет сообщать в опеку, чтобы девочку... Лизу, — Нина тут же поправилась, — забрали в приют. — Он всё-таки это сделал, — помрачнел Глеб. — Нина Алексеевна, что можно предпринять? — Я могу попробовать помочь, — подала голос Алька, всё это время возившаяся с Лизой. Глеб и Нина повернулись к Альке. — Ну... попробую, — Алька смутилась под их недоверчивыми взглядами, устремлёнными на неё. — Есть в городе один хороший детский дом, семейного типа. И очень хороший, — тихо подчеркнула Алька. — У меня там знакомая работает. Это очень хорошая знакомая, она мне как родная. Это очень хороший дом, там мало детишек, и к ним относятся как к родным. Столько слов от молчаливой сокурсницы Глеб не слышал за все годы, что знал её, и, возможно, оттого он сразу поверил Альке. Алька говорила так убедительно, что и Нина, и Глеб ухватились за её слова, как за спасительную соломинку. Может быть, Алькины слова казались им убедительными лишь потому, что они вообще ничего не знали о сиротской жизни и слова «приют» и «детский дом» пугали их неизвестностью. Может быть... В любом случае, Алька кое-что знала, и у неё был там свой человек. Можно сказать, «блат»... Алька рассказала, что детский дом, в котором к детям «относятся как к родным», называется «Тёплый домик», и слово «тёплый» сразу понравилось Глебу, что в нём всего сорок с небольшим детей, что живут там дети «семьями», что старшие ухаживают за младшими и что в «Домике» «очень добрые» воспитатели. — Я там часто бываю, — сказала Алька. — К знакомой хожу. Я там всё знаю и вижу такое отношение, которого в других детских домах нет. — А навещать разрешают? Или взять погулять? — спросила Нина. — Конечно, — уверенно ответила Алька. — Многие дети вообще уходят на выходные в гостевые семьи. Только нужно оформить разрешение брать на выходные. Нужна зарплата, жильё и справка об отсутствии судимости, — перечислила Алька, загибая пальцы. — И всё. Нина и Глеб переглянулись. — Значит, вы, Нина Алексеевна, можете оформить разрешение брать девочку в гости, — не спрашивая Нининого согласия, Глеб уже планировал. — У вас есть для этого всё. Вы будете брать её в гости, а я заниматься Лизой. Так протянем время, а потом и я уже работать буду. И заберу её, — закончил Глеб. Он произнёс это впервые — то, что он заберёт Лизу. Он ни дня, ни минуты не думал об этом, но вот сейчас вырвалось как само собой разумеющееся. Незаметно для себя он принял это решение. — Глебушка... Огорошенный столь радикальными мерами со стороны отца, он не заметил изумлённого взгляда Нины и восторженного — сокурсницы. — А ведь Лизу могут отдать на усыновление другим, — забеспокоился Глеб. — Теоретически — да, но практически — не скоро. Ее мать пропала, поэтому будут проводить расследование, определяться со статусом ребёнка — сирота или нет. Это займёт не меньше полугода, — поспешно заверить Алька. Ей не хотелось разочаровывать Глеба. Алька ещё долго рассказывала про детские дома. Наконец, договорились, что Алька отведёт Глеба к заведующей «Тёплым домиком». Теперь, когда первые эмоции отступили, не верилось, что там всё так замечательно, как представила наивная Алька. Несмотря на то что именно отец угрожал определением Лизы в приют, Глеб всё-таки решил, нажимая на отцовскую совесть, обратиться к нему с просьбой поднять связи и устроить Лизу в «Тёплый домик». Больше Глебу не к кому было обратиться. Ещё могла помочь мать с её многочисленными связями, но он не общался с матерью. ***** — Дениска, привет, как ты? — Глеб звонил с улицы. — Глебчик, — обрадовался Денис. — Если не занят, давай подъезжай в парк. Я тут с Лизой. И портки мои какие-нибудь захвати поприличнее, — Глеб осмотрел на себе рваные брюки, в которых он ходил с субботы. Впрочем, основное время он проводил в больнице в хирургическом костюме, и штаны без надобности лежали в больничном шкафчике. — С кем ты, я не понял? — встревожился Денис. — С Лизой! Сам же её так назвал! — засмеялся Глеб. — Ааа, с малявкой, — облегчённо выдохнул мальчик. — Сейчас буду, — обрадованный приглашением старшего брата, Денис бросил компьютерную игру. Они гуляли в парке и разговаривали — Глеб с Лизой на руках и Дениска. Говорили о разном, перескакивая с одной темы на другую. Денис рассказывал о скучной поездке на дачу «старичков Куратовых», о новой компьютерной игре, которую Глебу нужно обязательно «заценить», о тяготах учёбы, о шутках над учителями, особенно над «русичкой». Было хорошо так вот неспешно бродить по узким петлистым дорожкам парка и вдыхать запах прелой листвы, предаваясь беззаботному обсуждению невинных вещей. — Кстати, что тебе за сочинение по Саврасову? — вспомнил Глеб. — Ааа… — мальчик замялся. — Что, совсем плохо? — сочувственно спросил Глеб. — Понимаешь... Ошибок много... Короче, пять-три. Твоя пятёрка, моя тройка, — стесняясь, что подвёл брата, со вздохом признался Денис. — А ты молодец, ничего так, — похвалил мальчик Глеба. — Может, в писатели тебе податься, как думаешь? — Ошибаешься, брат, не моя это пятёрка, не заслуженно хвалишь меня, — загадочно улыбаясь, возразил Глеб. — То есть как это? Ты что, не сам писал? В инете скачал, что ли? — расстроился Денис. Мальчишке хотелось, чтобы это сочинение, которое ему самому никогда так не написать, непременно написал Глеб. — Ты сейчас упадёшь на месте, когда узнаешь, кто писал сочинение, — засмеялся Глеб. — И кто же? Не томи! — в нетерпении Дениска толкнул Глеба в бок. — Лера, — его голос предательски дрогнул. — Лера? — Денис присвистнул. — Лерка, сестричка! Нифигасе! — отпустил он радостное в пространство. — Именно! — Глеб щёлкнул мальчика по носу. ........... Нина последовала совету Глеба и без каких бы то ни было угрызений совести вручила своё внеочередное дежурство коллеге, час назад вернувшемуся из отпуска, с морей, после чего она уехала домой. Уставшая от перешёптываний за спиной и напрасных обвинений, она планировала как следует отдохнуть, но мыслями постоянно возвращалась к событиям дня. К Глебу и Лизе. Она налила себе кофе и открыла лучший шоколад, подаренный кем-то из благодарных пациентов и припрятанный ею на «всякий случай», но так и не притронулась к столь любимому ею лакомству, которое уже не ела целую вечность, потому что берегла фигуру. Вместо того чтобы наслаждаться кофейно-шоколадным вкусом, у телевизора, на мягком диване, она ходила из угла в угол и волновалась, с кем сейчас девочка и хорошо ли за ней присматривают. Она знала, что Глеб собирался гулять с Лизой, и даже отдала распоряжение дежурной сестре выпустить их из отделения. Она знала, что Глеб прекрасно ладит с девочкой. Но сейчас Нина волновалась. Не то что бы Нина не доверяла Глебу, но всё же ей было неспокойно. За последние дни Нина, и в первую очередь благодаря присутствию Глеба, освоилась в роли старшей сестры — сестры для Лизы. Она научилась обнимать её, безбоязненно брать на руки, разговаривать и в шутку теребить, пытаясь расшевелить. Нина вдруг открыла для себя, что заниматься ребёнком — это необременительно и, мало того, — приятно. За годы одиночества в её душе накопилось столько нерастраченной любви, нежности и жертвенности, что сейчас, при первой же возможности, они с силой выплеснулись наружу. И именно в эту минуту огромная потребность отдавать любовь не давала Нине заниматься собой. Мыслями Нина была с Лизой. Она волновалась, останется ли Глеб после прогулки ночевать в палате у Лизы, а если нет, то как девочка проведёт ночь одна. Не выдержав, Нина позвонила Глебу. — Лобов! — смеясь и одновременно с кем-то переговариваясь, ответил он. — Алло, вы где? — не здороваясь, спросила Нина. — Ты с Лизой? — С Лизой, а кем же ещё? Но мы замёрзли и возвращаемся обратно, — ответил Глеб. — Приезжайте ко мне. Я оставлю Лизу у себя до утра, — мгновенно решила Нина. И всё равно… Пусть говорят… Пусть! Ей, Нине, не привыкать быть объектом сплетен, решила Старкова. ...Напившись чаю в уютной Нининой кухне, наговорившись вдоволь и насмеявшись, Глеб и Денис поехали домой. — Справитесь? — спросил перед уходом Глеб. — Справлюсь, не беспокойся, — уверенно ответила Нина. — Спасибо, Нина Алексеевна, — Глеб передал Нине ребёнка. — Пока, солнышко, — он коснулся губами холодной упругой Лизиной щеки. Нина молча смотрела, как за братьями Лобовыми закрылась входная дверь. Спасибо? За что спасибо? Это она должна сказать спасибо. За то, что ворвался в тихую, размеренную жизнь, за то — что навязал больного ребёнка, за то — что теперь невозможно жить без этого ребёнка, за то — что впервые не думаешь постоянно, ежеминутно, о Сашке. За то — что теперь не холодно. За то — что теперь есть семья. Прижимая девочку к себе, Нина улыбалась. ***** В родительский дом они попали отработанным способом: Денис вошёл через дверь, а Глеб — через окно комнаты брата. Они недолго пошептались в комнате Дениса. Оба устали. — Что это у тебя? — Глеб нащупал под подушкой что-то большое и твёрдое. — Книга? — он достал книгу. — Братец, да ты энциклопедии почитываешь, — шёпотом подшутил над братом Глеб. — Да так, почитываю от нечего делать, — Дениска скромно опустил глаза. — Ну-ка, что за фолиант? Опять про компьютерные игры? — Глеб в полутьме силился разглядеть название книги. — «Нейрохирургия»! — громким шёпотом воскликнул он. — Где взял? — спросил он, хотя знал — Лерина книга. — Да я это... у Лерки на столе нашёл. Ей теперь не нужно, — оправдывался Денис. — Что, твоя сестра передумала осчастливить нейрохирургическое сообщество своей скромной персоной? — прошептал Глеб. — Похоже... Она ведь в медицинский из-за меня пошла, вылечить хотела. А теперь — зачем? Теперь я здоровый, — тихо и серьёзно ответил мальчик. — Ну, а тебе-то к чему учебник? — спросил Глеб. — Так это... нейрохирургом стану, из благодарности. Если бы не Александр Николаевич, так бы и мучился всю жизнь, — объяснил Денис. — Так что же получается, не будет компьютерного гения?! — изумился Глеб. — Не будет, — с показной скромностью вздохнул мальчик. — Будет нейрохирург Денис Петрович Чехов, спасатель детей, — Дениска ещё раз показательно вздохнул. Глеб молчал. Денис, конечно, заигрался и это перебор, но всё же... Его младший брат, похоже, совсем не такой неразумный, каким он его представлял. Вот, даже сумел оценить гениальную работу Гордеева, потому что выстрадал своё здоровье. «Из благодарности», — повторил про себя Глеб. Вот, значит, как. Можно и из благодарности стать врачом, из благодарности за своё здоровье спасать людей. Из благодарности… Или — чтобы искупить вину… — Читал? — Глеб кивнул в сторону книги. — Читал малёха, — Денис провёл шершавой ладонью по увесистому учебнику. — Понял что-нибудь? — Глеб с едва заметной улыбкой смотрел на мальчика. — Пока нет, — чистосердечно признался Денис. — Ну вот что, брат, дай-ка мне, я почитаю, пока ты поумнеешь немного, — Глеб отобрал у мальчика книгу. Пробравшись в свою комнату, он лёг, не раздеваясь. С непроходящей горечью он чувствовал себя чужим в родных стенах. Он ложился спать одетым, как будто был готов в любую минуту бежать отсюда. У Глеба Лобова дом был, и одновременно его не было. Лежа на кровати, он вспоминал Нину и Лизу, представлял, как они укладываются спать, как хлопочет Нина над безучастной черноволосой девочкой. Хотелось к ним. Он вспомнил про Катю. Проверил телефон — ни одного звонка. Поверила слухам… Катя, Катя… «Солнце моё, встретимся утром?» Хотелось понять, почему она так легко предала его. Катя не ответила. «Спокойной ночи, сестричка». Он ждал ответа, и ответ пришёл моментально: «Я с тобой» — «Спасибо, родная». В виртуальном пространстве легче быть искренним. «Я с тобой» звучало и пело. Переживания закончившегося дня — грязная болтовня товарищей, обида за Нину и драка — разом отошли на второй план, стали неважными, блеклыми. Бессмысленными. «Я с тобой»! «Я с тобой»! Я с тобой… Глеб уснул счастливый, с «Нейрохирургией» под подушкой. ***** А Лера не могла уснуть. Сегодня, как и несколько ночей до этой, она находилась в квартире одна. Саша работал на два отделения. Лера думала о Глебе. Вспоминала дни, проведённые под одной крышей, задавала себе сотню вопросов и ни на один не находила ответа. Почему раньше они не могли по-человечески общаться? Почему она презирала Глеба? Почему она не видела, какой он человек? Почему Глеб так тщательно скрывал в себе всё хорошее, доброе, благородное и почему раскрылся именно сейчас, когда она замужем? Лера вспоминала, как Глеб возил её к дому Саши, как поддерживал и старался отвлечь от переживаний… Это было, когда Саша решил уехать в Москву с женой. Это было и потом, когда Сашка неожиданно исчез, не предупредив её, оставив один на один с братом в коме. Саша никогда не считался с её чувствами… Лера вспомнила тот вечер, когда Глеб, не раздумывая, бросился под нож, защищая её от подонков. Где был Саша? Почему Глеб, а не Саша? Почему Саша отключил в тот вечер телефон? Почему не встретил её поздним тёмным вечером с автобуса? Почему он спокойно сидел на даче друга Куратова, когда её мучили эти подонки? Почему он не почувствовал её страха, её отчаяния? Лера в сотый раз задавала себе эти вопросы. Медовый месяц давно закончился…