Живой

— Привет, — её, виноватое. — Привет, — его, тихое. Они встретились в столовой ранним утром и оба смутились — отныне всё было по-иному, по-новому. Их объяснение произошло столь неожиданно, что Глеб не верил даже самому себе. Интересно, как лучше, всем растрещать или продолжать молчанку? Нет, лучше молчать. Близким сказать, а в институте… Да кому какое дело… И вообще, кому до них есть дело-то? — Ну, как спала моя невеста? — было непривычно и странно говорить это Альке. — Не спала, — Алька покраснела. — Переживала, значит... Переживала, сомневалась... Жалела, что согласилась? — Глеб усадил Альку за стол. — Нет, ну что ты, — Алька тут же принялась комкать красную бумажную салфетку. — А вообще… да. Глеб, может, не надо? — Ну вот, — засмеялся Глеб. — Так и знал, что утро начнётся с этого вопроса, — он поставил перед Алькой тарелку. — Надо, Аля, надо, — произнёс он торжественно и склонился над Алькой. — Я люблю тебя, — шепнул ей в ухо. — Я люблю… Сейчас вот Дениску растолкаю, и поедем регистрироваться. Я смотрел, они восьмого работают, — Глеб сел напротив Альки и принялся есть. Находясь под впечатлением ночного объяснения, не спавший, он чувствовал зверский аппетит. Лихорадило — от воспоминаний, от ожиданий, от бессонницы. — Дениску? — Алька как будто испугалась. — Не надо Дениску! Он поздно лёг. Казалось, она пыталась оттянуть момент, когда всё свершится, и искала предлоги для отстрочки. — Если Диню не поднять, он до обеда дрыхнуть будет, — Глеб поднял глаза от тарелки. — Ешь, Аленька. И не переживай. Замуж — это не смертельно, — он подпёр руками голову и принялся смотреть на Альку. Не верилось. Совсем не верилось — жена. Не мечты — реальность, явь. А крутой вираж-то получился. Ещё вчера не было даже надежды, а сегодня — предстоящий поход в загс. И в храм. Венчаться — обязательно, чтобы не было, как у Гордеевых. Чтобы не бегать, чтобы быть одним целым… Как она красиво ест... А скоро, совсем уже скоро, они будут сидеть за столом, обнявшись, и шептать всякие нежности. Ладно, он один будет шептать. Господи, но какое же это счастье! А сейчас — нельзя нежностей. А то опять, он сорвётся до страсти… Она уже и так превратно поняла его из-за этой его страсти. И до чего додумалась… Нет, всему своё время. Из целомудрия рождается любовь, Лобов… Алька молча ела, потом положила вилку. — Глеб... — Да. — Ты так смотришь… — Как? — Так. — Так я ж тебя люблю, Аленька. — А я смущаюсь… и всегда смущалась. — И смущайся… Я тебя за это ещё больше люблю. Глеб вошел в темную комнату Дениса. Мальчик крепко спал, обнявшись с котенком. В его ногах лежал еще и белый, Лизин, кот. Совсем ребенок, подумал Глеб. Какие наркотики? К черту подозрения. И все же… Глеб вглядывался в руки брата… Вроде чистые. Он провел рукой по венам – следов уколов не прощупывается. Вот бы бедренную посмотреть. Эти малолетки изворотливые, просвещенные. На вызовах он всякого насмотрелся. Верить - это хорошо, но может быть потом, как у того победителя олимпиад - скрючившись в подъезде от передоза в смертельном сне… - Динь, - Глеб слегка тормошил мальчика. – Просыпайся. - Глебчик, - мальчик отвернулся к стене. - Я сплю,- он сонно вздохнул и причмокнул. Совсем как маленький. - Динь, я женюсь. Тишина. Потом шумная борьба с одеялом. Денис сел, потревожив Мурзика. - Че, уговорил? – недоверчивое. Мальчик протер глаза. - Уговорил, - засмеялся Глеб. – Ты первый узнал. - Глебчик… Дениска сделал движение, и Глеб, поняв его, обхватил руками и прижал к себе. - Вот тебе и Рождество, Глебчик. - Чудеса случаются, Диня. И не только в книжках. Лиза спит еще. Подежуришь? Нам в загс надо, а то закроют. - Боишься опоздать? - Боюсь, Динь. - Думаешь, передумает фиалка? - Денис сонно потянулся. - Нет, Диня, она не передумает. Она… Глеб остановился, задумался. - Какая? - Жертвенная. Ради меня готова на все. - Блин, вот бы мне так, - мечтательно сказал мальчик. - Научишь? - Чему? - Глеб улыбнулся. - Как в девушках эту, как ее, жертвенность пробуждать, - Дениске хотелось и одновременно было неловко разговаривать о таких вещах. - Нет, Динь, не научу. Не моя это заслуга. Девушку надо правильную искать. Мне просто повезло, что она такая. Хотя… - Что? - голос брата звучал нетерпеливо. Еще бы, у него была такая же проблема. - Одному могу научить. - Ну? - Если любишь, не стой в сторонке, а добивайся ее... Но только порядочными методами, - строго добавил Глеб, вспомнив себя и Леру. ***** - Нет, я так не могу, - сказала Алька, прерывая тихое посвистывание Глеба. - Все слишком быстро. Ты потом пожалеешь, - Алька развернулась перед дверями Дворца бракосочетаний, чтобы уйти. – И мне благословение взять надо. - Возьмешь ты свое благословение, сейчас вот только быстро распишемся, и возьмешь, - Глеб преградил ей дорогу. – Аль, - он заглянул ей в глаза, - ну чего ты? Боишься? - Я о тебе… боюсь. - Я знаю, что делаю, Аль, - он снова заглянул ей в глаза. – Пошли? - Пошли, - вздохнула Алька и сама взяла его за руку. Алька обреченно думала о том дне, когда его чувства к ней остынут, а в этом Алька не сомневалась, когда он не сможет бросить ее и будет мучиться рядом с ней. Алька не верила, что ее можно любить всю жизнь. Но, глядя на тихое ликование Глеба, она теперь решила молчать. Глеб рассчитывал силой своего обаяния заставить расписать их сегодня же, сей час же. Но миловидная женщина-армянка, которую Глеб видел в больнице во время прошлогодней практики, уперлась и не хотела этого делать. - Послушайте, молодые люди, но для срочной регистрации брака нужны основания! – эмоционально возражала она Глебу. - А вот представьте себе, что у нас есть основания, - смеялся Глеб. - Какие же? Ваша невеста беременна? Какой срок? – женщина строго посмотрела на Альку, и Алька растерялась. - Что, не беременна? Ну вот, о чем и речь, - регистраторша бесцельно переложила стопку бумаг с одного места на другое. - Может, у вас совместные дети есть? - отбиваясь от Глеба, сердито спросила она. - Пока нет, но обязательно будут, - смеясь, говорил Глеб. – К вам регистрировать придем. - Ну, это когда еще будет, - женщина нервно отпила из стакана воду. – Есть, конечно, форс-мажорные обстоятельства… Ну я не знаю… Ну что вы, не можете подождать? – неожиданно улыбнулась она. - Аль, побудь-ка за дверью, - сказал Глеб и, открыв дверь, подтолкнул девушку в коридор. – Слушайте, ну будьте человеком, - обернулся он к регистраторше. – Люблю я. - Тут все любят, - снисходительно возразила женщина. - Ну, не могу я ждать, - Глеб доверительно склонился над столом. - Молодой человек, - армянка залилась краской. – Как вам не стыдно. - Да я не о том, - махнул рукой Глеб. – Ждал ее долго, - он сел на крышку стола. – Еле уломал. Ну войдите в положение. А? - Не знаю прямо, - армянка покачала головой. Еще какое-то время уговоры продолжались. Наконец, когда Глеб напомнил женщине, как она регистрировала Настю и Николая Авдейченко-Пермяковых в областной, женщина согласилась найти нужные обстоятельства и зарегистрировать молодых, но только через неделю, чтобы все-таки было время подумать. Молодые слишком горячие, говорила женщина-армянка, быстро женятся и быстро разводятся. Что ж, неделя – не так много. И столько дел нужно будет переделать. А самое главное – сообщить родителям, уговаривал себя разочарованный Глеб. - С вас паспорта, заявление и госпошлина, - сказала женщина, доставая два бланка заявления. – Зовите уже вашу невесту, - улыбнулась она. – Надеюсь, ваш пыл не остынет, и через год не прибежите разводиться к нам. - Не дождетесь, - сказал Глеб, открывая дверь в коридор. – Аль, пошли заявление писать. Нам разрешили. Они долго писали заявления, в них было много граф. От эмоций Глеб плохо соображал и часто переспрашивал регистраторшу, что писать, куда писать. Он ее утомил. - Идите уже с Богом, - сказала она на прощание. – Пятнадцатого января в двенадцать приходите. - Готовьтесь, - Глеб обернулся в пороге и сделал суровое лицо. - К чему? – насторожилась женщина. - Утоплю ваш загс, - Глеб угрожающе сдвинул брови. – В шампанском! – он расхохотался от испуганного выражения лица армянки. - Ааа, - та тоже рассмеялась. – Иди уже, идите, шутники. - Приветствую, Толян, - паркуясь у ограды храма, Глеб ответил на звонок Смертина. - Аль, ты иди, я сейчас с Толиком переговорю и приду, - сказал он, открывая Альке дверь. – Перчатки, - он сунул ей в руки перчатки. - Не ожидал, что ты такой заботливый, - сказал ему Смертин, который слышал все. – Вроде моей Светки. - Слушай, Толян, я тут немного занят. Че звонишь, еще смена нужна? Я подкину, - сказал Глеб, наблюдая, как Алька, скользя по гладкому снегу, медленно шла к храму – неуверенная, робкая, потерянная. Не слушая товарища, вспомнил слова Рыжова – засомневался, не слишком ли он напорист. Хотя нет, все нормально. Ее сомнения – это нормально. Это он готовился к этому событию столько дней, а она только сегодня под утро узнала, что станет женой. Ее сомнения – это нормально, еще раз сказал он себе. - Слушай, Толь, чет я не понял тебя, давай заново, - сказал он в трубку, вырывая себя из размышлений и возвращаясь к разговору с Толиком. – Как тебе праздничный алкошабаш? А? С Косаревым сработались? - Да блин, эта алкашня, чтоб ее, - выругался Смертин. - И что, наш Фрол вот так почти каждую ночь? - Ага, - промычал Глеб. – Наверное. Да ты не думай, это просто праздник был. Если бы только алкашей спасать – не работа, а сказка была бы. А то инфаркты и прочая хрень… смертельная, - Глеб выдохнул в морозную свежесть. – Много потеряли? – спросил он тихо. - Двое, - сказал Смертин. – А Николаич твой ничего мужик. Строгий. - Понятно, что строгий. Ты ж, наверное, ничего не соображал, в первый раз-то. - Не соображал, - засмеялся Толик. - Знаешь, и так в голове пустота, а тут все вообще вырубило. Позор, короче. Хорошо, хоть отец не знает. - Не грузись, у меня тоже так было. Ты же помнишь, я вообще вырубился капитально, - Глеб вспомнил обстоятельства, при которых он потерял сознание. Это была первая смерть пациента. Он не сдал тогда экзамен на выдержку. - Ну да, было, - засмеялся Смертин. – Мне уже список документов дали, - сказал он. - Устраиваешься, значит, - улыбнулся Глеб. - Да, устраиваюсь, пойду санитаром, - кажется, Смертин тоже улыбнулся. – Что дома пузо отращивать? Как думаешь, Николаич меня возьмет к себе? Он же в какие-то дни один вообще ездит. - Возьмет, конечно, - подбодрил товарища Глеб. – Чего ж не взять-то? Санитары на вес золота. Никто не идет. - Да за такую зарплату… - Это пусть Фрол о зарплате думает, у него семья. А нам опыта набираться нужно, - возразил Глеб. - Согласен, не финансовый вопрос. Тем более Светка оказалась богатенькой. - И смелой, Толик, - тихо сказал Глеб. – Она человека спасла от смерти. - Че за дела? Почему я не знаю? – удивился Толик. - Это не наша тайна, тебе все равно не расскажут. Только ты это... не смей унижать ее. Она не заслуживает. - Блин, что за загадки? – возмутился Толик. – Чего я о ней не знаю? - А ты, Толян, не психуй в другой раз, присмотрись… Тебе повезло с ней, и ты будешь последним дурнем, если потеряешь ее. Я тебе серьезно говорю, - Глеб тяжело сглотнул и посмотрел на часы. – Остановись уже хорошими девками разбрасываться. - То есть ты типа сейчас сказал мне, что я козел? – возмутился Толик. - Да понимай, как хочешь, - Глеб раздраженно захлопнул дверцу машины и двинулся к храму. - А богатство Светкино – это тебе, Смертин, бонус за терпение. В просторном немноголюдном в этот час храме до острого, сосущего под ложечкой и свербящего в носу ощущения вечности пахло ладаном. Вечность тоже может пахнуть. Глеб думал об этом каждый раз, когда входил в храм. Оглядевшись, он нашел Альку, беседующую с отцом Алексием. Увидев Глеба, она помахала ему рукой, и он подошел. - Вот он, - сказала Алька настоятелю. Вероятно, они только что говорили о Глебе. – Это Глеб. - Помню, как же, раб Божий Глеб, - отец Алексий изучающе посмотрел на Глеба. – Жениться, значит, хочешь? За благословением пришли? - Хочу, батюшка, - сказал Глеб и вдруг вспотел. Он подумал, а что если не даст священник благословения? Алька же не ослушается духовника… И что тогда? А она, простота наивная, наверное, все ему о своих сомнениях рассказала, думал он, пряча глаза от испытующего взгляда батюшки. - Я люблю ее, - сказал Глеб, предупреждая возражения, от которых пот уже тек по спине. Он искоса глянул на Альку. Она, конечно же, покраснела. Ну это же Аля… - Да это смотря что под любовью понимать, - иронично сказал батюшка. - Так я понимаю. Глеб чувствовал себя школьником у доски, было неловко доказывать, что он любит, тем более что знал – до любви, настоящей и жертвенной, ему еще далеко. Он помнил, как однажды он уже предал Альку. И на исповеди он это, кажется, говорил вот этому самому священнику. А было-то это совсем недавно. И вот он уже прибежал жениться и стоит теперь, клянется в любви. Как он нелеп… - Я заботиться о ней буду, - Глеб кивнул в сторону Альки, - хочу, чтобы она смеяться начала и жить нормально. Без страха, - смущаясь своих вынужденных публичных признаний, сказал он и посмотрел на Альку. – Она никогда у меня плакать не будет, клянусь, - выдавил он, ловя благодарный Алькин взгляд и смеющийся – отца Алексия. - Батюшка, Глеб хороший, мы с ним много испытаний прошли. Он лучше всех, - Алька прижалась к Глебу плечом. – Вы не думайте, он очень добрый, и семья у них хорошая, - продолжала Алька. – Он врачом будет, и сейчас уже людей спасает. Вы даже не представляете, какой он хороший, Глеб, и любит меня, - закончила она. Глеб выдохнул – Алька, как всегда, спасла его. А сколько теплых слов сказала – волна благодарности захлестнула его. Его, совсем уже его. Ну и что, что не любит. Он даже не чувствует этого. Она такая ласковая, что ее ласка перекрывает с избытком недостаток ее любви. Отец Алексий несколько секунд с улыбкой смотрел на Альку, прижавшуюся к Глебу. Потом перевел взгляд на напряженного Глеба: - Так, говоришь, главой семьи быть хочешь? А кто это, глава семьи? Глеб вспотел еще больше. Священник решил устроить ему экзамен. Но - держи удар, Лобов. - Как кто? - он нашел в себе силы принять вызов. - Мужчина, конечно. Который зарабатывает. - А вот ты жену торопил, торопил, а она все перед зеркалом крутилась, и вы из-за этого на поезд опоздали. Кто виноват? Жена или муж? - глаза батюшки смеялись. Глеб потел. Он чувствовал подвох в вопросе. - Муж, конечно, - ответил он нарочито уверенно. - А почему? Несколько секунд тщетных размышлений. - Не знаю, - чистосердечно ответил он, встретившись с растерянным взглядом Альки. - Ну хорошо, что правду сказал, - засмеялся отец Алексий. - А потому глава семьи за все отвечает, что он - глава! Быть главой семьи это не кулаком по столу стучать. Это отвечать за все. За все! - уже строго сказал батюшка. - Если на поезд опоздали, то вина главы - надо было раньше сборы организовать. Женщины - создания эмоциональные, увлекающиеся. Мужчина наделен от Бога рациональным умом, помни всегда об этом. Благословляю! - отец Алексий решительно перекрестил Глеба. Господи, спасибо! Глеб перекрестился – отлегло. - До брака – чистоту хранить! - последовало строгое наставление. - Храним, батюшка, - с готовностью закивала Алька, а Глеб вспомнил, как на исповеди рассказывал, что горит страстью к девушке. Покраснел. - Венчание после Крещения. На неделе исповедаться и причаститься Святых Тайн, - отец Алексий строго посмотрел на Глеба. – Идите в лавку, там вам все расскажут. - Подождите, как это после Крещения? - не понял Глеб. - У нас регистрация пятнадцатого. - Не положено до Крещения, - отмахнулся отец Алексий, - праздничные дни Христовы важнее венчания, не спешите. Глеб разочарованно посмотрел на Альку, и она растерянно пожала плечами. Алька тоже не знала о том, что до Крещения нельзя венчаться. - Батюшка, а брак без венчания - это не грех ли? - спросила Алька, и от ее вопроса Глеб вспотел еще больше. - Не грех, успокойся, - улыбнулся отец Алексий, и Глеб облегченно выдохнул. Алька пошла узнавать, что нужно для венчания, а Глеб подошел к Христу. Он стоял молча, не в силах говорить - его переживания были глубокими и интимными. Слова казались лишними сейчас. - Спасибо, - прошептал он, наконец, и, встав на колени, поцеловал ноги Христа. Прижался лбом к Его ногам и закрыл глаза. – Спасибо. Зажмурился, но предательская слеза все-таки скатилась по щеке. ***** - Не переживай, - Алька взяла его ладони в свои и поцеловала. – Не волнуйся… Глебушка. Она явно сделала над собой усилие – раньше ей это давалось легко – его имя. - Так мы и будем теперь, - сказал Глеб. - Как? - не поняла Алька. - Утешать друг друга. - Ааа, - она тревожно засмеялась. – Конечно, ведь мы же решили когда-то быть друг у друга. Она старалась. Он видел это. - Господи, как же я ее люблю, - сказал Глеб. – Как же я ее люблю, - он поднял глаза к небу. Теперь он мог говорить вслух. Но Алька закрыла лицо руками и тихо заплакала. - Аль, ну ты чего? – он растерянно смотрел, как она плакала, и не мог обнять ее. Он же обещал. - Аль… - А мне так стыдно, что я не могу сказать того же, - она отняла руки от лица. - Прости меня, - выдохнула она прерывисто и сама обняла его за шею. - Аль, ты что, - Глеб прижал ее к себе. – Мне ничего не надо, только будь рядом. Главное, что я тебя люблю, родная моя. - Я буду стараться, - прошептала Алька и вздохнула. – Страшно мне, Глеб. Вдруг тебе со мной будет плохо. Страшно. - А знаешь, я тут недавно подумал. - Что? – она подняла голову. - А вдруг тебе со мной будет плохо? - он засмеялся. - Так что страх – это нормально, Аля. Это нормально, - повторил он. – Это же не встречи под луной, это, Аля, жизнь. А про меня не беспокойся. Я счастлив уже оттого, что могу говорить тебе о любви. Знаешь, как я хотел сказать тебе и ругал себя, что не мог? - Глебушка, зачем же ты так мучил себя? – горячо прошептала Алька. - Как зачем? Боялся, что пошлешь меня далеко и надолго, - Глеб вздохнул. - Ты что, - прошептала она. – Я бы… никогда. Я бы не смогла… такие чувства… Я буду стараться. Она явно чувствовала себя виноватой. - Не надо, не заставляй себя. Просто живи, просто принимай то, что я могу тебе дать, - Глеб вдохнул запах ее волос и тут же усилием воли заставил себя оторваться от Альки. Спасаясь от себя самого, он быстро завел машину и двинулся с места. Выруливая со стоянки, краем глаза глянул на Альку – она была грустна. Волновалась, боялась… Еще, оказалось, и виноватой себя чувствовала перед ним. Ну ничего, все это можно исправить, все это преодолимо, если любишь, конечно. А он любит, может, не правильно, но любит. Глеб тихо вздохнул. Алька сидела неподвижно, смотря прямо перед собой на дорогу и мелькающие перед глазами автомобили. Альке казалось, что они совершают какую-то непоправимую ошибку. Вернее, она совершает ошибку, потворствуя ошибочным порывам Глеба. Только что они отъехали от церкви – венчание было назначено сразу Крещения, двадцатого. Глеб, хотя и был разочарован тем, что не сможет обвенчаться в день регистрации, сделал все, чтобы в короткий срок дать ей свою фамилию и сделать ее своей женой – навсегда, без права вернуться в комфортное одиночество. - Девятого зачеты. Ты помнишь? – спросила Алька. - Помню, - из своих грез он был возвращен в реальность. – Сегодня сяду за рефераты. И у меня дежурство. Подготовка к узакониванию отношений обещает быть насыщенной и запоминающейся. - А ну как не сдадим? - Алька нервничала. - Сдадим, куда мы денемся, - улыбнулся Глеб. – Сегодня Лера прилетает, - сказал он, помолчав. - Вот она не понятно, как сдавать будет. - Лера отличница, она, наверное, и в Париже учила, - ободряюще ответила Алька. - Думаешь? – засмеялся Глеб. – В романтическом Париже возможно что-то выучить? Да сто процентов, что все это время она бегала по своим музеям. Лерка у нас человек искусства. Глеб боролся с собой – ехать или не ехать. Сегодня у Франсуа была сложная операция, на которую его не звали в операционную команду, но разрешили посмотреть. А посмотреть хотелось. Но завтра – два зачета. И нужно сделать много дел – дописать эти проклятые рефераты, найти квартиру Франсуа, посидеть с Лизой. И еще – Денис. Нельзя его отпускать, нельзя. Гордеев как-то вовремя нарисовался – Дениску брал гулять. Интересно, они только о Лерке говорят? И чего это вдруг Гордеев про Диню вспомнил? Удивительно... Еще к Инне зайти. Может, позвонить? Чего время тратить… И к Чеховым надо… Да, жизнь… Времени катастрофически не хватает… А он бы сейчас скальпелем отрезал что-нибудь. Даже аппендикс какой-нибудь… Но завтра – зачеты, надо сконцентрироваться. И как тут сконцентрируешься, если – уже есть жена? Но не удается ему насладиться отношениями с Алькой… Как-то странно у них все выходило с самого начала. Неромантично, и не под луной… Он все-таки переборол себя и остался дома. Расположившись в гостиной, с Лизой под боком писал оставшиеся рефераты, совершенно не думая о том, что печатает и копирует. Внутри все дрожало мелкой дрожью – от ощущения чего-то грядущего, важного, неизведанного еще. И в голове почти не было мыслей и даже эмоций. Он удивлялся себе, осознавая, что не летает на крыльях любви, а наоборот, как будто замер в ожидании, запрещая себе радоваться. Нужно было как-то осились предстоящую неделю. Он был готов выдержать все – длинные бесконечные дни, дистанцию между ними, эти бесконечные подготовки к зачетам - лишь бы дождаться, дойти, наконец, до финала. До того дня, когда они станут семьей, когда уже нельзя – назад, а только вперед и только вместе. Когда он сможет, наконец, поцеловать ее и уснуть вместе с ней в одной постели. Последняя мысль часто посещала его почти пустое замершее сознание, но он отгонял ее, говоря себе, что это время настанет, и уже скоро, а пока нужно просто ждать. А он красивый, и глаза у него красивые, и скулы… Алька из столовой наблюдала за Глебом. Ласковый. Вот он о чем-то сосредоточенно думает и потом стучит пальцами по клавиатуре, но уже через секунду отвлекается и говорит что-то Лизе. Ласково так говорит. И он красиво улыбается. Боженька, помоги мне полюбить его... Он хороший, я знаю, я его давно уже знаю. Помоги, Боженька, быть всегда с ним терпеливой и ласковой, он же был одинок и страдал. Он заслуживает счастья, но я боюсь, что не справлюсь, боюсь, что не смогу дать ему счастье. Помоги мне, Боженька, полюбить его… Алька подошла к Глебу. - Глеб… - Что, родная моя? – мгновенно поднял голову от экрана ноутбука. - Глебушка, - Алька подсела к нему и положила голову ему на плечо. - Ну, что ты? Не грусти, прорвемся, - он развернулся и прижал ее к себе. Закрыл глаза. Родная, любимая, нежная. – Не бойся, я же люблю тебя. - И я обязательно полюблю тебя, Глебушка. Ты прости, но ведь я не знала. Ты такой был… - Какой? - Недосягаемый. - Аль… - Да, слишком умный, слишком яркий, слишком … - … самовлюбленный. Я помню наши три года. - Я буду стараться. - Не надо, не старайся. Просто принимай. Даже в самых своих смелых мечтах он не мечтал о таком. Не мечтал, просто потому что не знал, что такое – бывает. Не знал о том, что кто-то может вот так ласково прижаться к нему, ища в нем защиты и утешения. Он достал из кармана две «Лавизки». - Ну-ка, что день грядущий нам готовит? – он протянул одну резинку Лизе. – Бери, Лизаветка, – вторую развернул и отдал Альке. – Посмотрим… Помочь ей подготовиться к важному экзамену! – прочитал он вкладыш. – В тему! - Аль, а откуда у тебя те лаковые ботинки, что ты осенью носила? – они подъехали к общежитию. Нужно было перевозить Альку. Она страшилась этого переезда, ей было неудобно перед родителями Глеба, но теперь уже не смела перечить – она должна была стать хорошей женой для Глеба. Если уж замуж, то со всей ответственностью, решила она. - Брендовые ботиночки-то. Слышишь? Откуда? – Глеб заглушил двигатель. - А, те… Антон, - рассеянно ответила Алька. - У меня еще много было вещей. Он купил, но я потом отдала одной девочке в «Домик». Ее из семьи вернули, ей плохо было, и лишилась она всего разом... А ботинки пожалела отдать, - вздохнула Алька. – Но ты не думай, у меня много вещей было. Мне на выпуск в «Домике» волонтеры подарили. И чемодан еще… - Чемодан?! Щемило в груди. Чемодан… сироте. Брендовые ботинки, так нелепо смотрящиеся в паре с ее серо-розовой детской курткой… Тоже брендовой, сиротской. Вспомнился последний разговор с Ниной… Надо одеть ее. Почему он ни разу об этом не подумал? Почему он не подумал, что ей тоже нужно быть женственной и красивой? Хотя она и так прекрасна. Глеб краем глаза посмотрел на Альку - поцеловать бы ее в ее губы. Но он тут же одернул себя. - Аль, не пользуйся духами, ладно? К больным все равно нельзя, - он вспомнил, что давно хотел сказать ей это. - А что, у тебя голова болит от запахов? – испугалась Алька. - Не болит, - поспешно ответил Глеб. - Просто я тебя перестаю чувствовать. Ты пахнешь травой, сеном свежим. Есениным. Ты помнишь? Я говорил тебе. - Помню, - смущенно засмеялась Алька. – Только это шампунь, «Чистая линия. Семь трав». - Пользуйся им всегда, - улыбнулся Глеб. – Только, знаешь, это не шампунь. Это ты вся... - сказал он и, перебежав спереди, открыл дверцу машины. - Как соберешься, звони, - он протянул руку и с удовлетворением почувствовал тепло ее ладони. - И чемодан, наконец, пригодился. Он сел в машину и открыл учебник. Учи, Лобов, ведь не сдашь. Хватит уже отцовскими связями пользоваться. Сам-то ты хоть на что-то годишься? Он попытался углубиться в чтение, но не училось – он вспомнил о Лере. Она прилетает вечером, а завтра два зачета. Глеб достал телефон. - Пап, привет. Ну как вы там с мамой? Отдыхаете? - спросил он. - Здравствуй, Глеб. Отдыхаем? Очень даже ничего отдыхаем, - голос отца звучал бодро. – Как в молодость окунулись. Как вы с Денисом? Ты контролируешь его? –озабоченно спросил отец. - Контролирую, контролирую, - уверил Глеб. – Каждый вечер на ковер вызываю и проверяю, чистил ли зубы, мыл ли уши, менял ли носки, сколько книг прочитал, - засмеялся Глеб. – Твоя школа. - Ну хватит уже отца передразнивать, - Олег Викторович, кажется, обиделся. – Тоже нашел, чем гордиться. - Пап, - Глеб стал серьезным. – Дело есть. - Ну, если дело, то давай. А что, до завтра подождать не сможет? – все так же недовольно спросил отец. - Не сможет. Зачеты у нас завтра. - Глеб, я тебя уже предупреждал, что больше не буду звонить в деканат. Выпутывайся сам! - отец мгновенно встал в оборону, вспоминая, вероятно, многочисленные требования нерадивого сына помочь с очередным зачетом или экзаменом. - Да выпутаюсь я, выпутаюсь, - Глеб тоже начал раздражаться. – Только я не о том, - он понизил голос, чтобы его внутренние часы снова мерно затикали. – Лерку сможешь подстраховать на сессии? Позвони в деканат, пап. Лерка наша только сегодня из Парижа появится, и, ясно, ничего не учила. Помоги, а? Но только так, чтоб она не знала. У нее и отмазка есть – беременная. Ну, войдут же в положение? - Да я с радостью… Помогу, - голос Олега Викторовича дрогнул. – А что, совсем решила бросить наша Лерочка? – заволновался он. - Пока не понятно, - вздохнул Глеб. – Но помочь надо, может, еще все образуется. - Я позвоню, - коротко пообещал отец. - Сегодня, папа, - уточнил Глеб. - Сегодня, сегодня, - раздраженно ответил Олег Викторович. – Завтра мы с мамой прилетаем, и чтоб в пять как штык был в аэропорту! – отец попытался обратить все в шутку. - Понял, пап! Буду! - подыгрывая отцу, бодро ответил Глеб. Через полчаса позвонила Алька, и он поднялся на четвертый этаж. Ее соседка Аня уже вернулась из дома с новогодних каникул. - Привет патологоанатомам! – Глеб вошел в комнату. - Привет работникам «Скорой медицинской помощи»! – так же поприветствовала его Аня. – Чего это вы надумали? - Да забираю вашу красавицу, - сказал Глеб. – Женюсь. - Женишься? На Альке? – всплеснула руками Аня. - Аль, ну что же ты молчала? – она с укором повернулась к Альке. - А что, не сказала? – удивился Глеб. – Нуу, это от скромности. Алька скромная. - Мне неудобно было, - пролепетала покрасневшая Алька. - Ну ты даешь, Алька. Замуж выходишь и неудобно! – рассмеялась Аня. – Все-таки странная ты какая-то. Надо, наоборот, всем рассказать, а она скрывает. - Ань, не смущай Альку, - заступился Глеб. – Ты вот что… Мы тебя на сэйшен приглашаем. Когда поженимся, в ночном клубе затусим всей группой. Ты приглашена. - Спасибо, но я там никого не знаю! – обрадовалась Аня. - Ну вот и познакомишься! Ну, бывай, патологоанатом, - Глеб взял чемодан и направился к двери. - Глеб, а разве мы не позовем наших из группы? – уже в машине спросила Алька. - Куда? В загс? Или в храм? – спросил Глеб, заводя машину. - И в загс, и в храм, - Алька, казалось, была удивлена. - Зачем? – он повернулся к Альке. – Чтобы глазели? Нет, наше счастье только для нас, - Глеб взял Альку за руку. – Ни с кем, слышишь, делиться не буду, - Глеб судорожно сглотнул. - Ну почему, Глеб? – не понимала Алька. - Потому что слишком тяжело далось... Не хочу, чтобы глазели, - серьезно сказал Глеб и сжал ее руку. – Если, конечно, ты не против. - Я не против. Я, как ты скажешь. - Спасибо, - он едва заметно улыбнулся. - А после всего пригласим их в ночной клуб, - добавил Глеб, - будем отрываться по полной программе. Я, наверное, напьюсь, - засмеялся он. – Ой, чую, напьюсь от счастья-то. Ты уж меня не ругай тогда, Аленька. - Глеб, - засмеялась Алька. - И все же, Глеб… В загс совсем никого не позовем? Можно хотя бы Катю позвать? - Катю? Зови, она же твоя подруга, - лениво сказал Глеб. – Нину позовем, и Франсуа, и Ковалец. - Ирину Васильевну? - уточнила Алька. - Да. Она единственная, кто верил в меня, кроме тебя, конечно. И сделала она из меня хирурга-таки. Пока еще только в сознании хирурга. Недоделанного пока, но еще не вечер… Позовем ее в крестные наших детей? – Глеб повернулся к Альке. Она снова покраснела. - Да… И Леру позови. - Это само собой. И Косарева. Помнишь его? Мой врач со «Скорой». - Помню… ты же о нем после каждого дежурства рассказывал. - Точно… Это важные люди в моей жизни. А ты кого еще хочешь пригласить? - Людмилу Николаевну вот только. И Свету. - Зови, - сказал Глеб. – И школьного друга тоже зови, чего уж там, - он вздохнул. - Как дела? Расскажешь? – Глеб развалился с планшетом в комнате брата, подыскивая подходящее жилье для Франсуа. Рядом играла с котятами Лиза – как всегда нешумно и не по-детски. Просто гладила их, и не таскала за хвосты и лапы. Алька, предварительно поплакав от смущения, раскладывала вещи в своей новой комнате. В бывшей комнате Леры. С того самого часа, как Алька узнала, что выходит замуж, она часто плакала - коротко, быстро успокаиваясь, тут же извиняясь и улыбаясь. Было заметно, что она заставляет себя быть приветливой. Алька волновалась и ждала встречи с родителями Глеба. Глеб как мог успокаивал ее. - Денис! - окликнул брата Глеб. - Норм. Я новых фоток наделал, - Денис оторвался от ноутбука Глеба. Денискин ноутбук был еще в ремонте. - Лизаветиных? – спросил Глеб, не отрываясь от планшета. - Ага, - довольно отозвался мальчик и снова уставился в экран. - Кажется, у вас появились точки соприкосновения, - заметил Глеб. - Фотки, - подтвердил мальчик. - Она от фоток тащится. Чтоб красивая была и в разных видах. Я тут ей черно-белые сделал, ей понравилось. В инсте хвалится, - голос брата звучал довольно. - Да ладно, хорош самому хвалиться… С Мишкой у тебя что? – осторожно спросил Глеб, рассматривая фотографии очередной квартиры. Не то, все не то, старое какое-то, обшарпанное... Денис оторвался от ноутбука и развернулся в кресле спиной к брату. - Подозреваешь, значит. А я поклялся, - укоряюще сказал он. - Я волнуюсь, Денис. И просто спрашиваю, - Глеб старался быть терпеливым. - И сколько ты будешь спрашивать? До конца дней? – раздраженно спросил мальчик. - Возможно. Только, ты знаешь, ты не закипай. Ты просто правду говори мне, и все. Надо учиться говорить правду и не врать прежде всего себе. Это по-мужски. - А с чего это я должен что-то говорить именно тебе? - с вызовом спросил мальчик. Кажется, они начинали ссориться. - Ну не хочешь мне, отцу говори, - как можно более спокойно произнес Глеб. - Только ни к чему это. У него, сам знаешь, сердце барахлит, давление скачет. Денис молчал. Ну да, с этими аргументами трудно было спорить. Ершистый стал, переживает парень. Глеб вздохнул. - Динь, - он сел и развернул кресло с братом вместе к себе, - я волнуюсь. Понимаешь? - Не доверяешь, - упрямо возразил Денис. – А кто-то тут о доверии говорил. - Я говорил. И я с тобой первым поделился своим счастьем. Так? Ведь у меня единственный брат-то. И я его люблю. Глеб заглянул в глаза мальчишке. - Глебчик, - то ли вздохнул, то ли всхлипнул Денис. – Прости. Я не хотел... обидеть, - он бросился к Глебу и обнял его. – Но меня все бесит. Я сам себе не рад, но меня все бесит. - Я понимаю, паршивый переходный возраст, сам таким был, - Глеб поцеловал его в макушку. – Но мы справимся, если будем вместе. Так? - Обещаю не хамить больше, - с готовностью пообещал брат. - Еще скажи честное пионерское, - улыбнулся Глеб. - Чесслово. - А, ну если чесслово… Ну так что с Мишкой? - Я не употребляю, ты не думай, - торопливо сказал мальчик. – И не хожу туда. И вообще, мне... некогда. У меня репетиторы. - Репетиторы? – Глеб рассмеялся. – Когда это тебя останавливало? - Ну ладно, соврал. Небо и… любовь, - сказал Денис и застеснялся. - Красиво звучит... Небо и любовь, - Глеб мечтательно закатил глаза к потолку. - Да блин, хватит прикалываться, - смущенный Денис ткнул Глеба в грудь, так что Глеб выронил планшет. - Эй, ты че дерешься, - расхохотался он и, повалив брата на кровать, начал его в шутку мутузить. - Глебчик, сдаюсь... Сдаюсь! - отбивался от него Денис. – Короче, – сказал мальчик, когда они сели, – я Лизке твоей дворец присмотрел. Денег дай, - попросил он, скромно опустив глаза в пол. - Что за дворец? - поинтересовался Глеб. - В Саудовской Аравии? Оценочная стоимость? - Да блин, Глебчик, хорош шутить! В «Детском мире», конструктор это, «Лего»... Короче, если мы начнем его собирать, то на несколько дней работы хватит. Денег дай, я сгоняю. Надо же ее чем-то занимать, - с показной небрежностью мальчик махнул рукой в сторону девочки. - Сколько? - По факту узнаем. - Карта в куртке. Щемило сердце – заботясь о Лизе, Дениска был ближе к Нине. Он выбрал отличный способ быть ближе к Нине. Все просто и одновременно – нерешаемо... Ему бы Лерку вернуть. Может, Гордеев для того и нарисовался? Господи, помоги нам всем. И Диньке. - Ну-ка, Лизонька, пойдем Дениску проводим, - Глеб подхватил девочку на руки и вышел в гостиную вслед за братом. ***** Денис уже вернулся из центра с замком для Лизы и теперь сидел с ней в своей комнате, изучая схему сборки. Глеб сделал несколько звонков Лере, но она не ответила. А она прилетает сегодня. А время? Он ведь не знает времени. Интересно, Гордеев знает время прилета? А если не встретит? Как она будет добираться из аэропорта? Глеб волновался. Успокойся, Лобов. Не отвечает и ладно, сколько можно… В конце концов, не совсем маленькая… Хотя… беременная и с чемоданом. А муж? Ведь у нее же есть муж. Как же, муж... Убитый ее равнодушием. Они вообще разговаривали все эти дни? Слушай, Лобов, твое какое собачье дело? Успокойся уже. Доберется она из аэропорта, это не смертельно. Муж не встретит, такси возьмет. Все так ездят… Все… А она не все… Накручивая материн кожаный поясок на руку, Глеб бродил по дому, не находя себе места. - Денис, что там Гордеев говорил, Лерку встретит? – спросил он небрежно, возникнув в проеме двери Денискиной комнаты. - Встретит, - не отрываясь от конструктора, ответил мальчик. – Вечером. - Ааа, - выдохнул Глеб. – Ну ладно, я пошел тогда, - он еще раз окинул взглядом детей, увлеченно занимающихся сборкой замка. Вернее, сборкой занимался Денис, а Лиза копалась во всей этой разнообразной пестрой куче пластмассовых деталей. Тут же, на полу, рядом с детьми стояла тарелка с бутербродами – Алька постаралась. Эх, избалует она детей. Во всем им потакает. Аля… Аля… Он подошел к двери ее комнаты. Тишина. Наверное, сидит, замотавшись в плед, с книгой. Маленькая, родная, любимая… Глеб потрогал дверь. Приласкать ее, родную. Как же хочется приласкать ее. А нельзя – целомудрие. И он – еще совсем не перестроил свой мозг, все также страстно желает обладать ею. Тело обуздал, а сознание еще старое… Эх, тянуться еще до Альки, тянуться. А что же делать с нежностью-то? Вот если прямо сейчас хочется обнять ее и греть, греть? Это грех, что ли? Что, совсем касаться нельзя? А вот она, Аля, обнимает его. И чем меньше он обнимает ее, тем больше она льнет к нему. Так можно или нельзя? Глеб вдруг запутался. Он тихо открыл дверь. Так и есть – сидит, замотавшись в плед. Он видел уже ее такой. - Чем занимаешься, невеста? Непривычно называть ее невестой. Непривычно и волнительно. - Учу, - Алька сделала движение встать. - Сиди, сиди, - Глеб сел напротив. – Уютная ты. Алька покраснела от его внимательного ласкающего взгляда. - Глеб, - закрылась пледом с головой. - Я тебя люблю. Странно и непривычно говорить такое. Столько лет давил в себе. Столько лет застревало в горле. А теперь… - Глеб… - Так и будешь теперь сидеть под пледом? – рассмеялся Глеб. - Смешная... Я на дежурство. Справишься с детьми? - Глебушка, - Алька скинула с себя плед. – Как мы завтра будем объяснять твоим родителям? Ты сказал им? - тревожно спросила она. - Не сказал. Но скажу. Завтра, - пообещал Глеб. - А вдруг твоя мама будет против? - не унималась Алька. - Скорее, отец. А мама… ты просто не знаешь мою маму. Не волнуйся. Она у меня, знаешь, какая… - от нахлынувших чувств к матери Глеб не мог подобрать нужных слов. - Какая? – Алька с надеждой посмотрела на Глеба. Что она ожидала услышать? Что его мать самая добрая, самая нежная и понимающая? Глеб улыбнулся. Какая? Какая у него мать? Он даже не мог ответить. Да просто – МАТЬ. МАМА. МАМУЛЯ. Разве нужны определения для матери? - Она просто мать, - сказал он. - Понимаешь? Она все ради меня сделает. Ей я обязан всем… Только она одна и верила в меня. Понимаешь? - Понимаю, - вздохнула Алька. Не понимает. У нее не было матери последние семь лет. - Ты не волнуйся, Аль, мама тебе примет и будет любить. - Да? – Алька сделала движение к нему, и Глеб, предугадав ее порыв, пересел к ней на кровать. Обнял - наверное, сейчас можно. Нужно. - Аль, все будет нормально, - он успокаивающе гладил ее одной рукой по спине. - Я чувствую себя захватчиком, самозванцем, - Алька прижалась к нему. – Заехала в дом, пока они уехали… - Так ведь родители сами тебя пригласили, Аль… - Да разве может такое быть? - Может. - А жить мы где будем? Здесь? – кажется, ее не радовала эта перспектива. - Конечно, а где же еще? – все-таки удивился Глеб. – Тебе у нас не нравится? - Почему же… нравится, - в ее голосе угадывалось сомнение. Глеб понял – не нравится ей. Ну ничего, страх предстоящей встречи - это нормально, сказал он себе. А когда все прояснится, она расслабится. - Ну что, начинаем подведение итогов? - он вернулся к задуманному. - Каких итогов? – не поняла Алька. - Ну мы же с тобой договорились рассказывать друг другу все о себе, чтоб не было недосказанности и чтобы быть… одним целым. Было? - Было, - Алька снова прижалась к нему. - Надо учиться разговаривать друг с другом, - сказал Глеб. А то получится, как у Гордеевых, подумал он. - А знаешь, когда я впервые понял, что не равнодушен к тебе? - он начал первым. Они разговаривали, обнявшись, по большей части говорил Глеб, и он рассказывал Альке о том, как влюбился в нее. Ему нужно было это – все проговорить. Ему хотелось говорить - после стольких лет молчания не хотелось молчать дальше. Ей нужно было услышать историю его влюбленности – чтобы верить ему. Он свалился на нее со своей влюбленностью сегодня ночью. Неожиданно. Она не верила ему. Если бы они встречались как все люди, она бы верила – его чувства она могла бы видеть в развитии. Но сейчас… Их история была необычна и, наверное, неправильна – до признания он вел себя глупо и трусливо. Приходилось исправлять ошибки. - А ведь я все не так понимала, - вздыхала Алька. – Я думала, у тебя неразделенная любовь. - Неразделенная, - согласился Глеб. – Тобою. - Ну почему ты не сказал сразу? – сокрушалась Алька. – Я бы поняла. - Я трус. Уроки прошлого так и не усвоил. Но кто бы знал, как меня напрягало это твое «друг». Кто бы знал… - Я буду стараться, Глеб… ...Он ехал на дежурство, удерживая на лице ее тихую нежность, и кажется, уже совсем семейную – она поцеловала, взяв в ладони его лицо. Старается, нежная. Он горел и корил себя за излишние фантазии, поэтому, чтобы отвлечься, он позвонил Франсуа - обычным звонком, не видео, каким обычно звонил его друг. - Франсуа, я нашел тебе квартиру. Можешь переезжать туда девятого вечером. - Спасибо, Глеб, - обрадовался Франсуа. - А я, наконец, получил доступ к своим счетам и смогу расплатиться с тобой. - Не трудись. Я от чистого сердца. Ты чего домой не приходишь? - поинтересовался Глеб. - Я буду позже, - сказал Франсуа, и в телефонной трубке Глеб услышал знакомый кашель. - Так ты не в больнице? С Викторией? – улыбнулся. - Да, - сказал Франсуа. Звучный поцелуй, кажется, в самое ухо. Виктория… - Ну, утешайся, старик. Я на дежурство. Может, ты … - Глеб остановился, подбирая слова поделикатней. Он не хотел оставлять Альку наедине с Франсуа, даже в таком большом доме. - Я понял тебя, старина. Останусь у Виктории, - догадался Франсуа, и Глеб услышал радостный возглас Алькович. - Спасибо. Ты настоящий друг… Кстати, пятнадцатого я женюсь. Вы приглашены. Пауза. Он знал, что так будет. Улыбнулся в салонное зеркало. - Не понял, повтори еще раз. Он знал, что так будет, и засмеялся. - Я женюсь! - крикнул в трубку. – Женюсь я! - Теперь понял. Поздравляю. Ну и сухарь! Тут счастье прет, а он – «понял, поздравляю». Улыбнулся. - Попроси Вику не трепаться… Никому не говорить, - поправился Глеб. - Хорошо, - Франсуа отключился. ****** - Виктория… - Я уже поняла, - она подбежала к Франсуа и снова обняла его за шею. – Ты остаешься! – с наслаждением вдохнула его запах. – Впервые я благодарна Лобову. - Пойдем тогда пробовать то, что мы с тобой сотворили? – Франсуа, обняв девушку за талию, повел ее в кухню, попутно целуя в шею. - Надеюсь, этот твой террин окажется съедобным, - смеялась счастливая Вика. – А по мне, так это обычная русская куриная запеканка. - Но с другими специями, - возразил Франсуа. – Наш друг Лобов женится. - Да ладно! – не поверила Вика. – На ком? - Вы же в одной группе, - удивился Франсуа. – И они давно вместе и не скрывались. - Да не томи, Франсуа! На Альке, что ли? Так это шутка такая, - рассмеялась Вика. – Шутка! Глеб всегда использовал Альку. Она ему конспекты писала и кофе носила, тык-тык-тык, - Вика изобразила пальцами по столу двигающегося человечка. – Девочка на побегушках! - Девочка на побегушках? – плохо понимая, переспросил Франсуа. – А, девочка по вызову, - догадался он и с сомнением посмотрел на Вику. Вика рассмеялась. - Девочка на побегушках – подай, принеси, убери, напиши конспекты, пока я буду спать. Понял? - Понял. Но Глеб любит ее. Я был на вашей вечеринке и видел их. Это все видели. Не так ли? У вас что, в группе всем на все положить? – Франсуа открыл духовку и достал из нее их совместный кулинарный шедевр. - По барабану, ты хотел сказать, - поправила Вика. – Да нет, не положить и не по барабану. У нас Шостко, знаешь, какая? Она за всем следит, - Вика засмеялась. - Она и мне, знаешь, какие выговоры делала? И тоже почти девочкой по вызову называла. От ее взгляда ничто не укроется, – иронично заметила Вика. - Странная публика, - удивился Франсуа, разглядывая приготовленное блюдо. – Самого главного не видят. И все же наш друг женится, и мы приглашены. Он просил не трепаться. - О, узнаю словечки Лобова, - улыбнулась Вика. – Не знаю, - она вдруг стала серьезной, - все это похоже на розыгрыш. А Погодина за Гордеевым бегает и… - Виктория, давай-ка вместо глупостей наш шедевр резать, - с улыбкой перебил ее Франсуа. Потом они раскладывали на тарелки очередное экспериментальное блюдо, приготовленное Франсуа. Франсуа часто готовил теперь у Вики и заодно мыл посуду. Вика совсем отошла от кухни. - Вина? – спросила Вика, когда они сели в комнате, расположившись с едой прямо на полу. - Виктория, - с напускной строгостью ответил ей Франсуа. – О чем ты думаешь? У тебя завтра два зачета, а ты, кажется, даже не открывала учебников. - Глупости, - Вика рассмеялась. – Ниже «хорошо» я никогда еще не получала. Выпьем? - Давай все же воздержимся, - возразил Франсуа. - У меня в больнице прооперированный пациент. Алекс дежурит, но при внештатной ситуации не справится. Мне надо быть в форме. - Сложный случай? Но ты все-таки сбежал ко мне, негодный доктор? – заигрывая, Вика обхватила Франсуа за шею и заглянула ему в глаза. - Сбежал. Потому что уже с утра думал о тебе, mon ange, - Франсуа сделал движение поцеловать Вику. - О чем же? О поцелуях? - кокетливо спросила девушка, слегка отстранившись. - О поцелуях, mon amour, - кивнул Франсуа. - И во время операции думал обо мне? - продолжала допытываться Вика. - Вспоминал, mon ange. - Ну, может, все-таки откроем вино? - Виктория, вы снова забыли про зачеты, - Франсуа все-таки поцеловал девушку в висок. - А можно я вам буду прямо сейчас сдавать зачеты, доктор Франсуа? – игриво спросила Вика. - Каким же образом? – ее друг понял предложенную игру и поставил тарелку на пол. - А вот таким образом, - Вика быстро приникла к губам Франсуа. - Восхитительно, доктор Виктория, - прошептал Франсуа. – Но зачет еще не сдан. - Да? – спросила с придыханием. - Вам нужно ответить еще на несколько вопросов, - прошептал Франсуа и сжал девушку в объятиях. - Ох, профессор, вы слишком строги к бедной студентке, - простонала Вика. ***** - Дениска, Лиза, идите ужинать! - позвала Алька. Тишина. - Дениска! Опять тишина. Алька открыла дверь в комнату мальчика. - Я вас зову, зову, а вы… - А нам некогда, - небрежно ответил Денис, не отрываясь от планшета с игрой. – Мы заняты, - он еще сильнее прижал к себе Лизу, сидящую рядом. - Хорошо, тогда я одну Лизу покормлю, а ты придешь, когда захочешь, - согласилась Алька. - Пошли, Лиза, - она протянула руку девочке. Лиза хотела встать. - Она тоже занята, - Денис удерживал девочку, не давая ей подняться со стула. – Сиди, Лизка, мы еще не доиграли. У нас время идет, - сказал он демонстративно. - Денис, отпусти Лизу, у нее режим. И Нина Алексеевна будет недовольна. - Нина Алексеевна, - пробурчал себе под нос мальчик. - Тоже мне, нашла, о ком беспокоиться. - Дениска… - Отстань! Алька тихо закрыла дверь и осталась в гостиной. Ничего, говорила она себе, это такой возраст, и у него травма. Она вздохнула и отправилась в столовую с учебником в руках – ждать. Через полчаса Денис за руку с Лизой появился у стола. - О, что за салатик? – спросил Денис и схватил ложку. - А руки? - Алька попыталась сказать строго. Денис сделал вид, что не услышал. Махнув рукой, Алька повела Лизу мыть руки, а когда пришла, обнаружила мальчика уплетающим салат прямо из салатницы. - Дениска, - сказала Алька, усаживая девочку за стол, - есть еще курица с картошкой. Я тебе сейчас положу. - Ага, щас же, - с вызовом отказался Денис и достал из холодильника колбасную нарезку. – Нарезочка вкуснее, чем твоя картошка, - он с наслаждением отправил в рот сразу несколько кусков колбасы. - И вообще, хватит уже звать меня Дениской. Я тебе что, маленький? - с набитым ртом сказал он. - Нет, не маленький, - согласилась Алька и поставила перед Лизой тарелку. – Ешь, Лизонька. - Какая она Лизонька? – едко заметил мальчик, проглатывая последний кусок колбасы. - Но Глеб… - Это Глеб, ему можно, а тебе нельзя. Ясно? - Ясно, - ответила Алька. Ей было жаль мальчика, и она решила не обижаться. Был бы Глеб рядом… Поправив на коленях Лизы льняную салфетку, она украдкой посмотрела на семейную фотографию Лобовых, стоящую тут же, в столовой на полке со всякими прочими безделушками. Глеб… совсем еще мальчишка. Интересно, сколько же ему лет на фото? Она попыталась вспомнить Глеба школьного и поняла, что почти не помнит его. А вот первокурсника-Глеба она прекрасно помнит. Он мало изменился, разве что прической, придающей ему взрослости и мужественности. И в обращении он стал намного мягче. Никогда она не думала, что он может быть настолько нежен. Он всегда представлялся ей страдающим и шумным, страдающим и язвительным, страдающим и остроумным, всегда в центре внимания. И вот теперь он нежен и тих. Алька сидела, задумавшись. Она думала о Глебе, ища в нем все хорошее, за что можно было бы его любить. И в ее сознании выходило, что его за все можно было любить - он был сама нежность и… любовь. Он так много дал ей. Но, увы, при его появлении у нее не дрожали коленки и не перехватывало дыхание. Не было любви, не происходило особых химических реакций, заставляющих тело дрожать, а мозг мгновенно глупеть, чтобы летать как на крыльях. И формул любви, увы, не существует – чтобы как на кнопочку, как по заказу, смешав в одно восхищение, благодарность и волнение от его страстных взглядов. Чувство вины за нелюбовь к Глебу мучило Альку все больше и больше. Защищаясь от этого нестерпимого чувства вины, она вспоминала, что раньше вообще молодых женили без любви, по принципу «стерпится, слюбится». Вот и Нина Алексеевна же без любви замуж вышла, а сама любит Гордеева. Алька видела, как любит - забегая в нейроотделение, Старкова не стеснялась Альки и была откровенна с Гордеевым. Вспоминались Альке и слова батюшки о том, что в начале брачного пути любви еще нет и быть не может. Ты можешь думать, что любишь, но любви - нет. Любовь рождается во времени, путем уступок, терпения и жертв. Вспомнилось батюшкино и о том, что любовь – это не дрожание коленок…Что любовь, это всегда «мы», а не «я». И Алька снова и снова обещала Богу быть с Глебом всегда терпеливой и ласковой и уговаривала себя не раздражаться на него и не спорить с ним. И ни в коем случае не допускать ссор, и учиться говорить правду, как хотел Глеб, чтобы быть единым целым. Сейчас, в чужом доме, наедине с враждебным Денисом, ей было тоскливо без Глеба. Она хотела забрать девочку к себе и почитать ей, но Денис увел Лизу в свою комнату, отстраняя ее от общения с девочкой. - Посудомойкой пользоваться умеешь? – спросил он насмешливо, остановившись на пороге столовой. Она не умела, поэтому мыла посуду руками, экономя воду – у них же, наверное, счетчик стоит. ***** - Франсуа, - позвала Вика. - Да, ma fleur de lys, - он открыл глаза. - А если я беременна? – спросила Вика. Пауза. Длиною в жизнь. Вихрь мыслей у обоих. - А ты беременна? – спокойное. - А если беременна? - настойчивое. - В данном контексте мне непонятно слово «если», - голос профессора. - Ну хорошо, беременна, - улыбнулась. Пауза. Снова вихрь мыслей. - Значит, надо пожениться, - спокойно-уверенное. - Ты согласен? – радостно-удивленное. - Не волнуйся, я не брошу тебя, - он положил руку ей на живот. - Но ты не хотел жениться, - она накрыла его руку своей. - Я просил подождать. Но как угодно Всевышнему. - Франсуа, а как мы могли бы назвать ребенка? Пауза. - Вероятно, я плохо понимаю русский. Почему опять сослагательное наклонение? - Да я пошутила, Франсуа! Я не беременна. Просто хотела понять, сбежишь ты или нет, - засмеялась Вика и скинула с себя его руку. Франсуа резко сел и отвернулся, спустив ноги на пол. - Ты что, обиделся? – Вика дернула его за руку. – Это же была шутка! Расслабься. - Это была плохая шутка, Виктория, - Франсуа натянул футболку и пошел в кухню. Щелкнул зажигалкой, поставил чайник на плиту. Виктория растерялась. Все-таки сбежал бы, перенервничал вот из-за ее липовой беременности. - Франсуа, да ты что? – она подбежала к нему и обняла со спины. – Ты что? Я просто хотела проверить. - Не шути так больше, - он подавил вздох, но она заметила. – Это некрасиво. - Так ты испугался? Испугался? – заглянула ему в глаза. Улыбнулся. - Ты думаешь, что я, детский хирург, буду бегать от ответственности? - Ну не знаю, это у вас там на западе, все строго, чуть что – алименты, у вас закон, а у нас никто никому не нужен, - поджала губы Вика. - Виктория, - он обнял ее, - причем здесь закон? Вот где настоящий закон, - он отстранился и ткнул себя в грудь. – Я понятно говорю? - Понятно, - вздохнула Вика. – Только я все равно не поняла, почему ты тогда так расстроился. - Забудь, - сказал Франсуа. – Сейчас буду тебя к зачету готовить, - он усадил Вику на диванчик и принялся наливать чай. - А для меня так важно, чтобы ты любил детей и хотел детей, - тихо сказала Вика. - Почему у вас с женой не было детей? - Почему же не было? Были, - Франсуа повернулся к Вике, и Вика все же заметила на непроницаемом его лице едва заметную болезненную гримасу. – Только пока я спасал чужих детей, моя жена… Он остановился, отвернулся. - Аборты? – ахнула Вика. – При живом муже? Зачем? - Я жил на работе. У нас была формальная семья... Это слишком сложная тема, Виктория, - он поставил перед ней бокал, - давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. - Давай, - обиженно согласилась Вика. Они молча сидели за столом, пили чай и думали о своем. – А я совсем не нужна своим родителям, - тихо сказала Вика, помолчав. - Вроде и есть они, а вроде и нет. Развелись и квартиру мне купили, чтобы я им не мешала устраивать свою жизнь. Я ждала, чтобы хоть кто-то из них позвал меня к себе, но никто не позвал, - с горечью договорила Вика. – Я как Лера. - Какая Лера? - не понял Франсуа. - Сестра Лобова. - А, Лера. Жена Гордеева? - Да. Только ее Аллочка-людоедка взяла. Ну и что? В семье все равно лучше. А я одна жила. Соседка за мной присматривала. - А как же ювенальные органы? Ты была несовершеннолетней? - искренне удивился Франсуа. - Да. Училась в десятом классе. Мама уезжала тогда с новым мужем в другой город. Ну учатся же как-то в техникумах после девятого класса, сказала она, и из деревень самостоятельно ездят в город, поживешь эти два года сама, а тетя Люда присмотрит. Люда, близкая подруга мамы, моя соседка, - Вика посмотрела на входную дверь. - А органы опеки не знали... Жила я тихо, никуда не лезла, - Вика провела ладонью сухим глазам. Посмотрела на застывшего Франсуа, криво улыбнулась. - Тетя Люда рассорилась с мамой из-за меня и все время просила: только не встревай никуда, доживи до совершеннолетия, а то мать привлекут, если что с тобой случится... А у нее же, у матери, маленький ребенок, заберут... Вот я и жила тихо, с подругами порвала, кавалеров не водила, чтобы никто не знал - из школы домой, и все. Тогда же и английский язык выучила, и в медицинский хорошо подготовилась. Тетя Люда на собрания ходила, представлялась родной теткой, а про родителей мы с ней байки сочиняли - командировки, больницы… Иногда мама звонила учителям, будто бы из дома. - Мать жалела? – спросил Франсуа, подсаживаясь к девушке. - Не мать, ребенка ее, - поправила она. – Брат у меня есть, сводный, которого я ни разу не видела. Я его даже в расчет не беру. - А отец? – Франсуа поцеловал девушку в висок и прижал к себе. - Папа за границу уехал, с новой женой, с бывшей секретаршей. Деньги мне все эти годы слал... Они так с мамой договорились. Квартиру мама купила рядом с тетей Людой, вот эту, а папа содержал, и сейчас содержит. Откупились, - грустно закончила Вика. - Поэтому ты так близко к сердцу принимаешь истории о брошенных детях? Мне рассказывали о тебе и твоем бывшем, - Франсуа снова поцеловал ее в висок. - О чем конкретно? – испугалась Вика. - О том, что ты настаивала, чтобы твой бойфренд признал отцовство, и даже готова была расстаться с ним, лишь бы ребенок остался с отцом. Это очень благородно, Виктория. - Благородно, - усмехнулась девушка. – Это нормально и естественно... У ребенка должны быть мама и папа, - твердо сказала она. – А кто рассказывал? Лобов, наверное? Представляю, как он это преподнес. - Вполне убедительно преподнес, я понял и еще больше люблю тебя, ma fleur de lys. - Правда? – ее глаза увлажнились. – Не бросишь меня? Я так устала от предательств, - как ни крепилась, она все-таки не сдержалась и всплакнула, торопливо и насухо втирая редкие слезы. - И после всего тот молодой человек предал тебя? – удивился Франсуа. – Я не понимаю. Этот человек совсем не разбирается в людях. Такое сокровище пачкал в грязи. - Он предавал, и я сама бросила его. Ему нельзя доверять. А тебе? Я хотела проверить... Прости, что задела твои пока не понятные мне чувства, - Вика прижалась к другу и прерывисто вздохнула. - Не извиняйся, ma fleur de lys. Я понял, ты не уверена во мне, - сказал Франсуа. - Но, надеюсь, я тебя убедил. - Убедил, - прошептала она и хотела еще что-то сказать, но была заключена в сильные и уверенные объятия. ***** - Денис, Лизу надо укладывать спать, - Алька уже не в первый раз заглядывала в комнату Дениски. – Поздно уже, а я завтра должна причастить ее. - Успеешь, - небрежно ответил мальчик. – Иди учи свои зачеты, а мы еще не наигрались, - он взглянул на Лизу, копошащуюся в куче деталей «лего». Видишь, я Лизке замок собираю. Давай, иди, - сказал он нетерпеливо. Алька закрыла дверь. С некоторых пор Дениска задирался на нее. Алька видела это, но списывала на переходный возраст и на травму от потери Нины. Да, тот его отчаянный крик, вырвавшийся из его души в день замужества Нины, трудно было забыть. Это было невозможно спокойно вспоминать – чтобы ребенок так страдал… Алька медленно зашла в Лерину комнату и взглянула на светящийся экран телефона – сообщение. Она даже знала, от кого – это было уже, наверное, сотое сообщение. Эти сообщения приходили с завидной регулярностью и были почти клонами – «Люблю тебя», «Люблю. Не грусти», «Люблю, скучаю», «Спасибо, что согласилась». «Невеста…»… Алька пролистала все эти сообщения, улыбнулась. Могла ли она о таком мечтать? Не верилось, что ее кто-то мог так любить. Вот и сейчас – «Люблю тебя, Аленька». Ну что ответить? Алька села в кресло. Она уже устала придумывать ответы. Искренне? Но - что? Она листала свои ответные сообщения. «Скучаю» - это правда, теперь ей было тоскливо без него. «Ты хороший. Я не грущу» - это почти правда, он хороший, но она грустит и боится. «Я тоже скучаю по тебе, Глеб» - стыдно, не смогла написать его имя ласково, а ведь он расцветает при одном только этом своем имени - так зовет его мать. «Спасибо, что любишь. Плачу» - чистая правда, она так благодарна, что готова все отдать ему, и плачет от того, что он так любит. А он любит – у него такой выразительный взгляд. У него всегда был выразительный взгляд, только она в какой-то момент перестала правильно понимать его. «Жених…» - это тоже правда, он жених. Улыбнулась от этого слова - не верилось, Глеб совсем не похож на жениха... Это его стремление стать семейным человеком открылось недавно, к этому надо еще привыкнуть. Разве все эти ее сообщения – ложь? Нет, правда, но не хватает в них самого главного – любви. Алька перекрестилась. И вот еще это - «15 января. Осталось 6 дней. Люблю», неотвеченное. Что написать в ответ? Что она страшится этой даты? Но она согласилась, чего же ныть. А она - ноет. Странно, теперь ей хочется все время ныть, прижавшись к Глебу. Страшно замуж за него и без него уже не перенести этот страх… А Рудик? Как забыть Рудика? Глеб сказал – люби себе на здоровье. Сказал добродушно, небрежно. Но ведь Глеб – живой, его не может не задевать… А если ночью она будет называть по имени Рудика? В интернате многие кричали по ночам. Она всегда плохо спала, потому что боялась, и из-за этого многое слышала. И в «Домике» дети часто кричали по ночам – не от хорошей жизни туда попадают. И она иногда что-то бормочет во сне. Ей говорили соседки по комнате в общежитии. Как же быть? Ему же будет нехорошо. Алька оцепенела от навалившихся разом мыслей. Как же все-таки сложно жить с людьми... Надо выполнять обязательства, а не всегда получается. Пытаясь вырваться из раздирающих душу мыслей, она встала на молитву. ***** …Машина БИТ-1 несется на очередной вызов. Повод малоинформативный и готовиться можно ко всему, или - не готовиться вовсе. Нужно беречь нервы. На электронном табло – 23.00. «Лер, ты как? Прилетела? Кто встретил?». Минута и - «Спасибо. Уже дома. Саша встретил». Спасибо, Гордеев… Выдох и – все, отпускай… Отпустил, потому что – приехали. Взмыли ввысь – на восьмой этаж. Лифт, как водится по всем законам подлости, стоит, света на этажах нет. Если придется транспортировать – туши свет. Которого, кстати, и нет. Но на этот случай у них есть налобные фонарики. Волновались не зря. Не зря волновались! – хрипы из горла, нулевой пульс, остановка дыхания. Состояние мужчины изменилось буквально на глазах - еще минуту назад он был жив, но страшен – землистое его лицо стремительно синело. Смерть имеет свои приметы. Интубация и другие реанимационные мероприятия не помогли – да это было и сразу видно, что не помогут. Второй вызов – тяжелее. Повод «Упал и не дышит». Так и есть - человек без сознания, не дышит, кровообращение отсутствует, признаков биологической смерти нет. Клиническая смерть, судя по всему, наступила минут пять назад, благо приехали мгновенно. По протоколу – полчаса для реанимационных мероприятий. Глеб настроен качать пациента до конца. Непрямой массаж сердца, искусственное дыхание, дефибрилляция, предельные дозы инъекционно. Задышал. Отвезли и тихо сели на ближайшей лавке, молча празднуя победу. - Руслан, дай сигаретку, - Косарев берет из рук водителя сигарету и с наслаждением затягивается. - Не курите ж, - Глебу тоже хочется курить. - Бери, - не отвечая, Косарев протягивает Глебу сигарету, и Глеб замечает, как слегка дрожит рука невозмутимого Косарева. Живой человек, однако. Он берет сигарету и замечает, что его рука тоже дрожит. - А я женюсь, - говорит он, с наслаждением затягиваясь в попытке унять нервную дрожь. Вспоминает Альку и ее совет потрясти руками, чтобы скинуть напряжение. Аля… - Поздравляю, - говорит Косарев и берет сигарету из рук Глеба. - Тогда будь еще осторожнее. - Чего? - не понял Глеб, забирая сигарету у Косарева. - Наградить можешь заразой жену, - поясняет Косарев. – Ты сегодня в перчатках отработал два последних вызова? - Блин. - Вот-вот, и я о том же. - Так ведь некогда было, - кажется, Глеб оправдывается перед самим собой. - Теперь не должно быть некогда. Жена… Глеб взглянул - Косарев сидит с мечтательным выражением на лице. Вспомнился Гордеев. Тот тоже боялся гепатита, вич… Боялся заразить близких. Поклялся более не проявлять такой преступной небрежности. ***** - Денис, я все-таки забираю Лизу, потому что завтра нам нужно пораньше встать причаститься. И у нас зачеты, ты помнишь? – Алька открыла дверь в комнату мальчика и решительно вошла. – Лиза, - она не стала назвать девочку Лизонькой, чтобы не раздражать Дениса, - пойдем, родная. - Сиди, Лизка, - Денис сжал руку девочки. – Я сам уложу ее, - сказал он, не поворачивая головы. - Лизка будет спать в моей комнате. Лизу нужно было мыть и укладывать спать. И конечно, что уж скрывать, Алька рассчитывала сейчас сама уснуть вдвоем с теплой, родной уже, "пушисто-душистой" девочкой, уютно обнявшись, как это было в последние дни, а перед сном долго-долго шептать ей всякие нежности, как это делала Людмила Николаевна в те первые дни, когда она, Алька, попала в "Домик". Но Денис… "Глеб, Глеб", - она мысленно звала его. - Че стоишь? - Денис не повернулся. – Лизка будет спать со мной. Иди. - Денис… - Дверь закрой с той стороны. Алька покорно вышла в гостиную. Еще не хватало ругаться с мальчиком. Он не плохой, он просто обделенный теплом ребенок, у которого были надежды на случайно возникшую в его жизни чудесную женщину, но которая не заметила этого. Она и не должна была заметить… Надо сказать, не у одного Дениса были на нее надежды, на эту женщину. Алька тоже привязалась к ней, тихо млея от того, как Нина ласково называла ее Аленькой и всегда подкладывала кусок побольше. И Алька тоже вообразила, что Нина похожа на ее маму, которую она плохо помнила. Но Алька, в отличие от Дениса, понимала, что Нина никогда не станет им матерью. А Денис – просто маленький, наивный мальчик, и он в силу возраста склонен видеть то, чего нет. Его надо жалеть. Алька вышла в столовую и слышала, как Денис водил Лизу в ванную чистить зубы, а потом укладывал спать, болтая с ней обо всем подряд. Потом все стихло. Позвонил Глеб. - Как у вас там? Справляетесь? Лиза спит? - Не волнуйся, Глеб, Лиза спит. И Дениска тоже. - Я тебя люблю. - И я… скучаю без тебя. И мне грустно, Глеб! Так хочется прижаться к тебе, и чтобы, как раньше, ты грел, грел. И говорил много. Тебя легко слушать, и понятно. - Правда, скучаешь? - Я обещаю всегда говорить правду, Глебушка. - Спасибо, - его голос, кажется, дрогнул. Экран телефона еще светился после их разговора. Путаясь в новом, пока еще сложном для нее телефоне, Алька открыла свою страничку в социальной сети. Пустую страничку, которую Глеб успел создать для нее и поставил на аватарку ее фотографию из тех, что хранились в памяти его телефона. Глеб даже успел набрать ей друзей. Всего-то двух – Свету и себя. Он успел создать ей альбомы, в которых были только они вдвоем. Правда, альбомы он сделал видными только для друзей. И еще он закачал ей песню – ту, самую, под которую он впервые грел ее, обнимая… Алька зашла на страничку Глеба и выбрала из его альбомов его, самого красивого. Впрочем, Глеб на всех был красив. Она установила его фото как обои телефона. Теперь на экране ее телефона всегда будет Глеб. Так надо. Он будет везде, ведь она согласилась стать одним целым. - На брата пялишься? Что, красавчик, да? – она вздрогнула и резко обернулась. Позади нее стоял Денис. - Слушай, Алька, - он смущенно-сердито пригладил волосы, не глядя на нее. – Ты это… в голову не бери, ну, то, что… - Денис, - Алька поняла. Надеялась, что поняла, - даже не думай. Я не беру в голову, я все понимаю. - Что ты понимаешь? – его виновато-смущенный тон стал раздражительным. - Нууу, - Алька лихорадочно подыскивала фразу, которая могла бы исправить ситуацию, - понимаю, что у тебя плохое настроение, потому что каникулы заканчиваются… и Глеба нет дома, - тихо добавила она. Глеб теперь будет везде – и это правда. - Ааа, ну что-то вроде того, - в голосе мальчика сквозило облегчение. - Денис… - Ну? - Знаешь, когда я в детском доме жила, там такие мальчики страшные были, твоего возраста. Некоторые токсикоманили и… как уголовники уже были. Они готовы были даже убить, я думаю. - И че? - А ты хороший, и не страшный... И не злой! – крикнула она вслед удаляющему мальчику. Дежурство выдалось тяжелое. Вызов – "Трудно дышать". Отлично – очередной астматик, как минимум. Ну просто потому что астматиков ну очень много. По факту – ребенок, ОРВИ, отек гортани, температура. Нужна, конечно, детская бригада, но уже поздно что-то менять. Помощь оказали. - Собирайтесь на госпитализацию, состояние ребенка тяжелое, - говорит Косарев матери. - Доктор, а может, дома? В больнице еще больше заразы подхватим, - возражает мать. - Дома нельзя, может случиться удушье, - говорит Косарев, отрываясь от ребенка. - Но я не согласна, - упирается мать. – А что если, я не поеду? - Глеб, вызывай полицию, - спокойно говорит Косарев. - Зачем полицию? – пугается мать. - Вызывай, - снова говорит Косарев, не глядя на Глеба. - Не надо, сейчас соберусь, - мать метнулась за одеждой. Отвезли мать и ребенка в стационар. В таких случаях под присмотром надежнее. - И что? Мы бы позвонили в полицию? – спросил Глеб, садясь в реанимобиль и доставая из-за пазухи контейнер с едой. Аля… Жена… - Ешьте, жена положила, - протянул Косареву. - Не рановато ли для жены? – улыбнулся Косарев и взял контейнер. – Может, пусть в невестах походит? Глеб улыбнулся. - Ну так что с полицией? Они ж ювеналку привлекут, дите отнимут. - Верно. Только пусть лучше отнимут, чем хоронить потом… - Не знаю, - Глеб резко отвернулся. Вспомнил Альку и ее ад. Лучше ли? ****** Денис уже давно стоял у окна и смотрел в окно. В белый снег, слабо освещенный фонарем. Он не понимал себя – он злился на весь белый свет, а больше всех на Альку. Он должен был радоваться за Глеба, но он – злился. И на кого? На ту, о которой его брат мечтал ночами и на которую так страстно смотрел. Он, Дениска, видел, не маленький уже. Еще недавно фиалка и сирень, она его раздражала. Своей тихостью, согласностью с любой его дурью, своим этим «Глебушка» и вечными сладенькими вздохами с прикладыванием к плечу брата. Она отнимала у него Глеба. Одуванчик, блин. Он, конечно, понимал, что он неправ и что Глеб счастлив с ней, но он ничего не мог с собой сделать. Жизнь – дерьмо. Сначала Лерка бросила, потом Нина, теперь вот Глеб. И куда теперь? К кому? Он никому не нужен. Они устроили свою жизнь и бросили его, по-тихому свалили. Глеб – еще не бросил, но – бросит, когда женится. Алька неожиданно даже для самого Дениски оказалась виноватой во всех его лишениях. А ведь в последнее время они дружили, и Дениска даже думал, не рассказать ли ей о Лизе Темниковой в ответ на откровения о школьных приключениях ее с Костяном. Это было интересно слушать, потому что Алька училась в одной с ним школе, и он, впечатленный ее воспоминаниями, даже как-то свалил с урока и спрятался под лестницей, пытаясь понять, что чувствуют примерные тихони, совершившие такой «дерзкий» поступок. И он даже представлял, что когда-нибудь они с Лизой Темниковой вот также сбегут каждый со своих уроков и спрячутся под лестницей, и будут, как Алька с Костей, сидеть под лестницей, прижавшись друг к другу, и писать стихи, и, может быть, он решится поцеловать Лизу. А теперь все рухнуло, и Алька из предполагаемого друга превратилась во врага, в захватчицу. А Глебу не понравится. И вообще, он сегодня вел себя, мягко говоря, не айс. Чай, не совсем придурок, понимает. А она… Дениска покосился на тарелку с недоеденными бутербродами. Таскает бутерброды и делает вид, что не замечает. Блин, и стремно, и тошно, и бесит. Денис обернулся на Лизу – спит, самая любимая его сестренка. Именно – сестренка. Он никому не говорил, скрывал - нечего трепаться. Это – только его. Его Нина, часть Нины. Дениска осторожно лег на диван рядом с девочкой и обнял ее. Он закрыл глаза, успокоился. И Гордеев теперь с ним -- почти Лерка. А не все так плохо, Денис, повторил он гордеевское, слышанное им многократно за последние дни. Не все так плохо… Шесть утра. Повод – «Женщина, истекает кровью». Неслись с мигалками - кровопотеря. Это может означать, что угодно. В комнате на полу лежит избитая рыдающая женщина. Маленькая, щуплая, светловолосая. Кого-то она напоминает… Над ней склонился тот, кто ее избил – муж. Тоже маленький, щуплый, лет сорока. Квартира приличная, не асоциалы. В центре комнаты – инвалидная коляска с седовласой женщиной благородной внешности, причесанной, одетой в длинное, по старинке, с белым большим воротником и брошью на блузке. Интересно, она так и спит? Время-то раннее, утреннее. Эта старуха, мать избитой, в квартире, кажется, главная. Авторитетный голос, резкие, не подлежащие оспариванию утверждения. Излагает историю избиения, апеллируя к нравственным нормам и давая однозначные резкие оценки в духе совсем еще недавнего комсомольского прошлого. Кого-то она напоминает… - А вы не преподаватель, случайно? - перебивает ее Глеб, занимаясь избитой стонущей женщиной. - Преподаватель. Историю преподавала. - Уж не КПСС ли? - Какое это имеет отношение к избиению моей дочери? – спросила женщина в коляске, неодобрительно смерив Глеба с ног до головы оценивающим взглядом. – КПСС, - сказала она все же, - а потом уже всемирная история в университете. - Понятно, - ответил Глеб. – Вода кипяченая есть? - Сейчас… Валя! Валя! – развернув коляску в сторону комнаты, повелительно и громко крикнула она. Слишком громко для раннего утра. – Выходи, хватит прятаться! Принеси воды кипяченой, - сказала она. Состояние Глеба близко к шоковому – Шостко. Угораздило. Ни к чему чужие драмы. Передав больную Косареву, Глеб вышел на кухню вслед за сокурсницей. - Валь… - Что? – Валька подняла на него красное лицо. – Торжествуешь? – спросила едко. Он понял – защищается. - Теперь растрепешь? Удачный момент подвернулся, да? - Давай воду, - Глеб взял из ее рук чайник и налил воды в стакан. Он хотел пожалеть ее, но не получилось – Валька, как всегда, была ежом. Нет, скорее, дикобразом. Он усмехнулся и пошел в комнату, с отвращением слушая монотонное, непререкаемым тоном, не допускающим возражений, изложение событий этого утра. Рассказ с подробностями об избиении этим «извергом» ее «Наденьки». «Изверг», не похожий на изверга, покорно сидит рядом с женой и молчит, повесив руки плетьми. Полное безволие. «Наденька» плачет и пытается дополнять рассказ матери, но Косарев укладывает ее на диван и передает Глебу. Повреждения серьезные, довольно серьезные для семейной ссоры. Кровоподтеки - бил в лицо, следы от пальцев – был в бешенстве, и на шее следы – пытался душить, кровавые полосы – бил палкой (шваброй?), одежда порвана – было активное сопротивление в лице «Наденьки» - Глеб анализирует. - А вы, Наденька, не преподаватель будете? – ирония рвется наружу, но руки работают в автономном режиме. - Молодой человек, - возмущение матери «Наденьки» слишком активное, - что вы себе позволяете? - Преподаватель! - на пороге комнаты возникла Валя. Глеб украдкой бросил на нее взгляд – с вызовом вытянула шею, маленькая, смешная Шостка. – Истории, - в ее голосе звучат горечь и досада. - Офигеть, - говорит себе под нос Глеб. Все понятно, Шостко тоже надо было в универ идти, на историка. Чего она в мед поперлась? Ведь боится же крови. - Пап, как ты? – Валя заботливо обняла отца за плечи, встретившись взглядом с Глебом. Во взгляде – вызов, лицо пунцовое. Офигеть… Шостко… - Все нормально, Валенька, - дрожащим виноватым голосом успокоил ее отец. – Я все подпишу, я виноват. - Пап, не надо, - в голосе Вали ожесточение. – Хватит уже унижаться. - А что ты этого козла защищаешь, - подняла голову «Наденька». – Ты бы мать лучше пожалела! - Лежи уже! Сама виновата! – Вале неудобно перед Глебом, и потому она говорит резко, пытаясь заставить мать замолчать. Глеб понимает. – У тебя сотрясение мозга, тебе нельзя разговаривать. Старуха в коляске начала выговаривать Вале, но Глеб старался не слушать. Ни к чему ему знать их семейные тайны. Ясно только одно – у Вальки с этими двумя махровыми коммунистками война. - Забираем в больницу, - Косарев встал. – Удар о батарею, последствия могут быть непредсказуемыми. – Пиши, - обратился Косарев к Глебу. - И полицию вызывай. Все происходит, как во сне. Жаль Шостко. Шостко жаль. Глеб лихорадочно думает. - Какую полицию? – взволнованное, Валькино. - Не надо полицию! - Положено, - деловое, косаревское, сопровождаемое сочувственным взглядом на Вальку. - Не волнуйся, Валенька, я все подпишу, - обреченное, безвольное отца Шостки. – Я виноват, я знаю. - Папа! – повелительный окрик Вальки. – Замолчи! - Правильно, вызывайте, давно пора, - одобрительно-кровожадное, старухино. – Пора этого изверга упрятать за решетку. - Да?! – яростное, Валькино, фирменное, с резким поворотом в сторону старухи. – А жить ты на что будешь? А обо мне ты подумала?! - Прекратите, - резкое, косаревское, прерывающее их препирательства. – Звони уже, - нетерпеливое - Глебу. Глеб очнулся. - Иван Николаевич, на минутку, - под возобновившуюся громкую перебранку они вышли в коридор. – Не надо полиции, это Валька, моя сокурсница. Ну не смертельно же. Пожалуйста. Косарев несколько секунд колебался. - Ладно, - он двинулся в комнату. – Поможешь вынести и можешь остаться здесь, поговори с ней. - Курить есть? – они сидели на металлической ограде во дворе Валиного дома. Валя вынесла вещи матери в пакете и хотела поехать с ней, но Косарев не разрешил, предвидя их препирательства в машине. - Есть, - Глеб пошарил в кармане и нащупал сигареты Ахметова и зажигалку. Щелкнул – зажег, дал Вале. – Куришь? - Лобов, давай без моралей. Без тебя тошно, - Валя нервно затянулась. Видно, делала это не раз. Это было открытием – правильная Валька курит. - Валь, да не грузись ты так, с матерью все не так страшно. Снимки будут нормальные, гарантирую, - он попытался ее успокоить. И – было неловко, что опять стал свидетелем чужой трагедии. - Да пошла она! – Валька сплюнула на снег. – Отца вот жалко. Глеб молчал. - Ты думаешь, это он виноват, да? – с ожесточением спросила Валя. Пыталась оправдать отца. – Все так думают. У него же любовница. Да! – с вызовом сказала Валя в ответ на удивленный взгляд Глеба. - А что ему остается делать, если они сожрали его. Вдвоем и долбят и долбят, и долбят и долбят. Вот он и завел себе молодую дуру, из универа. И знаешь, откуда? - Откуда? – спросил ошарашенный Глеб. - С истфака! – Валя победно посмотрела на Глеба. – Чтоб матери и бабке насолить! И правильно сделал, - добавила она тише. – Отец - уважаемый человек. А эти две дуры… - Валь, ты чего, это ж мать твоя, - остановил ее Глеб. - Мать! Матери тоже разные бывают, - Валя усмехнулась. – С детства внушала мне, что отец тряпка, трус, никудышный. А ничего, что я его любила?! Ничего? – Валя, кажется, разошлась. – До сих пор помню, как он мне в карманы конфеты подкладывал, - Валя вдруг улыбнулась и прослезилась. Ее голос потеплел. – Тихо так подкладывал, а мать не разрешала – аллергия. А он все равно подкладывал. Мать ведет меня в садик, а я в кармане конфету сжимаю и думаю, хоть бы не заметила. И гулял он со мной. А эти, - Валя кивнула на свои окна, - все наукой занимались. А отец, между прочим, тоже уважаемый человек, занятой, а читал мне. И сейчас деньги вот дает тайком от них, - Валя сглотнула и затянулась. – И не бросил мать, из-за меня. Валя опустила голову и неожиданно всхлипнула. - Валь, - Глеб обнял Валю. - Так за что он ее? – спросил осторожно. - За дело! – Валя снова подняла голову. – Достала она его! Когда любовница нарисовалась, звонить стала, матери угрожать, мать драться кинулась. - Что, любовнице накостыляла? – засмеялся Глеб. - Если бы, - Валя скинула с себя руки Глеба. – Отцу. - Во дает, - удивился Глеб. - Ага, - Валя помолчала. – И каждый день скандал с рукоприкладством. А отец стоит, как дурачок, или уворачивается. А сегодня, не знаю, что на него нашло, он… - Понятно, достала, - Глеб взял сигарету из Валиных рук и затянулся. Они помолчали. - Валька, ты чего в медицинский пошла? Тебя ж, наверняка, эти, - Глеб головой показал на окна Шостко, - в универ агитировали. - Агитировали! – Валя дернула головой. А у меня это их преподавание, знаешь, где?! - Где? - Вот где! – Валя схватила себя за горло. - А что в медицинский-то? Ты ж крови боялась, помнится. - Отец - стоматолог, - Валя улыбнулась. - Хирург-ортопед, уважаемый врач. К нему, между прочим, люди за три недели записываются. А эти, - Валя снова кивнула на свои окна, - долбят его - тряпка… Хвалятся своим благородным происхождением. - Чего? - не понял Глеб. - Ничего! Дворянки они, продажные. История КПСС, блин. Валя плюнула на снег. - Дай еще сигаретку. Глеб молча достал из пачки еще одну и протянул Вале. - Это она поэтому такая? - спросил он. - Какая? - не поняла Валя. - Ну, такая, - Глеб изобразил руками пышный старухин воротник. - Ааа, - догадалась Валя, - сказала же, дворянка, - ее голос прозвучал иронично. - Так и ты у нас эта… дворянка, получается? – улыбнулся Глеб. С ума сойти, Шостко - дворянка. - Ты это, знаешь, не смей! Какая я дворянка?! Прикалываешься?! Я Шостко! Ясно? - Ясно, - покорно сказал Глеб и снова обнял Валю. – Валь, не расстраивайся ты так. Теперь стало понятно, почему Валька все время митингует – копия бабки. Гены... А еще какая мать – не понятно, лежала пристукнутая и то митинговала, а если бы в добром здравии… Ух! Целых три Шостки на одного мужика! Жаль мужика-то… И Валька, нашла себе Пинцета. Пинцет - копия ее папаши-стоматолога… - Спасибо, что полицию не вызвали, - хрипло сказала Валя. – Хоть что-то от тебя хорошее, Глеб. - Да ладно, ты ж для меня кровь сдавала, - Глеб снова обнял Валю. – Мне сказали, ты первая пошла. - Было дело, - Валя улыбнулась. - Я тебе кровью обязан, - усмехнулся Глеб. - Так не пригодилась же, – спохватилась Валя. - Валь, главное, что ты готова была пожертвовать кровью ради Лобова, который вечно портит показатели группы. Верно? - Верно, верно, - краснея, засмеялась Валя. – Что это я тут сижу! – спохватилась она. - И ты тоже хорош! Руки убери! – Валя скинула руки Глеба со своих плеч и встала. – Пошла я. - Давай, - Глеб махнул ей рукой и отвернулся. - Лобов! Глеб! – Валя вернулась. - Не трепись нашим, ладно? - Валь, ты чего? Совсем меня за придурка держишь? – удивился Глеб. – Иди, - махнул он.- Иди давай, - добавил он нетерпеливо, видя, что Валя в нерешительности стоит на месте. Валя еще несколько секунд размышляла, потом резко развернулась и пошла к своему подъезду. У самого крыльца поскользнулась, но удержалась, чертыхнулась и забежала в подъезд. Глеб усмехнулся. Еще один скелет в шкафу обнаружен. Ну, Шостко дает. А все-таки жалко Вальку... Глеб еще раз посмотрел на окна Шостко и пошел домой. Дома тепло. Там Лиза, Дениска, Аля… Коты… Счастье. Аля… Он тихо зашел в дом, чтобы никого не разбудить, но Алька выбежала ему навстречу – не спала. - Глеб. Он не успел, как обычно, предупреждая не приближаться, вытянуть руку – Алька с разбегу прижалась к нему. Воспоминания о Шостко были еще свежи в памяти, а Алька у него на груди была такой теплой и родной, что он засмеялся. Ему было хорошо. - Аль, - он крепко обнял ее, - как же хорошо, что ты у меня есть. Какое это счастье, что ты будешь моей женой. Же тем тро, - он вспомнил песню. - Tendrement, - неожиданно на французском ответила Алька. - А это что?! – удивился Глеб. - А это – нежно, - Алька улыбнулась.