Живой

Утром второго января они сидели в «Кофейном домике». Алька снова читала про Мартина. Глеб сам попросил ее об этом. Нужно было подумать. Обдумать все – потому что все изменилось. И можно было смотреть на ее губы, изредка встречаться взглядами и удивляться, почему она до сих пор смущается его. В задумчивости он поймал на себе короткий, украдкой, Алькин взгляд. Жалеет его, жалеет и не знает, что не надо жалеть. Теперь он счастлив, даже от того – что просто рядом с ней. Амбиций значительно убавилось. И хотя он все еще жаждал обладать ею, но более теперь желал принадлежать ей. Быть рядом, дарить, отдавать… Жить. А жизнь - это куда больше, чем вкалывать с утра до ночи, потом нализаться, да мотаться по свету. Может быть, он был неправ, защищая Гордеева? Может быть, вкалывать с утра до ночи – это еще не жизнь? А что тогда жизнь? Для чего она дана? Алька говорит – для любви. Для какой любви? К женщине, к родине, к людям? Или для всего сразу? Но какое же сердце надо иметь, чтобы совместить в себе эти любови? Кажется, он запутался окончательно. Он знал - в жизни есть добро и зло, но даже не подозревал, что жизни может быть присуща чистота. Целомудрие… Аля… И это огромное счастье, что он встретился с чистой душой. Бог знал, чего ему не хватало, и в нужное время, когда он, наконец, смог разглядеть и оценить, Он привел ее в его жизнь. В нужное время… И если это так, то не стоит даже и задаваться вопросом, почему Лера его не полюбила тогда, когда он до агонии отстаивал свои чувства к ней. Всему свое время… - Глеб, - Алька перестала читать. – Я слышала, как ты… Тебе опять снилось? - Да. Мешал? – вырванный из своих размышлений, он не сразу понял вопрос. - Нет, что ты… Ты знаешь, мне так хотелось как-то помочь тебе, пожалеть тебя, обнять как маленького. Это так странно, ты такой сильный, такой серьезный… так страдаешь, - она снова смутилась. - Что ж не пожалела? – он улыбнулся. - Пожалела. Я молилась за тебя. Об этом не принято говорить, но хочу, чтоб ты это знал… Что ты не один. Понимаешь? - Аль, я… спасибо. Когда я начну за тебя молиться? - щемило. От ее признаний, от ее заботы и почти уже любви. Хотелось курить, и он снова забросил в рот мятный леденец. - За меня? Не надо. У меня все есть. - Почему ты думаешь, что у тебя все есть? У тебя многого нет. - Чего же, Глеб? – она ласково улыбнулась ему. Семьи у тебя нет. Родителей, мужа, детей… тепла. Тебя же никто не обнимает… - Семьи, например. Ты могла бы жить у нас. Мама не будет против. Она у меня знаешь, какая? - Какая? – Алька вспомнила недоверчиво-оценивающий тяжелый взгляд Аллы Евгеньевны. - Самая лучшая. Она всегда понимала меня. Только она одна. Она с радостью примет тебя. Ты прости, но я сказал, что ты сирота. Алька опустила голову – теперь понятно, почему Алла Евгеньевна смотрела так оценивающе. Гены… Все думают про гены. И про воспитание. И в чем-то они правы. Алька вздохнула. - Аль, я хочу, чтобы ты жила у нас. Тебе не место в общаге. - Глебушка, - она посмотрела на него с такой пронзительно-ласковой грустью, что щемило еще сильнее, - все это так сказочно, и ты у меня такой хороший, и добрый. Но… не надо, – Алька опустила голову, и начала складывать из салфетки какую-то фигуру. Глеб подсел к ней. Он поклялся не прикасаться к ней, раз она этого не хочет, но ее нельзя было не жалеть, нельзя было не обнимать, нельзя было оставаться рядом с ней равнодушным. И никакие доводы морали не могли его удержать. - Алька, - он обнял ее за плечи, - обещай, что подумаешь. Я хочу, чтобы ты жила в безопасности. Ты беззащитная, всего боишься. Я же вижу. Она ничего не ответила, но вздохнула и прижалась к нему. Сама прижалась – тепла искала. И как бы она себя ни убеждала, что у нее все есть, у нее ничего нет из простого, человеческого. У нее есть Бог, и вера Ему дает ей защиту почти от всех жизненных невзгод, но простого, человеческого, - у нее нет. Господи, отдай… - Не грусти, у тебя все будет, - склонился к ней Глеб. Уже сидя вместе с Алькой в пустынном общежитии с учебником в руках, Глеб вдруг заскучал по работе. Дежурство будет только завтра, а операции закончились вместе с практикой. Было тоскливо сидеть, уставившись в учебник. В этом не было жизни, хотя и без знаний – никуда. Пришлось ехать в гости к Светлане. Та пригласила Альку, они договорились о встрече заранее. Глеб не мог отпустить Альку одну в дом, где был Смертин. Ревновал. Они сидели вчетвером за столом, накрытым празднично, - Алька, Глеб, Светлана и Смертин. Между ними царило некоторое напряжение. Потом уже, когда Толик выпил пару бокалов вина, разговор пошел живее. Глеб отсел на диван, и, находясь теперь позади этой компании, наблюдал за товарищем. Смертин тихо бесился, и оттого много пил. Кажется, Светлана настолько раздражала его, что он не мог сдержаться, чтобы не уколоть ее, а если и молчал, то брезгливое выражение его лица было даже красноречивее словесных уколов. Глядя на эту картину, Глеб уже усомнился в правильности своих убеждений. Неужели наличие у ребенка полной семьи должно достигаться такой жертвой? Ему не было жаль Смертина, но вскипало раздражение на Светлану, которая все видела. Видела и делала вид, что – не видит. После каждой фразы Толика, брошенной камнем в нее, Светлана скользила настороженным взглядом по нему, Глебу, и Альке, пытаясь понять, заметили ли они поведение Толика. В эти моменты Глеб опускал голову, делая вид, что разглядывает свои пальцы. Надо попросить Ковалец отрезать все, что можно отрезать, подумал он, в очередной раз разглядывая свои ладони. Несколько рубцов были настолько неприятны взгляду, что Глеб, удивившись, как это он раньше этого не замечал, решил заняться этим завтра же. - Толян, хватит налегать на спиртное. Нажраться решил? День еще. Они сидели теперь уже вместе на диване, в глубине комнаты, в стороне от девушек, занимающихся Ангелиной. - Правильно говоришь, день еще. Лучше бы уж практика была, - с горечью ответил Толик. - Из-за нее? – Глеб кивнул в сторону Светланы, поймав ее виноватый взгляд. Светлана следила за Толиком. Кажется, она поняла, что они разговаривали про нее, и вся как будто сжалась и отошла в другую сторону. Теперь ее не было видно из-за Альки. - Из-за нее, - в голосе Толика сквозило раздражение. - Сопьешься ведь, - сказал Глеб и взял из рук Смертина бокал с вином. - Дай! – Толик вырвал бокал из рук Глеба. – Я без спиртного не могу. Вот мне все это где. Вот, - он схватил себя за шею, с силой сдавив ее. Отпустил, и на шее его остались красные пятна от рук. - Заливаешь глаза, значит. Понимаю, - Глеб вздохнул. Сейчас он жалел, что уговаривал Смертина вернуться к Светлане. – Хочешь вариант? Чтоб поменьше видеть ее. - Валяй, - Толик откинулся на спинку дивана. - Выходи на «Скорую». Ночи - твои. Будешь вместо Светки обниматься с алкашами, если тебя, конечно, испражнения привлекают больше женского тела. - Да пошел ты, Глеб, со своими шуточками, - Смертин тяжело сглотнул. – Мне кажется, что если я не выпью, то убью ее. Так она меня бесит порой со своими ухаживаниями. - Ну уходи тогда, если так. - Да в том-то и дело, что теперь не могу – из-за дочери не могу. Заложником себя чувствую. - Толян, - Глеб потянулся к вазе с виноградом и взял гроздь, антиоксиданты снижают никотиновую зависимость, - а ты никогда не думал, что ты дочку-то не любишь. - Нет, дочку люблю. - Нет, - Глеб усмехнулся, перебирая пальцами большие холодные ягоды, - любил бы дочь, любил бы и мать. - Это все теория, Глеб, - устало возразил Смертин. – А в жизни… все так непредсказуемо. Ну разве я знал про себя, что я такая скотина? Что я могу так беситься и желать ей сдохнуть? Ты только вслушайся, что я сейчас говорю. Похоже это на меня? - Нет, - Глеб отправил в рот несколько ягод. Встретился с внимательным взглядом Альки, кивнул ей. В ответ она радостно и широко улыбнулась, почти так же открыто, как улыбался Франсуа. Это было впервые. Мне, подумал Глеб. Моя… Господи, поверь мне. - Вот я тебе и говорю: уходи от нее, а то мало ли что. Вот так в бешенстве проломишь ей череп, только Гордееву работы прибавишь. - Нет, не вариант, - возразил Толик. – А вот со «Скорой» - толково. - Смотри, - Глеб выпрямился. Его мысль лихорадочно заработала. – Покатаешься сначала санитаром, денег мало, опыта много. Летом станешь медбратом или фельдшером, я, кстати, тоже собираюсь. А что? Четыре курса. Можешь закончить курсы массажистов. Еще один повод отсутствовать дома. Заодно и денег заработаешь, и с тетками пообщаешься. - Ты тоже массажистом собрался? - усмехнулся Толик. - Я? Боже упаси. Это я тебе, как вариант. А там гляди, время пройдет, привыкнешь к ней, - Глеб снова кивнул в сторону Светланы. – А вообще, чем тебе женщина не угодила? Приятная вроде. - Приятная, - проворчал Смертин. – Сам-то себе вон какую выбрал, - он кивнул в сторону девушек. – Молодую, длинноволосую. А мне – эту, значит? - Ну, допустим, не эту. Имя-то у нее все же есть. А про Альку… - Да все я понял давно еще про вас с Алькой, - Толик поморщился. – Не ври. Ты рожу свою совсем контролировать не умеешь. Смотришь на нее, - Толик снова кивнул, - и слюни текут. - Блин, Толян, я не знал, что ты такой примитивный. Но я тебя бить не буду, ты ж упоротый, - Глебу не хотелось ссориться. Может быть, будь они на улице, он навалял бы Смертину для приличия, но не здесь же. - Ладно, забудь, - Толик примирительно поднял бокал с вином и выпил, поморщившись. – Кислятина... Это я так, от ненависти к себе. Козел, сам знаю. Такую девушку потерял, - Смертин мечтательно посмотрел в потолок. – Такую девушку, - с пьяным умилением повторил он. - Ты бы сказала Светке, чтобы она перестала вокруг Смертина скакать. Смотреть тошно, как этот козел ее унижает. Ты заметила? - сказал Глеб, неаккуратно выезжая из двора и чертыхаясь про себя. - Заметила, - Алька тихо вздохнула. - Но она его любит и на все согласна. Света по-своему счастлива. А он… Он должен переболеть. - Понимающая ты моя… Всех-то ты понимаешь, жалеешь, - Глеб нервничал. - Да пока он переболеет, он ее всю переломает, а потом еще бросит, оставив психическим инвалидом. - Глеб, да ты что? – тихо ахнула Алька. – Да Толик не такой. - Все-то ты о людях хорошо думаешь, Аля. Мы сами себя порой не знаем. Вот Толян сейчас столько дерьма в себе открывает. Сам от себя в шоке. Зря я его толкал к ней. - У Толика все получится, - примирительно сказала Алька. – Толик добрый. - Добрый, - Глеб помолчал. - Только любит он другую. Напортачил, а все равно любит. И любовь так просто не вырвешь из сердца, - с горечью сказал Глеб, поймав на себе участливый взгляд Альки. Снова расстроился – Алька жалеет его. ….. Инна лежала с закрытыми глазами, когда Глеб вошел в палату. Приняв ее за спящую, он хотел уйти, но Инна открыла глаза. - Глеб, ты… - Привет, - он сел рядом на стуле. – Как состояние? - Стараюсь выжить, - сказала Инна. - Теперь вижу. Смотрю, ты бодрее стала, - Глеб взял ее за руку. - Спасибо, что пришел, - Инна смотрела на него влюбленным взглядом, и от этого Глебу было неуютно. Под впечатлением увиденного новогодней ночью он забыл о том, что было между ними, но сейчас, когда Инна ожила, он вдруг снова вспомнил те страшные секунды, когда он, преодолевая небольшое расстояние от машины до кустов, бежал на отчаянный, призывный крик Леры. Тогда казалось, что он не добежит никогда. Отвращение снова шевельнулось в душе, но усилием воли он подавил его – перед ним лежала беспомощная девушка, с ножевым. Ее порезали те самые ублюдки, которые хотели сделать это с Лерой. Инна заплатила за все сполна, и теперь ее жизнь продолжала оставаться под угрозой. - Расскажи мне лучше, за что тебя так. - Деньги, Глеб, - Инна отвела, наконец, взгляд. – Я им денег должна за тебя. Прости, что так вышло, но я правда не хотела, - Инна тяжело вздохнула. – Я им заплатила тогда … за нее, - Инна поморщилась, видя на лице Глеба брезгливость. Ей было тяжело говорить, но момент объяснений должен был произойти. – Твое появление там не предполагалось, но я же выпила тогда и проболталась. Хотела, чтобы ты страдал, как страдала я, - Инна еще ниже опустила голову. - Инн, ты покороче давай, без подробностей, - тихо сказал Глеб, чувствуя, что в любую минуту может сорваться до оскорбления. - Ну вот, а они на следующий день с меня денег стали требовать, за тебя. Говорили, что мы так не договаривались. Да если бы я знала, что так получится… Инна горько вздохнула. - Я их тогда послала, сказала, что в полицию пойду, если приставать будут. Они и отстали. А в новый год мне… от тебя передали в клубе. - Что передали? – быстро спросил Глеб. - Что ты ждешь за клубом, просишь выйти, поговорить. Я тогда обрадовалась, подумала, может, заскучал Глебчик, оценил, наконец. Ну и помчалась, как дура, за клуб. Думала, там ты, а там они. - Кто, Инна? - Не важно, Глеб. Я все равно не скажу. Они пригрозили, что если проболтаюсь, то Лерку твою найдут и дело свое закончат. Ясно? - Ясно, - Глеб занервничал. - Так что все молчать должны, - сказала Инна. - Дальше что? - А дальше они денег стали с меня требовать, немалых. На счетчик они меня поставили, оказывается, с того самого дня. Я, естественно, отказалась отдавать. Нет у меня таких денег, у меня родители не миллионеры. Да и за тебя… за тебя я лучше умру. Так и сказала им, что лучше сдохну, а денег им не отдам… Ну вот тут они и пырнули меня, чтоб сдохла, - она усмехнулась. - А я выжила, ты меня спас, - добавила Инна и с надеждой посмотрела на Глеба. Глеб сделал вид, что не слышал последних слов Инны. - Значит, они хотели, прикрыться бурной новогодней ночью. Там в клубе, наверное, как всегда, бардак творился, народ массово в градусном экстазе пребывал. Инна кивнула. - Все пьяные были, концов не найдешь. Свидетелей нет, - задумчиво сказал Глеб. – А меня сюда припутали, чтоб при расследовании на меня наводку сделать, чтобы меня посадили. Логично. Устранили бы всех одним разом. - А кто передавал тебе эту просьбу выйти? Ты помнишь его? - спросил Глеб. - Нет, впервые видела вообще. Левый кто-то. Да и я под градусом была. Праздник же все-таки. Они помолчали. - Следак приходил. Но я ему ничего не сказала. - Это правильно. Подлечишься, деньги им отдашь. - Ты че? За тебя? Да я лучше сдохну, - горячо возразила Инна. - Успеешь ты сдохнуть. Все мы когда-нибудь сдохнем, - с глухим раздражением перебил ее Глеб. – Слушай внимательно. Выйдешь, отдашь деньги, сколько скажут. Следак все равно ничего не нароет – ножа нет, свидетелей нет. Деньги отдашь, и… уехать тебе надо, Инна. Иначе прирежут. Ты же свидетель. - Так и скажи, что ты от меня избавиться хочешь, чтоб глаза тебе я не мозолила, а все из-за Лерки своей драгоценной, - обиделась Инна. - Рот закрой, - оборвал Глеб. - Прости, Глебчик, - спохватилась Инна. – Я сделаю, как ты скажешь. Только я много должна. - Деньги дам, - глухо сказал Глеб. Лерка снова была под угрозой. И Инна еще больше. Если она допустит сейчас ошибку и что-то пойдет не так, то первым пострадавшим в этой истории станет Лера. А Инна, она умом-то не блещет, может и отколоть номер. - Ты по клубам-то завязывай шастать. Замуж тебе пора, Инна, - он попытался сгладить свою недавнюю грубость. - Да за кого, Глебчик? – ее глаза увлажнились. – Вокруг одни козлы. Таких, как ты, и нет больше. В Москву надо ехать. - Вот и езжай. - А как же универ? Мне доучиться надо. - А ты кто у нас будешь? – Глеб вдруг подумал, что, встречаясь с Инной, ни разу не поинтересовался, где она учится. - Психолог. - А, психолог, - повторил он. – Я пойду, - он встал. - Тебя, наверное, завтра в палату переведут. Родители заходят? - Слава Богу, нет. Уехали они. В гости, к тетке моей, в Магнитогорск. - Надо же, у меня там тоже тетка живет. Одна на всех, что ли, тетка-то? – он попытался пошутить. Инна улыбнулась. - Вот за это и люблю тебя, Глебчик. Он сделал вид, что не расслышал. - Пока, - он наклонился и быстро чмокнул ее в лоб. – Выздоравливай. - Ты придешь еще, спаситель? – окликнула его Инна. - Куда ж я денусь-то? – Глеб обернулся. – Приду, конечно. Спи. Он ехал по городским улицам в тревоге. Над Лерой снова нависла угроза. Если Инна что-нибудь отмочит… А она может. Слишком много пьет она. Он набрал Леру. - Лера, как ты? – спросил с замиранием сердца. - Хорошо, - ответила она сухо. - Ты где сейчас? – он хотел услышать, что она дома, с Гордеевым. Впрочем, Гордеев сегодня дежурит, тут же вспомнил он. - Я в нашей квартире, - сказала Лера, и его сердце откликнулось тупой болью. «В нашей»… - Отвезти тебя к Гордееву? – он знал, что Лера будет недовольна. - Зачем? Я жду такси, - ответила она недовольно. - Все-таки... Париж? - Париж. - Отмени вызов. Я сам отвезу, - он рванул к ней. Бедная, глупая дурочка, родная. Куда ты едешь? Зачем? Они ехали в аэропорт. В салоне тихо играла музыка. Глеб включил радио, напряжение между ними было как в те недалекие времена войны. - Саша приходил, - совсем тихо сказала Лера. Отлегло. Приходил, значит. Приходил… - Ты не рад? - Почему же, рад, - Глеб улыбнулся вперед, на дорогу. - Ну, спрашивай тогда, - раздраженно сказала Лера, – братец, - добавила она с иронией. Глеб искоса посмотрел на нее. Сидит - красивая, обиженная. Не поняла она его вчера, видно. Не поняла. Алька, та поняла бы… Аля… Господи, доверь ее мне, не подведу. - Почему ты уезжаешь? - спросил он, и голос его дрогнул. - Я обещала подумать. Сашка обещал подумать. - О чем? - Я или он? - Сначала ты. - Возвращаться ли мне, - сказала Лера, с удовлетворением уловив едва заметный вздох «братца» - все еще любит. - А Гордеев? - Сашка обещал обдумать перспективу уйти из нашей хирургии. - И никто из вас не готов бросить все, разом… ради другого, - с горечью сказал Глеб. - Не начинай, Глеб! – Лера оборвала его. - Так! – Глеб затормозил на обочине. – Не нравится мне твое настроение, Лера. Ты улетаешь, разобидевшись на всех, но так нельзя. Ты давай, знаешь что... - Что? – Лера смотрела с вызовом. - Успокаивайся, - пытаясь унять свое раздражение, Глеб взял ее за руку. – А то ведь я не пущу тебя никуда. Беременная женщина с буйными гормонами сама себе враг. От его строгого взгляда Лера сразу обмякла и опустила глаза. - Ну все, не обижайся, - Глеб обнял ее. – Успокойся, - сказал он, с удовлетворением чувствуя, как Лера обхватила его руками и прижалась. – Все будет хорошо, только сохраняй спокойствие. - Обязательно буду, - всхлипнула Лера. - На вот, возьми, - он вытянул из кармана бумажник и достал деньги. Протянул, не считая, - мало ли что. Все-таки другая страна. Ты карту с собой взяла? - Взяла. Но не надо денег, Глеб. Ты мне уже давал, спасибо, - Лера отодвинула руку с деньгами. - Отказ не принимается. Тебе не надо, так хоть меня пожалей, - он засунул деньги в карман ее пальто. - Я ж волноваться буду. - За сестренку? – съязвила Лера. - За тебя, - серьезно и тихо ответил Глеб. Лера отвела взгляд. - Привезешь мне что-нибудь из Парижа? – Глеб завел машину и выехал на дорогу. - Привезу, - ответила притихшая Лера. – Чего желает твоя душа? – она попыталась улыбнуться. - Не знаю даже… Сходи в Латинский квартал. Может, на что-нибудь падет глаз, на книгу какую-нибудь. - Я думала, тебе бутылочку «Эльзаса» или «Бургундского», - улыбнулась Лера. - Можно. Папа был бы рад, - сказал Глеб, думая о матери. Он посадил ее на самолет и отправил короткое видео со взлетом самолета Гордееву. Гордеев неисправим, думал он. Мог бы хоть Куратова привлечь с машиной… Хотя… у Лерки такой характер, что вполне вероятно, что заартачилась. Кажется, только он один изучил ее за семь лет настолько, что уже не боялся ее гнева и упрямства. - Аленька, - он подъехал к родительскому дому. - Ты как? Учишь? - Учу, - ответила Алька. - Скучаю уже… Пауза… - И я … Глеб улыбнулся. - Не грусти, родная. Скоро буду, - он открыл дверь дома, и на него пахнуло пряным запахом корицы. Что-то ароматно-коричное пеклось в духовке. Мать и Франсуа стояли у плиты. Они удивительно спелись. - Глебушка! – мать опять была весела. Глеб, тиская Мурзика, радостно встретившего его в прихожей, выхватил взглядом фужер с вином. С немым укором обернулся на отца, с безразличным видом читающего газету в гостиной. - Мам, можно тебя на пару слов? - он взял мать под руку, кивнув Франсуа, деловито заглядывающему в духовку. - Что, Глебушка, - мать неохотно последовала за ним. - Мам, - Глеб провел ее в комнату Леры. – Сядь. - Что-то случилось, Глеб? – мать встревожилась. - Мам, все хорошо, не волнуйся. Я спросить хотел… Как ты посмотришь… - он волновался, - можно Аля у нас жить будет? Мам, там в общаге проходной двор, а мы не обедняем. Ведь так? - он с надеждой и волнением заглянул в расширившиеся глаза матери. – Мам, - он позвал ее. - Да, Глебушка, - откликнулась Алла. Худшие ее опасения подтвердились – Глеб увлечен этой проходимкой. Материнское сердце не обманешь. - Ну так как? Алла не могла смотреть в глаза сыну, с надеждой заглядывающему ей в глаза. Она не могла согласиться, но и отказать не могла. Ведь это был ее сын, перед которым она была безмерно виновата. - Надо посоветоваться с отцом, - уклончиво ответила Алла. – Мы поговорим с ним, и я скажу тебе. Но будет ли это уместно, Глебушка? Что станут говорить про твою сироту в группе? Ведь это же неприлично, что она будет жить в доме у молодого человека. О ней подумают невесть что. Сам знаешь, какие злые языки, - уговаривала Алла. - Может, ей квартиру снять? – в задумчивости спросил Глеб. - Нет, нет, только не это, - поспешно возразила Алла. Отдельная квартира, не на глазах… Точно быть беде. - Пойдем, а то у меня сгорит все. - Не волнуйся, мам, Франсуа прирожденный кулинар и повар. Даже удивляюсь – еще и кардиохирург, - сказал Глеб, спеша за матерью. - И все равно пойдем, - Алле не хотелось продолжать тягостный разговор, она быстро возвращалась в кухню. Глеб немного посидел в кухне, наблюдая за процессом создания очередного кулинарного шедевра и за тем, как мать бросает недвусмысленные взгляды на обтянутые белой футболкой бицепсы его друга. В эти минуты он ругал отца. - Пап, - Глеб с размаху бросился на диван, держа в воздухе Мурзика. - Глеб, - отец поднял голову от газеты, - я сколько раз говорил тебе не делать так. Ты знаешь, сколько стоит этот итальянский диван? – укоризненно спросил он. - Пап, да погоди ты с диваном, - перебил Глеб. – Мама опять под хмельком, а ведь сегодня не праздник. Ты куда смотришь? – он хотел сказать про Франсуа, но сдержался. Ведь это он сам привел его в дом. Надо срочно искать Франсуа квартиру. - Глеб, ты давай…не забывайся, - Олег Викторович явно не ожидал выпада. – Я не потерплю… - Потерпишь, куда ты денешься, - ответил Глеб и спихнул котенка с колен. – Вон, - он кивнул в сторону кухни, - терпишь же… У вас загранпаспорта где? Визы не просрочены? - спросил он. - Действующие, - обиженно ответил отец. - Бери первые попавшиеся горящие путевки и вези маму хоть куда. Устала она, развеяться ей надо, - сказал Глеб. - Пап! – окликнул он отца. Тот сидел, задумавшись. - Куда ехать? – спросил Олег Викторович. - Ночью поищу вам путевки, - Глеб встал. – Паспорта мне дай. - Возьми вон в комоде, в зеленой папке, - махнул рукой Лобов-старший и уткнулся в газету. - Пап, - Глеб подсел к отцу. Сдает, старик, с грустью подумал он. – Пап, все будет нормально, - он снова обнял отца за плечи. – Вы какие страны предпочитаете? - Давай куда-нибудь в Европу. Париж, Прага, можно Рим, - махнул рукой Олег Викторович. - Лерка в Париж улетела, сам только что отвез ее в аэропорт, - сказал Глеб. - Лера? - спросил Олег Викторович, и голос его потеплел. - А Гордеев? – поспешно спросил он. – Он же дежурит сегодня. Там серьезное ЧМТ, даст Бог, к утру освободится. - А Гордеев сам ее туда спровадил. Чего, говорит, Лерке киснуть в нашем захолустье. Там, говорит, культура, цивилизация. Пусть просвещается, кофейку попьет на одном из этажей Эйфелевой башни. - Врешь ведь, - грустно улыбнулся Олег Викторович. – Не похоже на нашего Гордеева врешь… - Вру, пап, - улыбнулся Глеб. - Ты в своем репертуаре, сынище, - Олег Викторович с шумом вдохнул и выдохнул воздух. - Иди! – он по-отцовски небрежно толкнул Глеба. Господи, защити Лерку в пути… Глеб заглянул в свою комнату. В ней теперь жил Франсуа. Он рассчитывал за час накидать несколько рефератов, набрав материала из разных статей, но на столе обнаружил буквально горы книг. Франсуа активно просвещался литературой из библиотеки отца. Махнув рукой, Глеб спустился в комнату брата. У того всегда был включен компьютер и с интернетом проблем не было. В комнате Дениски было пусто. Гуляет, наверное, подумал Глеб. Давно не созванивались, укоризненно выругал себя. Господи, помоги Лерке. Сколько до этого Парижа-то? - Лер, привет! Понял, ты уже в Москве. Когда вылетаете в Париж? Через час? Отлично. Ты там не грусти. И настраивайся на хорошее. Целую. Удобно устроившись, он углубился в работу. Он написал эти рефераты некачественно, едва просматривая материал – список задолженностей был слишком длинен, а времени не осталось. Надо меньше прогуливать, ругал он себя, потягиваясь и активно шевеля лопатками. От напряжения затекла спина и болела, особенно в том месте, где уже не раз защемило. Снова вспомнил про Леру. Интересно, Гордеев догадается ей позвонить? Хотя… Прекрати, Лобов, лезть в чужую жизнь. Пусть живут, как могут. Ни на что времени нет, даже на лекции, подумал с иронией. И Диня, кажется, весь в него, такой же прогульщик. Вот же, не родной по крови, но копия. Глеб улыбнулся. Жаль, что он так поздно занялся братом. Да и занялся ли? Вот, даже не поинтересовался, какие у него оценки-то за четверть. Хотя бы сейчас посмотреть. Глеб взял с пола рюкзак брата. Покопался, но дневника не нашел. Зато нашел кучу дисков, недоеденных кусков хлеба и яблочных огрызков и все это вперемежку с тетрадями и учебниками. Он пробежался взглядом по полкам, в надежде разглядеть дневник, потом открыл по очереди все три ящика стола. Замер – в открытой коробке увидел десяток флаконов глазных капель, тех самых, которыми недавно отмечали новый год одноклассники Дениски. Вперемешку с каплями лежали шприцы в упаковках. Глеб не верил своим глазам – он тихо перебирал флаконы и шприцы, и не верил. Сознание отказывалось принимать увиденное. Он услышал голоса в гостиной и тут же, испугавшись, что в комнату заглянут отец или мать, с силой задвинул ящик. - Динь, привет. Ты где болтаешься? Ты мне нужен. - Привет. Где нужен? – ответил ему довольный голос брата. - Дома нужен. Я жду, - Глеб старался говорить естественно, но не получалось, голос срывался до раздражения. - Ну, тогда тебе не придется ждать, я уже подхожу. До завтра, пацаны, - сказал Денис куда-то уже в сторону, и ему ответили. – Ты где, у себя? – Глеб услышал, как открылась входная дверь. - У тебя, - сказал он и отключился. Шок прошел. Глеб вдруг сделался спокойным. Он вспоминал Дениса и не помнил в его наружности следов употребления наркотиков. А за дверью были родители. Они сидели на кожаном диване и шумно беседовали с Франсуа. Нужно было соблюдать осторожность. «Аль, как ты?». «Учу». «Учи. Скоро приеду». Не ответила… Что ж. Он услышал, как Денис шел через гостиную, на ходу что-то отвечая матери. Было тяжело, что его брат, вот так… подвел. - Че делаешь у меня? В компе копаешься? – спросил Денис, заходя в комнату. - Рефераты писал. Ничего? - спросил Глеб. - Пиши себе на здоровье, - добродушно ответил мальчик и улегся на диван. - Ты откуда? - С пацанами гулял. - С Мишкой? – быстро спросил Глеб и увидел, что Дениска вздрогнул. - Ну почему с Мишкой? Не с Мишкой. Он… уехал на праздники, - Дениска явно врал. - Или в больничку, - с иронией спросил Глеб, натыкаясь на испуганный взгляд брата. - Откуда… - Возил его в новогоднюю ночь с передозом, - перебил Глеб. - Чего? – Дениска попытался увильнуть. - Да не прикидывайся, знаешь ведь, - Глеб откинулся в кресле. - Ну, знаю, - Дениска сел. – Был у него, - добавил он тихо. – Друг все-таки… - Слушай, Диня, а ты, кажется, с авиацией решил жизнь связать? И Мишка тоже. - Нет, ну почему же… Я да, а Мишка… - А Мишке твоему ничего не светит. Умрет твой Мишка, я тебе как врач говорю. - Это почему же? – огромные серые глаза испуганно уставились на Глеба. - А вот поэтому, - Глеб тихо открыл нижний ящик стола, краем глаза наблюдая испуг на лице брата. – Капли! - Че за хрень, - сказал Денис. – Причем здесь капли? - Давай без крепких выражений, - сказал Глеб, понимая, что Дениска сейчас защищается. - Откуда? - Глеб поднес флакон к носу брата. – Отвечай. - Мишка дал, - вздохнул Дениска. – Попросил спрятать, предки шмонают, подозревают, в курении. - А тут хуже – наркотики, - сказал Глеб. - Какие еще наркотики?! Ну ты даешь! – облегченно выдохнул Дениска. – Это же капли, глазные, из аптеки, - снисходительно пояснил он. - У нас чё, аптеки на наркоторговлю пересели? - Это рецептурный препарат, чтоб ты знал, - уточнил Глеб. - Ну и чё? – насмешливо спросил Денис. - Да ты не чёкай. По рецепту продают только опасные препараты. - Ага, а где же Мишка столько рецептов-то набрал? – снисходительно спросил Дениска. - Я думал, ты знаешь, - ответил Глеб. Они помолчали. - Смотри, - Глеб поднял флакон в воздух, - капли глазные, рецептурные, используют для расширения глазного дна. Полезная штука, но только если - в глаза. Если в вену – эффект галлюциногенов. Вызывают эйфорию и глюки, - Глеб поднес флакон к глазам мальчика, встретившись с его насмешливым взглядом. - Вместе с кайфом - слепота, анемия, умственная отсталость, вены тромбируются, организм начинает гнить, сепсис, язвы по всему телу, судороги. Нарки на этих безобидных капельках живут не больше двух лет, меньше, чем на героине. Лечить таких бесполезно, ломка протекает мучительно и заканчивается суицидом. Это наркотик, Диня, - Глеб смотрел в теперь уже испуганные глаза брата. – Кололся? - Нет, что ты, - поспешно возразил Денис. - Пил, в нос капал? - Капал… - Осторожный, значит. Это хорошо. Хапнул кайфа? - Хапнул, но немного. - В подвале часто бываешь? Той ночью тоже там был? - Не удалось, - вздохнул Денис. – Ты же сам меня за этой своей фиалкой приглядывать приставил. - Выходит, спасла тебя фиалка моя, - Глеб пересел к мальчику. – Динь, возврата не будет. С иглы единицы слазят, дети никогда. Динь, - Глеб обнял мальчика, - знаешь, как моя фиалка говорит? - Как? - Я плакать буду. - Как маленькая говорит, - грустно улыбнулся Денис. - Зато искренне, за сердце хватает. Так вот и я… плакать буду, - Глеб тоже улыбнулся. - Ну что ты, Глебчик… я ж так… всего один раз. Я не знал, что ты так переживать будешь, чесслово, - виновато оправдывался Денис. - Динь, пообещай… Я понимаю, ты не можешь во всем советоваться со мной, но все же… про подвал-то ты мог мне сказать. - Мог, - Дениска опустил голову. – Обещаю, туда ни ногой. - На черта тебе этот Мишка сдался, если у тебя есть… Костя. - Костян… да, норм. - Ну вот, лучше его держись. А с Мишкой завязывай. Конченый твой Мишка человек. Подсел он уже. - Глебчик, так это… Разве можно друзей бросать? - растерянно спросил Денис. - Ты моих алкашей помнишь? Коляна помнишь? Он еще тебе пиво дал. - Помню, - виновато ответил Дениска, вспоминая выговор Леры, когда она застукала его с банкой пива. - Ну, и какие они, к чертям собачьим, друзья-то? Усек, о чем я? - Я подумаю, - вздохнул Денис. - Подумай, брат, - Глеб сжал мальчика в руках. – Я люблю тебя. - И я тебя, Глебчик, - откликнулся мальчик. – Я испугался сначала, думал, щас ввалишь, - голос его повеселел. Они тихо засмеялись. - А это изымаю, - Глеб достал коробку из ящика. – Пакет дай, не хватало, чтоб еще предки засекли. Господи, храни Леру… - Я к Нине. Она замуж выходит. Знаешь? – Глеб ссыпал содержимое коробки в пакет. - Знаю, – расстроился Дениска. – Не ожидал я, что так… быстро. - Пусть, - Глеб выпрямился. – Пусть будет и ей счастье. - А мы как же? – тихо спросил мальчик. - Мы? Мы прорвемся, - Глеб снова обнял брата. – Ну, пока. - Э, погоди, я с тобой, - увязался Дениска. - Понимаешь, брат, - Глеб остановился и озадаченно почесал затылок. – Нины не будет. Мы с Алей будем вдвоем ночевать, с Лизой. - Аа, одни. Ну, то есть… ночевать? – Денис многозначительно посмотрел на брата. – Спать. - Да ты че, Диня? – ответил ему строго Глеб. – Это не то… - А что? Глеб растерялся от смеющегося взгляда мальчишки. Вырос, поганец. Понимать стал, да не то, что надо. - У нас не то, - повторил Глеб. - А кто это мне недавно советовал с ходу девчонку целовать. Не ты? – Дениска заглянул Глебу в глаза. - Я был неправ. Отношение к девушке… - Глеб не мог найти нужных слов и уже жалел, что вообще связался с братом говорить на столь деликатную тему, - оно должно быть сдержанным. Она ведь чистая. - Одни, в пустой квартире, - с насмешкой сказал мальчик, и Глеб снова с грустью отметил, что Дениска как-то незаметно повзрослел. - А знаешь, поехали, пошляк малолетний, - неожиданно для самого себя согласился Глеб. - Да я вам мешать буду, - с хитринкой в глазах обрадовался Денис. - Не будешь, поехали. Только я твой ноут возьму, мне еще поработать нужно, - сказал Глеб, выдергивая шнуры и захлопывая ноутбук. - Мам, пап, мы у друзей переночуем? - они возникли на пороге комнаты Дениса, одинаково вытянувшись в струну и с «делом» под мышкой. У Глеба торчал из-под руки ноутбук, а у Дениски - книга, которую он прихватил для убедительности на тот случай, если придется уговаривать приемных родителей. Но им на удивление быстро разрешили ехать к таинственному другу, наказав допоздна не сидеть за игрушками. - Знаю я ваши эти рефераты и книги, небось опять стрелять будете, - добродушно проворчал Олег Викторович вслед весело удаляющимся братьям и тут же принялся хвалиться ими перед Франсуа. Они застали Нину в квартире среди коробок. - Переезжаю, - сказала Нина, с удовлетворением оглядывая гору коробок. – Вещи собрала, - улыбнулась она виновато, поймав красноречивый грустный взгляд Дениски. – Сейчас Лиза выйдет, она в ванной. Мальчики, ну что вы растерялись? – Нина тоже растерялась, глядя на стоящих молча гостей. – Аля, Дениска, заходите же. Пойдем, Глеб, покурим. - Ну, как ты? – Глеб помог Нине прикурить. – Довольна? - Довольна, - Нина жадно затянулась. – Довольна, Глеб, - повторила она. - Как …он к тебе относится? – Глеб глубоко вдохнул сигаретный дым. - Григорий? – каждый раз, когда она произносила его имя, она травила его душу. Но ей было простительно, она ничего не знала. – Знаешь, - задумчиво сказала Нина, - человеком себя чувствую. Двери мне открывают, руку подают, стул подставляют и слушают, с уважением и с любовью слушают. - Нин… - Не говори мне ничего, - поспешно перебила Нина. – А то я передумаю. - Страшно? – Глеб развернул ее к себе и обнял за плечи. - Страшно, Глебушка, - Нина неожиданно всхлипнула. – Столько лет одна, а тут свалилось счастье. Боюсь поверить и… страшно. - А Лизу как любят, - Нина отстранилась и смахнула слезу, - Григорий боится пока, не знает, о чем говорить с ней, не умеет он с детьми. В Германию вот ее собрался везти на обследование. А отец его, Анатолий Григорьевич, как увидел Лизу, так вцепился. День и ночь все играет, играет с ней. С рук не спускает. Дождался я, говорит, внучку, и слезу вытирает. Чувствительный старик, занятный. Все какие-то военные истории ей рассказывает, а она слушает его внимательно, - Нина снова смахнула слезу. - Нинуля, - Глеб вытирал слезы, струящиеся по ее щекам, - не нервничай. У тебя еще есть время передумать. - Я не передумаю, Глебушка. Я так мечтала о семье. Все думала, почему у других все есть, чем я хуже. - Да не хуже ты, просто сволочи тебе одни попадались, - Глеб вспомнил про Гордеева. - Да нет, Гордеев не сволочь. Просто… ой, не знаю, что ему было не так, - с горечью всхлипнула Нина. - Нин, а сможешь ты? Ты же любишь еще его, - Глеб вытирал ей слезы. - Смогу, Глебушка. Люблю я его, но ждать всю жизнь… А дождусь ли? Одинокой бабе, ой, как трудно. И что это я разнервничалась? - Нина решительно стерла слезы. – Все, - попыталась улыбнуться. – Четвертого регистрация. Не забудь! Пошли к детям, - она взяла его за руку. Нина уехала на дежурство, дав немыслимое количество инструкций, как кормить, купать и укладывать спать Лизу. "Беру ночное дежурство, чтоб не тыкали каждый раз, что на особом счету", - сказала Нина. "А потом беру отпуск, завтра обрадую твоего отца", -добавила она, надевая перчатки. "Увольняться не будешь?" - спросил Глеб. "Нет, что ты, - ответила она, - я не могу бросить свою работу". И Гордеева, мысленно добавил Глеб. - Динь, сколько лететь от Москвы до Парижа? – спросил Глеб, закрывая за Ниной дверь. - Ты про Лерку? Щас посмотрю, - Дениска шустро набрал запрос. – Минимум четыре часа, - радостно сообщил он. - Спасибо, - Глеб посмотрел на часы. По его подсчетам, оставалось часа три лету. - Господи, сохрани Леру, - прошептал он. - Николаю Чудотворцу молиться надо за тех, кто в пути, - шепнула Алька ему в ухо, поднявшись на цыпочки. - Да? – Глеб очнулся от своих мыслей. – Спасибо, Аленька, - машинально он хотел обнять ее, и уже сделал движение, но не успел. Она уже шла на кухню, а Глеб все смотрел ей вслед. Она всегда была рядом, всегда, когда ему нужна была помощь. Он вдруг подумал, что она держала себя так, как будто любила его. Из целомудрия рождает любовь, вспомнилось. Его человечек, родной, самый близкий. Господи, отдай мне ее, доверь. Я сделаю ее счастливой. Не понимает она, что живет, как в ледяном кубе. Не знает она, как это – с людьми, когда любят. Доверь, Господи. - Лиза! – Глеб подхватил бегущую мимо Лизу и посадил на колени. – Ну, как тебе живется теперь, родная моя? Давай поговорим, - он поцеловал девочку и заглянул ей в глаза. – Хорошо тебе в новом доме? Игрушки новые у тебя, говорят. Лиза отрицательно мотнула головой. - Не привыкла еще, наверное. Дедушка у тебя теперь есть. Хороший дедушка-то? Лиза кивнула и провела по верхней губе Глеба. - Это чего еще? – спросил он. Лиза еще раз провела по его верхней губе пальцем, потом провела по своей и растопырила пальцы. - Усы, что ли? – спросил он под радостное кивание. – Усы… ты смотри, не дергай его, дедушку. Помню его, в больнице у нас лежал, интересный старикан. - Кто бы знал тогда, - задумчиво добавил Глеб, - кто бы знал… Слушай, Лиза, я теперь в садик буду приходить к тебе. Хочешь, я в садик приду? Лиза радостно закивала. Понимает все, подумал Глеб, с удовлетворением чувствуя, как девочка льнет к нему. Любит. Как у нее сложится с Емельяновым? Сердце снова ныло. - Ты когда уже говорить начнешь? – спросил он, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей. – Я все жду, твой голосок хочу услышать. Скажешь мне что-нибудь? – спросил он с надеждой, потому что Лиза очень убедительно кивала. Но вместо слов девочка поцеловала его в щеку. На что надеялся, с улыбкой подумал Глеб. - Ладно, ты это… давай-ка уже старайся говорить-то. Скоро в школу, - сказал он, думая о том, что будет, если Лиза так и не заговорит. Сразу же прилепят умственную отсталость, как пить дать. Глеб прижал к себе девочку. От природы живая, подвижная, она как будто растекалась в его руках "мармеладкой", как говорила Алька, становилась спокойной и неподвижной, будто замирала. Так сидеть, прижавшись и растворившись, она могла долго. Лиза была не похожа на остальных детей. Почему она все еще худая? Вроде ест достаточно, думал Глеб. - Глебчик, ужинать! – донесся до него голос брата. – Глебчик! Стряхивая с себя умиротворение, Глеб поднялся. - Пойдем, родная, нас ужинать зовут. Вот так мы могли бы жить вместе, думал он, направляясь в кухню. Он удивился, когда увидел, что Алька накладывает что-то из кастрюли, а Денис деловито расставляет тарелки на столе. Глеб присвистнул. - Здорово, братец! Ты никак до кухни снизошел? - Да вот, на вашего иностранца насмотришься, - Денис уже разложил вилки и салфетки. – Совсем я с ним одомашнился. Столько еды у нас в доме никогда не готовилось. - Дениска - хороший помощник, - вставила Алька и ласково погладила мальчика по плечу. – Он даже картошку чистить умеет, тонкую стружку снимает. - Ну ладно, щас покраснею, - дернул плечом Денис, бросив на Альку многозначительный взгляд. – Тихон, на, - мальчик кинул что-то под стол крутившемуся тут же белому котенку Лизы. - Ну-ка, попробуем вашу кухню, - сказал Глеб и взялся за вилку. - Так, а вы руки мыли? – деловито спросила Алька. – Идите мыть руки, - она решительно взяла вилку из рук Глеба. – Наверное, и кота гладили еще. - Ух ты, какая строгая, - смеясь, Глеб вышел из-за стола. – Пошли, Лиза, прогоняют нас. Ему нравился этот вечер. Они играли, болтали ни о чем, потом готовились спать. Нина настаивала на соблюдении строгого режима для Лизы. - Лер, привет. Как долетела? – он потянулся, разминая спину. После недавнего полета к чугунной батарее в кабинете Гордеева ныло плечо. Кажется, за последнее время он несколько раз травмировал спину. Сидеть неподвижно было теперь неудобно. Он сидел в кухне с ноутбуком, пытался писать рефераты. - Нормально, Глеб, - ответила Лера. - Не тошнило тебя? - Нет, все хорошо. - Сейчас где? - В аэропорту, багаж ждем. - Гордеев на операции, к утру только освободится. Автодорожка, со всеми отягчающими. Он сказал, чтобы Лера не дулась, надумывая себе очередной акт равнодушия мужа. - Пришли мне фотку, – добавил он. – Все равно сидишь. И Гордееву отправь, он рад будет. Выйдет из операционной, никакой, а тут – ты. Я б улыбнулся. - Глеб, ну хватит меня учить, - в ее голосе сквозило раздражение. - Не буду больше. Вы в каком отеле номер бронировали? – спросил он. - Даш, как называется наш отель? – спросила Лера куда-то в сторону. Ее новая подруга что-то ответила. - "Георг V", - ответила Лера. – С видом на Елисейские поля. - И на Эйфелеву башню, - подсказала ей Даша. - И на Эйфелеву башню, - добавила Лера. - Шикарный отель, наверное, - сказал Глеб. – Тебе подходит. Напиши о нем статейку. - Глеб, я не умею писать. - Как же, а кто в школе сочинения лучше всех писал? Разве не Лера Чехова? - Да я уже забыла, как все это делается, - кажется, она улыбнулась, быть может, вспомнив школьные годы. - Ничего, вспомнишь. Не зря же ты Чехова. Отрабатывай теперь свою фамилию. Он подошел к приоткрытой двери – Алька укладывала Лизу спать. Она пыталась что-то петь, но Лиза крутилась и не слушала. Она была взбудоражена этим вечером. Вокруг было много непривычного. - Дай я, - Глеб тихо вошел в комнату, и Алька вздрогнула. – Ты чего? – он присел рядом и снова не решился обнять ее. - Задумалась, - сказала Алька. - Ну-ка, иди сюда, хулиганка, - Глеб взял Лизу на руки вместе с одеялом, и из-под одеяла озорно, отражая свет ночника, блеснули глазенки. Алька заботливо завернула одеяло на ногах девочки. – Спи, а мы будем петь тебе, - Глеб поцеловал Лизу. – Закрывай глаза. Он рукой провел по Лизиным глазам. - Спи, солнышко ясное, - улыбнулся он в ответ на послушно зажмурившиеся до мелких морщинок на веках глазенки. Поймал удивленный и смеющийся взгляд Альки. Кажется, она была от него в восторге. - Аль, пой. Я песен сонных не знаю. Они пели вместе. Глеб нестройно подпевал Альке, пропуская слова. Алька знала много колыбельных песен, но петь стеснялась и потому пела тихо, неуверенно. Глеб стоял посреди комнаты с Лизой на руках, и его драгоценная ноша не казалась ему тяжелой. Было приятно и радостно так стоять, раскачиваясь из стороны в сторону, прижимая к груди дорогое, маленькое. И также приятно было петь вместе с Алькой. Такой будет его жена. Такими будут их вечера. Такой – размеренной и умиротворенной - будет их жизнь. Уложив заснувшую Лизу, Глеб снова вернулся в кухню к ноутбуку. Нужно было подыскать родителям путевки. Правда, не известно, как мама отреагирует на новость, что нужно куда-то ехать. Но маму всегда легко уговорить – поворчит, поворчит и согласится. Она такая – все понимает. Одним словом, мама… Глеб улыбнулся. В памяти всплыли картинки из детства. Он, в коротких черных шортах и белой рубашке с бабочкой в строю таких же ребятишек поет на утреннике в детском саду. Мама - мой верный и преданный друг… Так, кажется, звучала эта песня… Я обниму тебя и поцелую, маму мою дорогую, - да, точно. Глеб улыбнулся – надо чаще маму обнимать, дни летят, вот уже и новый год начался. Он принялся за работу, слушая, как тихо переговариваются Алька и Денис, как тихо открываются и закрываются двери ванной, как приглушенно из-за закрытой двери шумит вода, как мерно тикают в квартире часы. Он не заметил, как все стихло. Только часы все так же мерно тикали, отсчитывая секунду за секундой, стремительно и неумолимо сокращая время, отведенное на жизнь. На жизнь с ней. «Аль?». Пауза. «Аль?». «Да». Она ответила из своей комнаты не сразу. «Выйди». Пауза. «Сейчас». Через минуту он вышла. Красивая, сонная, щурясь от яркого света кухонной люстры. Села напротив, откинув распущенные волосы, в соблазнительном беспорядке рассеявшиеся по плечам. Мучительно захотелось ринуться к ней и целовать, целовать. Схватить ее и обнимать до хруста. Глеб одернул себя. Скажу ей сейчас, решил он. Теперь уж все равно, а лгать надоело. Он приготовился. - Аль… - Что, Глеб, - она смотрела на него с сонной улыбкой, похоже, принуждая себя быть вежливой. - Давай я тебе чаю налью, - он передумал говорить. Испугался. - Ты меня за этим поднял, Глебушка? – изящные брови изломом взметнулись вверх. – Спасибо, спасибо тебе, - спохватилась она, начала благодарить. Из вежливости, подумал Глеб. Ее слова струились ласковым потоком нежности, а он чувствовал себя последним негодяем. Он хлопотал у чайника, ругая себя, что поднял Альку. Он понимал, что эгоист, но ничего не мог с собой сделать – его отношение к Альке давно уже изменилось. Из восторженно-влюбленного оно стало спокойно-отеческим уже не хотелось встреч, романтики, свиданий. Хотелось стабильности, быть вместе, всегда, вдвоем. Быть семьей. Но лишенный всего этого и даже не принятый ею в качестве ухажера, он эгоистично добирал минуты семейной жизни с ней таким вот образом. …Они сидели и тихо разговаривали о своем, о том, что Глеб все-таки вернулся к Богу. Он не мог сразу рассказать ей, нужно было самому пережить произошедшее, осмыслить. Но сейчас – накатило, хотелось поделиться. Денис не появлялся. Деликатный парень, отметил про себя Глеб. Алька больше не смущалась – в квартире они были не одни. - Можно я пойду? – спросила Алька, когда он закончил рассказывать о себе. Настенные часы показывали час ночи. - Конечно, тихую нежность, пожалуйста, - он вытянулся вперед и закрыл глаза. Теплые губы, прикосновение ее волос к его лицу, едва уловимое в крестном знамении касание ее пальцев, ее запах... Он будет держать эти ощущения всю ночь. Глеб смотрел вслед удаляющейся Альке. Мучительно не хотелось отпускать ее. - Аль. Она обернулась. - Ты прости, что разбудил тебя. Я посижу в комнате, пока ты будешь засыпать? Буду держать твою руку, - кажется, он творил что-то невообразимое, но язык не повиновался ему. Она не удивилась. Вернулась. - Тебе очень одиноко, Глеб? Эти дни… быстро пролетят, - она жалела его. Он понял, она говорила про Париж. Париж сегодня был фаворитом вечера – Денис разглядывал фотографии Леркиного отеля и саму довольную Леру. - Я разбудил тебя, - он попытался исправить положение. - И это очень хорошо, - сказала Алька. - Почему же? – он удивился. - Потому что мне еще надо поблагодарить Бога. Молитвослов свой я не взяла. - За что благодарить, Аля? - За все, - пожала она плечами. - За все – это за что? - За многое, - она снова села. – За утро, за прекрасный завтрак, за сегодняшний ужин. Значит, мне есть что поесть и в моей жизни есть люди, - она с благодарностью взглянула на Глеба, - которые могут угостить меня. За предстоящие экзамены, как за возможность получить профессию, научиться чему-то, и за мороз на улице, - она улыбнулась краешком губ, - потому что мне не холодно, у меня есть теплое пальто, - в ее взгляде он заметил нежность и не верил своим глазам. – И за мое общежитие – за крышу над головой. И за возможность ходить в храм, и за …Да большой список, Глеб. Хватит и этого. - Продолжай, - Глеб сидел, опершись подбородком на руку. Было удивительно слушать такие простые вещи, о которых обычно не говорят и даже не думают, потому что они настолько естественны и привычны, что даже мысли не возникает благодарить за это. Алька улыбнулась. - За прошлое, - она опустила голову, - потому что, только сравнивая, можно понять, что сейчас ты просто в раю. - И за те мучения? - Да, – коротко ответила она. – Если бы не было того страха, я бы не ценила спокойствие, - она помолчала. - За Нину, за ее тепло. За Дениску, за Лизу и за тебя, Глеб, потому что мне было хорошо сегодня с вами. И за мое сиротство, потому что если бы не оно, я бы так не радовалась этому дню. - И за то, что тебе порой нечего было есть? – Глеб вспомнил Алькин дневник. - И за это. Потому что потом я больше ценила наши завтраки в кофейне. - И за крики Гордеева? - И за крики тоже. Потому у что есть за кого молиться. Потому что можно учиться прощать… И за Светлану, потому что моя душа успокоилась. - И за Смертина? – спросил Глеб, проверяя и уже не сомневаясь, что Алька и тут найдет повод для благодарности. - И за Толика тоже благодарна, потому что можно радоваться за него и молиться. И за... девочку ту. И за тяжелых больных из нейрохирургии. За то, что наши сердца живые, Глеб, и умеют болеть. За боль – значит, живые. И за воробьев, - при этих словах Глеб улыбнулся, - потому что можно любоваться этими чудесными птичками. За все, Глеб. - И за дрожащие руки, из-за которых ты не сможешь стать хирургом? - Да. Потому что они могут печатать, ухаживать за больными… - Ласкать, - подсказал Глеб. Она странно посмотрела на него. - И это тоже, - сказала, покраснев. - И за смерти? - И за смерти. Потому что это переход в другую жизнь, - она молчала. – За все, Глеб, за все надо благодарить. - И за болезни? - И за болезни. Это возможность приблизиться к Богу. - И за безответную любовь? – Глеб замер. - И за нее тоже. Потому что это значит, что сердце способно любить, потому что можно молиться за этого человека, можно заботиться о нем, можно каждую минуту дарить. Дарить, - она мечтательно подняла глаза к потолку. – Какой-то акафист есть, - сказала она, помолчав. – В нем как раз обо всем этот говорится. В нем люди благодарят Бога за все, что он им дал – за цветочки, за солнышко, за все. - Аленька, ты чудо, - сказал Глеб. – Мне повезло, что ты… Он хотел сказать – «мой друг», но не смог – играть словами, врать себе, ей. К чему? - А мне повезло, что ты мой друг, - она по-своему поняла его порыв. - Я раньше ни с кем не говорила. Ближе тебя у меня никого нет. Глеб грустно улыбнулся. Он получал от нее все больше признаний, но только в дружбе. Надежды на взаимность чувств не оставалось. Но ничего, взаимность не всегда условие хорошего брака. Главное же – понимание. - Кто умеет благодарить, тот никогда не будет нечастным, - добавила Алька. - Можно я теперь пойду в комнату? – в ее голосе читалась усталость. - Я все-таки посижу рядом, пока ты будешь благодарить? – спросил Глеб. - Посиди, - ответила она, поколебавшись. Алька легла, не раздеваясь, с Лизой. Глеб сидел рядом, и ему было позволено держать ее руку. Он с замиранием сердца держал эту теплую руку, тихо благодаря Бога за возможность быть с ней сейчас одним целым. Он прокручивал в голове их разговор, удивляясь таким простым вещам, о которых они беседовали. Спасибо, Господи, за боль, потому что я еще жив… И тут до его сознания дошло, что в этот момент он принял то, что никак не мог принять и отчего отошел от Бога. Он принял мучительную смерть той крошки.