Живой

Утром четвертого января Глеб ехал домой. Он хотел увидеть Альку, но она уже ушла из квартиры Нины к себе. В общежитие в грязной форме не заявишься – ни помыться, ни переодеться. В очередной раз Глеб удивился, как все-таки неустроенно живут люди. Он звонил родителям. Кажется, поднял их своим звонком. Им нужно было уехать далеко, чтобы Глеб заскучал по ним, особенно по отцу. Он вошел в дом. Родители как будто и не уезжали – пахло вкусным завтраком, было тепло и по-прежнему уютно. Франсуа стоял во главе дома. Прекрасный будет муж для Алькович, подумал Глеб, только что-то не спешит этот кардиогений с семейной жизнью. - Приветствую, - Глеб сел на стул, подальше от стола. – Рулишь? - Готовлю твоему брату завтрак, - ответил тот. – Сам будешь? - Позже, - сказал Глеб. - Возьмешь меня еще на операцию? - Я знал, что ты спросишь об этом, - довольный Франсуа развернулся к нему. – Возьму. Ведь я не просто так говорил, что ты будешь стоять со мной. Я сделаю из тебя первоклассного хирурга, в тебе есть задатки. - Когда же ты успел разглядеть их? – усмехнулся Глеб. - Тогда, когда ты пытался достать меня из машины. Твое маниакальное упорство было глупо, и вот результат, - Франсуа показал на забинтованные руки Глеба, - но в этом что-то было, - он подумал, - была искра, фанатизм даже. Я тогда понял, что ты все делаешь по-максимуму. Франсуа все-таки поставил перед Глебом тарелку с завтраком. - Я видел, ты очень хотел, чтобы я жил, - Франсуа сел напротив. – И я уже тогда поклялся, если выживу, сделаю из тебя кардиохирурга. - Как же ты решился бросить детскую хирургию? – Глеб сменил тему. - Решился. Хотя надеюсь, что еще вернусь к ней. Вместе с твоим отцом можно открыть детское отделение, тогда не нужно будет возить детей в центр. Но тебе придется практиковаться на взрослых. Выучишь теорию, набьешь руку. К тому времени закончишь университет, поедешь стажироваться в моей бывшей университетской клинике. Я договорюсь. Язык учи. - Учебник по детской хирургии есть у тебя? – спросил Глеб. - Я давал тебе учебник, - удивился Франсуа. - Там есть соответствующий раздел. - Но я хочу отдельный учебник по детской. Там подробнее, - возразил Глеб, вставая, чтобы помыть руки. - Начну учить. - Учи, - согласился Франсуа, - учебник дам. Я все-таки привез его из Америки, когда летал туда решать свои дела. И свои наработки тоже привез. Они еще не опубликованы, так что ты будешь первым посвященным. - Я? Какая честь, дружище, - усмехнулся Глеб. - Врожденных пороков около ста, - добавил Франсуа. - Немного. Выучишь. Вообще-то я специализировался на синдроме гипоплазии левого сердца. Надеюсь, ты знаешь, что это такое. - Нуу, - в попытке собрать в кучу те скудные знания, что имелись у него в голове, Глеб закатил глаза к потолку, - это когда… - Я так и понял, - насмешливо сказал Франсуа. – Только я ожидал, что ты с самым умным видом скажешь какую-нибудь чушь. Надо уметь держать удар в любой ситуации. - Просчитал меня, - Глеб хотел по-дружески хлопнуть Франсуа по плечу, но тот мгновенно перехватил его руку, зажав ее в тиски своих пальцев. - Вот так надо держать удар, - сказал Франсуа и отпустил его руку. - Не слабо, - сказал Глеб, потирая мгновенно онемевшее запястье. Они расхохотались. - А ты ничего так смотришься в костюме хирурга, - сказал Глеб, когда они замолчали. – Даже не ожидал от тебя такого класса. А то все у плиты, да с печеньками. - Спасибо, друг мой, за столь высокую оценку, - иронично ответил Франсуа. - А то признаюсь, очень боялся, что ты не оценишь. Они снова расхохотались. Он помылся и лег спать – в час дня должна была состояться регистрация Нины и Емельянова. Ехать в загородный дом Емельянова не хотелось. По тому самому шоссе – не хотелось. Роковое шоссе. Там погибли Чеховы, там чуть не погибла мама. Лера тогда спасла ее – быстро среагировала и вызвала «Скорую». Лера… Глеб сильнее вжался в теплую поверхность кровати, на которой он теперь лежал. Это была Лерина кровать, хранящая Алькин запах. Странно, как смешалось вдруг все в одно целое – Лера и Алька. К полудню в доме Лобовых еще была суета. Дениска метался по дому, меняя одну рубашку на другую. Все ему казалось недостаточно красивым и впечатляющим. "Диня, уж не ты ли сам жениться собрался?" - шутил Глеб, помогая мальчику одеться. Сам он стоял уже одетый. Ехать не хотелось – но ради Нины. Придется теперь принять Емельянова как часть Нины. Жизнь усиленно заставляла его прощать. Он нарядился в белую рубашку, которая так нравилась Альке. Теперь в его гардеробе было несколько таких рубашек. Мать, удивляясь его новым предпочтениям, накупила белых рубашек. Дом Емельянова, казалось, превратился во дворец бракосочетаний. Дизайнеры постарались. Цветы, живые и искусственные, - и все это среди зимы. Роза в окне на фоне белого снега – было красиво. Глеб остановился и даже залюбовался. Лерка могла бы изобразить это, подумал он, трогая розу. - Розы любишь? – рядом с ним остановился Дениска. – Моей тоже понравились те розы, под дверью. - Чего ж не любить-то, - сказал Глеб. – Не видел, где Аля? - Твоя фиалка встретилась с какой-то теткой, болтают, - ответил Денис и показал за цветочную арку. Этой «теткой» оказалась Светлана. Емельянов все-таки решил простить племянницу и позвонил ей накануне своей регистрации с приглашением приехать на бракосочетание. Светлана оставила дочь на попечение Толика, который категорически отказался ехать вместе с ней, радуясь возможности побыть наедине с дочерью и без опеки нелюбимой «жены». Гостей было немного – круг близких людей Емельянова оказался крайне узким. Со стороны Нины были только Глеб, Алька и Дениска. Глеб вдруг подумал, что он никогда не спрашивал Нину о ее родителях, братьях-сестрах. Подруг у нее не было – он знал. Но родные? С ее стороны никого не было. Со стороны Емельянова была Светлана, несколько солидных чиновников в дорогих костюмах, часах и с гаджетами самой высокой стоимости, а также жены чиновников, и отец бизнесмена со своим другом. Отца Емельянов и его друга Глеб знал – эти два занятных старика лежали в прошлом году в больнице и развлекали больных, студентов и врачей историей своей дружбы и перемещениями из вип-палаты в общую. Отец Емельянова, Анатолий Григорьевич, полюбился Новикову настолько, что тот переживал за него, как за родного, и вполне обоснованно рассчитывал ассистировать на операции старика. Но Гордеев так и не взял Новикова на операцию Емельянова-старшего. Со стороны светилы это было изощренным свинством. Появился сам Емельянов. Спокойный, сдержанно довольный, холеный. Глеб закусил губу и пожал протянутую руку. «Поздравляю», - выдавил он из себя. А что еще оставалось делать? Сжалось сердце, когда Емельянов со степенной доброжелательностью здоровался с Дениской. Глеб наблюдал за ними, пытаясь скрыть игру желваков. Емельянов хотел подобраться к детям Чеховых и подобрался. Вот уже и Денис что-то рассказывает убийце своих родителей, и тот благосклонно слушает ребенка, которого он обокрал во всех смыслах. Глеб отвернулся. Наконец спустились Нина с Лизой. Это было, как в голливудских сериалах – их фееричный выход с широкой лестницы по красной дорожке под всеобщее восхищенное молчание и затем восторженные аплодисменты… Это был другой мир – кичливый, далекий от его мира. Глеб поискал глазами Альку. И все же Нина и Лиза были великолепны. Одетые в одинаковые кремовые платья, они были необычайно красивы обе. Ими нельзя было не любоваться. Глаза Глеба даже увлажнились. Нина вдруг казалась истинной леди. Стилисты постарались на славу. Глеб сделал жест Лизе, и она кинулась к нему, пронесясь мимо отца Емельянова, который тоже позвал ее. Она прыгнула к Глебу на руки и просидела там до самого конца мероприятия. Глеб вглядывался в лицо девочки. Все это было так странно, непривычно – блестящие тени на веках, блестки в волосах, блеск на губах. Это было красиво, Лиза была красива. Глеб вдруг вспомнил ту согнутую черноволосую девочку, так странно напоминавшему ему Леру. С тех пор Лиза расцвела и повеселела. Кажется, ничего не осталось в ней от того несчастного ребенка, кроме худобы, скрытой сейчас под пышным платьем. Это была другая Лиза. А жизнь отняла у него ее. Было пусто, безрадостно. Глеб не мог радоваться Нининому замужеству. Поистине, кто-то приобретает, а кто-то теряет. Счастье одних автоматически отнимает счастье у других. А счастлива ли Нина, спрашивал себя Глеб. Прижимаясь щекой к щеке Лизы, Глеб наблюдал за Ниной. Она была спокойна, обходительна – роскошна. Как будто всю жизнь жила во дворце. Ей очень шла ее новая роль жены богача. Саму регистрацию Глеб пропустил. Он думал о своем. Единственное, что он запомнил, так это элегантную Нину и Емельянова вместе с воздушной Лизой на руках в арке из живых цветов на фоне белоснежной прозрачной шторы, открывающей великолепный зимний вид из окна. Их фотографировали. Было все, как полагается, – застолье, салют, знаменитости, выписанные из центра, праздничная программа. Только все происходило тихо, камерно. Емельянов, видимо, отгулял свое. Теперь ему хотелось тишины. Лиза утянула Глеба в дом и молча хвасталась игровой комнатой, выполненной на уровне лучших игровых центров города - с горками, батутом, домиками, качелями. Емельянов основательно подготовился к приему жены и дочери. Несомненно, он был влюблен в Нину. Глеб видел его взгляд и ревновал. В течение свадебного приема Глеб мало общался с Алькой. Она постоянно то убегала с Дениской, то шепталась со Светланой. Алька была весела, почти счастлива. Кажется, она была впечатлена атмосферой праздника в доме Емельянова. Возможно, тут было все по высшему разряду, но воображение Глеба это не волновало. - Не грусти, Глебушка, - подходила к нему Алька. Она видела его состояние, она все знала о нем. Каждый раз, после таких ее утешений, он благодарил Бога за то, что она есть в его жизни. - Почему ты не возьмешь меня под руку, ведь мы, кажется, вместе сюда пришли? - спросил он в очередной раз, когда они стояли рядом, наблюдая файер-шоу во дворе дома. - Да, Глебушка, – ответила она равнодушно и взяла его под руку, восхищенно взирая на летящий из рук трюкача огонь. Глеб грустно улыбнулся – пусть хоть чему-то порадуется. В середине праздника Нина подошла к Глебу. Он почувствовал ее, когда она коснулась грудью его спины. - Куда же ты глядишь-то, Глебушка? – строго спросила Нина через его плечо. - Ты о чем, Нинуля? – Глеб не повернул головы. В этом всем чужом не хотелось разрушать прошлое, доверительно-близкое, бывшее всегда между ними на балконе Нининой квартиры. - Ну как же о чем, Глебушка? Торжество, а ты привел свою девушку в джинсах. - Но ей идут эти джинсы, - сказал Глеб. - Ты что, не мог купить ей платье? Тоже мне, ухажер. Прекрасно знаешь, какая у девочки судьба. Надо обращать внимание на такие мелочи, Глебушка. Это твое огромное упущение. Запомни, женщина должна быть в платье, на то она и женщина. - Я исправлюсь, Нинуля, - грустно улыбнулся Глеб. - Исправится он. Ладно, на первый раз прощен, - смягчилась Нина. – И сам грустишь. Почему? - Так ведь впервые замуж-то отдаю любимую женщину, - невесело пошутил Глеб. – Волнуюсь. - Не волнуйся, Глеб, все будет хорошо, - было не понятно, кого подбадривала Нина, его или себя. - А Лиза… я же знаю, как ты любишь Лизу. Можешь брать ее по воскресеньям. И еще… Мы с Григорием на Мальдивы летим. Возьмешь Лизу? - Конечно, возьму, – обрадовался Глеб. – Что за разговор. У меня жить будет. - А родители как воспримут? - Нормально. В Прагу умотали вчера. - В Прагу? – удивилась Нина. – Не ожидала такого от твоего отца. Ну смотри, если что, у тебя есть ключи от моей квартиры. - Спасибо, Нина, за доверие, - Глеб хотел по привычке поцеловать Нину, но вовремя вспомнил, что она теперь чужая жена. - Тогда я на вас с Аленькой рассчитываю. И Дениска поможет. Правда, Дениска? - Нина обняла и взлохматила тщательно уложенные волосы мальчика, только что подошедшего к ним и просунувшего голову под мышку к Нине. - Помогу, - со смешной солидностью в голосе ответил Денис. – Не вопрос. ...Было восемь вечера. Они ехали из загородного дома Емельянова по пустынному шоссе. Тому самому… Та авария произошла примерно в это же время. Лера могла погибнуть или остаться инвалидом. Господи, спасибо Тебе за нее, Ты спас ее... И Дениску спас... Глеб посмотрел в зеркало – Денис сидел с закрытыми глазами, в наушниках. Казалось, он дремал. Спасибо, Господи... Как отблагодарить Тебя? Прости меня за мои обвинения. Прости... - Ты спишь, знаешь как? – спросил Глеб Альку. - Как? – Алька вздрогнула от его неожиданного вопроса, нарушившего тишину салона. - Свернувшись калачиком, как ребенок. Ты вообще не спишь на спине? - Не знаю. Но мне так удобно. - Это поза эмбриона, в которой ты спишь. Защита. - Да? Наверное, - рассеянно ответила Алька. - Я видел вас – тебя и Ангелинку. Ты спишь, свернувшись, закрывшись одеялом, как будто боишься всего. А она спит – раскинув руки. Ей нечего бояться, это доверие к миру, Аля. Алька ничего не ответила, только улыбнулась. - Я хочу, чтобы ты тоже так спала. Я представляю тебя, - кажется, его понесло. Темнота, обступающая их, сделала свое дело, - лежащую на спине, освещенную утренним зимним солнцем. Твое лицо обрамлено кружевами небрежно раскинутых на подушке твоих рук. Это кружева от белой ночной рубашки. Солнечный свет золотит твои и без того золотые волосы… - Глеб, это не про меня. Это слишком поэтично и ты… ты смущаешь меня, - она погладила его по бинтам на руке, сжимавшей руль. - Когда ты перейдешь в наш дом, а я настаиваю, что ты должна перейти в наш дом, - он сделал паузу, давая ей возможность осмыслить его слова, - ты будешь так спать. Ты перестанешь бояться. Он чувствовал себя последним трусом – он не мог признаться ей в любви. Он слишком боялся ее потерять и потому говорил полунамеками. - Глеб… - Если ты откажешься, я сниму квартиру, - перебил он. – Но в общаге ты больше не останешься. - Глеб, не заставляй меня, - сказала Алька. – Мне нельзя уходить, у меня же нет жилья, меня выпишут и потом уже я не смогу вернуться. - Тебе незачем будет возвращаться туда, - с упрямым раздражением возразил Глеб. - Глеб, это все блажь, - убеждающе сказала Алька. - Ну, все так живут. И Маша вот жила же… - Ты не все. И у вас… даже туалет не работает, - нашелся он. – И грязно. Проходной двор. Я вчера заходил, никто внизу не дежурил. Любой ублюдок заходи и делай, что хочешь. - А двери на что? Я всем подряд не открываю, - улыбнулась Алька. - Ваши двери, - усмехнулся Глеб, - фанерки. Да и железные двери не спасут, если кто задумает... А я волнуюсь. - Глеб, ты не волнуйся так, - Алька прижалась к его плечу. – Меня Боженька бережет. - Само собой, - согласился Глеб. – Через меня и бережет. Вот поэтому ты переезжаешь. И это не обсуждается, - кажется, последние слова он сказал слишком строго. Алька не ответила ему, она отвернулась к окну. Что она выглядывала в темноте, оставалось только догадываться. Наверное, переживает, обиделась на него. Но по-другому было нельзя. Он снова набрал Леру. Она снова не ответила. Снова – потому что в течение дня он набирал ей несколько раз. Алька уже перестала смотреть в окно и смотрела на него сочувственно. - Не берет трубку, - сказал Глеб. – А Париж далеко. - Может, Александр Николаевич дозвонился? – сказала Алька. - Ты думаешь, я ему звонить буду? Мы ж с ним на ножах. Он позвонил Инне, спросил как ее состояние и чего ей завтра привезти в больницу. Ехать сегодня уже не хотелось. - Одна моя знакомая из прошлой жизни. Возил ее на «Скорой» в новогоднюю ночь с ножевым, у нас она лежит, в областной, - пояснил он Альке. - А, так это та самая девушка, которую изрезали в ночном клубе? – спросила Алька. – Бедненькая, за то же ее так? - А ты откуда знаешь? – спросил Глеб. – Я тебе про нее не рассказывал. - Так… рассказали, - спохватилась Алька, представляя Костю. Она глупо проболталась. - Тебе, наверное, Хмелина рассказала. Она любительница по ночным клубам шастать, - догадался Глеб. - А долго нам еще ехать? – Альке не хотелось лгать. - Недолго. Ну так кто, Хмелина? И Шурыгин был в клубе? - Нет, - сказала Алька, поколебавшись. – Давай тихую музыку включим. Глеб понял – она не хотела говорить. И конечно же, ей сказал Рыжов. Больше некому. Он видел Рыжова мельком той ночью. А вчера, пока он целый день занимался делами в больнице, Алька была предоставлена сама себе. Что она делала? И про подарок тогда не ответила – чашку уронила. Нет, ходит Рыжов к ней. Он снова заревновал - неужели обманывает его Алька? Пытаясь подавить раздражение, Глеб включил музыку. "Она с него не сводит глаз, и капают в подушку слезы, и пишет строчки о любви, и молча ждет..." Разве это не об Альке поют? Он посмотрел на нее, она сидела неподвижно. Господи, ну почему она так зажата? Отдай ее мне, я соберу ее по крохам, она снова станет прежней – веселой, уверенной. Я видел, какой она может быть. Отдай, обещаю, я ее отогрею. "Забудь его, забудь, пройдет любовь, как дым, ведь у него в мечтах не ты, не ты, не ты…" Он выключил радио. - Старая песня, - сказал он. – Кажется, времен наших родителей. - Но красивая, - сказала Алька. – Я слышала ее. Грустная песня. - Кого-то напоминает? – он всегда знал, что он садист, но ему нужно было понять – Новиков или Рыжов. - Песни всегда о чем-то напоминают, - сказала Алька. - О Новикове? – спросил Глеб. - Да, - неожиданно быстро сдалась Алька. - Так… забудь, - осторожно сказал Глеб, - ты сможешь забыть его? Вдруг кто-то рядом с тобой ходит, а ты не замечаешь? – спросил он медленно, вкрадчиво. - Да кто же, Глебушка? – улыбнулась Алька. – Да и не надо мне. Мне одной хорошо. - А Рыжов? Костя? – быстро спросил Глеб, смотря на нее в зеркало. Она смутилась и заерзала на сидении. Ясно. Глеб усмехнулся. – Ну так что с Рыжовым? Алька не отвечала. Кажется, она готова была расплакаться. - Я сейчас заплачу, если мы не закончим этот разговор, - сказала она и отвернулась. Он больше не спрашивал ни о чем. Все было очевидно – она пыталась забыть Новикова и искала утешения в Косте. Глеб снова волновался, но не показывал виду, подавляя шумное свое дыхание и закипающую ярость. Он вез Альку в родительский дом - они не должны были ссориться. И ее признание в чувствах к Рыжову прозвучит уж точно не сегодня. Они вернулись домой – Глеб, Алька и Денис. - Я к себе, - буркнул Денис и, скинув ботинки, скрылся в своей комнате. Пока Глеб разговаривал с Франсуа, он слышал, что Дениска кому-то звонил. Он не прислушивался к разговору за дверью брата, но отчетливо услышал слова «пивас», «база», «шататься». Усмехнулся, совсем большой брат его стал. В феврале вот четырнадцать будет. Глеб раскрыл свой ноутбук и вставил флешку с незаконченным рефератом, начал читать. Несколько минут спустя Денис вышел из своей комнаты, прикрывая рукой раздутые карманы. Не глядя на Глеба, он быстро пересек гостиную и скрылся в прихожей. - Эй, ты куда на ночь глядя? – Глеб оторвался от ноутбука и встал с дивана. - Куда? – он вынужден был дойти до прихожей, Денис не отвечал ему. - Надо мне, - сказал Денис, не глядя на Глеба. – Ждут меня. - Э, нет, братец, предков нет, и теперь я за тебя отвечаю. На улице ночь, так что давай дуй обратно, - Глеб подошел к входной двери и запер ее изнутри на два замка. Родители обычно закрывали эти замки на ночь. – Давай, разувайся, - он ласково взял Дениса за руку, но тот выдернул руку. - Да пошел ты, - неожиданно зло сказал Дениска. Глеб опешил от грубости брата. - Динь, ты че, обалдел, что ли? - спросил Глеб. - А это что? Денис наклонился, и из кармана его теперь выглядывала банка пива. - Ни хрена себе, - Глеб достал банку из кармана. – Тебе че, на банкете мало бухла было? Я и так уже глаза закрывал. Совесть-то поимей, братец. - Дай сюда, - Дениска выдернул банку из рук Глеба. Пахнуло алкоголем. - Иди в комнату, Денис, и пиво гони, - строго сказал Глеб. Дениска пару секунд размышлял, враждебно глядя на Глеба, и Глеб за эти секунды уже сто раз раскаялся, что разрешил брату выпить фужер розового шампанского и еще столько же, но уже с его немого разрешения. В течение вечера Алька не раз толкала Глеба в бок и выразительно показывала ему на Дениску, но Глеб сказал ей: «Пусть, совсем нельзя запрещать, а то точно алкашом вырастет». И вот сейчас Денис куролесит. Вроде трезв, но почему тогда он себя так ведет? В памяти всплыла коробка с флаконами. Неужели? - Гони пиво, - повторил Глеб и выдернул банку из рук брата. - Меня пацаны ждут, - Денис и ринулся к двери. – И ты мне никто, и звать тебя никак. - Динь, ты че, с дуба рухнул? - Глеб, насколько это было возможно, аккуратно оттолкнул брата от двери. Его брата недавно прооперировали. – Иди к себе, я сказал. Завязалась борьба, и Глеб вынужден был выкинуть брата в гостиную. Дениска поднялся с пола и пошел в комнату, бурча себе под нос. Когда дверь захлопнулась, Глеб с удовлетворением вздохнул. Он сел на диван, но тут же услышал, как звякнуло железо оконной рамы. Он понял. В два прыжка очутился в комнате Дениса и успел его-таки схватить за руку. Захлопнул окно и толкнул брата на диван. - Дениска, давай поговорим, - сказал он примирительно, чувствуя свою вину за то, что брат перебрал на фуршете. - Я не Дениска, и уже не маленький, и... вали отсель! - Денис бушевал, видя,что Глеб не сдвинулся с места. - Да уймись ты, наконец, - сказал Глеб. Он стоял над раскрасневшимся от злости мальчишкой, ему было смешно. - Че, смешно? Уроды! Как я вас всех ненавижу... ненавижу, - Дениска вдруг заплакал, - ненавижу вас всех! И ее ненавижу… Нинку! - он рыдал. Глеб сел рядом. – Динь, ты че? - он тронул брата за плечо. Но мальчик зло дернулся. Он плакал и говорил возбужденно, сбивчиво. - Вам всем было весело... А я… я надеялся, что она полюбит меня… каждый день ездил к ней… с уроков сбегал, чтобы на вертолетку попасть… утром, а вечером к ней. А она… - Динь… - Она бросила меня… - Динь, ты чего себе напридумывал? - Глеб попытался обнять брата. Дениска увернулся и, вскочив с дивана, заходил по комнате. -Я … думал, полюбит, заберет... она же сама говорила, что… хотела бы иметь такого сына, как я. Что мы семья… а сама обманула… предательница, - Денис заикался от волнения, - а вам весело было всем… А я оттого и капал эти капли… хотел забалдеть... не помнить, что она уходит… я все равно наколюсь … чтобы, как Мишка… сдохнуть… зачем теперь все… Он бросился на диван и снова зарыдал. - Динь, Диня, родной мой, - Глеб не верил тому, что слышал. Его брат плакал так пронзительно, так тяжело было слушать этого одинокого мальчишку, вообразившего себе невесть что о Нине. – Диня, Нина тоже хочет быть счастлива. - Да?! - поднял голову Денис, разом прекратив свои рыдания. – А я? Да задолбало меня тут все! Эта твоя мегера задолбала! - Кто? Алька? – не поверил Глеб. - Какая Алька?! Мать твоя, катись она дальше! Лерку долбала… сколько помню, - Денис снова начал заводиться, - и Лерка… бросила меня, - он снова кричал. – Сама все время подбивала, уйдем отсюда, уйдем, а сама… Не нужен я ей. Лерку ненавижу! Только у нее проблемы, носишься с ней… как с маленькой. И тебя… Все в вашем доме ненавижу! - крикнул Денис и начал крушить все вокруг, в бессильной ярости разбрасывая вещи. Судорогой свело горло. Онемев, Глеб наблюдал за этой сценой и, только когда ноутбук Дениски с грохотом коснулся пола, Глеб очнулся. - Ну хватит, Денис, - он схватил его за руку. – У тебя истерика, - он попытался обнять брата. - И тебя ненавижу, всех вас! - Денис оттолкнул Глеба. – Ты… ты бросил… одного. Лерка свалила, ты.. свалил… бухал где-то, а я… один здесь… выл рядом с этой мегерой… а вам наплевать было… - Денис, - Глеб с силой схватил Дениску и прижал его к себе, тот вырывался и что-то кричал бессвязное, задыхаясь от истерики и судорожно вздрагивая всем телом. Глеб силой удерживал мальчика, не давая ему вырваться. - Динь, прости нас, прости нас всех, - говорил он и пытался еще свободной рукой гладить брата по спине. – Я не знал, что тебе так тошно, Диня, родной мой братик. Мама, что же мы наделали, стонала его душа. Если бы ты видела… Если бы его мать была жива… Господи, помоги нам. Ему снова стало страшно от того, что события восьмилетней давности еще живы, еще не все отболело и отстрадало. И сколько еще будет болеть и страдать, не известно. Страшно было от Денискиных рыданий. Дениска... Всегда такой сдержанный, такой деликатный… Господи, сколько еще искалеченных судеб проявится от одной только ошибки его матери. Он вдруг вернулся обратно, в июнь, когда узнал все о матери. Вернулся и мгновенно прожил день за днем свои терзания, страхи, ненависть и беспредельное, убивающее чувство вины перед Чеховыми. - Диня, прости нас, прости меня, Диня, - бессмысленно повторял он над рыдающим мальчишкой, который уже перестал бороться с ним и теперь просто лежал у него на коленях и страшно плакал до судорожной задержки дыхания. Он повернул голову на шум. В проеме двери виднелись испуганное лицо Альки и вопросительное Франсуа. Глеб жестом изобразил в воздухе Франсуа инъекцию. Франсуа кивнул. Дверь закрылась. - Диня, родной мой братик, я люблю тебя, - снова повторял Глеб. - И я люблю тебя, - сквозь рыдания проговорил мальчик. – Только ты у меня теперь один… Нина… - Нине я скажу, Диня. Я скажу ей. Она не со зла. Она не поняла. Она думала, у тебя есть родители… Я скажу ей, и она… - Не надо! – Денис перекатился на другой конец дивана. – Не надо. Я думал, она… позовет меня. До последнего надеялся… а она… похвасталась… на острова летит она! – с отчаянием крикнул мальчик и, прижавшись к стене, снова зарыдал. Глеб сидел рядом с братом и успокаивал его словами, которые ничего не значили, и тоже вытирал слезы. Его трясло мелкой дрожью от этого большого горя маленького человека, которому нельзя было ничем помочь. Франсуа принес лекарство. Дрожащими руками Глеб наполнил шприц. - Сейчас, Диня, полегчает, - он никак не мог попасть в вену. - Дай... Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сказал Франсуа и вколол препарат. Через несколько минут Дениска заснул. Он спал, вздрагивая всем телом и всхлипывая. Глеб стащил с брата ботинки и куртку и накрыл одеялом. Лег рядом, обняв него. - Диня, прости нас, прости, - повторял он до тех пор, пока препарат не подействовал окончательно и мальчик не затих. ...Мучительно хотелось курить, но сигарет не было. Он вспомнил, что выкинул пачку в мусорку, рядом с крыльцом. В чем был, он вышел на улицу, шатаясь, как пьяный, и порылся в мусорке. Не найдя там своих сигарет, он повалился на снег рядом с домом и лежал так, закрыв глаза и призывая Бога помочь Дениске. Им всем. Он чувствовал, что засыпает, когда Алькины теплые руки ухватились за его запястья и с силой потянули вверх. - Глебушка, ну что же ты, воспаление легких еще подхватишь, - Алька помогла ему подняться, и он, шатаясь, пошел в дом, подгоняемый ее жалостливыми причитаниями. Совсем как мать, подумал он. Мамочка, что мы наделали… Что мы наделали… Он снова ушел к Дениске и лег рядом, но Алька суетилась и не давала ему заснуть, пока не напоила горячим чаем и не заставила снять с себя промокшую рубашку. - Не надо, чтобы ты болел, Глебушка, - она укрыла его по самый подбородок одеялом, которое принесла из Лериной комнаты. Под которым сама спала недавно, отметил Глеб, уловив запах Алькиных духов. Теперь она пользовалась духами. Зачем только? Конец Есенину. - Аль, проверь комнату Дини, пока он спит. На наркоту, - сказал Глеб, закрывая глаза. – Я сейчас встану, - Глеб отвернулся и прижался к брату. - Спите оба, хорошие вы мои, спите, родные, - Алька погладила Глеба по спине. Люблю, люблю, мысленно ответил ей Глеб. Даже сейчас, оглушенный произошедшим, он не мог ее не любить. Он слышал, как Алька почти бесшумно начала собирать разбросанные вещи, выдвигать ящики стола, открывать дверцы шкафа. Кажется, она подняла ковер. А в детдоме они, наверное, умело запретное тырили от воспитателей, подумал Глеб, проваливаясь в сон.