Живой

Алька дожидалась его в холле больницы. Она бросилась навстречу, обняла, прижалась к груди, вовремя открытой распахнутой им форменной курткой. Нет, такое не лгут… Не лгут о чувствах… — Ну что ты? – ласково спросил он, отрывая ее от себя и заглядывая ей в глаза. – Что грустишь? Бросай свою эту работу, еще не поздно бросить. — Нет, не брошу, - подняла голову. - А по тебе скучаю. — Правда, скучаешь? — Скучаю, - она снова обняла его. — Аль… — Что? — Ты только не лги мне… о том, что чувствуешь. Лучше молчи. Идет? — Идет, идет, - сказала она. – Но это чистая правда. — Аль… — Что? — Люблю тебя. Засмеялась. Ребенок… Осталось два с половиной дня… Когда уже навсегда, бесповоротно. Господи, помоги нам всем... — Доброе утро, Глеб! С дежурства? А то у меня операция, - озабоченно улыбнулась ему на ходу Ковалец. – Можешь пойти со мной. Встрепенулся – операция. Тело уже рванулось за Ковалец, но посмотрел на одевающуюся Альку. — Нет, Ирина Васильевна, сегодня никак не получится, - вздохнул. Алька и так ждала его. И надо побыть вдвоем. Он соскучился. ...Надо что-то решать с братом. Забрать его? Глеб молча вел машину. Алька говорит, нужно остаться в родительском доме. Но нет, это не выход. Он был вчера у Леры, видел, как она создает свой мир. В родительском доме это невозможно – так и будешь вздрагивать, не откроет ли кто-нибудь дверь… Забрать Дениску, как и планировал давно еще? Но как? Мать жаль, и отца. Хотя никто из них, по большому счету, и не занимается Дениской-то. Никто. — Аль, как думаешь, Денису с нами хорошо будет? – спросил Глеб. — С нами? – переспросила Алька. – У Нины Алексеевны? — Да, в Нининой квартире, - Глеб взял ее за руку. – Мы уйдем туда, это уже решено. — А ты о родителях подумал? – спросила Алька. – Им трудно будет принять это. — А о брате моем кто-то подумал? – спросил Глеб. – Он тоже человек. Ты помнишь его истерики? Это вчера обошлось, а завтра что будет? Будет, как тот, забитый металлическим прутом, лежать… Глеб судорожно выдохнул. На дежурствах переживать было некогда, но потом – долго помнилось. — Глебушка, - Алька сжала его ладонь, - не надо. Ты так близко к сердцу все это принимаешь. И так не спишь ночами. Алька не знала, о ком он, Глеб еще не рассказывал и не расскажет. К чему эти дикие подробности? Но она знала о нем главное – он никогда не привыкнет к боли. — Аль… — Давай останемся в доме. — Нет, - упрямо сказал Глеб. – С мамой я договорюсь. А вот отец… Сдает он. — Любишь его. — Люблю, Аль. Противоречивые чувства. Но… люблю. Но брата я тоже люблю. И тебя. И кого принести в жертву в данной ситуации… Да я сам виноват. Все мы перед ним виноваты, перед братишкой-то моим. Сначала Лера подначивала – уйдем. Сама ушла, а его оставила. Нина тоже хороша – как сын, как сын. Вот он сыном себя и вообразил. И я - заберу. И что, уйти и бросить? — Поэтому я и говорю, надо остаться и всем будет хорошо, - тихо сказала Алька. — Всем, кроме тебя, - сказал Глеб. – Кроме тебя, - повторил он, вспоминая Франсуа. Если Алька останется в их доме, все ее проблемы полезут наружу и неизбежно станут достоянием семьи, как получилось уже с Франсуа. Придется объяснять матери. Не хотелось выворачивать наружу Алькину жизнь. Алька странно посмотрела на него - не поняла. — Но я не хочу, чтобы страдали твои родители, - возразила она. — Если они и будут страдать, то не из любви к Дениске. Все эти годы никто из них особо не напрягался на эту тему, - Глеб подъехал к дому. — Глеб, ты что… — Давай потом еще об этом поговорим, - Глеб открыл дверцу и вышел. Он снова нервничал. Предстояло принять сложное решение, и кто-то обязательно должен был пострадать. И этот кто-то будет точно не Денис и не Алька. Они вместе читали утреннее правило, потом спали – каждый в своей комнате. Хотелось лечь с ней, просто прижать ее к себе и уснуть, но он преодолел себя и вышел из ее комнаты, уговаривая себя, что осталось всего-то два с половиной дня. Дениска отправился в школу от Леры, мать уехала по делам – все приготовления в торжеству она взяла на себя и ни с кем не делилась подробностями. Они были одни в пустом доме, и Глеб все никак не мог заснуть. Он несколько раз тихо подходил к двери Алькиной комнаты и, постояв, так же тихо уходил. Из целомудрия рождается любовь… Нельзя подводить Альку, а ведь он не удержится, если сейчас войдет к ней. Его разбудил звонок Франсуа. — Аортальный стеноз, замена клапана. — Еду. Спасибо. — It’s all right. Он написал Альке записку и, наспех перекусив, сел в машину. Аортальный стеноз… Он знал. Даже обрывочное чтение учебника не прошло даром. Кстати, надо взять учебник на русском, разбирать англоязычные тексты утомительно. А вообще надо было в школе лучше учиться. Тоже, что ли, как эти две нимфы, на языковые курсы пойти? Можно, кстати, и Дениску с собой потащить. Он же в летчики собрался. Диня летчик... Нехило. Глеб улыбнулся. Ну, Лобов, пока рулишь, напряги мозги. Они у тебя столько лет бездельничали, мозги-то твои драгоценные. Аортальный стеноз - сужение клапана между левым желудочком и аортой, ограничивающее выход крови из сердца. Выход… Сколько там наше сердце крови качает в минуту? Пять литров. В минуту! А в час? Триста литров. А в сутки? Страшно подумать. Бедное, бедное сердце… В работе сердца основная нагрузка падает на левый желудочек. При сужении клапана этот трудяга левый желудочек перегружается, стенки его утолщаются. Сердечная мышца быстро изнашивается. Аортальный стеноз зверь коварный - многотрудный левый желудочек имеет девятикратный запас прочности, поэтому долгое время болезнь протекает бессимптомно. Ну, есть, конечно, небольшие подсказки – одышка, отеки, загрудинные боли разной интенсивности. А клапан-то барахлит не случайно. Атеросклероз, будь он неладен, – кальцинаты на створках, делающие их дубовыми. Еще ревматизм и врожденная патология. Да, врожденные патологии – это будет его конек. В будущем. Стеноз поддается только хирургической коррекции. Клапаны можно заменить на протез – они уже делали это. Механические протезы служат пятьдесят лет, биологические из перикарда быка (вот в чем польза быка-то, как это он раньше не догадывался) – до десяти. Поэтому биопротезы вшивают, как правило, пожилым. Но почему сразу резать? Можно и не резать. Если удастся провести декальцинацию клапана и восстановить подвижность створок. Двери оперблока. Остановка – еще одно признание в любви в смс. Щелчок двери оперблока. Довольная улыбка – сейчас не страшно, здесь Франсуа. Больная, двадцать один год. Ровесница, и уже - сердце. Выраженный аортальный стеноз, кальциноз и физиологически узкий корень аорты. Замена аортального клапана. Работы часа на три-четыре. Глеб склонился над бумагами: уменьшение толерантности к физической нагрузке, появление боли в области сердца и одышки. По данным ЭхоКГ: скорость кровотока на фиброзного кольца аортального 536 см/с, максимальный градиент 115 мм рт.ст., средний градиент 70 мм рт.ст., диаметр фиброзного кольца 2,2— 2,3 см, регургитация 1-й степени. Створки клапана утолщены, кальцинированы, малоподвижны. Выраженная гипертрофия левого желудочка. Фракция выброса 60%, зон асинергии не обнаружено. По данным коронароангиографии состояние коронарных артерий удовлетворительное и не требует хирургической коррекции. Нет, он определённо тугодум. Полный взрыв мозга. Это малодоступно его пониманию – мозг отказывается понимать. Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал его родителям незабвенный… — Обрати внимание, сейчас ставят чрезпищеводный датчик. Для эхокардиографии. Почему ставится дооперационно? Ворох мыслей и ни одной мало-мальски удовлетворяющей. Остается улыбнуться. — Ответ впечатляет. Но это просто. Вспомни - антикоагулянт, - подсказал Франсуа. — Гепарин? Ааа, гепарин! Чтобы травматизации гортани не было. Царапин, кровотечения. — Зачтено, хотя и с натяжкой, - Франсуа протянул электронож. – С Богом! Господи, помоги… Полная продольная стернотомия – он сделал это. Отметил – собственные содрогания, душевные и физические, при данной манипуляции еще наблюдаются, но уже не столь интенсивны. — Сделаем по Озаки, - сказал Франсуа. – Поставим новые створки из аутоперикарда. — Все тот же биопротез? - спросил Глеб. Франсуа кивнул. — Возьмем из собственного перикарда пациента, - повторил он.- Я резицирую, ты смотришь. — Где твои доктора? — В соседней операционной - комиссуротомия… Смотри, лоскуток примерно семь на восемь, - Франсуа поднял пинцетом в воздух кусок перикарда. - Раствор, - сказал он в сторону и, не глядя, опустил кусок в подставленную емкость. Вышколил их тут, заокеанский доктор, все тут у них четко, до секунды. Можно с закрытыми глазами работать. — Подключаем аппарат. По какой схеме, Глеб? — Правое предсердие – восходящая аорта? - Глеб не уверен, хотя видел это не единожды. — Не надо спрашивать, надо отвечать, - Франсуа поправил за медсестрой дренажи. – Что сейчас? — Кардиоплегия. А где? – Глеб кивнул в сторону анестезиологов. — Перфузиолог? С Максом… Канюляция правой арты… Держи. И качаю кустодиол в левую. Держи лучше! Да уж… Даже пинцетом держать правильно и то – работа. — Отлично, прокачали. Теперь держалки для лучшей визуализации клапана. Кстати, в следующий раз сам качать будешь. — Да хоть сейчас! — Резвый... но это от того что не видишь краёв. Кардиоплегия – это ответственный этап, - осадил его пыл Франсуа. - Смотри, клапанными нитками держалки ставим на проксимальную часть аорты. Вколы недалеко от края, миллиметра два бери. Кстати, почему? — Так шить потом по ним же, - догадался Глеб. — Зачет. Места вколов потом войдут в основной шов, меньше травматики. Вытягивай… Музыку? — Рахманинова? – засмеялись женским голосом из-за спины. — Ставьте, - не отрываясь от работы, разрешил Франсуа. – Я, наверное, скоро полюблю Рахманинова… Дистальную часть аорты возьму на четверку. Пролен - хорошая нить, не травмирует адвентициальную оболочку сосуда. Проленом адвентицию можно подхватить, стенки можно не подхватывать… Вот так… и отводим в сторону головы. Крепи… Глеб подхватил нить из рук медсестры. — Ревизия, - Франсуа склонился над пациентом, разглядывая орган в микроскоп. – Посмотрим… Клапан кальцинированный, сросшиеся правая и левая коронарные створки. Частый случай. — Кальцинаты, в ее-то возрасте, - кивнул Глеб на пациентку. — Бывает… Чистить тут бесполезно, створки нерабочие. Только высекать, - Франсуа начал резать толстыми ножницами. – Помогай пинцетом, Глеб. — Вот, - Франсуа поднял в воздух высеченный клапан, - не функционален. Кусок кальция да сросшиеся створки. – Пощупай, – он бросил клапан в ладонь Глеба. Кусочек сердца… Молодого еще сердца… — Почистим фиброзное кольцо от кальцинатов. Выкусыватель в руках Франсуа последовательно убирает кальций. — Мягкие ткани, разумеется, трогать нельзя, - поясняет Франсуа, не отрываясь от работы. — Дай я, - Глеб в нетерпении. Стоять бесполезным столбом у стола? Но он не для этого здесь. — Бери, - Франсуа уступает инструмент. – Натяните лучше, - говорит он медсестре, – обзор плохой. Глеб, глядя в микроскоп, собирает куски кальция. Простая работа, главное, мягкие ткани не зацепить: — Закончил. — Отличная работа, - Франсуа, оценив работу, выпрямился, - абсолютно мягкое, очищенное от кальция фиброзное кольцо. Черновая работа сделана. Он отмахнулся от санитарки, потянувшейся к его голове рукой с салфеткой. — Еще один подготовительный момент – замеры каждого из синусов. Инструмент-имитатор - сайзер створок сердечного клапана для определения размера клапанной створки. Тоже изобретение Озаки, - Франсуа поднял вверх сайзер. - Сколько синусов? - Глеб встретился со смеющимися глазами Франсуа. Усмехнулся - и меня голыми руками не возьмешь, заокеанский доктор: — Три. Некоронарный, большой. И коронарные, левый и правый, меньше. — Отлично... Вот их и измерим. Медсестра записывает, - сказал Франсуа в сторону. Он еще раз взглянул на операционное поле. – Двадцать четвертый дайте…. Точно, двадцать четвертый. Медсестра записывала за Франсуа. — Теперь я. Правый померяю? - работа простая, стоять бесполезным столбом не хочется. — Certainly! - не понятно, но Франсуа согласился. - Номер? — Такой же, предположительно, - Глеб взял из рук Франсуа сайзер, померил. – Есть, двадцать четвертый. — Дай, проверю, - склонился Франсуа. - Absolutely so! — Это что? - переход на другую речь мешал думать. — Это зачет… И некоронарный синус. Двадцать девятый, не меньше. Измеряй, я проверю… Резка створок из перикарда. Глебу дали трафарет створок разных размеров. Он обводит маркером трафарет, расставляет точки. Точки нужны для определения места вколов шва. — Большую створку вырезаем из диафрагмальной части перикарда. Почему? Глеб щупает пальцем перикард. — В этой части крепче. — Верно. Чем больше площадь створки, тем больше площадь напряжения на ней… Двадцать четвертые тоже крои ближе к диафрагмальной части, чтобы те края, которые будут крепиться к комиссурам, были плотными. Режь… Ножницы в руках Глеба уверенно режут – это несложно. Почти уроки технологии в начальной школе, когда они все, и мальчишки и девчонки, шили каких-то тряпичных кукол и пришивали пуговицы. Знал бы, что будет шить в операционной, больше бы старался, а так мама все за него дома доделывала – на пятерку. Мама... — Шьем... Я шью, ты смотришь. Пинцетом помогаешь. Начнем с левой коронарной. Первый шов накладываю на самом дне синуса. Следи за руками… И вот еще что… шершавая поверхность аутоперикарда должна быть направлена внутрь синуса. Почему? Тяжелый вздох. Глеб не знает. — Я в тебе не сомневался, - смеющийся взгляд Франсуа и его руки, обшивающие створку. - Тромбоцитопения... На шершавой поверхности тромбоциты разрушаются. Понял? — Понял. Тогда гладкая направлена в просвет аорты, - надо же хоть что-то сказать. Досада кроет. — Логично, - руки Франсуа заканчивают шить и посредством нити отводят створку в сторону. – Шей теперь ты…. Прошиваешь посередине, нитку опять посередине синуса и три узелка… Подшиваем с избытком, что обеспечит полное смыкание створок в герметичный треугольник… Неправильно вяжешь… вот так. Да, даже узелки надо уметь завязывать… А у Франсуа красиво это получается. Ювелир… — Некоронарную створку вошью сам. — Можно я? - надо реабилитироваться. — No way. Исключено. Франсуа берется за работу, попутно объясняет: — Все три створки должны сомкнуться и упереться друг в друга без натяжения на комиссуре, поэтому шьем с запасом. Я еще раз повторяю это специально для тебя, Глеб. Если периметр створки будет небольшим, то при натяжении створка будет натягиваться и каждый раз не иметь опоры встречных створок. Комиссура при этом… — …будет дергаться, - не выдержал Глеб пространных объяснений. - Деструкция тканей, как следствие... Это же ясно, Франсуа. Не повторяйся. — Many thanks indeed for your help, - засмеялся Франсуа. – Проводим пробы и зашиваем аорту. Франсуа шьет аорту красивым однорядным швом: — Двухрядный не рекомендую. Однорядный создает вот такой валик, шов получается самогерметизирующимся. Можно шить даже пятеркой, но я предпочитаю четверку. — Можно я? — Нет… Возьми-ка лучше аспиратор у медсестры. Профилактика воздушной эмболии - поджатие вены, раздутие легкие, поджатие левого желудочка, чтобы воздух вышел из прокола в аорте наружу. Согревание сердца. Дефибрилляция. Эхо. На цветном доплере – работа клапана, створки полностью смыкаются. В протоколе: "По данным ЧП ЭхоКГ, ограничений в подвижности створок клапанов не выявлено, аортальная регургитация W — 0, средний градиент 8 мм рт.ст. Длительность операции - 252 мин, время искусственного кровообращения — 93 мин. Интраоперационная кровопотеря — 500 мл". Франсуа удовлетворен. – «Слава Всевышнему!» Спасибо, Господи за возможность хоть что-то хорошее сделать в этой жизни... — Ну а теперь главный вопрос, - Франсуа улыбается. - Срок службы данного протеза восемь лет. Пациентке чуть за двадцать. Вся жизнь впереди. Проблем с кровью нет. Почему мы не поставили металлический протез? Почему, почему… Если бы он знал, почему. — Так это… Остается только почесать затылок, но нельзя. Нет, лучше поглубже натянуть окуляры хирургической лупы. — Не ожидал, - смеющиеся глаза Франсуа. - Повторяю: пациентке чуть за двадцать. — Не томи уже, - Глеб нервничает. Все-таки надо учиться… Собственное незнание задевает. Смеющийся взгляд Франсуа – еще больше задевает. — Если поставить металлический протез, нужны будут антикоагулянты. Так? – спрашивает Франсуа. — Так. — Но у пациентки детородный возраст, вот в чем проблема. — Так просто, - засмеялся Глеб. – Не сможет выносить. — Да. Родит, потом можно будет менять протез, - кивнул Франсуа. - У меня есть полчаса на отдых. Чай будешь? — Давай. - Франсуа, не жалко было бросать свою клинику? – Глеб просматривал список англоязычных сайтов в компьютере друга. – Все-таки здоровый центр, с мировым именем, не то что у нас. - Ты прав. Шестьдесят шесть операционных залов, двадцать шесть тысяч сотрудников, тысяча мест для больных, - Франсуа оторвался от холодильника и повернулся к Глебу. – Пятьдесят тысяч с лишним операций в год. Отличный медицинский факультет. Высокие технологии, прекрасная научно-исследовательская база. И мой Центр кардиохирургии врожденных пороков сердца, - голос его едва заметно дрогнул. – Поедешь туда стажироваться. Можно по волонтерской программе, но я могу устроить и прямую стажировку, бесплатно. Главное, чтобы мне не было стыдно за тебя. - Я в Бакулевку хочу, - сказал Глеб, не отрываясь от экрана. - Центр сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева? – уточнил Франсуа. – Тебя есть кому устроить туда? - Нет, конечно. Кому мы тут нужны в нашем захолустье? - Тогда поедешь в Америку. Учи язык, потому что потребуются подтверждающие документы. И баллы по успеваемости тоже, - Франсуа многозначительно посмотрел на Глеба. - Так что после сессии начинай - учебный материал и язык. Свободного лета у тебя не предвидится. - Да какой язык, - Глеб не глядел на Франсуа. – Я сегодня облажался. - Облажался это что-то вроде опозорился? - спросил Франсуа, подавая чай на стол. – Это не страшно. - А что страшно? – Глеб снова нервничал. - Нежелание учиться и исправлять ошибки, - Франсуа сел и жестом пригласил сесть и Глеба. – Но тебе рано говорить об ошибках. У тебя еще не может быть ошибок. - Как это? - удивился Глеб, отрываясь от компьютера и перемещаясь за низкий столик напротив Франсуа. - Ошибки бывают у тех, кто хоть что-то знает. А ты не знаешь ничего, - невозмутимо ответил Франсуа. - Ну спасибо, - проворчал Глеб и взялся за еду. - Недовольство собой, друг мой, бывает полезно, - успокоительно сказал Франсуа. – Есть стимул расти. - И все-таки не жаль было покидать стены твоей клиники? Все-таки совершенная научно-клиническая база, деньги и прочие прелести. - Конечно, жаль. Но у меня не было выбора... А оперировать можно везде. Везде люди, Глеб. - Но исследования и преподавание… - На этом я поставил крест. Надо уметь чем-то жертвовать, - спокойно ответил Франсуа. - Там у тебя в компьютере статьи по педиатрии, - сказал Глеб. – Тебе зачем? - Хочу показать Виктории, - Франсуа развалился в кресле. – Ей тоже нужно расти. - А ты у Виктории спросил, ей это надо? Мне кажется, у нее ветер в голове, - возразил Глеб. - Это молодость, Глеб. Ты, говорят, тоже был последним студентом вашего университета, а теперь первый. - Так уж и первый, - Глеб злился на Франсуа, который с самым серьезным видом обсуждал его прошлое. Прошлое, которое хотелось забыть. И откуда только узнал… - Много студентов у вас допущено к операционному столу? – иронично спросил Франсуа. – На вашем курсе больше таких нет, - ответил он сам себе. - Вот поэтому и первый… А Виктория молода, но далеко не ветрена. Ей надо вникнуть в суть профессии, увлечься. Нужно показать ей перспективу в профессии, и я этим займусь. - Почему именно педиатрия? Так Гордеев велел? - спросил Глеб. Он иронизировал, был сегодня недоволен собой - сел на таких простых вопросах. - Я ничего не знаю о Гордееве. Но Виктория говорит, что хочет специализироваться на педиатрии. И у нее есть для этого главное. - Что именно? - Любовь к детям. Это главное условие - любовь к пациенту, - пояснил Франсуа. - Это то... что вас объединяет? - изображая безразличие, Глеб громко размешивал сахар в чашке. Глебу давно хотелось спросить Франсуа, и он только вчера увлеченно думал об этом, что связывает их с Алькович и почему Алькович так счастлива, что, не стесняясь никого, буквально плещет своим счастьем. Неужели все дело в брутальных бицепсах Франсуа, спрашивал он себя. И тут же усмехался – глупо, пошло. Алькович не совсем дура. Вернее, совсем не дура. - Да, это то, что нас объединяет. Педиатр и детский кардиохирург - прекрасное сочетание, – иронично ответил Франсуа. - Я сейчас не понял, ты серьезно говоришь или иронизируешь, - спросил Глеб. - И то, и другое, - улыбнулся Франсуа. - И все же… что вас связывает? Есть у вас что-то общее, духовное, кроме… ну, ты понимаешь, - Глебу было трудно подобрать слова. - С ней легко, - Франсуа улыбнулся. - Знаешь, я как-то не склонен к столь глубинному анализу наших с Викторией отношений, - добавил он, подумав. – Пусть все идет естественным образом. - Но она буквально трещит на каждом столбе о тебе. Соловьем разливается. Восторженная барышня, - засмеялся Глеб. – Чем ты взял ее, старик Франсуа? Франсуа улыбнулся. - Юность склонна к идеализациям, - сказал он. – Возможно, лет через пять восторгов убавится наполовину. - Так ты женишься на ней? Женись, Франсуа, она же не переживет, если ты свалишь, - весело сказал Глеб. Франсуа не ответил. - Жену ждешь? – тихо спросил Глеб. Он вспомнил Леру, свои ожидания и до сих пор живущий где-то в глубине души страх потерять ее. – Надеешься, что… - Это законченная история, - Франсуа встал и, поискав взглядом какое-нибудь занятие для себя, снова нажал кнопку чайника. - А если вернется… - Я не приму ее, - Франсуа повернулся к Глебу, и на лице его Глеб заметил тщательно скрываемые следы волнения. – И знаешь что, давай прекратим. Do not ask questions or make statements about this matter. (Не задавай вопросов и не делай умозаключений по этому поводу) - Как скажешь… Но я волнуюсь за Вику. Переживаю, так сказать. - Get lost. (Отстань, отвали - сленг). Франсуа только что грубо послал его - Глеб не ответил. Кажется, он нарушил чужое пространство. И что он так волнуется из-за Алькович? Подумаешь, подружка Леры. Мало ли будет еще у Леры подружек… - А что не по-русски? – все-таки спросил он, пытаясь разрушить напряжение, возникшее между ними. - С моим знанием языка это опасно. Можно сказать непоправимую гадость, - улыбнулся Франсуа. – Лучше по-английски. - Ну да, у нас огромное разнообразие матов, а у вас одни задницы и факи, у вас не ошибешься, - засмеялся Глеб. - Есть более приличные ругательства, - серьезно заметил Франсуа, снова принимаясь за свой чай. - Слушай, я давно хотел спросить… Ты неплохо владеешь русским. Откуда? – кажется, напряжение ушло, и они снова начали мирную беседу. - Неплохо, - согласился Франсуа. – В нашем Центре было немало русских врачей. - Кардиохирургов? – удивился Глеб. - Да, отличные ребята. И мой отец дружил с русскими. Тоже врачи. Часто бывали у нас дома, общались между собой на русском, я выучил. В Америке много русских врачей. - Что им дома не сиделось? – проворчал Глеб. - У вас в стране не было условий. Перестройка. Медицина развалилась, а люди хотели заниматься научной работой, - терпеливо пояснил Франсуа. - Короче, бросили страну в трудное время и свалили туда, где потеплее и посытнее, - резюмировал Глеб. - К чему этот ложный патриотизм, Глеб? – Франсуа насмешливо посмотрел на Глеба. – Для науки не имеет значения, где ее развивать. Если открытия совершены в Америке, то пользоваться ими будет весь мир. Do you understand me? (Ты меня понимаешь?) - Understand, understand, - недовольно ответил Глеб. – И все-таки надо развивать свою медицину. Благодаря лучшим мозгам всего земного шара ваша медицина на высоком уровне и деньги огребает. Туда же все лечиться едут, - с горечью сказал он. – А у нас все разворовали. - Но у вас есть талантливые врачи. Гордеев, например. Я наслышан о нем. Кто мешает? – добродушно ответил Франсуа. - Талантливые есть, денег нет. У нас один томограф на весь город... Нет, теперь уже два, - поправился он, вспомнив о щедрых вложениях Емельянова. - И все равно - два! А это – несвоевременная диагностика. Представляешь, какая дикость? Так и живет наша медицина на подачках Емельяновых, - раздраженно возразил Глеб. – А госпрограммы хилые. Если бы не Емельянов, Гордеев только скальпелем и мог бы махать. А ведь он может больше! Но скальпель не во всех случаях дает возможность сделать для пациента все, что можно. - Возможно, в этом ты прав, - согласился Франсуа, все это время с улыбкой слушавший горячую речь Глеба. – Но и в Штатах, с их развитой медициной, не каждый член гражданского общества может получить качественное обслуживание. Более нескольких десятков миллионов граждан не имеют медицинской страховки. Дорого. А у вас в стране просто утопия! - пожал он плечами. - Меня вылечили без всяких счетов, а у нас, случись что с тобой, тебя бы без денег не выпустили из клиники. И из страны. Ваши пациенты благодарят врачей коньяком и колбасой, - Франсуа улыбнулся, - но в Штатах важны только деньги, и немалые. Вы знаете о нас из фильмов, но в Америке не все так красиво, как показывают в наших фильмах. Разве ты не знал, что Голливуд великий обманщик? Зазвонил телефон Франсуа. - Слушаю, Олег Викторович, - ответил хирург. – Сейчас спущусь. - Алла хочет поздороваться со мной, - сказал Франсуа, засовывая телефон в карман брюк. - Моя мать? – Глеб бросило в жар. – Что ей надо от тебя? - Просто поздороваться, - пожал плечами Франсуа. – Этикет, вежливость. Глеб кусал губы. - Пошли, - Франсуа встал. – Надо поздороваться. - Это неприлично, Франсуа. Ты не находишь? – Глеб тоже встал. - Расслабься, старина. Я благодарен твоим родителям за приют, они интересные люди, и ничего более, - Франсуа хлопнул Глеба по плечу. – Take it easy! Он не пошел в кабинет отца, свернул к Нине. - Нинуль, привет! – по-хозяйски без стука зашел в кабинет. – Как ты? - Проходи, Глеб, присаживайся, сейчас освобожусь, - Нина опять разбирала бумаги. - Как Лиза в новом доме? - спросил он небрежно, усаживаясь на диван. - Лиза? Лиза хорошо, - сказала Нина, не отрываясь от бумаг. – Вот ничего нельзя оставить, все перепутают, - Нина раздраженно раскладывала листы. - Да, ладно, take it easy, - Глеб разглядывал свои руки, которые теперь имели вполне приличный вид. - По-английски заговорил? – улыбнулась Нина. – Я не понимаю, что ты сказал. - Я говорю, take it easy, расслабься. Нина засмеялась. - Только что с операции? Был в кардиохирургии? – спросила она, подсаживаясь к Глебу на диван. - Как догадалась? - Ну, для этого большого ума не надо. Уже все кардиохирургическое отделение перешло на русско-английскую речь, вся больница знает. Глеб улыбнулся. - Вернее, на американизированный вариант английской речи, - поправил он. – Ну-ка, Нинуля, расскажи-ка мне, с какого такого перепугу ты Альку подначила к Гордееву работать пойти? Тебе Аля не сказала, что я против? – Глеб выпрямился на диване. - Ох, Глебушка, вот как ты заговорил! - Нина засмеялась и тут же стала серьезной. – Опять самодурствуешь? Уж я-то знаю тебя. Только, знаешь, Глебушка, хватит уже, хватит, остановись. Алевтина имеет право на самостоятельные решения. Я понимаю, ты был бы против, если бы она в мужскую сауну устроилась работать, но в нашей больнице… - Но почему именно к Гордееву? Раз уж ты так заинтересована, ты могла бы устроить Алю к себе. Тебе ведь нужен младший медицинский персонал? – раздраженно спросил Глеб. - А чем тебя не устраивает Гордеев, Глебушка? - Нина снисходительно посмотрела на Глеба. – Девочка там привыкла, уже несколько месяцев ходит на практику. И потом, ну должен же кто-нибудь помогать Гордееву вести документацию. - Вот сама и помогай, - оборвал Нину Глеб. - Нет уж, нет, - засмеялась Нина, - хватит. Я уже не в том возрасте, чтобы бегать с поручениями. Нет, нет... Ревнуешь? К Гордееву? - вдруг догадалась Нина и снова засмеялась. Глеб вспыхнул, но тут же взял себя в руки. - Брось, нашел, о чем волноваться. Алевтина не в его вкусе, - Нина горделиво выпрямилась, кажется, думая о себе и Гордееве, - да и Сашка уже не в том возрасте, чтобы... - А может, тебе просто свой человек там нужен? - Глеб даже подался вперед от пришедшей внезапно мысли. – Ты, Нина, знаешь... Алька чистая, наивная, это подло. - Не ожидала от тебя такого, - холодно ответила Нина и встала с дивана. - Вот анализы, - Нина протянула бумаги. - Что там? – спросил Глеб, не глядя. - Там? А там, Глебушка, ничего хорошего. Низкий уровень гемоглобина... Извини, я сейчас цифр не помню. Тебе нужно сдать дополнительные анализы. Ферритин крови и еще... я там все написала, - Нина указала на бумаги в руках Глеба. – Надо искать причину. Не зря твоя Алевтина волновалась. Так что сдавай анализы, и я тебе назначу лечение. - Лучше инъекционно, - сказал Глеб, ощупывая ладони и вспоминая Алькины пальчики. Алька не забывала и каждый день мазала ему руки освященным маслом. - Лазер есть у тебя? - Есть. Эрбиевый, неодимовый. Тебе какой и зачем? – удивилась Нина. - Первый. Нужно отшлифовать ладони. - Приходи, только не сегодня, - Нина взялась разглядывать его ладони. - Если будет отек, то будешь на свадьбе красивый. Приходи после свадьбы. - Я приду, - сказал Глеб. – Как у Лизы с Емельяновым? - Лучше некуда, - сдержанно улыбнулась Нина. – Лиза сейчас в садик не ходит, с ней дедушка нянчится. - Завтра привезешь ее или мне самому забрать? – спросил Глеб. – Завтра причастие. - Не в воскресенье? - Нина удивилась. - Нет, Нина, в воскресенье я женюсь, - Глеб заставил себя улыбнуться. Кажется, они слишком эмоционально выясняли отношения. - Привезу сама… Что-то я не вижу бурной радости, - Нина внимательно посмотрела на Глеба. Глеб не ответил. - Глеб! - Отбурлил я, Нина, - он вынужден был ответить ей. - А если серьезно? - Нина снова подсела, обняла его за плечи и заглянула в глаза. - Ну-ка, рассказывай. - А если серьезно… Если серьезно, - Глеб шумно выдохнул воздух, - если серьезно, то как будто замер я. Нет во мне эмоций, и не будет, пока подписи не поставим. - Так выстрадана девочка? - Нина всегда понимала его. - Выстрадана, правильно говоришь, - сказал Глеб. - Я видела это, - сказала Нина. – Как тебе удалось уговорить ее? Она же в другого… Нина остановилась под тяжелым взглядом Глеба. - Все, молчу, молчу, это не мое дело, - Нина отодвинулась от Глеба. А если серьезно, то он и вправду замер в ожидании. Он думал, что если Алька согласится принять его чувства, то он будет летать на крыльях, но вместо этого он вдруг стал спокоен как удав. И даже лишился чувств. Кто знает, отчего. Быть может, оттого что, назначив ее своей женой, он сам не верил в это, и сейчас до конца не поверил, или оттого что слишком долго ждал ее, лишенный всякой надежды, и в этом ожидании выдохся, или – Лера. Семилетняя агония, измотавшая его вконец. В любом случае он затаился, ждал, и считал дни. Но крыльев – не было, восторга – не было. А было – спокойное, даже покровительственное, отношение к Альке, и ожидание. И борьба за чистоту отношений до брака. Может быть, он так боялся сорваться, что давил в себе все яркие чувства к ней. А может быть, это была уже не влюбленность, а любовь? Это влюбленность крылата. Любовь, она спокойно по земле ходит, уверенно… Выезжая из больничного двора, Глеб вдруг подумал об этом и тут же засмеялся. Любовь… До любви ему еще сколько лет трудиться придется. Вот еще вчера он такую любовь демонстрировал, что хоть в кино показывай… Так, белье перегладила, мусор… Мусор Саша вынесет, не женское это дело. Купить настенные часы и что-то, на чем можно сидеть в прихожей. Тумбочка скоро развалится от всех тяжеловесов, регулярно приседающих на нее. Купить приличный коврик под дверь, а этот истертый выбросить – театр начинается с вешалки. Лера сидела над планером. Ей нравилось жить по плану – меньше глупых мыслей в голове. "Купить курицу, грибы и двадцатипроцентные сливки", - аккуратно записала она. Нужно было вчера записать, но вчера она – ревновала. Глупо, кажется, она преувеличивала. Это же – Погодина. Пункты 2 и 3 – дописать проект в галерею, съездить туда, пообщаться с начальницей. Пункт четыре - все-таки помириться с Дашей. Несмотря ни на что Даша хорошая и многому научила ее. Позвонить ей вечером - обязательно. Лера поставила три восклицательных знака. Пункт пять – приготовить ужин, теперь все по-французски. С размышлений об ужине Лера плавно перешла к совместному вечеру. Саша вернется вечером. Уставший. Опять будет молчать, или снова будет делать над собой усилие и слушать ее. Она видит – муж делает над собой усилие - и все ради нее. Она ценит это. Им обоим сейчас трудно. Ей трудно говорить откровенно, она замкнулась. Приходится преодолевать себя, чтобы что-то рассказывать и не думать в этот момент, что ему все равно. И Сашка тоже преодолевает себя, хотя бы потому что теперь приезжает домой. Хотя бы потому что изредка заглядывает в телефон, читает ее сообщения и пишет ей ответные смс. Хотя бы потому что слушает ее и даже отвечает. И думает о Дениске. Дениска... Лера улыбнулась и начала собираться в торговый центр. Проект по преобразованию дома в уютное гнездышко еще не закончен. …Они встретились в торговом центре. Глеб заехал туда, чтобы купить очередную розу для Альки – розы такого сорта продавали только там. Других мест в городе, где продавали бы такие розы, он пока не нашел. «Я каждый день приходить буду», - предупредил он полную, средних лет и густо накрашенную продавщицу. «Повезло вашей девушке», - умилилась она в ответ и расплылась в улыбке. «Жене», - поправил продавщицу Глеб. «Ой!» - прослезилась в умилении продавщица и бросила изучающий взгляд на пальцы его рук. И вот сейчас он с розой в руках топтался перед Лерой. - Тебе, - протянул ей розу. Лера отстранила его руку. - Я же знаю, что не мне, - грустно улыбнулась она, вспоминая, как изредка Глеб носил такие же розы своей матери и всегда дарил их демонстративно, чтобы она, Лера, видела. – Вези уже своей фиалке. Она упорно не желала называть ее по имени – сближаться. Она пыталась принять Альку, но не могла. Алька отняла у нее Глеба. - Что-то ты часто по торговым центрам мотаться стала, - сказал Глеб, потому что надо было что-то сказать. – Обустраиваешь семейное гнездо? – он спрятал розу за спину. - Эффект гнездования перед родами? - Это нужно было давно сделать, - улыбнулась Лера. – А скоро будет совсем некогда. Поможешь мне выбрать утюг? - У вас что, и утюга нет? – удивился Глеб. - Есть, но допотопный. Режимы не меняются уже. Кажется, Саше он достался еще от родителей, - Лера скупо улыбнулась. - Но гладит хорошо. - Вот качество! – восхитился Глеб. – Пойдем, помогу. Занятый своими больными, Гордеев, казалось, жил еще в каменном веке… - Ты это правильно делаешь, что… - он замялся, по телефону было проще разговаривать и шутить, но наедине с Лерой он снова терялся. Смущается. Любит, удовлетворенно отметила Лера. - Что? Что обустраиваю дом? – улыбнулась Лера. – Да, хочется уюта. Глеб не ответил. Он снова злился на себя, потому что снова предавал Альку. - Твоя фиалка все-таки вышла на работу, - сказала Лера, когда они поднимались на эскалаторе. - Еще нет. Официально с первого. - Февраля? - уточнила Лера. Ей нужно было знать. - Да, - кивнул Глеб. - Саша завтра с Дениской в боулинг идет. И я с ними, - Лера ступила на третий этаж. – Хотите с нами? - предложила она. - Нет, Лер, завтра не получится, спасибо. Надо матери помочь, она все взяла на себя, все эти приготовления, - соврал Глеб. Он не хотел сближаться с Гордеевыми. Как бы беды не было, вспомнилось предупреждение матери. - К свадьбе? - спросила Лера. - Да. Если ты не придешь, я пойму, – Глеб заглянул ей в глаза. – У Рудаковских будет весело. - Ты хочешь, чтобы я пошла к Вовке? – грустно улыбнулась Лера. - Нет, конечно, лучше ко мне. Но… - Я попробую, Глеб, - перебила Лера. – Пора заканчивать эту бессмысленную войну. Ничего не вернешь обратно. И Сашка тоже… - Муж? Агитирует? – Глеб остановился. – Лер, - он волновался, - вы… оба молодцы, - сказал он, с трудом подбирая слова. - Пока еще рано хвалить нас, - грустно улыбнулась Лера. – Но я стараюсь. Надоело жить в обидах. - Да это не обиды, Лер. - А что, что это? - Это… это боль. Я же понимаю, - он взял Леру за руку, и она мгновенно прижалась к нему. – Но ты сможешь, Лера. Я всегда знал, что ты сильная. Лера тяжело вздохнула. - Если не с матерью, то хотя бы с отцом, - сказал Глеб. - Мне так жаль Олега Викторовича, так жаль, - Лера прерывисто вздохнула. – Я знаю, что он не заслужил. Я же помню, он один всегда защищал меня в вашем доме. - А я бесился от этого, - засмеялся Глеб. – Но он был прав. - Почему? – Лера удивленно подняла голову. - Потому что он защищал тебя, - сказал Глеб. – Тебя! Понимаешь? - Глеб… - Да прав он был, а я не понимал, - Глеб вздохнул, скользнув взглядом по прозрачному боксу для пожертвований в помощь еще одному больному ребенку. Всколыхнулось в памяти больное, казалось, почти отболевшее. - До сих пор простить ему не могу, хотя умом все понимаю. Тут мы с тобой в одной лодке, - преодолевая себя, невесело засмеялся Глеб. – Ладно, пошли за твоим утюгом, - он оторвал себя от Леры и быстро пошел по коридору, не оглядываясь. - Есть кто дома? Денис пришел из школы в хорошем настроении – Лиза Темникова вернулась из поездки в Москву и даже благосклонно кивнула ему в коридоре, стоя в обнимку с Витьком. Находясь в толпе одноклассников с раскрытым на первой попавшейся странице "Вестником авиации и космонавтики", Денис наблюдал за этой парочкой. Он заметил, что Лиза равнодушно принимает ухаживания прыщавого Витька и больше не улыбается ему. Денису даже показалось, что Лиза немного раздражена. Конечно же, как всякий влюбленный, Денис записал это на свой счет. Еще бы, этот прыщавый Витек даже рядом не стоял с Денисом Чеховым – пилотом вертолета, у которого есть крутой брат и крутой друг, и который умеет сфоткать так, что ее инста просто взрывается от лайков. И конечно же, Денис небрежно кивнул Лизе в ответ на ее благосклонный кивок. Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей – он помнил слова брата. Его брат знал толк в любовных делах, вот даже равнодушную фиалку замуж уговорил, не то чтобы встречаться. Расчет Дениса оказался верен – в середине учебного дня, на большой перемене, Лиза сама подошла к нему в столовой. - Дэн, привет! – сказала девушка, приблизившись вплотную, и от запаха ее духов у Дениски подкосились ноги, но он мгновенно взял себя в руки. Ты и есть мужчина, вспомнил он слова Глеба. - Здравствуй! – небрежно ответил он. – Как жизнь? - Хорошо, - она провела пальцем по вороту его расстегнутой на одну пуговицу рубашки. – Дай застегну. - Не надо, - Денис небрежно отвел ее руку, и Лиза почему-то засмеялась. – Дэн, дело есть, - сказала она. - Что за дело? – Денис переложил журнал из одной руки в другую так, чтобы девушке стало видно название журнала. - Что это ты читаешь? – Лиза тут же заинтересовалась. – О, авиация и космонавтика? Круто. Покатаешь меня еще раз, Денис Чехов? - Покатаю, - солидно ответил мальчик. – Так что за дело? - Сегодня у нас классная туса, на квартире у Синельникова. Родители уехали, он приглашает. Отмечаем начало четверти и старый новый год. В восемь. Пофоткаешь меня с девчонками? - Только с девчонками? – спросил Денис и тут же понял, что совершил ошибку. - Ну можешь и не только с девчонками, - засмеялась Лиза. – У Синельникова доберман есть. Ну что, идешь? - Я подумаю и перезвоню, - ответил Денис, рассматривая свой браслет на ее руке. - Как скажешь, - Лиза томно коснулась пальцем его открытой шеи и отошла, пару раз во время своего шествия загадочно обернувшись на него. Он знал, что перезвонит Лизе, но ближе к вечеру - нужно дать ей время помучиться, тем самым подогревая к себе интерес. Глеб был идеальным инструктором – его советы и смелые предприятия по сближению с девушкой работали на все сто процентов. - Есть кто дома? - повторил Денис. Ему не ответили, но дом был открыт, и поэтому мальчик взбежал наверх и заглянул в комнаты родителей и брата. Никого там не обнаружив, он спустился вниз и заглянул в комнату Леры. Алька спала, но от щелчка дверного замка тут же проснулась. - Че, спишь? – Денис прошел в комнату. – Давай смарт, закачаю музло. Только быстрее, репетитор у меня, через час. - На столе, - сонно ответила Алька и накрылась одеялом с головой. Денис взял телефон и отправился в кухню обедать. Раскачиваясь на стуле, он ел и подбирал для Альки музыку. У него было хорошее настроение, и Алька сейчас не казалась угрозой его благополучию. Но все же он вспомнил, что Нина подарила брату квартиру и что брат уйдет туда жить, и подумал, что брат, наверное, скажет матери об этом сегодня. Он тут же сник, представляя мрачные будни своего одинокого существования в этом доме. Один… Вокруг все предатели. Денис вздохнул и продолжил поиск щадящей уши музыки для отсталой Альки с ее неожиданными "BTS", от полуторамиллиардных просмотров которых недавно на сутки полетел целый сервер. - Обедаешь? – Алька вышла из комнаты. - Че не спишь? – Денис мельком взглянул на нее. Придется как-то терпеть, сказал он себе. Скоро уйдут из дома, и не надо будет терпеть. Но перспектива остаться одному не радовала. Лучше уж с Алькой. - Ночью высплюсь, - ответила Алька и села за стол. – Слушай, Денис, я не рассказывала про тебя Глебу, но надо было рассказать. - Знаю. Это пиндос. Вытряс из меня признание, а потом все Глебчику слил, - Денис оторвался от телефона. - Он правильно поступил, - сказала Алька. - Предатель, пиндос, - Дениска снисходительно посмотрел на Альку и засунул в рот огромный кусок мяса. – Что правильного? Сливать? - Денис, он взрослый, - сказала Алька. - Он предупредил твои новые подвиги. Он просто уберег тебя от новых ошибок. - Ага, увидел, что я не в форме, и вытряс. Так бы я фиг сказал ему, - Денис не мог простить Франсуа. – А он, блин, чуть ли не за глотку схватил меня. Меня, значит, мутит, а он мне – ничего, от этого еще никто не умирал. Качок заграничный, блин, - с обидой говорил мальчик. - Тут все что угодно подпишешь. А так фиг бы я ему сказал. Алька улыбнулась - вспомнила, как слушала в тот вечер из кухни терпеливо-успокаивающий голос Франсуа и виновато-жалобный Денискин. Хорохорится Дениска, и она тоже такой была в его возрасте. - Ну, не сказал и лежал бы сейчас, как тот, забитый прутом, - Алька поежилась. – Глеб ночью спасал такого вот, как ты… А родителям каково? - Всем наплевать, - сказал Денис. – Никто никому не нужен. - Почему? Ты Глебу нужен, - возразила Алька. - Ага, счас же, - Денис протянул ей телефон. – Он на тебе женится. - А ты хотел бы, чтобы он на тебе женился? - засмеялась Алька. - Че, совсем, что ли? – Денис посмотрел на Альку, словно она была больна. – Но если серьезно, - Денис встал и собрался с духом – договаривались же с Глебом. – Я хочу извиниться, - сказал он тихо. - Я тут говорил, лишнее, кажись, про гены, и еще… Я ж понимаю, что неправ… Как ни старался казаться безразличным, он покраснел. - Денис, не надо, - поспешила на помощь Алька. – Я тоже все понимаю, не продолжай, - ей было жаль мальчика. - А, ну тогда… - Мир? – спросила Алька. - Ну, мир, - с облегчением ответил мальчик. – Ты это, если что, обращайся, - он кивнул на телефон и пошел в свою комнату. - Спасибо! - крикнула вслед Алька. Денис вошел в комнату и сел. Извиняться, да еще и перед девчонкой… не комильфо. Но стало легче. И перед Глебчиком вроде и не виноват теперь. Денис облегченно выдохнул и лег. Закинув руки за голову, он мечтал о том, как пойдет на вечеринку к старшеклассникам и как будет там защищать Лизу от выпивших парней. Сам он решил не пить, даже если будут наливать. Картина обновленного им салона автомобиля Франсуа все еще была свежа в его памяти, да и тошнота еще не забылась. ***** - Франсуа, я устала! Ну сколько можно читать эти нудные статьи! – Вика показательно потерла глаза и перекатилась на спину. – Мы уже больше часа разбираем это! - Если устала, давай отложим, - Франсуа дотянулся до журнального столика и положил туда стопку распечатанных для Вики англоязычных статей по педиатрии. – Но учти, что такого ты в своих учебниках не прочитаешь. Это уникальные разработки. - Хорошо, хорошо, я все изучу, - томно сказала Вика и соблазнительно потянулась. – Я хочу в ресторан! Сегодня старый новый год, и я хочу в ресторан! - Я помню об этом, мой ангел, - Франсуа провел ладонью по ее щеке. – Чудной праздник. Уставшие, они оба лежали на диване и каждый думал о своем. Франсуа думал о работе, а Вика... неожиданно тоже о работе. Сегодня она помогала Франсуа - печатала выписки и текущие документы, сначала под его диктовку, а потом самостоятельно, потому что Франсуа вызвали к очередному больному. Это было непросто - разбирать корявые записи ее иностранного друга, сделанные с кучей орфографических ошибок. "И ты такое выдаешь своим больным?!" - изумилась Вика, когда впервые увидала эти бумаги. "Конечно, нет, Виктория, - засмеялся Франсуа, - я печатаю, и программа сама исправляет ошибки". Это была двойная работа для Франсуа, и Вика с энтузиазмом принялась помогать ему. Она хорошо печатала, и работа под диктовку шла быстро. Но потому она осталась одна и была вынуждена бегать чуть ли не через каждые две минуты к постовой медсестре, чтобы уточнить то или иное слово. Она вышла из кабинета с гудящей головой, перед глазами мелькали корявые буквы Франсуа, а мозг пытался усвоить огромное количество новых слов и новой информации о болезнях сердца. Вместе они вернулись домой к Вике, и после ужина Франсуа вдруг достал из папки, брошенной в прихожей, эти статьи по педиатрии. Уникальные разработки, сказал он. Но если бы он знал, как она устала за сегодняшний день! Конечно, она изучала эти статьи, но больше часа не выдержала. И все равно - как здорово, они полдня вместе, и весь вечер. - Франсуа, – Вика повернулась к нему и приподнялась, опершись на локоть. – А что ты почувствовал, когда впервые увидел меня? – спросила она, глядя в лицо другу, лежащему на спине. - Я? – Франсуа дотянулся до нее и поцеловал в шею, улыбнулся - девушка ждала от него душещипательной истории. – Я долго лежал один, - он закрыл глаза. – От инфузионного раствора накатывала тошнота, поэтому я лежал неподвижно. Вдруг я услышал стук двери и шуршание пакета. Я понял, что это не медперсонал, подумал – Глеб. Открыл глаза и через муть увидел белокурого ангела, склонившегося над самым моим лицом. А потом этот ангел провел ладонью по моему лицу и улыбнулся, и тут я понял, что пропал, - Франсуа улыбнулся и открыл глаза. – Потом этот ангел кормил меня. Я помню эти ласковые руки. Нежные прикосновения, откровенные. Смущенная, Вика засмеялась. - А я влюбилась в тебя с первого взгляда. Ты лежал бледный, с испариной на лице. И страдание... На твоем лице было страдание. Было заметно, что тебе очень больно. Мне было жаль тебя, а когда я прикоснулась к твоему лицу, я поняла, что пропала. Знаешь, что я сказала, когда вышла из твоей палаты в коридор? - Не знаю. Что? – Франсуа ласкал ладонью ее лицо. - Господи, сделай так, чтобы он жил, - глаза Вики заблестели от слез, готовых в любую минуту скатиться по ее щекам. - Ты молилась за меня, хотя видела в первый раз? - Да. - Я люблю эту удивительную страну, и этих удивительных людей, - засмеялся Франсуа. - Я люблю тебя, mon ange, - прошептал он, приподнялся и приник к ее губам. - И ты никуда не уедешь? - спросила Вика, когда Франсуа снова лег. Голос ее дрогнул. - Никуда, - Франсуа улыбнулся. - Я не смогу без тебя жить, - слезы все-таки потекли из ее глаз. – Только не бросай меня. - Девочка моя, - ладонью он пытался стереть ее слезы, - я не склонен к поверхностным отношениям. Не плачь. - Мы будем вместе? Я хочу быть твоей женой, детей хочу, от тебя. - Будет, все будет, mon ange, дай мне немного времени, - наверное, уже в миллионный раз пообещал он. - Я хочу познакомить тебя с моими родителями, - сказала Вика. - Познакомь, - ответил он добродушно. - А ты точно не исчезнешь? – тревога не покидала ее. - Не исчезну, - он пригладил ее волосы. – Есть процедура помолвки, если ты боишься. - Мы можем быть помолвлены? – от такой перспективы Вика села. - Но как? Ты же католик! - Союз католика и православного возможен. Христос един, - сказал Франсуа. - А ты верующий? – удивилась Вика. - В Америке все верующие, - Франсуа улыбнулся. – Религия – образ жизни, - сказал он. – И политический инструмент, - добавил он, подумав. - Как это? – она легла к Франсуа на плечо, и он обнял ее. - Если политик заявит, что он неверующий, то мгновенно лишится электората, - сказал Франсуа. - Любой политик должен принадлежать к какой-то церкви. - А, вот как, - засмеялась Вика. – А ты по-настоящему веришь? - А разве можно верить не по-настоящему? – улыбнулся Франсуа. – Но я перехожу в православие. - С чего это? Почему? – Вика заглянула ему в глаза. - Христос един. А я поменял страну, образ жизни, и теперь поменяю веру. - Как ты к этому пришел, Франсуа? – Вика снова положила голову к нему на плечо. - Случайно… Случай, - Франсуа вздохнул. – После выписки из больницы мне нужно было облегчить душу, а недалеко от твоего дома стоит маленькая церковь. Скромный домик. Видела? - он посмотрел на Вику, и она кивнула. - Я приметил его, так как не нашел в городе католических храмов. Я пошел туда, поскольку наша религия не запрещает нам посещать православные храмы. Это было тесное помещение, набитое людьми. Шла служба. Я встал со всеми, хотя мне было тяжело еще стоять. Я стоял в очереди на исповедь и рассматривал священника. Он был молодой, здоровый… Как это по-русски? – Франсуа подумал. – Детина… Да, детина. Красочное слово, таких слов в нашем языке нет. Здоровый детина, с розовыми щеками, буйными кудрями, выше и крепче меня. Как ваши богатыри из былин. Он смотрелся моложе меня, и я уже засомневался, что годного он сможет мне сказать. И вот я подошел на исповедь и начал говорить. - О чем? - глаза Вики загорелись, они впервые заговорили на столь личные темы. - Страшные вещи. Тебе лучше не знать, - сказал Франсуа. – Я стоял с опущенной головой, потому что у нас исповедь проходит не так, не в глаза, а в отдельной исповедальне, и священник отделен от кающегося створкой. А тут – глаза в глаза, да еще люди позади… Но я все равно все сказал. Со стыдом поднял голову и встретился со взглядом этого розовощекого детины. В его глазах была огромная любовь ко мне, никакого осуждения. Абсолютная, огромная любовь, и сострадание. Он страдал вместе со мной. Я тогда поразился, - Франсуа помолчал, вероятно, вспоминая те минуты. – Это был мои первые недели пребывания в этой стране... Глеб, который, не жалея себя, пытался меня спасти и голыми руками ломал стекла, а потом оформил мне карту и дал жилье. Вопрос моей платежеспособности его вообще не волновал, а ведь я не мог дать ему никаких гарантий возврата долга... Гордеев и вся операционная команда, спасшая меня без каких-либо денежных счетов, ты, которая бескорыстно ухаживала за мной, и православный священник с любящим взглядом… Удивительная страна, удивительные люди. Франсуа задумался, машинально поглаживая Вику по плечу. - Я встретился потом пару раз с этим священником, мы беседовали, и я принял решение перейти в православие. Он убедил меня, но это было несложно, - сказал Франсуа. - Так ты перейдешь в православие, и мы будем помолвлены? - спросила Вика. - Да, - ответил Франсуа. - Но мы можем быть помолвлены и без этой процедуры. В Америке жених дарит невесте помолвочное кольцо с бриллиантом, engagement ring. Величина камня свидетельствует о серьезности намерений жениха. По крайней мере, так принято в моем кругу. Кольца достаточно, чтобы объявить обществу о взятых обязательствах. Потрясенная рассказом, Вика вдруг разрыдалась. Франсуа успокаивал ее. Это была трогательная сцена, впрочем, такие трогательные сцены случались между ними часто. Влюбленность сделала Вику чувствительной. - Все! – Франсуа поднялся и усадил Вику. – Идем в ресторан! - Ура, ура, – сквозь слезы обрадовалась Вика и, мгновенно успокоившись, быстро соскочила с дивана и кинулась переодеваться, напевая песенку. Несколько минут Франсуа с улыбкой на лице с дивана наблюдал за ней, потом рассмеялся и тоже встал. Алька готовилась к экзаменам. Глеб старался пореже отвлекать ее - у Альки были проблемы с памятью. Глеб сидел у Дениса в комнате, и они делились новостями, когда позвонил Смертин. - Ну, что с дежурством? – спросил тот. – Долго ждать. - С субботы на воскресенье, - сказал Глеб. – Отдежуришь, потом к Рудаковским пойдешь. Устраивает? С Косаревым я договорился. - Устраивает, - согласился Толик. - А вообще что у тебя с оформлением? Старкова липу сделала? – поинтересовался Глеб. - Сделала. Сегодня отдала. В понедельник отнесу, - на несколько секунд оживился Смертин. - А, ну так тебе недолго ждать осталось, - сказал Глеб. - Ага, - Толик снова сник. – Недолго, а у меня день за пять идет сейчас. Переехали мы к старику Емельянову. - Ну переехали, и что? – удивился Глеб, делая Денису знак, означающий, что он скоро освободится. - А то, - вздохнул Смертин. – Не жизнь, а рай. Я в таких условиях никогда не жил. Сам знаешь, как военные живут. Сегодня здесь, завтра там. На чемоданах. Всю жизнь с родителями по углам мотался, а тут… Прислуга, блин. Не могу я. Ладно бы мое было, а то Светкино. - Понимаю, - сочувственно сказал Глеб. Он понимал. - Чувствую себя альфонсом, - в голосе Смертина сквозило раздражение. В последнее время Смертин вообще все время был раздражительным. - Толь, ну погоди еще несколько лет, перетерпи. Врачом станешь, зарабатывать будешь, - ободряюще сказал Глеб. - Не хочу. Вставать каждый день и чувствовать себя ничтожеством... По всем фронтам облом, - зло обрубил Толик, и Глеб подумал, что от прежнего веселого балагура Толика ничего не осталось. - Есть у меня одна мысль, - задумчиво сказал Глеб. - Говоришь, как наш Гордеев, - проворчал Смертин. – Бисером мечешь. - Впору вспомнить его, - засмеялся Глеб. – Он тогда не был уверен, я тоже. Но мне нужно время, чтобы обдумать это… В общем, не ной, Смертин, прорвемся, - решительно сказал Глеб. - А я и не ною, я в бешенстве, - раздраженно ответил Толик. - Ладно, давай, держись, - Глеб отключился. – Так, говоришь, на хату позвали? – Глеб повернулся к Денису. - Ага. Че там у него? – спросил Денис, отрываясь от ноутбука. - У Смертина? – усмехнулся Глеб. – А полный жизненный трэш. Нелюбимая женщина с любимым ребенком, любимая женщина, счастливая с другим, женитьба на нелюбимой, и полное обеспечение со стороны будущей нелюбимой жены. Даже с прислугой. Кушать подано, сэр, - невесело засмеялся Глеб. – Отстой! И я его понимаю. - А че плохого? Бабки есть, - не понял мальчик. - Дурень ты, Диня. Бабки есть, а не сам заработал. Ну вроде как альфонс, приживальщик, - возразил Глеб. – Ладно бы еще женщину любил, а то издевается над ней, а сделать с собой ничего не может и чувствует себя последней мразью. - А выход? Есть? – Денис явно недопонимал ситуации Смертина. - Есть, конечно, - Глеб поудобнее устроился на диване. – Самоуважения ему не хватает, Смертину. А для этого, Диня, состояться надо, в любой профессии, достичь чего-то. Тогда и деньги чужие напрягать не будут, потому что будешь знать себе цену. И женщину полюбишь быстрее. - Нелюбимую? Какая связь? – в голосе мальчика читалось недоумение. - Большая, Диня, большая. Достигнешь чего-нибудь в профессии, настоящим мужиком станешь, серьезным. Не хотелками будешь жить, а мозгами. Ясно? Поэтому учись, Диня. А то, как Смертин, вляпаешься вот так, будешь локти грызть за свою никчемность. Он ведь от того и бесится, от никчемности своей. - Это он тебе сказал? – Денис завороженно смотрел на брата. - Я это и без него знаю. Проходил, - усмехнулся Глеб, вспоминая разговор с Гордеевым во время прошлой практики. – Ну так что, тебя на тусу позвали, говоришь? - Ага, - в голосе мальчика звучала гордость. – Все, как ты и предсказывал. - Ну, это было вполне прогнозируемо, - Глеб поднял ногой штаны брата. – Че не убираешь за собой? - Счас, это я так, не успел, - мальчик подхватил штаны и сунул их в шкаф. - Строгий ты, Глебчик, - заметил он. - Смотри там, не напейся. А то посмотрит твоя Лизавета на тебя – красавец, да и только. - Глебчик, – с укором сказал Денис. – Знаю, не маленький. - Знай. Прошлый раз должен был научить тебя. Денис вздохнул, вспоминая свои последние приключения. - А если немного выпить? - поинтересовался мальчик. - Не получится, брат. После первой чарки мозг отключается, и несет. Я такой. И ты такой. Мы же братья, - улыбнулся Глеб, вспоминая себя, прошлого. - Братья, - Денис прилег рядом с Глебом. – А сам уходишь. А как я тут, один, жить буду? Он тяжело вздохнул. - Ну не один, - Глеб погладил мальчика по голове и поцеловал его. - Один, - тоскливо отозвался Денис. - Денис, я все решу, - Глеб вздохнул. Он вышел из комнаты брата и теперь сидел в гостиной, обдумывая ситуацию. Это была неразрешимая проблема, и он вовсе не был уверен в том, что родители отдадут ему Дениса. К тому же было невыносимо жаль отца. Почему-то отца, и он в очередной раз ругал себя за то, что когда-то, как Лера, дал мальчишке напрасную надежду. Он сотню раз обдумал, как будет разговаривать с родителями, и все никак в течение дня не мог решиться на откровенный разговор. Компромиссный вариант, который предлагала Алька, - остаться в родительском доме - он категорически отвергал, и именно из-за Альки. Глеб не готов был к такой жертве. А других вариантов не было - уговорить Дениса остаться с родителями не получится, можно даже не стараться. Можно просто оставить, но вероятность того, что парень ударится потом во все тяжкие, слишком велика. Денис сейчас балансировал на грани. Поэтому решение было принято - он уходит и забирает Дениса. Как? Убеждениями, разговорами, доводами разума. Возможно, придется рассказать про злоупотребления со стороны мальчика. Не хотелось бы, конечно... И все же Глеб чувствовал вину за то, что задумал забрать у родителей Дениса. Единственное, что как-то успокаивало его совесть, так это то, что у Дениса действительно не складывались отношения с родителями. С матерью они были чужими, это было заметно невооруженным взглядом. Даже на операции Дениса ее не было. Какие дела могут быть важнее сына? А с отцом… С отцом общение было формальным и по вечерам. Пять минут в сутки – засек Глеб. Пять минут – вопрос, как дела в школе, не нахватал ли двоек и напутствие хорошо учиться. Вот и все. И ради этого бросать мальчишку? Глеб решил, что сегодня, после ужина, он обязательно скажет родителям о своем решении. Хорошо, допустим, разговор состоится. Отец, конечно же, начнет давить деньгами, и он будет прав. И упреки эти надоели. Мама, понятно, готова содержать своего сыночка ненаглядного до старости, и до сих пор он пользовался этим, не задумываясь. Но теперь... Он уходит из дома, женится, забирает брата. И это уже не игра, не репетиция. С понедельника начнется настоящий реал, и кажется, этот реал будет куда жёще, чем у Фрола. Вот, даже Смертина заедает жить на чужие деньги. А его, Лобова? Завел семью, а деньги берет у предков? Не пойдет так. После разговора со Смертиным - тоже заедает. Глеб в задумчивости кусал палец. Два дежурства санитаром... Разве это деньги? Значит, надо три дежурства взять, одно суточное. Больше нельзя - он же собрался учебой заниматься - в кардиохирургию раздолбаям нельзя. А на фельдшера только с четырьмя полными курсами можно. Летом, то есть... Варианты? Таксовать? Глеб в задумчивости кусал губы - медицина это одно, там и санитаром можно. А таксовать... Хотя... Ноут один, наверное, продать нужно, и колонку. Можно телефон поменять, зачем ему крутой, если есть нечего? А "Никон" не продашь - подарок, хотя - новый. Да и гроши это, а он не привык - на одних макаронах сидеть-то. Можно еще часы продать. "Rolex" еще целы, а "Omega" поцарапаны. Сколько он за них выручит, за поцарапанные? Ну сто пятьдесят, больше не дадут. Ну и "роликсы" чуть дороже выйдут. На год хватит. И все равно мало... Глеб кусал губы, думал. Машину продать? Она и так развалюха, много не выручишь. Часы дороже спихнуть можно, чем его тачку. Да и без машины как? На маршрутках? Еще не хватало Альку с Дениской морозить. Болеть начнут. А еще Динины репетиторы. Три же их, репетитора. И поездки на вертолетку. Туда же только на такси, сразу почти полтысячи за одну поездочку туда и обратно. А кружки Динькины? Нет, на Дине экономить нельзя, да и не привык он. В тепличных же условиях вырос. Придется все же таксовать... Часа четыре, в ночь, когда не на "Скорой". На хлеб и молоко хватит. Н-да, а про "Перекресток" и "Метро" придется забыть. Придется, как весь простой люд, из "Магнита" питаться. А то вот еще лучше - за институтом "Светофор" мелкооптовый. Да уж... Глеб усмехнулся. Вот, Лобов, жизнь-то она сложнее, чем виделось тебе. За пазухой у родителей, ой, как тепло сидеть-то, ой, как сытно и беззаботно. А теперь экономить придется. Во всем, причем. А Алька как жила в нищете, так и останется в ней. Это он так ее, видно, счастливой делать собрался. Глеб схватился за голову. Не сдавайся, Лобов. Ты же упертый. Нет, ну можно на медбрата сдать. После третьего курса уже можно. А если еще в психушку устроиться... Там и платят больше, за особые условия. Глеб усмехнулся. Думай, Лобов, думай. Ты же теперь глава семьи. Глава... Господи, помоги найти решение... Было пять вечера, когда он вошел к Альке. Она сидела на Леркиной кровати с розой в руках. Раскрытый учебник лежал рядом. Алька была так трогательна, что Глеб даже поблагодарил Бога за то, что их предсвадебный период отношений пришелся на сдачу зачетов. Меньше времени на общение, наедине, меньше соблазнов… Хотелось схватить ее, и унести куда-нибудь в пустыню. Позволив себе пару секунд бурных фантазий, он тут же обрубил себя. - Ну, что ты тут грустишь? – он подсел к Альке и взял из ее рук розу. – Не колется? - Не колется, - ответила Алька и покраснела, как будто ее застукали за неподобающим занятием. - А я думал, Аля прилежно учится, - Глеб провел розой по ее лицу. Он не мог к ней прикасаться, но хотя бы так. – А она мечтает, родная, - роза в руках Глеба скользила по Алькиному лицу, и Алька окончательно смутилась и покраснела. - Глеб, - она кинулась к Глебу и прижалась к нему. Наверное, так ей было легче, так он не видел ее лица. - Остался один день и наша жизнь… - Изменится, - ее голос дрогнул. – А я боюсь. - Чего? – он прижал ее к себе. – Чего? Я же люблю тебя. - А вдруг я тебе не подойду? Вдруг ты разочаруешься? - А вдруг ты во мне окончательно разочаруешься? - стараясь казаться веселым, спросил Глеб. - Нет, этого не может быть, - горячо прошептала она. - Вот и с моей стороны не может быть. Единственное, что может произойти… - Что? – она тревожно подняла голову. - Что я влюблюсь еще больше, - Глеб не удержался и чмокнул ее в нос. – Потому что ты удивительная. Только не лги мне о чувствах. Договорились? - Договорились, - Алька крепче прижалась к нему. – Ты второй раз за день говоришь об этом, о лжи. Сомневаешься во мне? В том, что я скучаю по тебе? – прошептала она. - Но мне грустно без тебя, пусто. Я не могу уже без тебя, Глеб. Я не могу уже без тебя, Глеб… Он судорожно сглотнул. Это было не признание в любви, но и этого было так много. Так много. Спасибо, Господи… Они ходили в храм на службу, исповедовались. Завтра нужно было причаститься. В воскресение некогда - регистрация. И все – навсегда, бесповоротно. Глеб думал об этом всю службу и молился о том, чтобы – навсегда, вместе. И снова щемило в груди от близости чего-то значительного. И даже фантазии сегодня его не беспокоили. Он чувствовал, что близилось нечто большее, чем его красочные фантазии, нечто более важное, более значимое, огромное. Он снова стоял у Христа в немой просьбе. Слов не было совсем, да они и не были нужны. Говорила душа, и он снова чувствовал Его присутствие. - Аль, вот никак не могу я понять этих злых бабулек, - сказал Глеб, когда они после службы остановилась возле парка, чтобы прогуляться. – Они же в храме, верующие. Чего они так зло свечки смахивают в коробки? И к людям тоже, как-то зло у них получается. Богу же служат. - Служат, а сами не святые, - засмеялась Алька. – Мы вот тоже вроде верующие с тобой, а сами… - Но мы в храме не служим, - возразил Глеб. - Да какая разница, все одно – Богу служим, - Алька прижалась к Глебу. – Ты тоже служишь, когда скальпелем режешь, и я, и они. И твои родители. Только все мы далеки от идеала. - Это верно, - задумчиво сказал Глеб. – А про некоторых священников такое пишут… - Так они такие же люди, - улыбнулась Алька. - Были бы святыми, были бы уже на небе, - Алька подняла голову к небу. – Там! - И все равно, батюшки от нас отличаются. Хотя бы тем, что мы к ним исповедоваться ходим, - упрямо возразил Глеб. Алька засмеялась. - Вот все так думают! Что к батюшкам… А не к батюшкам, к Богу. - Ну какая разница, сути это не меняет. - Меняет. Мы идем исповедоваться Богу, а батюшка лишь свидетель. Это католики священнику исповедуются, а мы Богу. - Франсуа? - Наверное... Я не знаю, ходил он у себя или нет. - Конечно, ходил! Ты бы видела, как он в операционной вдохновенно поднимает руки к небу. «Слава Всевышнему!» - Глеб передразнил Франсуа. – Там весь персонал со смеху валится. Хорошо хоть маски лица скрывают. - Глеб, ну прекрати, не надо так о Франсуа, - с упреком сказала Алька. – Может, у них так принято. Но чувства… чувства ведь у всех одинаковые. - Чувства… Наверное, да, - Глеб снова стал серьезным. – Я еще не говорил сегодня? – он остановился и взял Альку за плечи. – Люблю тебя. - Спасибо, Глеб, меня еще никто не любил, - Алька поднялась на цыпочки, закрыла глаза и потянулась к нему, и Глеб дрогнул в своей решимости не подводить Альку, но отстранил ее. - Давай все-таки дойдем до конца, - шепнул он ей, оглушаемый биением собственного сердца. - Ты не хочешь? – испуганно прошептала Алька. - Я? – Глеб заставил себя улыбнуться. – Я сгораю от страсти. Ты еще узнаешь… - Ой, я боюсь, - прошептала Алька и пошла вперед. Его взгляд, тот самый, с влажной поволокой в глазах, преследовал ее. Некоторое время он смотрел ей вслед. Вытянет, старается… Аля… Он очнулся и побежал за ней. - Завтра причастие, - Глеб догнал Альку и пошел с ней рядом. – Теперь я берегу твое целомудрие. Алька бросила на него краткий взгляд и взяла его под руку. - Ты точно не пожалеешь? – спросила она. – Глеб, ты все же подумай. Осталось мало времени. - Даже думать не буду. Люблю, - Глеб на ходу поправил на Альке шарф. – Ты, главное, не сбеги. - Глеб, да ты что, разве я могу так с тобой поступить? – Алька прижалась головой к его плечу. – Я счастлива с тобой. - Это правда или самоубеждение, Аль? – он снова вспомнил ее новый дневник. - Почему ты все время спрашиваешь? Сомневаешься? – спросила Алька встревоженно. – Ты даже не сомневайся. Отчего ты так себя не любишь, Глеб? Не веришь, что с тобой может быть хорошо? Мне хорошо с тобой, и я счастлива, когда ты меня обнимаешь. Глеб засмеялся. - Я сейчас с ума сойду от твоих слов, – он схватил ее на руки. – Я люблю тебя, – шепнул ей в самые губы. - Эй, слышите, все! – крикнул он в темную пустоту парка. – Я люблю Альку! - Глеб! Поставь меня! Алька смеялась, Глеб смеялся. Ну вот, Лобов, ты тоже гулял по парку как все влюбленные твоего захолустного города. Жаль, луны не было. Они вернулись домой к ужину. Их ждали. Денис тоже ждал, поглядывая на часы. Он все же перезвонил Лизе и солидно согласился. Но Глеб задерживался, а фотоаппарат без его разрешения Денис взять не мог. Позвонить тоже не мог – Глебчик был на службе, звонить неприлично. Тринадцатилетний Денис это прекрасно понимал. - Гуляли? – спросила Алла Евгеньевна, разглядывая их раскрасневшиеся лица. - Гуляли, мам, - Глеб поцеловал мать. – Чем помочь? - Не надо, Глебушка, я все сама, - мать начала накрывать на стол. - Кухня – это мое, ты знаешь, я не люблю, когда кто-то крутится у меня под ногами, - она мельком взглянула на Альку, и Алька заметила ее взгляд. – Мойте руки и за стол. Олег! - позвала она. – Олег! Ужинать! - Иду, Аллочка, иду, - из родительской спальни показался Олег Викторович, одетый дома так, словно он в эту же минуту готов был выйти на работу или в гости. Он спускался по лестнице с неизменной газетой в руках. Олег Викторович не расставался с местными «Ведомостями». - Привет, пап, - Глеб обнял отца. – Как самочувствие? - Нормально. Что со мной станется?! – махнул рукой отец. – Здравствуй, дочка, - довольный, он обнял Альку. – Нуу, идем, расскажешь, как тебе у нас, - Олег Викторович повел Альку в дивану. – Расскажи, чем сегодня занималась, как день... Глеб смотрел, как они шли к дивану, - его отец и его жена, вернее, его любимый отец и его любимая жена, и – задыхался. От горечи, от нахлынувших вдруг воспоминаний о том, что когда-то это уже было – вот так, грубо, неприкрыто, откровенно в своем кричащем равнодушии. Было с Лерой. Было и развязало страшную войну – не по правилам, жестокую, до уничтожения. Любовь, играющую с ненавистью. Он развернулся и взбежал по лестнице к себе в комнату. Закрылся и лег, убеждая себя, что он просто эгоист. Потому что надо радоваться, что отец принял одинокую Альку как дочь, как когда-то принял одинокую Лерку, а он вместо этого ворошит старые обиды, не достойные мужчины. Сейчас он не связывал свою горечь с Алькой, Алька была не при чем. Он был благодарен отцу за нее, но отцовское, длящееся бесконечно, равнодушие стало более заметно на фоне Альки. Он убеждал себя прекратить пустые, надуманные страдания, пока в дверь не постучал Дениска и не позвал его к столу. Из комнаты Глеб вышел, напевая свою неизменную песенку, слов которой он сам не знал. Он слушал разговоры родителей и их диалог с Денисом по поводу первого учебного дня и выискивал удобный момент, чтобы сказать родителям о своем решении жить отдельно. Он уже было открыл рот, чтобы сообщить им эту неоднозначную новость, но потом передумал. - Мам, ты к своей Цыплухиной ходила? – спросил он. - Что за дела у вас с Цыплухиной? – заинтересовался Олег Викторович. – А, Глеб? - Да так… Лерка журналисткой надумала стать, статьи накатала, еще в Париже. Вот мама и пытается пристроить их в печать, - ответил Глеб, сжимая под столом Алькину руку. - Журналисткой? – озадаченный Олег Викторович даже отложил нож с вилкой. – Журналистика, это, понимаешь, серьезно, - он некоторое время осмыслял услышанное. – А что, Петр, был бы рад… рад, да, - сказал он и принялся снова за еду. - Мам, ну так что? – Глеб перевел взгляд с отца на мать. Она сидела окаменевшая, кажется, даже не слушала мужа. – Мам! - Глеб тронул ее за руку. - А, да, Глеб, я отнесла, - спохватилась Алла Евгеньевна. – Напечатают, напечатают. В «Константиновске культурном», в «Юности», и в «Ведомостях». В «Ведомостях» в среду выйдет в печать статья Валерии. - В каких «Ведомостях»? – удивился Олег Викторович. – В тех, что я читаю? - Да, Олег, в тех самых, - машинально повторила Алла. – В каких же еще? - Короче, в среду несемся в газетный ларек и покупаем «Ведомости». Спасибо, мам, - Глеб дотянулся и поцеловал мать в щеку. – Обрадую Лерку. - Как она? – тихо спросила мать, снова наливая себе вина. - Обустраивает семейное гнездо, - пытаясь скрыть неловкость, Глеб усиленно заработал вилкой. – Насмотрелась на французских буржуев и теперь пытается преобразить нашу провинциальную будничную серость. Картины в квартире вешает, шторы, поменяла цветовое оформление с коричневого на красное. Короче, молодец наша Лерка. Отжигает, но с умом. Я восхищен. - Восхищен он, - сказала мать. – Давай лучше думать о свадьбе. Ты костюм купил? - Нет, но завтра обязательно, - сказал Глеб, открывая в телефоне пиликнувшее уведомление. Присвистнул – на его счет упала приличная сумма, Франсуа вернул долг. А кстати ведь, весьма кстати. - Аллочка, ну так все же, может, подумаем о том доме, на нашей улице? Он, кажется, еще не продан, - вспомнил вдруг Олег Викторович незаконченный в прошлый раз разговор. - Олег, не начинай! Мы же решили – дети будут жить здесь, - авторитетно возразила Алла. - Ого, мадам, это кто решил? Мы? – засмеялся Олег Викторович. – Или вы? - Олег, ну не начинай, - повторила Алла Евгеньевна. – Места у нас хватит. После свадьбы пригласим мастеров, переделают две комнаты в одну. Я уже договорилась. - Мам, пап, я вот что хотел сказать-то, - Глеб уперся руками в стол, - мы с Алей будем жить отдельно. - Как отдельно? – ахнула мать. – Как это отдельно, Глебушка? – в недоумении развернулась она к сыну. – Зачем? Чем тебе у нас плохо? Родные стены… - Родные, мам, еще какие родные, - Глеб еще больше уперся руками в стол, качнувшись на стуле назад. – И не плохо мне. Просто будем жить отдельно. Понимаешь? Отдельно. - И где же? Неужели у Старковой? – мать с обидой смотрела на сына. - Да, в квартире Нины. Мы давно там бываем, дружим, - сказал Глеб. Надо было наконец сказать. - Значит, та, давняя история, - поднял голову от тарелки Олег Викторович, но тут же замолчал, вспомнив, что за столом сидит Алька. - Мы с Ниной друзья, - Глеб снова уперся в стол. – И Аля, и даже Денис. - Какие интересные подробности всплывают, - осторожно сказала Алла Евгеньевна. – А зачем ты от нас это все скрывал? И что это за история? - А ты у папы спроси, - Глеб с вызовом посмотрел на отца. – Он тебя просветит. Странно, что он до сих пор молчал. Он не ожидал от себя этого выпада, слова вырвались сами собой, помимо его воли. Может быть, сработали недавние переживания - к отцу Глеб испытывал сложные чувства. Он любил его и одновременно почти всегда хотелось противоречить ему. - Олег! – Алла вопросительно повернулась к мужу. - Да ладно, дело прошлое, - недовольно махнул тот рукой. – К чему его ворошить? - Я что еще сказать хотел-то… Глеб сделал паузу, готовясь к неизбежному – слезам матери, гневу отца. Про брата сказать нужно было именно сейчас. Но тут неожиданно встал Денис. - Короче, - Денис смотрел в стол. – Скажу. И мне... пофигу мне, что вы думаете, - с тихим вызовом начал он. - Я с Глебчиком жить буду, - быстро произнес он в ставшей вдруг звенящей тишине дома. – Четырнадцать мне, в феврале, я сам решать могу, с кем жить. Сам… Короче, если не отпустите, я все равно свалю, в приют, я узнавал, про телефон доверия… или заколюсь, до смерти. - Денис! – Олег Викторович застыл с вилкой в руках. – Ты в своем уме?! Ты… это… думай, что говоришь! - крикнул он в тишине. Денис не ответил. - А ты, Глебчик… Короче, если ты не хочешь, - Денис посмотрел на замершего Глеба, - и ты, - он повернулся к Альке, не глядя на нее, - короче… Ладно, все, - он не нашел слов и сел, взял вилку и, не отрывая взгляда от тарелки, начал сосредоточенно есть под всеобщее молчание. Глеб онемел – ничего себе, брат отмочил. Он растерялся, подыскивая слова, которые могли бы сгладить ситуацию. - Глеб, - Алька толкнула его в бок. – Глеб… Не дождавшись ответа, Алька перебежала через стол и обняла Дениса. - Глеб хочет, хочет, чтобы ты жил с ним! Он сегодня хотел сказать, - начала она говорить мальчику, но тут же осеклась, встретившись с тяжелым взглядом Аллы Евгеньевны. - Я сам все решил, - Денис нервно скинул с себя Алькины руки. - Мам, пап… я давно уже решил, что Денис будет жить со мной, с нами, - Глеб наконец обрел дар речи. – Диня, я не против, я только за. Я говорил тебе. - Глеб! Ну ты-то что несешь! - отец возмущенно налил себе стопку водки и залпом выпил. – Денис еще ребенок, но ты!.. Я всегда знал, что ты… - Хватит, Олег! – прервала его Алла. – Хватит! – она многозначительно посмотрела на мужа. – Денис, - обратилась Алла к мальчику с едва заметным раздражением в голосе, - тебе что, плохо у нас? - Мне не плохо, - Денис взглянул на Аллу, покраснел, он не умел врать, - я без Глебчика не хочу. Я сам могу выбирать, - снова повторил он. - Мам, понимаешь, я давно так решил и сам предложил Денису, - Глеб повернулся к матери. - Денис, но ты понимаешь, что Глеб будет жить с женой! – осторожно сказала Алла, бросив грозный взгляд на Глеба. – Они молодые, им нужно уединение. Ты будешь им мешать в маленькой квартире. Алла многозначительно хмыкнула. - Он не будет мешать, не будет, - поспешно подала голос Алька, но тут же опустила голову под тяжелым взглядом будущей свекрови. - Аля! Ну ты-то хоть, - Олег Викторович сердито посмотрел на Альку. – Вон даже Лера, родная сестра, не забрала Дениса… понимала, - раздраженно сказал он. - А чего Дине это стоило, ты не догадываешься? – Глеб не глядел на отца. - Если Глебчик не согласен, я все равно свалю, я один тут не согласен, - снова сказал Денис. - Я... я курить начну! - Короче, Дениса я забираю, - твердо сказал Глеб. – И надеюсь, что обойдется без истерик, - он посмотрел на отца. - Без истерик, без истерик, - раздраженно передразнил его отец. – А на что, сынище, ты мальчика содержать собрался? - Олег! – возмущенно крикнула Алла. – Ну разве в деньгах дело?! - На меня пособие платят, - тихо сказал Денис. – Мне сказали. И я скоро расписываться должен, в банке. - Сколько? Шесть тысяч? - Олег Викторович нервно рассмеялся. - И пенсию, по потере родителей, - добавил мальчик, еще ниже опустив голову. - Ну, допустим, не по потере родителей, а по потере кормильца, - сказал Олег Викторович ради того, чтобы что-то сказать. - Десять тысяч! А что это за деньги, ты хоть представляешь?! Это... это смех, а не деньги. У тебя вон.. лекарства одни чего стоят, а интернет! Безлимитный, понимаешь ли! Как ты ж-жить с-собираешься на эти деньги? - Алька вот жила как-то, - не отрываясь от своей тарелки, буркнул Денис. - И вообще на одну пенсию, и ничего. - И ничего! И тут тебя просветили! – возмутился Олег Викторович. – Интересно, кто это тебя так обработал? - В инете прочитал, - хмуро ответил мальчик. Алька подняла глаза и встретилась с укоряющим взглядом Аллы. Понятно, теперь все подозревают ее. Она прижалась к Глебу. - Денис, и ты, Аля, идите к себе, - Глеб встал и вытолкал Альку и брата из столовой. – Давайте без истерик поговорим, родители, - повернулся он, закрывав дверь. - Да что с тобой говорить! – махнул рукой отец. – Мы для него все! А он! Неблагодарный, одним словом, - он взялся наливать себе водку. - Олег, я тебе серьезно говорю, прекрати оскорблять нашего сына! – Алла выхватила из-под рук мужа стопку и выплеснула ее содержимое в раковину. Звучно поставила пустую стопку на стол. – Если Денис не хочет, его не удержишь. Ты что, хочешь, чтобы он и вправду накололся и в окно сиганул? У меня вот под окнами аптеки ходят такие – дай им рецептурные препараты. Ты бы видел их! Синяки! Одни глаза остались! А Денис сейчас как раз может! Да, может, дорогой мой, - повторила Алла в ответ на гневный взгляд мужа. - Да знаю я, Алла, почему ты сейчас не против… Знаю, - Олег Викторович махнул рукой. - Знаю! – отец начал расходиться. - Пап, остановись, - с замиранием сердца выдавил из себя Глеб. – Остановись, папа. Он с замиранием сердца думал, что сейчас в гневе отец выскажет все матери, расскажет, что знает о ее причастности к страшному преступлению. Его семья рушилась на глазах. Съездили напоследок в предразводное путешествие, промелькнуло в сознании. Что ты надел, Глеб, что ты наделал? Он гипнотизировал взглядом отца. - И что же ты знаешь, мой дорогой? – с вызовом спросила Алла. Она и не подозревала, что ее муж что-то знает. Олег Викторович пришел в себя. - Да ладно, - махнул он рукой, - делайте, что хотите. Только как вы будете органам опеки объяснять? - А никак не будем объяснять, - деловито сказала Алла. – Денис будет оформлен на тебя, Олег, а жить будет с ними, - она кивнула на Глеба. – Поживет, а там посмотрим, может, сам еще вернется, - сказала она многозначительно. – Не волнуйся, Олег, - она положила ладонь на руку мужа. – Не волнуйся, все обойдется, мой дорогой. Олег Викторович шумно вдохнул и выдохнул воздух и взял в руки ладони жены. - Твоими бы устами, Аллочка, твоими бы устами. Они еще долго говорили в столовой, обсуждая детали таких глобальных изменений в жизни сыновей. Олег Викторович был обижен, но под напором жены вынужден был согласиться, убежденный женой, что Денис может сейчас решиться на что угодно. Алла приводила примеры, как дети убегали из дома, бродяжничали, спрыгивали из окон верхних этажей. «Все это может произойти и с Денисом», - убеждала она мужа. «Но чем мы ему не угодили?» - обиженно возмущался Олег Викторович. «Да ничем, - отвечала Алла, - просто мальчик вырос. Трудный возраст, это пройдет». «Но как они будут воспитывать его? Они же сами дети», - в беспомощном раздражении спрашивал Лобов жену. «Можно подумать, ты особо занимался его воспитанием. И уж не думаешь ли ты, что я брошу их на произвол судьбы? - отвечала Алла. – Я буду присматривать, все будет как прежде, только ночевать он будет у Глебушки. И все». «И все?» - растерянно спрашивал Лобов-старший. «И все», - уверенно отвечала Алла. Потом отец спрашивал сына, как тот собирается совмещать работу и воспитание брата, на что Глеб отвечал, что у него будет не более двух дежурств в неделю, и они с Алькой так распределят дежурства, что кто-то постоянно будет с мальчиком. «Пап, ты пойми, дело не в вас с мамой, дело в том, что Денису сейчас друг нужен больше, чем родительская опека. Я его друг, пойми. Только поэтому он хочет уйти. И вообще, пап, ты многого не знаешь о Денисе, если бы ты знал…» «Ну так расскажи нам», - ответил отец. «Я не могу, это не мои тайны, а Денис, может быть, и расскажет сам когда-нибудь», - ответил Глеб понимая, что Денис вряд ли когда-нибудь будет делиться с родителями. Они проговорили до ночи. Было двенадцать, когда Глеб заглянул в комнату брата и не обнаружил его там. Денис все еще был на вечеринке старшеклассников. Он позвонил мальчику, и тот ответил ему сразу же. Денис был весел и разговорчив, но они не могли разговаривать, потому что за спиной Дениса в трубку оглушительно гремела музыка. - У тебя еще час, - сказал Глеб. – Я приеду. - Идет, - обрадовался Денис. Глеб отключил вызов и уже перед дверью Алькиной комнаты набрал сообщение: «Лера, твою статью взяли в печать в трех изданиях. Константиновск культурный. Юность. Ведомости. Ведомости – в среду». Он хотел уже было нажать «Отправить», но передумал, вспомнив их тяжелое объяснение перед ее поездкой в Париж. Сейчас вечер, нечего бередить старое, давать напрасные надежды. Сейчас она с мужем, пусть думает о муже. Нет Глеба, Глеба нет в ее жизни. Лучше утром послать. Утром все по-другому воспринимается. Вечер. Девятый час. Звякнул металл замка. Поворот ключа в замочной скважине, щелчок и шаги в прихожей. Муж… Лера оторвалась от книги какого-то американца об отношениях мужчины и женщины. «Не люблю, когда амеры учат жизни весь мир, но эта книга счастливое исключение», - сказал ей Глеб в торговом центре, когда они зашли в книжный магазин. Он купил ей эту книгу и с всегда раздражавшей ее показной торжественностью вручил: «Читай и просвещайся!» Полчаса назад она пришла домой из галереи и села «просвещаться» в ожидании мужа. Она знала, что муж скоро вернется, он звонил ей, предупредил. Их жизнь приобретала оттенок предсказуемости, а значит, и стабильности. - Лерка! Лера замерла с улыбкой на лице. Пусть еще раз позовет. Он давно не звал ее. - Лерка! А у меня что-то есть, - позвал Гордеев в тишину квартиры. - Ну хорошо, я сам съем! – он забавно чмокнул губами. - Ну уж нет, - Лера встала и вышла к мужу. – Делись! Я беременная! - Привет, пузатая, чего отсиживаешься? - сказал Гордеев протягивая Лере торт. - Тортик! - Лера взяла коробку из рук мужа. – Целуй, - она подставила щеку. - С превеликим удовольствием, - Гордеев поцеловал жену в губы. - Саш, - улыбнулась Лера. – В щеку. - А я в губы хочу и имею право, - засмеялся Гордеев и снова поцеловал Леру. – Я сейчас. Он пошел в душ и долго мылся, обдумывая свои отношения с женой, в которых был третий. Или не был? Был или есть? Много вопросов. «Не ищите проблем там, где их нет». Отличная мысль, но как справиться с собственным мозгом, который постоянно подкидывает ревнивые мысли, одну поганее другой? И кто кем управляет? Кажется, мозг им управляет. Им, повелителем скальпеля, одним движением способным угробить этот самый мозг. Гордеев усмехнулся и выключил воду. Ничего, Гордеев, ты умный, ты сильный. Ты обманешь свой мозг. В твоей власти телодвижения и слова. И ничего, что ты смертельно устал. Ты ведь прекрасно справился сейчас в прихожей. Зачем жене видеть, что ты просто никакой? Так будет всегда, ты всегда будешь приходить домой уставшим. Так что дерзай, Гордеев. Ты сильный, ты справишься. Живи сегодняшним днем, а вернее, вечером. Сейчас ты абсолютно любим и принимаем. Твоя жена, как всегда, соблазнительно красива, приготовила для тебя вкусный ужин и развлекательную программу. Она ждала тебя. Все, этого достаточно. Люби ее и ни о чем не тревожься. Твой мозг будет разочарован. Гордеев решительно открыл дверь ванной. - Лер, чем так вкусно пахнет? – он потянул ноздрями. - Фрикасе из курицы с шампиньонами, - ответила Лера из кухни. - Тащи скорее, я сейчас умру от одного только запаха! – бодро крикнул Гордеев. - Несу, - Лера появилась с подносом в руках. - Давай помогу, - Гордеев взял из рук жены поднос. – Рукодельница. Французское? - Французское, - улыбнулась Лера. – Вина? - Не откажусь, - Гордеев прошел в комнату и поставил поднос на журнальный столик, на котором уже горела зажженная свеча. Он сел, огляделся. - Новые шторы? – наигранно удивился Гордеев, вспоминая Лериного "братца". – Моя берлога стала похожа на нормальное жилье. Только зачем ты сама лазила, Лер? – Гордеев обнял жену. – Нельзя тебе. Я бы сам... А карнизы? Неужели сама? - он с отвращением разыгрывал удивление. - Это не я, не волнуйся, - с улыбкой сказала Лера. – Я Глеба с Погодиной пригласила. Глеб вот карнизы прибивал и вешал шторы, а гладила Алька. Так что я вообще ничего не делала. Сказала все-таки. Сказала. Ну, раз сказала, значит, скрывать ей нечего. Расслабься, Гордеев. Мозгу привет. - Ты, Лер, не слишком ли эксплуатируешь своего братца накануне свадьбы? – натянуто засмеялся Гордеев. - В другой раз меня жди. Я сам. - Саш, так ведь тебя дома не бывает. И неужели я тебя уставшего встречу с молотком в руках? – Лера ласково провела ладонью по лицу мужа. - А что у нас теперь Глеб будет все гвозди забивать? – засмеялся Гордеев. – Нет уж, пусть парень свою жизнь налаживает. Кстати, мы идем на свадьбу? Лера встала с колен мужа. - Не знаю. Я хочу пойти, увидеться со всеми, но не уверена, смогу ли, - Лера отвернулась к окну. - Лер, как бы ты ни хотела, они твоя семья, да? – Гордеев вспомнил последний разговор с Погодиной и ее абсурдную теорию. – Тебе страшно отрываться от них? - Я не знаю, - Лера повернулась. В ее глазах стояли слезы. – Но Глеб… - Знаю, мостик между тобою и ими… Он все-таки решился проверить эту странную теорию. - Да. Наверное, да. Как ты догадался? - сквозь слёзы обрадовалась Лера. И теория состоятельная. Лерка вот подтвердила. И прочь сомнения. - Я тебя люблю, Лера. Иди ко мне, - он начал разливать вино. – Тебе только каплю. Гордеев обнял жену. - Поужинаем? - Поужинаем, - Лера прижалась к мужу. – Спасибо, Саш. - За что? – засмеялся Гордеев. - За понимание, - Лера смахнула скупую слезу. – Я же забыла! - спохватилась она. Она встала и включила музыку. Et si tu n'existais pas, Dis-moi pourquoi j'existerais, - полилось тихое из динамиков старой системы. - Знакомая мелодия, - Гордеев улыбнулся. - Конечно, знакомая. Я у тебя нашла, в дисках, - сказала Лера. - А я и не знал, что у меня есть, - Гордеев улыбнулся. – Недавно слушал, как наш иностранец поет для твоей подруги. - Для Вики? - удивилась Лера. – Я тоже так хочу, - сказала она жалобно. - Ты хочешь, чтобы я спел тебе? – забавно улыбнулся Гордеев. – Не советую, мне медведь на ухо в детстве наступил. - Но я хочу романтики, как у них, - Лера просительно улыбнулась. - Романтики, говоришь? Нууу, - он встал, - чего только не сделаешь ради беременной жены, чтобы усмирить ее гормоны, - он взял Леру за талию. – Петь я не умею, но танцевать, кажется, еще не разучился. Потанцуем? - Потанцуем, - Лера прижалась к мужу. – Саш, - прошептала она. - Что? - так же шепотом ответил ей Гордеев. - Какой же ты у меня, - она все так же шептала. - Какой… - Понимающий и любимый. - Не знал этого о себе. - Чего – что понимающий или что любимый? - Что понимающий. - Я люблю тебя. Объятия, нежные слова, признания. Чего тебе еще, Гордеев, нужно? Проблемы на ровном месте? Гордеев лежал в темноте, улыбаясь с закрытыми глазами. На его плече пристроилась любимая Лерка. Аппетитная, теплая Лерка. С его ребенком в животе. Жаль, что первый скрининг не показал пола. А впрочем, какая разница. Кроватка-то есть. Надо начать обустраивать детскую. - Саш? - Что? - А когда мы будем делать детскую? - Ты не поверишь. - Что? - Только что об этом думал. Кажется, она улыбнулась в темноте. - Давай завтра смотаемся по магазинам. Я свободен. А вечером у меня с Денисом вылазка в боулинг. Помнишь? - А я? – ее, жалобное. - Мы тут с твоим спиногрызом на днях подумали и решили… - Что? - Так уж и быть, возьмем и тебя, - сонно пошутил Гордеев, притворно вздохнув. - Я вам дам, решили они, - ответила Лера. Ответом ей было мерное посапывание мужа. Глеб тихо открыл дверь в Алькину комнату. Алька спала. Рискуя разбудить ее, Глеб тихо прошел в комнату. На столе перед картонными иконами догорала свеча, рядом с ней лежала раскрытая книга. Глеб знал – молитвослов. Глеб перевел взгляд на Алькино лицо, освещенное пламенем свечи. Красивая, трогательная. В пламени свечи она казалась неземной. Хоть картину пиши, затаив дыхание, подумал Глеб - чистота. Она лежала все так же, сжавшись в комок и натянув одеяло по самый подбородок. Ничего, скоро все изменится… Он соберет ее по кусочкам, склеит все, что разрушено, сотрет плохое и заполнит его новым, радостным. Он будет бесконечно обнимать ее, и говорить ей нежности. Тогда будет можно – уже после регистрации. Тогда это будет даже не право его – обязанность. Прекрасная обязанность. И ответственная… Он с удивлением разглядел у стены одну из роз. Ребенок. Роза вместо пушистого зайца. Глеб улыбнулся и вышел, скользнув взглядом по Леркиному огромному медведю. Как он не замечал, что Лера одинока? Господи, помоги мне любить ее по-настоящему… Аля… Глеб тихо проскользнул в дверь и вышел на улицу. Он забрал с вечеринки Дениса и девушку Лизу, неожиданно решившую ехать с ними. «Скучно», - томно сказала она, когда Глеб поинтересовался, чего это она так рано бросает своих друзей. Они отвезли девушку домой, и Денис как истинный джентельмен ходил провожать ее до квартиры, в то время как Глеб ждал брата в машине. Братья ехали в молчании, крадучись пробрались в дом и проскользнули в комнату Дениса. - Все, ложись, - Глеб разобрал постель брата, попутно принюхиваясь, не пахнет ли алкоголем. - Нюхалку побереги, - сказал Денис, заметив движения крыльев его носа. – Не пил ни грамма, чесслово. - Молодец, - потрепал его по волосам Глеб. – Смотри, а то… Денис увернулся. - Я ж знаю, про доверие, и прочее бла-бла-бла, - сказал мальчик и, нырнув в постель, в блаженстве закрыл глаза. Помоги нам всем, Господи. Прости, если сделал что-то неправильно с Денисом. Глеб лег и долго вспоминал Алькин порыв поцеловать его.