Живой

Этим ранним утром девятого января, когда формально дежурство Глеба ещё не закончилось, они сидели в столовой и пили чай. Он соскучился по Альке и детям, и ночь без сна совсем не сказалась на его самочувствии. Он привык к нагрузкам. Алька снова прижималась к нему, и он обнимал её в ответ, но не смел обнимать слишком сильно, потому что страсть тут же закипала в нём. — Давай напишем в наших «Откровениях» что-нибудь, а? Для истории, — предложил он. — Давай, — Алька осторожно высвободилась из его рук и сбегала в комнату. — Вот, — неуверенно протянула ему потрёпанную тетрадь. Раскрасневшаяся, красивая... Не отрывая взгляда от Альки, Глеб взял тетрадь. — А что это? — и удивился. Тетрадь казалась слишком лёгкой. Он открыл — страницы с Алькиным дневником исчезли. Они были аккуратно отрезаны. — Это что? Зачем? — Глеб протянул тетрадь. — А всё, — беспечно сказала Алька. — Нет ничего... Не было, — пояснила она. — Погоди... там же всё... — Глеб занервничал. — Зачем?! — Новая жизнь, — Алька села напротив. — Я подумала, к чему тащить в неё старый и обременительный багаж? Я не хочу больше вспоминать… Не было… я не хочу. — Но память... Не может быть человек без прошлого, Аля. — Моё прошлое начнётся с этого Рождества, — сказала Алька с грустной улыбкой. — Аля, — он взял её за руку, но ничего не мог сказать и поцеловал её ладонь. — Не будем больше это обсуждать, да? — Алька как бы невзначай отвернулась, быстро провела ладонью по лицу, скрывая навернувшиеся, как водится, некстати слезы. — Ты писать хотел, — напомнила она. — Самое правильное применение для этой тетради. — Верно, — чтобы разрядить обстановку, Глеб заставил себя улыбнуться. — Личный дневник претерпел трансформацию в историю наших отношений. Он открыл тетрадь на их странице. «— Я знаю, что мы созданы друг для друга. Я создан для тебя», — написал он и, нахально и с вызовом посмотрев на Альку, пододвинул к ней тетрадь. «— Да! Да! Но почему именно ты?» — кажется, она поняла его замысел. Снова пододвинула к нему тетрадь. «— Потому что я один знаю о тебе всё. Так?» «— Так. А ещё?» Чувствуя дыхание Глеба на своём плече, Алька попыталась привычно отодвинуться, но, вспомнив о новой своей роли, вернулась обратно. «— Потому что со мной ты начала смотреть в глаза». «— Это было так заметно?» «— Заметно, но для меня одного. А ещё со мной ты начала смеяться». «— Да». «— И я первый тебя поцеловал. Первый?» «— Первый… Это, наверное, было предопределение». «— Почему — наверное?» «— Ты прав. Это было предопределено». «— Что?» Несколько секунд она думает, стремительно краснея, — мучительно подбирает слова. «— То, что ты мой единственный и самый важный человек в жизни». «— А ты — у меня. И я тебя люблю». Он не дал ей более тетрадь, чтобы не заставлять её с трудом выуживать из памяти ответные заменители слов «я люблю». — Будет наш дневник, — сказал он, захлопывая тетрадь. — Будем друг другу изливать душу. — Может, лучше не на бумаге тогда? — Алька с сомнением посмотрела на Глеба. — Не на бумаге это обязательно. Но и на бумаге нужно, — Глеб свернул в трубочку похудевшую тетрадь и посмотрел сквозь неё, как в подзорную трубу, на Альку. — Почему же? — не поняла Алька. — Потому что если настанут трудные времена, то услужливая память может всё стереть. Всё хорошее, разумеется… А это — не сотрёшь. Поняла? — он в шутку ущипнул её за нос. — Поняла. Только я надеюсь… — Не настанут, я обещаю. Они собирались на зачёты, и Глеб пошёл будить Дениса. Денис, как договорились, должен был посидеть с Лизой, пока они будут в институте. Глеб удивился тому, что Лиза спит в комнате брата. — Я разрешила, пусть Дениска поспит с Лизой, он так любит её, — сказала Алька, поглаживая по плечу сонного качающегося Дениса с котёнком под мышкой. — Ладно, — Глеб всё еще был удивлён. — Денис, мы пошли. Надеюсь, как договаривались? Сонный, Денис кивнул. — Через час придёт тёть Маша, помнишь? — напомнил Глеб. — Помню, Глебчик. Денис виновато взглянул на брата, потом коротко на Альку. — Я пошёл? — он кивнул в сторону своей комнаты. — Давай, — Глеб потрепал его по волосам. — Наверное, опять допоздна смотрел про свои самолёты-вертолёты? — Нет, что ты, — взялась оправдываться за мальчика Алька. — У нас всё правильно было. Я Лизу завтра поведу причащаться. А вчера… — Так всё-таки поздно легли, — засмеялся Глеб. — Заговорщики! — Нет, что ты, — уличённая, Алька сникла. — У нас всё правильно было. Правильно… А правильно ли? Обещала же всё говорить Глебу. Всё-всё! Но Денис… Что, всё рассказать про него? Зачем? Алька шла под руку с Глебом и думала об этом. Теперь, когда она, наконец, приняла неизбежное, она хотела быть идеальной женой и никогда не расстраивать Глеба. Но жизнь… То один сюрприз, то другой… Не получается быть идеальной, не получается. ***** — Слушай! — Вика лежала на кровати, на животе, болтая ногами и изучая содержимое ноутбука. - Пятнадцать признаков настоящего француза!.. Ты же француз! Француз?! - Формально. Я давно уже американец, - Франсуа только что вышел из ванной и теперь одевался. - Ну все равно. Ты потрясающе пел Джо Дассена. Как истинный француз, - весело возразила Вика. – Слушай... Он очень вежлив и никогда не забудет сказать «бонжур», «мерси» и «пардон». А что, подходит под тебя. О, вот еще: он любит не только вкусно поесть, но и готовить, а за столом обожает обсуждать оттенки вкусов разных блюд. Как с тебя списано! А вот это чего стоит: всем алкогольным напиткам он предпочитает вино. Франсуа, ну это же точно про тебя! - Виктория, хочешь, я напишу пятнадцать признаков студентки медицинского университета? И там все будет про тебя, - улыбнулся Франсуа, склонившись к зеркалу и пропуская пальцы рук через свою шевелюру в попытке причесать ее. - Нет ты слушай! Он ухожен, со вкусом одет и очень аккуратен. Это правда. Шарф — неотъемлемая деталь его гардероба… Да, а шарф ты не носишь, - Вика с сожалением посмотрела на друга, потом снова принялась читать про французов в попытке подогнать образ Франсуа под выбранный ею шаблон. - А это - он целуется при встрече и расставании со всеми знакомыми обоих полов… Франсуа, надеюсь, ты не целуешься с Лобовым при встрече? – Вика повернулась к другу и требовательно посмотрела на него. Франсуа закрыл глаза руками и засмеялся. - Виктория, что ты читаешь... Вставай. У тебя зачеты, а у меня две операции. - Сейчас встану, еще минутку, - Вика сладко потянулась и снова перевернулась на живот, поглощенная статьей в ноутбуке. - Понятие «семейные ценности» наполнено для него глубоким смыслом. Это правда? - Правда, как и для любого нормального человека, - Франсуа подсел к девушке и погладил ее по спине. - А ты нормальный человек? – Вика снова кокетливо потянулась. - Надеюсь, mon trésor, - он склонился и поцеловал ее в щеку. – Я пошел за завтраком, - он ушел, сосредоточенно думая о предстоящих операциях, поставил на поднос приготовленный им часом раньше завтрак и вернулся в комнату. – Садись, - он устроил поднос на кровати. - Смотри, тут еще есть про тебя, - Вика села, не отрывая взгляда от экрана. - Он строен и умеренно спортивен, предпочитает активный отдых... Ты, наверное, в гольф играешь? – спросила она с иронией. - Не в гольф, в теннис. - Ой, и я играю в теннис! Сыграем как-нибудь? - Обязательно, Виктория, обязательно, - Франсуа протянул ей чашку. – Ешь быстрее, мы рискуем опоздать, - он посмотрел на часы. - Иди один, я не хочу так рано выходить из дома, - Вика сладко потянулась. - Пойдем вечером в кино? – Вика неспешно принялась за завтрак. – Мне нужна будет компенсация за нервы, потраченные на зачете. - Будем смотреть очередную голливудскую мелодраму? - Франсуа уже проглотил свой завтрак и теперь пил обжигающий чай. Он торопился. - А ты против? - Вика жеманно потянулась. - Нет, Виктория, мне нравится все, что нравится тебе. В кино так в кино. А теперь... - он еще раз взглянул на часы. - Раз ты остаешься, я пошел, - Франсуа поцеловал Вику и встал. – Посуду помою вечером. A bientot! - Э бьенто! Жэ тэм! – весело ответила Вика, закрывая дверь за другом. Она прислонилась спиной к двери и мечтательно закрыла глаза. Она была влюблена и счастлива. ***** - Ну-ка, посмотрим, что ты туда наложила, - Гордеев звучно чиркнул молнией и раскрыл новый Лерин чемодан с изображением Эйфелевой башни. - Сашка, дай поспать! – разомлевшая Лера сладко потянулась в постели и завернулась в простыни, с наслаждением вдыхая знакомый запах родного дома. Было уютно, спокойно и радостно, впервые за много дней, и она закрыла глаза, пытаясь сохранить сон. - Наложила-то! – удивился Гордеев, разглядывая содержимое большого чемодана. – А это что? – он шумно вытянул бутылки, звякнув ими одна о другую. - Подумать только, «Эльзас», «Божоле»! Лерка, а я и не знал, что ты у меня такой алкоголик. - Это в подарок, – промурлыкала Лера, накрываясь простыней с головой. – В подарок. - Надеюсь, мне? - Не дождешься! Вике. - Конечно, о лучшей подруге подумала, а о муже… - Гордеев притворно вздохнул, извлекая еще одну бутылку из чемодана. – Нет, все-таки подумала… Провинция Шаранта… Надеюсь, я правильно читаю? - Правильно, правильно, - сквозь простыни подтвердила Лера. Гордеев рассматривал название на бутылке - «Cognac Meukow». - Черт его знает, как это читается, бросил он это занятие. - А коньячок настоящий, - Гордеев потер руки.- Молодец, Лерка, знала, чем мужа порадовать. Давай Куратовых позовем на днях? - Давай сегодня, - предложила из-под простыни Лера. - Нет, сегодня не получится, - спохватился Гордеев. - Опять? - донеслось разочарованное, приглушенное. - А куда ж я от них денусь, Лер? – засмеялся Гордеев. – Ну-ка, что тут еще? Сыр! Ох, какой сыр! – Гордеев вынимал из чемодана куски сыра. – И сколько! Куда столько набрала? - В подарок, - простонала Лера из-под простыни. – Сашка, ты дашь мне поспать? - У тебя зачеты, - напомнил Гордеев. - И доктор Гордеев еще не поставил свой зачет. Ты в курсе? - Надеюсь, А.Н. Гордеев сжалится над беременной студенткой? - вырвалось из-под простыни жалобно-капризное. - Надейся, надейся, - засмеялся Гордеев. – А. Н. Гордеев сжалится, если эта пузатая студентка встанет и, наконец, отрежет ему огромный кусок этого, голубого. Как его? «Бри»! Ну-ка, что тут еще? «Рокфор», «Камамбер», «Канталь», - перечислял он, разглядывая поочередно куски. – Спасибо, Лерка! Угодила! - Даже не надейся! Там половину на подарки! - из-под простыни, а потому со смешной категоричностью заявила Лера. - Нет, я все-таки не поставлю тебе зачета, - пообещал Гордеев. - А это что еще? Фуа-гра? Это что за зверь? – Гордеев крутил в руках красиво оформленную сувенирную стеклянную баночку. – Съедобно? Нуу, это нам с Куратовым сгодится. Вполне сносно выглядит. - Это паштет, из гусиной печени с орехами, - Лера, наконец, скинула с себя простыни и открыла глаза. - Ну так бы и писали, - разочарованно ответил Гордеев. - А то – фуа-гра. И чем он от наших паштетов отличается? Орехами? - Гусями, Саша, - улыбнулась Лера. - Гусями? – Гордеев расхохотался. - Гусями! Страсбургскими! Их как-то специально откармливают… - Скорее закармливают до смерти! – снова расхохотался Гордеев. Сегодня он был счастлив. – Лерка! – он сел рядом с Лерой и стал серьезным. – Лерка, я скучал по тебе, - он приник к ней, разгоряченной от сна, - скучал, - он терся щекой о ее теплый живот. - А как мы сына назовем? – неожиданно поднял он голову. - Сына?! – удивилась Лера. – Но еще рано. Узи же не... - Но там сын, - убежденно заявил Гордеев. – Абсолютно в этом уверен! Да? И Глеб – тоже… Лера грустно улыбнулась и села, обняв мужа за плечи. - Пусть будет сын. А тебе какое имя нравится? - Такое же, как и тебе, - Гордеев поднял голову и улыбнулся, забавно прикусив кончик языка. - Петр? – нерешительно спросила Лера, смотря на Гордеева сквозь стремительно мутнеющее стекло. - Удивительные совпадения, Лера? – шепнул Гордеев. - Спасибо, Саша, - Лера не удержалась и расплакалась. - Ну вот, расплакалась, - Гордеев встал и схватил Леру на руки. – Никаких слез! – Он понес ее в ванную. – Что делать с этими беременными, ума не приложу! – сказал он в сторону воображаемому собеседнику, сделав забавное выражение лица. - Я тебе сейчас покажу, что делать! – сквозь слезы Лера засмеялась и ударила его кулачком в грудь. – Вот тебе, вот тебе. - Помогите! Убивают! – громко закричал Гордеев. - Сашка, замолчи немедленно, - Лера стала серьезной. – Соседи услышат! - Ну и черт с ними, - Гордеев поставил Леру перед раковиной. – Пусть завидуют, какие у нас страсти кипят, - он игриво оттянул тонкую лямку Лериной шелковой сорочки. – А мы их не пустим, - он медленно поцеловал Леру в шею. - Как же я соскучился по тебе, Лерка. ***** Студенты шестой группы, собранные Шостко, толпились под двадцать второй аудиторией. Они устали за эти длинные новогодние каникулы, соскучились по общению и теперь оживленно обменивались новостями. В центре внимания была Лера, измененная в парижанку, - до легкого шока у мужской половины группы и белой зависти – у женской. На ней были надеты плиссированная однотонная юбка миди и облегающий в полоску джемпер с высоким узким воротником. Довольно скромный наряд, если не считать броских красных ботильонов и столь же эффектной красной пары, состоящей из берета и шарфа. Даже несмотря на медицинский халат, изменения бросались в глаза. Лера раздавала сувениры на память - брелоки в виде Эйфелевой башни, приобретенные у афрофранцузов в Париже по нескольку штук за пару евро, красочные открытки с видами города, магниты и французский шоколад, потрясающий вкус которого Лера гарантировала. - Тебе особый подарок, - шепнула она Вике, обнимая ее. Лера соскучилась по Вике. В последнее время они мало общались, но сейчас Лера была рада видеть старую подругу. Быть может, находясь рядом с сумасбродной Дашей, она оценила спокойствие и романтичность Алькович. - Лобов! Рефераты принес? Гордеев зачет поставил? – староста встретила Глеба так, словно они не виделись несколько часов назад при весьма неприятных обстоятельствах и не сидели плечом к плечу, обсуждая семейные проблемы. - Конечно, принес, Валечка! – Глеб приобнял ее. – Возьми эти чертовы рефераты, - сказал он, доставая из папки весьма объемную и увесистую стопку. Краем глаза выхватил Леру, кивнул ей. Лера была прекрасна. Лера… Он улыбнулся ей и получил в ответ ее фирменную грустную улыбку. Кажется, ее отпустило, удовлетворенно подумал он. - А зачет? Зачет у Гордеева поставил? Да Глеб! Ты слышишь? – озабоченная рейтингом шестой группы, Валя грубо трясла его за рукав. - Поставил, - Глеб отвернулся в поисках Альки. Алька не пришла с ним к аудитории, она осталась «немного поболтать» с Катей, когда они соткнулись все вместе на входе в институт. Но Глеб понял – Алька боялась, что про них уже все знают, боялась обсуждений, расспросов, удивления, оценивающих взглядов. Алька постепенно превращалась в обычного человека – уязвимого, ранимого и в чем-то зависимого от людского мнения. Все это произошло рядом с ним, с Глебом. Глеб был уверен в этом. Общение постепенно «размораживало» ее. - Мальчики, извините, но это только девочкам, - донеслось до него Лериным голосом. - А что это? – Шостко бросила допрашивать Глеба и подбежала к Лере, выхватила у нее из рук кусок мыла. – Мыло? Лавандовое? Ммм, как пахнет, - зажмурилась от удовольствия, вдыхая его запах. Даже и не подумаешь, что несколько часов назад нервно курила. И что мать в больнице… Стоя поодаль, у стены, Глеб удивлялся Валькиному самообладанию. - Да, это из Прованса. Я купила его в Париже, но оно из Прованса. Натуральное, - с улыбкой ответила Лера. – Берите, девчонки, - Лера раскрыла пакет в руках. - Коля, и Марине тоже, вот, возьми, - спохватилась Лера, протягивая Фролову мыло. - Спасибо, - Николай довольно понюхал ароматный брусочек и сунул его в карман. - Лерка, а ты хоть французский знаешь? Как общалась с ними? - Конечно, знаю. Бонжур, пардон, мерси, - улыбнулась Лера. – Оревуар. А больше ничего и не надо. - Правда? Да ты че? – удивился Пинцет. Глеб поморщился - весьма содержательный вопрос. - Французский очень похож на английский и на русский. Несложный язык, - ответила Лера. - А вот кое-что ты не знаешь все-таки, Лера, - вмешалась Вика. - Это чего же? – спросила Шостко, и все уставились на Вику. - А как французские мужья ласково обращаются к женам? Как? – Вика интригующе улыбнулась. - Ну, как? – Шостко не терпелось узнать ответ. - Ну, наши мужики солнышками называют, рыбками, кошечками, - Фролов почесал затылок, придумывая еще какие-нибудь ласковые имена, какими он когда-либо, вероятно, награждал свою Маринку. – И у них, наверное, также. - Зайками еще, - подсказал Смертин и скривился, но тут же получил уничижительный взгляд Алькович и сник. - Ну, не томи, - Фролов дернул Вику за рукав. – Поделись. А то, может, и я свою Маринку на французский манер называть начну. Он засмеялся. - Да и я была бы не против, если бы Рудик меня по-французски называл. Во Франции так почитают женщин, - Капустина мечтательно закатила глаза под многозначительное хмыканье Новикова. - Ну так слушайте и завидуйте, - торжественно объявила Вика. – Французы называют своих женщин "ма пюс". - Это что? – Шостко озадаченно почесала затылок. - Моя блошка! - со смехом ответила Вика. - Ааа, - рассмеялся Смертин. – Буквально боготворят. Ну как, Фрол, придешь сегодня к Маринке и ей – моя блошка, как дела, крошка? – раздался смех. – А ты, Машка, довольна? Все смеялись, а Фролов озадаченно чесал затылок. Маша, теребя рыжие косы, виновато опустила глаза под неодобрительным взглядом Новикова. - Ну-ка, скажи еще раз, - спросила Шостко. – Как это по-французски? - Ма пюс, - ответила Вика, и это «ма пюс» пронеслось по устам шестой группы. Пришла Алька и встала рядом с Глебом. Он не стал обнимать ее вот так, при всех – не хотелось расспросов и праздного любопытства. Все равно узнают, но пусть – позже. Алька – только его, не хотелось обнажать чувства. Слишком дорого все далось. Судорожно сглотнул и мысленно благодарил Бога, машинально слушая расспросы товарищей, какую музыку слушают в Париже и что едят, и восхищенные отзывы о французской певице, автограф которой Лера с гордостью демонстрировала всем в своем блокноте для эскизов. Поймал на себе внимательно-грустный взгляд Леры и оценивающий – Алькович. - Че не подходишь к Чеховой? Опять поцапались? – бросила мимоходом Шостко, направляясь мимо Глеба в деканат, и, не получив ответа, скрылась за поворотом. Они пошли в одной пятерке. Алька сидела перед Глебом, и он, неожиданно для себя вернувшись в школьные годы, пару раз провел ручкой по ее спине, как последний хулиган, привлекая ее внимание, и преподаватель в конце концов сделал ему замечание и грозил удалить из аудитории, если он не прекратит «просить помощи у студентки Погодиной, потому что дома надо было учить, а еще лучше – посещать лекции и семинары». По всем этим причинам Глеб не получил высшего балла на зачете. - Привет, - Лера сама подошла к нему, когда Алька, шепчась и улыбаясь чему-то, отошла под руку с Катей. - Привет, Лера, - сказал Глеб. – Как сдала? - Отлично, - сказала Лера. - Как всегда, - похвалил Глеб. - Нет, не как всегда. Знаешь, путалась, а мне все равно отлично написали. Наверное, в институте уже известно… про ребенка, - грустно сказала Лера. Глеб улыбнулся в сторону. Молодец, папа. Отец... Папа... Уж для Лерки-то он в лепешку расшибется. Для Леры… – Как добралась? – спросил он. - Саша встретил, - ответила она, и Глеб уловил в ее голосе неявный, но вызов. - Это хорошо, - ему нечего было сказать. - Я вернулась домой, а ты можешь переезжать обратно в квартиру. Мне все равно ее надо сдавать, - голос ее едва заметно дрогнул. - Лер, я останусь у родителей, - Глеб размышлял, сказать ли ей сейчас про свою женитьбу или повременить. – Можно там будет жить Франсуа, друг твоей подруги? Он уже жил там, со мной. - Да? – Лера внимательно посмотрела на Глеба. – Пусть живет... Так это его научные статьи были в ноутбуке? - догадалась она. - Почему ты мне сразу не сказал? И правда, почему? - Так ведь не до этого было, Лер. Сама знаешь, - нашелся он. – Но статьи оказались кстати, потому что Франсуа брал меня на операции. И я, кажется, заболел. - Вика рассказывала, - улыбнулась Лера. – Поздравляю. Ты нашел себя? - А ты, Лер, красивая. Тебе идет этот образ и… ребенок, - вырвалось у Глеба. - Правда? – Лера опустила глаза, смутилась. - Правда, - он поцеловал ее в щеку и вздрогнул от звонка своего телефона в нагрудном кармане. – Сейчас, - он путался и не мог вытащить разрывающийся телефон. Он ответил. - Сдал? – спросил Франсуа без предисловий. - Сдал. - Полчаса. - Мухой! – обрадовался Глеб. - Что? – не понял друг. - Сейчас приеду, - со смехом пояснил Глеб. - Франсуа, приглашает на операцию, - сказал он в ответ на вопросительный взгляд Леры. Краем глаза выхватил Алькович, нажимающую на экран так же разрывающегося телефона и расплывающуюся в улыбке. Франсуа позвонил и ей. Нашел-таки время поинтересоваться человеком, с каким-то удовлетворением подумал Глеб, а ведь Франсуа занятой человек, кардиохирург. - Так ты в больницу? – оживилась Лера. – Подвезешь меня? - Конечно, подвезу, - сказал Глеб. – Какие вопросы. Сейчас только… Он огляделся в поисках Альки. - Я тогда одеваться пошла, - тронула его за рукав Лера. Глеб кивнул. - Лера! Ты куда? В клубешник завалимся сегодня группой? – окликнул Леру Пинцет. - А? Парни, как вы на это смотрите? – повернулся он к товарищам. - Рудаковский! Какой клубешник! Завтра еще один зачет. Ты забыл? – оборвала его Валя. - Блин, забыл, - вздохнул Вовка. - Ну ладно, Вов, ты учи свой зачет, а я пошла, - Лера кивнула Пинцету и пошла в гардероб. Он вез их обеих – Альку и Леру. Это должно было случиться. В салоне автомобиля висела напряженная тишина. - Сейчас мы Алю домой отвезем, - сказал Глеб, чтобы что-то сказать. – Лиза с Дениской заждались уже, - он ободряюще оглянулся назад, уловив едва заметный виноватый Алькин взгляд и полуулыбку краем ее соблазнительно-нежных губ. - Как Денис? – спросила Лера. Она села на переднее сидение, рядом с Глебом. - Нормально. Что с ним будет? – сказал Глеб, глядя на дорогу. – Влюблен и весел. - Что за Лиза? - поинтересовалась Лера. - Лиза, дочка Старковой. Ты должна помнить, Лера, - сказал Глеб. – Ты еще помогала тогда с ней. - А, вот как. Конечно, я ее помню, - ответила Лера. – Как она? Ей лучше? Заговорила? - Пока нет, но живая стала и общительная, - Глеб посмотрел в салонное зеркало и, поймав Алькин взгляд, кивнул. - Они с Дениской подружились. - Правда? - Да. Денис у нас оказался заботливым парнем. Сейчас вот замок с ней собирает. Вчера весь день просидел. - Никогда бы не подумала про своего брата такое. - Наш брат взрослеет, Лера. - А Старкова где? Дежурит? – попыталась угадать Лера. - Ни за что не угадаешь, даже не старайся, - засмеялся Глеб. - Глеб, говори скорее, - Лера нетерпеливо передернула плечами. - Замуж вышла! – Глеб весело глянул на Леру и так же весело оглянулся на Альку. Получил в ответ ее грустную улыбку. – И на Мальдивы укатила! - Замуж? Глеб, не разыгрывай меня! – Лера не верила. - Я серьезно. - Ну и дела. А за кого, не знаешь? - все еще сомневаясь в том, что Глеб ее не разыгрывает, осторожно поинтересовалась Лера. Ну, да… Еще один неизбежный вопрос. - Конечно, знаю, - постарался как можно безразличнее ответить он. – За Емельянова. Молчание. Тягостное молчание. Лера молчала всю дорогу до родительского дома. - Лер, подожди здесь, - он вышел вслед за Алькой и не предложил Лере зайти в дом. В ее дом, так и не ставший ее. Не хотелось лишний раз ее тревожить. Он проводил Альку до порога. - Аленька, я постараюсь быстрее вернуться. Не грусти, ладно? – он хотел обнять ее, но сдержался. - Я буду ждать тебя, Глеб, - тихо сказала Алька, неловко выглядывая из-за его плеча. - Не думай об этом, - Глеб понял ее движение. - Я вам мешала, - виновато сказала Алька. - Нет... А в следующий раз садись рядом со мной. Ты моя жена и это твое законное место. - Еще не жена, - тихо поправила Алька. - Жена, - он сжал ее ладонь. - Я тебя женой еще знаешь когда, назначил? - Когда? - Да сразу! Алька тихо засмеялась и уткнулась ему в грудь. - Хорошая моя, любимая, - он погладил ее по голове. - Ну иди же, Лера ждет, - спохватившись, Алька отстранилась от него. - Иду, - Глеб поцеловал маленькую ручку и, дождавшись, когда за Алькой закроется дверь, повернулся к машине. - Я написала еще пару статей, - сказала Лера, когда они отъехали от родительского дома. – Посмотришь? - Конечно, - улыбнулся Глеб. - Я решила в следующем году перейти в универ. - На журфак? - Это было несложно угадать. Интересно, перезачет будет? Или опять на первый курс идти? - Не знаю, Лер, но могу узнать для тебя. Я рад, что Чеховы продолжат свое дело. А что случилось? - Глеб смотрел на дорогу, он думал об Альке. - Почему не хочешь рисовать? Ты ж в художку собиралась? - А так… Не хочу больше. Знаешь, за все время, пока была в Париже, сделала всего-то несколько эскизов. Разочаровалась я. - В рисовании? - В художниках. Глеб внимательно посмотрел на Леру, но расспрашивать не стал – что-то в ее взгляде подсказывало ему, что Лера сейчас не хочет обсуждать эту тему, но еще обязательно вернется к ней. - Лер, я женюсь, - просто сказал он. - А я знаю, - едва заметно вздохнула Лера. – Поздравляю. - Пятнадцатого. Вы приглашены. Если сможешь… сможете... приходите. В двенадцать регистрация. Венчание двадцатого. - И венчание?! Так скоро?! – Лера широко открытыми глазами посмотрела на него. - Что, так не терпелось? - в ее голосе сквозила ирония. - Не терпелось, Лер, - надо же быть когда-то честным. - Ждет ребенка? – догадалась Лера. - Нет, Лера, - покачал Глеб. - Как же ты уговорил ее? - спросила Лера, и Глеб уловил в ее голосе едва заметное раздражение. Глеб улыбнулся. - Это было предопределено с самого начала, Лера. Лера не ответила. Они подъехали к больнице. - Сейчас, - Глеб открыл багажник, доставая оттуда большой Лерин белый чемодан с гордо красующейся на нем Эйфелевой башней и примостившейся сбоку цветущей сакурой. – Ты чего там такое везешь в этом бауле? Оружие? Больницу захватить хочешь? Кажется, он неудачно пошутил. - А вот и не скажу, - ответила Лера. – Подожди, сейчас только кое-что достану. Лера опрокинула на снег чемодан и, приоткрыв его, вытянула большой сиреневый пакет. - Что там? – спросил Глеб, когда Лера выпрямилась с пакетом в руках. Покопавшись в пакете, Лера достала оттуда прозрачную баночку с чем-то сиреневым. - Засахаренные фиалки, - сказала она. – А это сироп из фиалок, и джем, - она положила в пакет первую баночку и по очереди доставала другие не менее красивые баночки. - Фиалковая туалетная вода, фиалковое печенье и вот, берет с шарфом, тоже фиалковые, - Лера наконец подняла голову от пакета и встретилась с улыбающимся взглядом Глеба. – Вот еще, забыла, - спохватилась она и снова сунула руку в пакет. – Рамочка, фиалковая, старинный медальон, блокнот, твои книги и комплект фиалкового постельного белья, я не буду доставать его, - Лера смутилась при упоминании о постельном белье. - Это твоей фиалке, - она протянула Глебу пакет и нашла силы посмотреть ему в глаза. - Спасибо, Лер, - Глеб взял пакет. – Спасибо, - он поймал ее руку и поцеловал. Они помолчали, неловко переминаясь с ноги на ногу. Было что-то новое в их отношениях, пока еще не совсем понятное. - Дениска проболтался про фиалку? – тихо спросил Глеб. - Дениска, - улыбнулась Лера, - но ты не ругай его, пожалуйста. - Да что с него взять-то, ребенок, - махнул рукой Глеб. - Ты можешь купить мне хорошую компактную микроволновку? – спросила Лера. – Деньги отдам. Только ни о чем не спрашивай, - поспешно добавила она в ответ на удивленный взгляд "брата". - Конечно, куплю, - пообещал Глеб. – Спрашивать не буду. Денег не надо. Подарок от Лобовых на Рождество. Лера едва заметно усмехнулась, но натолкнулась на внимательный взгляд Глеба и опустила голову. Пытаясь скрыть усмешку, взялась искать воображаемый телефон в кармане пальто. Обустраиваются Гордеевы, с удовлетворением подумал Глеб, наблюдая за поисками Леры. Наконец она бросила это занятие, справилась с собой. - В феврале в Тулузе проходит фестиваль фиалок. Французы на фиалках просто помешаны, - сказала Лера, щедро одаряя теплом своих глаз. - Это точно, даже едят, - засмеялся Глеб. – Никогда б не подумал. Засахаренные фиалки! - Свози свою фиалку в Тулузу, - серьезно сказала Лера и, подхватив чемодан, быстро пошла ко входу в больницу. - Лера! - Глеб догнал ее. – А ты чего с чемоданом в больницу? - Не бойся, не уезжаю, - Лера грустно улыбнулась. – Наоборот, приехала. ***** Алька вошла в дом. - Дениска! Лиза! – позвала она из прихожей. Тишина. - Ау! Дениска! - Ну, и чего надрываешься? – на пороге своей комнаты возник Денис. - Звала вас, - сказала Алька. – Хотела увидеть и угостить швейцарским шоколадом. - Увидела? – Денис подошел к девушке. - Увидела. На, - Алька протянула Дениске две большие двухсотграммовые плитки, Катины. - Откуда? – Денис взял шоколад. - Угостили. - Я спрашиваю, откуда? – нетерпеливо спросил Денис. – Че, прям из Швейцарии? Спецбортом подогнали для тебя лично? Или из соседнего супермаркета? - Угостили, - сказала Алька и прошла в гостиную. – А Лиза? Где? - Все нормально с Лизкой. Голос Дениса звучал снова враждебно, и потому, чтобы не спорить с ним, Алька прошла через гостиную и открыла дверь в комнату Дениса. За столом она увидела Лизу. Та сидела в наушниках и играла в какую-то игру. - Эээ, вообще-то как бы в чужую комнату без спроса нельзя входить, - иронично сказал Денис за спиной у Альки. – Но сиротам все можно, да? Они же бедные, обделенные. Им государство должно… Или просто невоспитанные? Вот пусти таких в дом, - Денис показательно вздохнул. Несколько секунд Алька раздумывала, что бы ответить, но потом решила, что не стоит вообще отвечать глупому, несчастному мальчишке, да еще и в переходном возрасте. Она прошла в комнату и тронула Лизу за плечо. - Лиза. Девочка наконец увидела Альку и, сбросив наушники, радостно обняла ее. - Пойдем-ка, погуляем, - Алька уже было хотела сказать «Лизонька», но вспомнила, как накануне Денис отреагировал на это обращение, и промолчала. Алька взяла девочку на руки и понесла ее в гостиную, прижимаясь щекой к ее нежной щечке. - Смотри, не надорвись. - Вы когда ели в последний раз? – спросила она на ходу у мальчика. - Че, глухого включила? – Денис шел за ней. – Эй, я к кому обращаюсь? - Вы когда ели? – спросила еще раз Алька. - Извинишься, скажу. - Ну, извиняюсь. - А без «ну»? - Извиняюсь, - засмеялась Алька. Она уже отошла от недавних обидных заявлений мальчика. - Ели час назад, - сказал Денис, громко раскрывая плитку шоколада. – Ну, ниче так, пойдет, - сказал он, разжевывая приличный кусок. – На, - Дениска вложил небольшой кусочек в протянутую Лизину ручку, и та, благодарно сверкнув глазенками, тут же быстро засунула его в рот. - Правильно, Лизка, надо быстрее совать в рот, а то тут некоторые, - Денис многозначительно посмотрел на Альку, - отберут еще. Заявились в дом и командуют. - Слышь, Алька, сегодня предки заезжают, - сказал Денис, глядя в спину хлопочущей у стола Альке. – Ты как объяснять будешь свое ээээ… вселение? Алла не любит чужих, - многозначительно добавил он, начиная терять терпение. Алька не отвечала и не поворачивалась. – Может, тебе лучше свалить по-тихому? Без скандала… Но я тебе ничего не говорил. - Глеба боишься? - повернулась Алька. – За спиной у него хорохоришься, да? А сам боишься, - Алька мимоходом потрепала мальчика по волосам. – Лиза, давай поедим и пойдем гулять, - позвала она девочку. - Не, ну почему же боюсь? – ответил Денис, развалясь на стуле и качая другой стул ногой. – Не хочу расстраивать. Наша мегера тебя не полюбит, не надейся. Она только Лерку хотела для Глебчика. - Лерка замужем, - в тон мальчику возразила Алька. - Нууу, - Денис оценивающе оглядел Альку, - все равно не тянешь. Мегера не примет тебя. У тебя гены. - Какие гены? – холодея, спросила Алька. - Алкашные. - И что? Причем здесь гены? Мой папа ворочал деньгами, - глупо хвастанула Алька, защищаясь. - Да я понимаю, - доверительно сказал Денис, - все вы придумываете пап миллионеров и мам балерин. Надо же как-то себе цену набивать, - мальчик притворно вздохнул. – Так что я тебя предупредил. Алка не обрадуется. Мальчик встал со стула и ушел к себе. В комнате он открыл окно и бросил в снег оставшийся шоколад. Взял со стола стеклянный шар и нервно потряс его. Маленькая голубая церквушка внутри шара оказалась вся в белых хлопьях снега, потревоженных тряской и теперь красиво оседающих. Денис усмехнулся. Приторный сувенирчик, Алькин подарок на Рождество... Денис еще раз встряхнул шар и хотел бросить его в снег, но передумал и вернул на стол. Поцеловал сонного теплого Мурзика, тоже Алькиного, вздохнул. Потом позвонил друзьям и ушел из дома, многозначительно хлопнув дверью. Алька металась из угла в угол. Сказать Глебу или не сказать? Денис злился, и теперь – куда он пошел? В свой подвальчик? Или поехал к Косте? Надо, наверное, позвонить через часик Косте, осторожно поинтересоваться, не с ним ли мальчик. Или просто сказать Глебу? Сейчас промолчишь и упустишь парня. Ведь ясно - переживает отрыв Глеба. Все то же, что и с Ниной Алексеевной. Только хуже будет. Будет хуже – Глеб свой, давно уже брат. А если сказать Глебу, то ведь все рассказать надо? И как Денис задирается? И нехорошо же… Вроде как жалуешься. Нехорошо с этого начинать. И Алла Евгеньевна… Денис сказал – не примет. Понятно, что насолить хотел. Но ведь не просто так же сказал – Алька и сама видела этот ее придирчивый взгляд. И сегодня приезжают… Алька заметалась еще больше. Сердце сжималось от беспокойства – за Дениса, за себя. Она искала выход. Хотелось все бросить и сбежать из этого дома. Но – Глеб. Алька достала телефон и нажала на кнопку. На экране тут же засветилось лицо Глеба. Глеб... Родной уже, почти любимый. Дорогой. Нет, нельзя его расстраивать. ****** Операция на открытом сердце – Франсуа выполнял свои обещания. - Разумеется, я мог бы применить и иные, более щадящие, мини-инвазивные технологии, но ты должен учиться, поэтому оперируем по классике, - сказал Франсуа. Аортокоронарное шунтирование. Применяется для лечения ишемической болезни сердца, вызванной сужением просвета коронарных сосудов из-за атеросклеротических бляшек и, как следствие, недостаточным поступлением кислорода к сердечной мышце. Со всеми вытекающими последствиями. Операция позволяет восстановить кровоток в артериях с помощью шунтов, если проще – в ходе операции создаются новые коронарные артерии с полноценным кровотоком. Отсюда и название – шунтирование. Глеб склонился над бумагами. Поражены все коронарные сосуды, гарантированы пятикратные анастомозы, а это значит, операция продлится не менее четырех-пяти часов. Глеб удовлетворенно вздохнул – он устал бездельничать. - Альтернативой может быть ангиопластика со стентированием, - сказал Франсуа, - но в данном случае это невозможно, так как атеросклероз сосудов выражен максимально. «С Богом», крестное знамение – неизменное привычное благословение Франсуа на операцию, уже не вызывающее улыбок бригады. Франсуа помнил свои обещания. Стернотомия – с непроницаемым лицом Глеб все-таки делал ее. Это было то, обо что он спотыкался в хирургии – пропил грудины. Но без него не получить доступа к сердцу. У всех свои слабости, Лобов, держи удар... - Будь аккуратнее, стернотом может рассечь правый желудочек, который припаян к грудине. Профузное кровотечение осложнит работу, - заглядывая через плечо, предупредил его Франсуа. Кардиоплегия. Еще не операция, лишь азы кардиохирургии. Перфузиолог дал Глебу возможность поучаствовать в остановке сердца пациента. Франсуа спрашивал о видах кардиоплегии. Глеб знал, это знали все студенты – ишемическая, то есть пережатие аорты, химическая и холодовая. Он участвовал в охлаждении сердца ледяной соленой водой и вводил в сердечные артерии раствор. - Цель выполняемых действий? – спросил Франсуа, наблюдая за тем, как работает ассистент Алексей Петров, в отделении превратившийся в Алекса. - Создать сухое операционное поле. Необходимо ИК, - Глеб знал, это знал любой студент. - А кто предложил данный метод? Глеб встретился со смеющимся взглядом Франсуа – помнит их первый спор про Дебейки. Но не удастся поймать его Франсуа, Глеб успел прочитать это в учебнике. - Наш, советский хирург, - с гордостью сказал Глеб. – Тебринский... В аккурат перед войной проэкспериментировал. Сдавливал сердце рукой, пережимал аорту и правое предсердие. - Это верно. Я рад, что ты знаешь хотя бы своих хирургов, это национальное достояние, - сказал Франсуа, и Глеб поймал на себе веселый взгляд Алекса. Замучил он их всех тут теорией... Подключение аппарата искусственного кровообращения, и «Полный поток» - от перфузиолога, блокирование аорты – нужно минимизировать кровопотерю и присоединить к ней шунты. Канюляция аорты – он делал это уже не в первый раз. - Музыку послушаем? – спросил Франсуа. – Я, наверное, полюблю Рахманинова. Рахманинов, да, помогает. Создает спокойный фон, без нервозности. Остановившееся время – эйфория замедляет время. Спасибо, Господи, за все... Спасибо... Основной этап операции... Обходное сосудистое шунтирование - вживления в коронарные артерии сосудов-имплантантов за пределами участка стеноза или закупорки. Другой конец шунта шьется к аорте. - Сейчас используют артериальные шунты, - поясняет Франсуа. - Стенка венозных сосудов обладает меньшей упругостью, хуже адаптируется под высокое давление, риск тромбообразования выше. Артерии берут с предплечья или внутренней стенки грудной клетки. Вот, смотри, можно взять левую грудную. Она отходит от подключичной. Видишь? И мы так и сделаем, - Франсуа взялся отделять артерии от стенки грудной клетки. – Какую еще вену можно взять? - Подкожную с ноги? - С нижней конечности, - поправил Франсуа, и Глеб снова поймал смеющийся взгляд Петрова. Кажется, Петрова развлекал этот экзамен. Глеб грустно улыбнулся. Варикоз ног, то есть конечностей. Причем, задних. Он тогда здорово поиздевался над Капустиной. Кажется, она заплакала. Ну да... А Гордеев жалел ее, дал носовой платок. И вот сейчас он – ноги. Ой, Лобов, сколько тебе еще огребать придется за свои грехи и грешки. Насмешливые взгляды вчерашнего студента Петрова – это еще полбеды, хотя - заедает. А Машку жалко. Надо ее шоколадочкой угостить, что ли... Извлечение трансплантанта и его подготовка завершены. - Если операция плановая, то забор трансплантанта проводится заранее, эндоскопически. Вена бедра, кстати, не всегда подходит для резекции. Почему? - Варикоз, - сказал Глеб и снова вспомнил лицо Капустиной. - Где шьешь? - Ниже места сужения, конечно. - Шей. Трансплантант вшивается в стенку аорты одним концом, другим – в стенку пораженной артерии. Шунтирование нескольких артерий. Работают все хирурги, и Глеб тоже. Франсуа так и сказал – работают все хирурги. - Сделаем коронарографию, уточним место локализации патологии, - на одном из этапов Франсуа сомневался. – Лучше потратить время и все перепроверить. - Уменьшайте до четырех литров в минуту, - дал команду Франсуа перфузиологу. Сегодня на операции присутствовал перфузиолог. Глеб видел его впервые. Кровоток восстановлен. Необходимые тесты пройдены. - Ушивай. Он делал это не раз. Шил – почти привычно. Ему нравилась эта ювелирная работа - без спешки, когда рассчитан каждый этап. Он хорошо себя чувствовал, было время отдохнуть. Эйфория, и, как ни странно, ясная голова, Глеб удивлялся. Работать с ясной головой в радость. Думать об Альке еще приятнее. Шить и думать. - Осложнения, Глеб! – голос Франсуа вырвал его из размышлений. - После вмешательства? - спохватился Глеб. - Кровотечения, нарушение ритма сердца, тромбоз и весь букет осложнений после ИК… Все. Слава Всевышнему, с поднятием рук к небу, – всеобщий выдох, разрешение Франсуа всем расслабиться. Спасибо, Господи! Спасибо... Оглушение еще не отпустило, в реальность возвращаться не хочется. - Учи теорию, друг мой, - сильное похлопывание железной ладони Франсуа по плечу, боль в спине. И снова - по коридору, шатаясь от счастья. С вечной песней – Спасибо, Господи, спасибо... За все спасибо... За что только так катит? Бог не справедливый, Бог милостивый… Аля… …Здороваясь с многочисленными знакомыми, Лера решительно поднималась в нейрохирургическое отделение, таща за собой огромный чемодан и отказываясь от то и дело предлагаемой помощи мужчин-врачей. Она попыталась катить чемодан по безлюдному коридору нейрохирургии, но колеса слишком шумно крутились по напольному покрытию, и Лера, тяжело дыша, все-таки дотащила чемодан до кабинета своего мужа. Она дернула дверь, и, незапертая, дверь открылась. Лера знала, что не найдет в кабинете мужа – он всегда был занят. Она вкатила чемодан внутрь и закрыла за собой дверь. Огляделась. Обиталище ее мужа. Берлога. Личные владения, в которых бывает только он. И Погодина. Лера усмехнулась. Представила Погодину, скромно сидящую на заднем сидении автомобиля "братика", вспомнила взгляды Глеба украдкой в ее сторону. Он думал, что она, Лера, не видела… Наивный. Ну ничего, с этого дня все изменится. Она, Лера, - жена. Теперь она больше не отпустит Сашку. Никуда. Никогда она больше не повторит своей глупости. Теперь уже – навсегда вместе. Лера решительно повалила чемодан на пол и открыла его. Первым делом она поставила на стол Гордеева красивую антикварную рамочку со своей фотографией. С самой лучшей фотографией, где она - крупным планом и улыбается так, что Глеб просто теряет дар речи. Она помнила лицо Глеба в тот момент, когда улыбалась ему. Теперь она будет так же улыбаться своему мужу – солнечно, спокойно, доброжелательно. Он будет приходить со своих тяжелых операций, где «кровь, грязь и боль» и «остановившееся время», как писал Глеб в своей так называемой статье, и будет смотреть на НЕЕ. И ОНА будет утешать его с фотографии, и улыбаться. Лера достала из чемодана кружку и тарелки с их совместными фотографиями. Лера давно уже заказала эту посуду в фотоателье, но потому дулась на Гордеева и потому так и не подарила. Что ж, момент настал. Всему свое время. Лера собрала некрасивые казенные тарелки мужа на тумбочку и взамен поставила свои - яркие, памятные. Она достала из чемодана картонную коробку и извлекла из нее несколько горшков с цветами. Пока еще небольшими цветами, но вполне годными, чтобы сделать кабинет ее мужа намного уютнее. Лера успела купить эти цветы до зачета, и именно из-за них она вынуждена была тащиться в институт с чемоданом. Лера аккуратно расставила горшки в цветные кашпо на подоконнике. Огляделась – уже лучше. И все равно, что в хирургии нельзя цветам. Кабинет ее мужа не операционная. Не доберутся клостридии до больных, далековато им. А где же поставить микроволновку? В ординаторской есть микроволновка, но у ее мужа – нет, а он никуда не пойдет греть еду. Но у него есть заботливая жена, и она принесет ему в кабинет микроволновку. О, вот, наиболее подходящее место для нее. Лера удовлетворенно вздохнула и принялась загружать небольшой холодильник продуктами длительного хранения и не только. Поставив на стол мужа фигурку Эйфелевой башни и красивый органайзер для канцелярии, Лера достала самое главное, что она сегодня принесла, - икону Александра Невского, покровителя ее мужа. Из храма, который не случайно попался ей на пути на чужбине и именно в тот момент, когда она так отчаянно нуждалась в поддержке. Тот храм был – Александра Невского, кафедральный собор, самый главный среди всех православных храмов во Франции. Лера улыбнулась и огляделась, куда бы устроить эту большую красивую и очень дорогую икону. Дорогую – во всех смыслах. Она блуждала взглядом по стенам и тумбам и вдруг заметила на отдельном столе, позади, у окна, прислоненную к монитору компьютера большую икону, в золоте. Саша! Саша?! Лера удивилась. Что происходило с ее мужем? Когда появилась эта икона? Лера давно не была в этом кабинете. Она положила свою икону на стул и подошла к компьютерному столу. Взяла золотую икону в руки и в задумчивости принялась рассматривать ее. Откуда? И венчаться предложил…. Как много они не знали друг о друге. Как много… Скользящий взгляд - открытка «С Рождеством!». Очарование вмиг ушло - Погодина. Снова шевельнулась ревность. Лера поставила икону на место – икону не выкинешь, святое, но открытку смяла и бросила в мусорную корзину. С этого дня – никаких жалостливых Погодиных, а то, того и гляди еще одна жалостливая подтянется – Старкова. Та уж своего шанса не упустит. Бывалая, и замужество для нее не преграда. А Погодина… Погодина… Надо наблюдать. А ведь Сашка может… Ее предупреждали... Пытаясь избавиться от раздражения и тревожной ревности, Лера снова принялась за дело. Она устроила свою икону на столе мужа – покровитель. Улыбнулась, довольная. - Александр Николаич! – дверь распахнулась, и в кабинет заглянула незнакомая медсестра. - Александр Нико… А вы кто? – строго спросила она, увидев Леру. – Что вы тут делаете? – она смотрела с подозрением. - Как кто? Я – жена, - Лера выпрямилась и смотрела в упор на недоверчивую медсестру, с грустью осознавая, что ее как жену мало кто знает в этом отделении. Она была здесь на заре работы этого отделения, когда еще не хватало людей и отделение было полупустое. И вот результат – какая-то медсестра допрашивает ее, а она, законная жена, вынуждена оправдываться. Ну нет! Лера открыла шкаф и вытянула оттуда подушку и больничный плед. - Отдайте сестре-хозяйке, - Лера сунула в руки растерявшейся медсестре плед и подушку, - и вот это отдайте, - дотянулась до тарелок и бокалов и тоже вложила в руки медсестре. – Идите уже, - сказала, подражая своему учителю-мужу. - Вам что-то не ясно? – посмотрела в упор на медсестричку, нерешительно толкущуюся в дверях. - Черт знает что, - сказала та, наконец, и закрыла дверь. Удовлетворенная тем, что хоть раз в жизни нашла в себе смелости и поставила кого-то на место, Лера достала из чемодана свои, домашние, подушку и плед. Гордеевы держали их для гостей, но из гостей у них бывали только Дениска и Вика. Новое купим, решила Лера, заново складывая пушистый плед и заталкивая его в шкаф. Свое – всегда лучше, удобнее. Это – дом. В кабинете должен быть дом. Одно дело, как у Олега Викторовича – отработал и ушел, другое дело, как у ее мужа – не известно, когда уйдешь домой и сколько суток проживешь в больнице, бегая между операционной, кабинетом, отделением реанимации и ПИТ. Лера села за стол мужа и огляделась – намного лучше и уютнее. В жизни нужно стараться жить красиво – как французы. Неспешно пить утренний кофе, читать газеты, украшать себя и свои дома. Французы нравились Лере умением жить красиво. Отныне и у них будет красиво. И у Сашки, с его безумной работой, тоже должно быть красиво, чтобы были моменты, когда отдыхает душа. А то получается, что нечеловеческая у ее мужа жизнь. Лера открыла поочередно ящики стола. Бумаги, бумаги… Бедный, как же он ненавидит всю эту писанину, называя ее бумагомаранием. В последнем ящике Лера увидела знакомый альбом с фотографиями. Раскрыла – ее фотографии. Те еще, сделанные при жизни в доме Лобовых. Лера намеренно не взяла их в новую жизнь с Сашкой, и вот теперь они здесь. Откуда? Денис? Олег Викторович? Как много она не знает о своем муже… Лера закрыла лицо руками, задумалась. Зачем ему ее альбом, да еще на работе? Любит… любит же. Слезы застилали глаза. Прав, конечно, прав, Глеб, что любит – как умеет, но – любит… Лера хотела убрать альбом обратно в ящик, но заметила таблетки. Достала пластиковый контейнер – «Нитроглицерин». Озадаченная, потрясла его. Таблетки неожиданно громко застучали по стенкам контейнера. Сердце… С каких пор? И сколько он уже отсюда брал? А он ни разу не обмолвился… Как много она о нем не знала… Лера легла лицом на свой альбом и закрыла глаза, сжимая в руках банку с таблетками. Она очнулась от скрипа двери и подняла голову. - Вот, - показала на нее рукой знакомая уже ей медсестра. – Говорит, жена! Вот вечно Александр Николаич кабинет не закрывает, а у него компьютер, документы… - А, Лерочка, - из-за спины медсестры показался Куратов. – Ты? Что с тобой? Плохо? - встревожился он. - Представьте себе, это действительно жена, - обернулся он к бдительной медсестре, - так что вы можете со спокойной совестью идти и успокоить взбудораженный коллектив. - Вадим? – слабо удивилась Лера. - Ты что здесь делаешь? - спросила она, быстро убирая альбом и таблетки в ящик стола. - Да вот зашел Саню поздравить с освобождением от занимаемой должности, а тут медперсонал волнуется – самозванка, говорят. В царские хоромы заселилась, - Куратов сел напротив на стул. – Как чувствует себя юная путешественница? Лера слабо улыбнулась. - Нормально чувствует. Пришла вот порядок навести в кабинете у мужа. Куратов огляделся. - Вижу, вижу. Чувствуется женская рука. Сане будет приятно... Ну, что там в Париже новенького? – Куратов повернулся к Лере. - Как будто ты знал, что там старенького, - улыбнулась Лера. - Не знал, каюсь, не знал, - Куратов повернул к себе портретную рамку. – А это что за юное создание на фото? Не узнаю без очков! – произнес он шутя. – Толково, Лерочка, толково. - Вадим, - Лера повернула фотографию обратно. – Это только для Саши, - сказала она многозначительно. - И не только для моего друга, - возразил Куратов, - но и для многочисленных особ, юных и не очень, желающих заполучить в свои когтистые лапы видного мужика. - И что, много желающих особ? – спросила Лера почти враждебно. - Нууу, - Куратов закатил глаза к потолку, - сейчас посчитаю... Одна, другая... Лидочка еще, - он засмеялся, наблюдая испуг на лице Леры. - Шучу, шучу... Пока нет, но обязательно будут, если не присматривать, - серьезно сказал Куратов, грозя пальцем, и встал. – А с фотографией ты, Лерочка, угадала. - С чем угадала? Особ разогнать? - враждебно спросила Лера. Куратов хотел ответить и подбирал слова, но, кажется, бросил это занятие. - Не о том, Лерочка, не о том, - хромая, как бывало, когда он уставал, Куратов направился к выходу. - Вадим! - окликнула его Лера. – Не хотите с Ирой приехать к нам? Я вам гостинец из Парижа привезла. - Из Парижу? – Куратов невесело обернулся. - Ну, ежели из самого Парижу, то мы с удовольствием, - сказал он, по привычке степенно разводя руками. - Только свистните. - Свистнем, не сомневайся. Я спрошу у Саши, когда он будет свободен, - улыбнулась Лера. - Ждем! - сказал Куратов, еще раз оглядывая кабинет друга, и со своим неизменным "чудны крестьянские дети" скрылся за дверью. ***** - Ой, ну как же она изменилась, - приговаривала заведующая «Теплым домиком», - глазки умненькие, носик востренький, волосики длинные. Она гладила Лизу и хвалила ее так, как обращалась с малышами своей группы в те времена, когда она не была еще сухой чиновницей. Глядя на бывшую воспитательницу, Алька вспоминала, что точно также в первые дни та разговаривала и с ней, уже взрослой девочкой. И это работало – Алька видела, что плечи Лизы как-то сразу распрямились, девочка с явным удовольствием слушала сказочные похвалы в свой адрес. Или, может быть, Лизе нравился тот особый ласковый тон, с которым эти похвалы произносились. Алька вспомнила, что в первые дни в "Домике" ее, истерящую и затихающую лишь на время, тоже успокаивал голос Людмилы Николаевны. И потому, очнувшись от своего болезненного состояния, она привязалась к именно к этому воспитателю и даже тайком думала иногда, как было бы хорошо, чтобы Людмила Николаевна ее взяла к себе. Но так, вероятно, думал каждый житель «Домика», а всех не возьмешь. Людмила Николаевна пару раз брала Альку к себе на выходные, но дочка ее, Лена, выразила недовольство, и Алька потом отказывалась ездить в гости. - У Лизы скоро появится отец, - сказала Алька. – Нина Алексеевна вышла замуж. - Правда? – удивилась заведующая. – Вообще-то она должна была нас поставить в известность об изменении семейного положения. Ну, я ей задам. - Не надо, Людмила Николаевна, - Алька вдруг испугалась за Нину. – Она не нарочно, просто не знала. - Я предупреждала ее, - сказала заведующая. – Ну, а что из себя представляет ее муж? Ну-ка, расскажи. - А вы знаете его.Григорий Анатольевич Емельянов, - гордо сказала Алька, с удовольствием наблюдая растерянность на лице бывшей воспитательницы. – Он удочерит Лизу. Он так сказал. - Не ожидала, - Людмила Николаевна явно не верила Альке. – А ты ничего не путаешь, Аленька? - Нет, - заулыбалась Алька. – Я на их свадьбе была. Заведующая задумалась. - Людмила Николаевна, - сказала Алька, - и я замуж выхожу. - Ты? Аленька! – Людмила Николаевна подняла глаза от Лизы, которую держала у себя на коленях. – Ты?! – изумленно переспросила она. – А не рано ли? А ты подумала? Сейчас таких дров наломать можно, потом только что делать будешь. Тебе доучиться надо. - Я доучусь, - сказала Алька. – Я на работу устраиваюсь. На ночные дежурства в больницу, санитаркой. - И ты думаешь, что на зарплату санитарки ты сможешь еще и ребенка растить? А не окажется твой ребенок потом у нас в детском доме?.. Аля, это безумие. Я понимаю – влюбилась. Но зачем сразу замуж? Тебе на ноги встать надо, а ведь у тебя ничего нет! Алька молчала, теребя край скатерти. - Ладно, - заведующая уже отошла от своих переживаний. – Кто он? Такой же студент? – она жалостливо смотрела на Альку. – Квартира есть? Или по углам мыкаться будете? - Глеб, - вздохнула Алька. – Сын главврача областной больницы. Вы знаете его. - Лобов? Глеб Олегович? – удивилась Людмила Николаевна. Алька кивнула. – Ну, это еще ничего, - заведующая тут же успокоилась. - Семья там хорошая, крепкая, - она усиленно просчитывала Алькины перспективы. – С жильем проблем не будет, с деньгами тоже. Мать там, кажется, аптеками заведует. Сам Глеб - парень серьезный. Родишь, не бросят, поддержат. Доучишься… Алька за руку с Лизой вышла из «Домика». Оглянулась на окна любимой воспитательницы и помахала ей рукой. Было грустно. Никто не говорил о любви - только о перспективах. Но Алька понимала – заведующей нужно было удачно пристроить бывших воспитанников, а любовь в этом деле, как правило, мешала, заставляя многих девушек бросаться в омут с головой. Сколько историй слышала Алька о том, как из-за любви какая-нибудь Наташа, которая жила в «Домике» еще когда-то, до нее, Альки, бросила с трудом добытое поступление в педагогический и по любви ушла к молодому человеку. Потом родила, пили, ребенка отобрали… Грустные истории. Много грустных историй… Людмила Николаевна всегда говорила Альке - держи голову трезвой, не влюбляйся, все тщательно взвешивай, у тебя нет права на ошибку, у тебя никого нет. Никого… Все это было правдой. И, наверное, Людмила Николаевна была права, но все же так хотелось поговорить о любви, хотелось, чтобы спросили: «А ты его любишь?» и уж тем более: «А он тебя любит?» Не спрашивали. Любовь не имеет никакого отношения к выживанию. Их учили выживать. Алька любила Людмилу Николаевну, но после таких разговоров и наставлений она всегда выходила из «Домика» в подавленном настроении. Каждый раз ее предупреждали - выживание превыше всего. Любой ценой удержаться в общежитии. Любой ценой закончить институт. Потому что за спиной – никого. И каждый раз после таких разговоров наваливалось одиночество. Забота воспитателей о сиротском будущем невольно тревожила и выбивала почву из-под ног. И каждый раз Алька еще несколько дней прокручивала в голове эти разговоры и боялась сделать лишнее движение, которое могло привести ее к отчислению из института. Но потом, захваченная всеобщим беззаботным существованием студентов вокруг себя, Алька забывала эти разговоры – до нового разговора. Сейчас она тоже тревожилась. Слова Дениса про гены крепко засели у нее в голове, как она ни убеждала себя, что он просто ревнует и сказал это из вредности. Она ведь тоже боялась, примут ли ее. Стоя на остановке за руку с Лизой, Алька думала о том, стоит ли позвонить Косте и узнать, не с ним ли сейчас Дениска. Глеб работал, и Алька чувствовала себя ответственной за Дениса. Нужных маршруток долго не было. Позвонили из больницы – ее номер телефона знали все санитарки. Альку брали в отделение, и она не отказывалась подменять. Санитарка попросила подменить ее ночью. Алька согласилась, но тут же вспомнила, что Глеб против ее работы в этом отделении. Она запуталась совсем. Не знала, как ей поступать - перезвонить и отказаться? Но ведь человеку надо. Или огорчить Глеба? А если они поругаются? И что с Дениской делать? И одиночество, и страх перед будущим… В последнее время было трудно. Она хотела позвонить Косте, но он позвонил сам, хотя они разговаривали только вчера, и пообещал приехать. Алька была не против, чтобы Костя приехал - она разрешила ему приехать и обещала себе, что обязательно скажет об этом Глебу. Она просила Костю доехать до монастыря – Алька вдруг подумала, что нужно обязательно заказать псалтырь о здравии за Дениса. Спасаясь от холода, Алька с Лизой зашли в ближайший магазин и ждали Костю. Алька купила Лизе «Чупа чупс», и та радостно уничтожала его, выгрызая зубами ароматный желтый леденец. Что говорить, Алька тоже любила эти восьмирублёвые «Чупсы». В прошлой жизни ей приходилось экономить. - Костя, я выхожу замуж, - сказала Алька, когда они на машине поднимались в гору. Костя помолчал. - Поздравляю, - безэмоционально произнес он, и Алька не поняла, рад он или не рад. – За Глеба? - За Глеба, - сказала Алька. – Пятнадцатого в двенадцать в загсе. Ты приглашен. Придешь? - Конечно, приду, - он улыбнулся. – А приглашение согласовано с женихом? - Да, - ответила Алька. – Завтра мы будем раздавать приглашения. Просто вчера только подали заявление. - Быстро вы, однако, - Костя присвистнул и весело оглянулся на Альку с Лизой. – А это не та девчонка, - он кивнул на Лизу, показав ей попутно "козу", - которую Глеб в областную пристроил? Лицо знакомое. - Та, - улыбнулась Алька. – Ее удочеряют. Наш доктор, терапевт. Ее Дениска очень любит. Хороший мальчишка. Он же звонил тебе? - Не звонил. Мы не планировали сегодня занятия, - удивился Костя. – А должен был? Алька расстроилась. Пока Костя с Лизой бродили по храму и прихрамовой территории, Алька заказала чтение псалтири и молилась за Дениску. Было тревожно. Куда он мог уйти, раздраженный? - Аленька, привет. Я только с операции, - в трубку ворвался энергичный голос Глеба. Стало спокойнее. – Как вы, справляетесь? - Я рада, что ты доволен, Глеб. Ты мне обязательно расскажешь о своей операции, да? У нас все хорошо, Глеб. Мы гуляли и теперь читаем сказки. Приходила ваша тетя Маша, убралась и наготовила. Звонила Нина Алексеевна, до тебя не дозвонилась, позвонила мне. Разговаривала с Лизой. Франсуа только пришел. - Отлично. Я еду в аэропорт. - Глеб, тут… меня попросили. Я знаю, что ты против. Пауза. - Я понял. Поговорим об этом, когда я приеду, ладно? - Ладно, - сказала Алька. – Только если ты будешь против, то хотя бы сейчас надо предупредить. У людей будет время найти кого-нибудь другого. - Я перезвоню, - неопределенно ответил Глеб. - Люблю, - добавил он мягче. Глеб перезвонил через полчаса и, не касаясь предмета их разногласий, спросил, к которому часу Альке нужно быть в больнице. Алька выдохнула - обошлось, не поругались. Глеб ехал в аэропорт, он был один в машине, и потому они еще поговорили о своем, о личном. Сейчас голос Глеба был ласков как никогда, и Алька жалела, что его самого нет рядом. С Глебом она чувствовала себя уверенней. Она повеселела и после разговора с Глебом все же решилась позвонить Денису, но он не ответил. Появился Дениска только к семи, перед самым предполагаемым возвращением родителей. Он зашел в дом, и от него пахнуло сигаретами и алкоголем. Пивом. Алька хорошо знала этот запах – вокруг многие пили пиво. - Денис, - Алька стояла над ним, пока он разувался. – Твои родители расстроятся. - Мои родители на небесах, – мрачно сказал мальчик, и Алька с удовлетворением поняла, что он не пьян, а лишь слегка выпивши. - Глеб расстроится. - У него теперь есть ты. Пусть из-за тебя расстраивается, - ответил мальчик и, протиснувшись между Алькой и стеной, прошел в гостиную. Он сел на диван. - Хавчик есть? - Есть, - Алька решила не обижаться на мальчишку, а наоборот, накормить его, чтобы от него не пахло. Предвидя, что он все равно откажется есть нормальную еду, она принесла ему колбасу. - Надоела колбаса, - Денис толкнул тарелку, и она звучно проехала по гладкой поверхности столика, чудом остановившись у самого края. – Есть еще что-нибудь? Крокодил жареный? Бегемот тушеный? Крольчатина гриль? - Мясо, короче, - сказала Алька. – Есть. Ваша тетя Маша приготовила. - Ну, допустим не наша уже, а и твоя тоже, - мрачно ответил Денис. - Вот повезло, из общаги и сразу к буржуям с прислугой. Тебе это ничего не напоминает? Алька не ответила. Она наложила Денису тёть Машиного жаркого и отнесла в гостиную. Сама села рядом. Они молчали, пока Денис жадно уничтожал содержимое тарелки. Оба они наблюдали за тем, как Лиза дрессирует котят. Альке хотелось пожалеть Дениса, склонившегося над тарелкой. Даже не верилось, что этот недавно веселый и стеснительный мальчишка мог произносить такие злые слова. Жестокие слова. Алька сходила в столовую и налила кофе. - На кофе... Запах уничтожает, - сказала она и поставила кружку на столик. - А мне мамка не разрешает кофе пить, – язвительно ответил Денис. - Если твоя мамка запах учует, получишь от нее больше, чем за кофе, и расстроишь ее, - сказала Алька. - Слушай, а чего это ты, Алька, так обо мне печешься? – спросил Денис и все-таки отхлебнул кофе. - Так … Это нормально, о людях заботиться, правда? - нашлась Алька. – И вообще, я не хочу, чтобы Глеб расстраивался. У него только все налаживается. Вот он сегодня на операции был. Операция на сердце... Ты знаешь, что он кардиохирургом хочет быть? - Знаю, - ответил мальчик. – И что? – он снисходительно посмотрел на Альку. - А тебе не жаль его? - Жаль. А кому-нибудь жаль меня? - Мне. - Ага, щас же, заливай больше, - Дениска встал и пошел в комнату, унося с собой кофе. - Лизу хочешь взять? - догнала его вопросом Алька. - Я, Алька, когда захочу Лизку взять, я у тебя спрашивать не буду. Ясно? – обернулся Дениска. - Ясно, - Алька отвернулась и подошла к двери в прихожей. Прошел час. Алька то стояла у двери, то уходила в комнату к Лизе. Она ждала, не могла ни на чем сосредоточиться и молилась. Сейчас сквозь мутное стекло она смотрела во двор. Было тревожно от предстоящей встречи с родителями Глеба. На дорожке, ведущей к дому, возник Франсуа с букетом цветов и пакетом. Странно, а она и не заметила, что он куда-то уходил. - Привет, - он поцеловал Альку в щеку. - Ждешь? – спросил, разуваясь. – Я за вещами и поблагодарить Аллу и Олега. - Жду, - вздохнула Алька. Она обрадовалась, что будет Франсуа. При нем Алла Евгеньевна бывала весела. - Не волнуйся. Алла и Олег - прекрасные люди, - успокоил ее Франсуа и пошел в свою комнату. ***** - Как Лерочка? Сдала зачеты? – поинтересовался Олег Викторович. Глеб вел машину. Они отъехали уже на приличное расстояние от аэропорта, а Алла Евгеньевна все еще восторженно делилась впечатлениями о Праге. И вот теперь Олег Викторович ее перебил. - Да что с твоей Лерочкой станется? – раздраженно спросила Алла. – Отличница! Ты бы вот лучше спросил, раз уж ты перебил меня, как твой сын сдал зачеты. Твой сын, Олег! - она выделила это "твой". - Мам, все нормально. А Лера на пять сдала, - Глеб обернулся и подмигнул отцу. Олег Викторович, довольный, улыбнулся. - Кстати, Франсуа съезжает. Он ждёт вас, чтобы попрощаться, - сказал Глеб, и пока мать не успела отреагировать на эту явно огорчительную для нее новость, добавил. - Ну а теперь самое главное. Я женюсь. - На ком? – хором спросили родители, и это было так смешно, что Глеб рассмеялся. - На Але, разумеется. Он посмотрел в зеркало на лица родителей. Они были растеряны. - А ты хорошо подумал? – спросил Олег Викторович. – Нет, ты не подумай… Мы с мамой ничего не имеем против Алевтины, но… спешить в таком деле нельзя, понимаешь ли. Да... Нельзя, - отец явно растерялся. - Пап, я хорошо подумал. У меня было много времени, чтобы подумать, - весело ответил Глеб. – Мам, ты чего молчишь? – спросил он у матери, оборачиваясь на нее. - За дорогой смотри, сынок, - тихо сказала Алла. - Ясно, мама в шоке, - прокомментировал Глеб. - Ну, Аллочка, взбодрись. Только что щебетала, понимаешь ли, и вдруг сникла. Мы же с тобой уже не раз говорили о женитьбе нашего сына. - Ну-ка, ну-ка, а почему я не знаю? – Глеб еще раз обернулся к матери. – Мам, ну ты чего? Тебе Аля не нравится? - Нет, твоей матери не нравится, что ты женишься. Ей бы все возле юбки подольше тебя, Глеб, держать, - засмеялся отец. – Ничего, Алла, вот сейчас приедем, поужинаем, а утром все будет казаться в другом свете! – пытался ее взбодрить Олег Викторович. – А я не против – женись! Алевтина - девушка скромная, уважительная. Мне нравится. Будет дома сидеть и… - Борщи варить, - проворчала Алла. – Большое будущее ждет нашего сына. - Что? – Олег Викторович не расслышал. – Что, Алла? - Ничего, это я так, - отмахнулась Алла Евгеньевна, встретившись с внимательным взглядом сына. - Пап, спасибо, - сказал Глеб. – Я рад, что ты рад… Мамуль, мы домой сейчас приедем, а там Аля. Ты уж, пожалуйста, будь с ней повежливее. А то она испугается и исчезнет. Придется взять колчан и стрелы и идти по белу свету искать, как Иван-царевич. Только клубков волшебных у нас не дают… - Не надо, Глебушка, я все сделаю, как положено, - тихо проговорила Алла, комкая носовой платок в руке. Сейчас она жалела о том, что уехала в Прагу и оставила сына одного. - Но мы с тобой поговорим сегодня, - Глеб погрозил ей пальцем. Бурные приветствия, восторженные рассказы о Праге, о замках с трапезами в средневековом духе и бутафорских рыцарских турнирах, о разношерстной неформальной публике пражских улиц, семейный ужин, благодарности и прощание Франсуа… Алька бесшумно занималась больными нейрохирургии, вспоминая, как это было. Как тряслись ноги, когда щелкнул замок в прихожей, и как шумный и свежий Олег Викторович заключил ее в свои объятия со словами: «Рад, рад». И как Алла Евгеньевна неожиданно тепло обняла ее и сказала: «Я рада, что в нашей семье будет пополнение». И ободряющие взгляды Глеба и Франсуа. И неожиданно откровенные объятия Глеба – публично, при всех. Наверное, чтобы все до конца осознали – перемены неизбежны. И хмурый, через силу улыбающийся Дениска, усиленно уворачивающийся от объятий родственников и благоухающий ментолом. Удивление родителей Глеба по поводу присутствия в их доме незнакомого ребенка. И выпад Глеба - когда Алька испугалась, что может быть скандал. - А это не та самая девочка… - начал Олег Викторович. - Та самая. Которую ты с чистой совестью вышвырнул из своей замечательной больницы, - огрызнулся тогда Глеб, но тут же поспешно извинился. – Прости, пап. Забудь. - А что… что она делает у нас?! – спросил отец Глеба. - Дочка Старковой. А Старкова на Мальдивы укатила, - с нарочитой небрежностью ответил тогда Глеб. - А, так для этого она брала за свой счет? У меня... работать некому, а она по Мальдивам разъезжает, - в голосе главного врача звучало осуждение. - У нее, пап, оправдательные обстоятельства, - Глеб затолкал тогда в рот огромный кусок чего-то привезенного родителями из Праги. – У нее медовый месяц. Некогда ей работать. - Чего? Что еще за медовый месяц? – кажется, Олег Викторович не понял, о чем речь. – Она что, замуж вышла? Черт знает что! Почему мне не сообщили?! - возмутился Олег Викторович, и Алька тогда отметила, что отец Глеба удивительно быстро выходит из себя. - Ну это я не знаю, пап, - Глеб жевал свой огромный кусок, и Альке было неудобно от того что Глеб не слишком–то почтителен к отцу. – Ну так ты вызови Старкову на ковер, - говорил он иронично, - и со всею строгостью спроси. С пристрастием, так сказать. Только не получится с пристрастием, наверное. Она замуж-то за кого вышла, как думаешь? - За кого? – кажется, любопытство взяло верх, и Олег Викторович не отреагировал на выпад сына. - За Емельянова, - Глеб торжествовал. Алька знала семейную историю и понимала - он тихо мстит своему отцу, с которым у него длительная война. Но Глеб просто не знал – как это, когда родителей совсем нет. Когда за твоей спиной – никого. Просто пустота. За Емельянова? Зааа… Григория... Ааанатольевича? – Олег Викторович начал заикаться. - За Емельянова? – Алла Евгеньевна бросила свои занятия и подошла ближе. – Вот как… Алла Евгеньевна села в растерянности. Алька намеренно не стала слушать ответ Глеба. Было нехорошо, неловко, и она начала что-то тихо говорить Лизе. Лиза испугалась такого внимания, новых людей в доме и жалась тогда к ее ногам, переходя от нее к Дениске, а потом и вовсе залезла на руки к Глебу и просидела там весь вечер, пока Алла Евгеньевна, освободившись от своих хлопот у плиты на пару с Франсуа, не отобрала девочку у сына. Алька вспоминала, как ласково разговаривала Алла Евгеньевна с Лизой, и укоряла себя за то, что с подозрением относилась к этой чудесной женщине, только кажущейся хитрой и коварной. Глеб сам отвез Альку в больницу, сказав, что он против этих дежурств, но раз Алька уже успела пообещать… И провожал ее до отделения, и интересовался у медсестры, где Гордеев и чья сегодня смена. - Не ходи к нему в кабинет, - сказал он. – И постарайся не попадаться ему на глаза. - Ладно, - ответила тогда Алька и неожиданно для себя обняла его. С Глебом было как-то спокойнее и увереннее, что ли. Не хотелось вдруг расставаться. Она так и сказала ему: «Не хочу расставаться», а он – засмеялся. Хорошо так засмеялся - тихо и радостно. Алька шла по коридору нейрохирургии и несла в себе его смех. Этот Глеб был совсем не похож на того, нервного и взвинченного – из прошлой жизни. Не верилось, что он любил ее. Не верилось, но хотелось, чтобы – любил. Ее же никто еще не любил. Его тихий смех звучал в пространстве нейрохирургического отделения и это – «дочка», произнесенное Олегом Викторовичем. Благодарность переполняла ее к Глебу, ко всем этим людям, так тепло принявшим ее. - Мамуль, спасибо тебе, - сказал Глеб, когда они, уложив, наконец, Лизу, вышли из комнаты Леры. – Я всегда знал, что ты у меня лучшая мать в мире. Он был доволен теплым приемом Альки со стороны матери. - Ладно уж, - ответила Алла, поднимаясь на второй этаж в комнату Глеба. Франсуа освободил ее, нужно было перестелить белье. - Мам, но все равно я видел, что ты расстроилась, - Глеб взбежал за ней. - Не расстроилась, мой дорогой, - Алла вошла в комнату сына и присела на кровать. – Просто волнуюсь, не поторопился ли ты, Глебушка, - мать в задумчивости мяла в руках наволочку, снятую Франсуа с подушки и аккуратно сложенную вместе с остальным постельным бельем. - Мам, - Глеб лег к ней на колени, - я ведь давно уже… - Да видела я, видела, Глебушка. Мать все видит, - Алла готова была расплакаться, но сдержалась. – А она тебя любит? Почему она сторонится тебя? Стесняется, я же вижу. - Мам, да любит она меня, любит. Аля скромная, но это же хорошо. Ты же сама всегда была против этих отцовских профурсеток. - Была, была, - с тоской в голосе подтвердила Алла. - Одна твоя эта Инна чего стоила. Как я боялась, что она забеременеет от тебя и заставит жениться. Как я боялась… Никогда не забуду, как она меня из моего же дома выставить обещала. - Ну вот видишь… Дурак я тогда был. Сам не знаю, зачем я ее в наш дом притащил. А Аля, она другая. - Ой, не знаю, не знаю. Сирота, гены там какие? Ну не мне тебе генетику объяснять. - Мам, нормальные там гены. Ее родители в аварии погибли, семь лет назад. - Как у Валерии, - вздохнула Алла. – Уж не потому ли ты так привязался к ней? Что, может, дело в… Валерии? – осторожно спросила Алла. - Не, мам, я об этом потом уже узнал, как полюбил. - Ну и что, - раздраженно спросила Алла, - почему она оказалась в детском доме? У нее что, других родственников не было? - Были, мам, были. Ее дядя взял, но потом сам умер, а жена, вторая, отдала Альку. - Ясное дело, не просто так отдала. Трудно с ней было, наверное. Просто так не отдают. Алла вспомнила Леру, подростка, их постоянные стычки, от которых Олег по нескольку дней не разговаривал с ней, - со своей женой! - а Глеб лез на стену от раздражения. - Да там дело на деньгах замешано было. Алькины родители состоятельные. - Это уж совсем как-то подозрительно, - Алла покачала головой. – И что, больше нет родных? - Брат у нее в Америке был, двоюродный. Помог ей с поступлением в наш мед, а потом – инфаркт. Все, нет человека. - Глебушка, вот слушаю я и думаю, как все это странно – одна смерть за другой. Ну не бывает так, - Алла выпрямилась. - Бывает, мам. В жизни все бывает, я на «Скорой» чего только не навидался. Увидел, наконец, жизнь во всем ее многообразии, - возразил Глеб. Он устроился поудобнее, скрестил руки на груди и закрыл глаза. - Что-то тут не так, - мать в задумчивости гладила сына по голове, - доверчивый ты у меня, добрый, всем помочь хочешь. Может, все-таки подождешь, присмотришься? А? Как-то все это странно, сынок. Все эти смерти… - Мам, так, может, это для того и случилось, чтобы Аля в нашу семью попала? Бог и привел ее к нам. Может, это шанс тебе… - Какой шанс? – мать вздрогнула. - С Леркой же… не получилось у тебя, - тихо сказал Глеб. – Может быть… - Ой, Глебушка, - мать всплакнула, но тут же вытерла наволочкой глаза, - да разве ж можно сравнивать? Леру и Альку твою… - А ты подумай, мам. Добро, оно не имеет имени. Оно абсолютно, - Глеб прижался к ногам матери. Это был неожиданно трудный разговор. - Ну, если ты так думаешь, если просишь… - Прошу, мам… - Не волнуйся, мой дорогой, все будет хорошо, - неопределенно сказала Алла. – Все будет хорошо. Глеб вышел в гостиную. Утомленный бурной встречей с хозяевами, дом уже спал. Глеб заглянул в Лерину комнату, поправил одеяло, сползшее с Лизы, согнал котов с ее подушки в ноги. Снова вышел в гостиную. Все было хорошо, все шло по плану. Но было тяжело на душе... Отец неожиданно тепло принял Альку, неожиданно для Глеба. Сейчас Глеб особенно сильно жалел, что сегодня, не сумев обуздать старые обиды, хамил отцу. Он вообще не любил себя такого - едкого, мстительно-язвительного, но сейчас, после великодушного поступка отца, он себя презирал. Он сел в гостиной с учебником, но не мог сосредоточиться. Не хватало Альки. Он послал ей несколько сообщений, довольно сдержанных, - писать откровенно о любви, помня, что недавно обижал отца, не получалось. Он еще некоторое время промучился над учебником, потом захлопнул его и тихо вошел в комнату Леры. Стараясь не разбудить Лизу, он сел к столу, развернул иконы к себе и начал молиться.