Бесценно для двоих

Они все отворачивались и уходили. Зсасз — выстрелил под ноги, бросил винтовку и ушел. Бутч, молча покачав головой. Аарон, Джессика, Хэппи, — главари мелких банд. Бросали оружие и уходили, один за одним. Они уходили, и становилось темней и темней, пока не остался только Эд. — Не стреляй. Пожалуйста. — Я тебя не люблю, — сказал Эд и выстрелил. Задыхаясь, Освальд вывалился из кошмара в темную комнату. Он лежал на диване, укрытый пледом. Кто-то перенес его с кресла, разул, укутал, собрал и положил рядом все записки и заметки, которые он оставил по ходу дела, чтоб не сбиться и не запутаться, и вдобавок зачем-то расстегнул ему одежду, открывая грудь. Если в пледе еще можно было заподозрить Мартина, то в остальном — уж точно нет. Еще тот, кто перенес Освальда на диван, прекрасно знал, как уложить так, чтоб больной ноге было удобно и она не выдала ни спазмы, ни судороги. Мартин мирно посапывал в кровати. В окно светила половинка луны, оставляя четкие черные тени. Как можно было ухитриться и не проснуться, когда тебя таскают на руках, Освальд не знал. Как можно было не услышать, что Мартин ложится спать — тоже. И... господи, он просто вырубился, и все, а ребенку, в отличие от них, взрослых, надо нормально есть, и тут у кого-то хватило ума проследить, чтоб он пообедал? Освальд выпутался из пледа, застегнулся, собрал бумаги, телефон и вышел на лестницу. Отсюда был хорошо слышен уличный шум: окна оставляли открытыми. В них курили и скорее всего выбрасывали мусор. Кто-то орал, гремели машины, где-то выла полицейская сирена. С реки несло гнилостным духом. Вот оно, Готэмское дно во всей красе. Когда падаешь с пьедестала, оказываешься именно здесь; Освальд здесь начинал свой путь в шестнадцать, закончив школу, остался здесь же после убийства Галлавана, пока его не выловил капитан Барнс, здесь же пытался найти приют, выброшенный из Аркхэма, здесь же искал новую армию, встав на ноги после ранения... И вот он снова здесь. Всегда вставай, сколько бы тебя ни сбивали с ног. Вставай и иди, иначе тебя не станет. Этот урок он выучил быстро — за первый же год при Фиш Муни. Иначе, наверное, не дожил бы до своих лет. Сон немного помог. В голове стало спокойней и яснее, ближайший план простроился будто сам собой, и Освальду больше не хотелось растечься по креслу и не вставать. Хотелось поскорее окунуться в готэмский водоворот и смыть с себя Аркхэм. Из-за двери квартиры Ли и Эда доносился шум — не то голоса, не то телевизор. Ли не запирала, как успел понять Освальд — и так никто не трогал. Ее уважали, и уважение было лучшей броней. Еще ее любили — так, как Освальда никто никогда не любил. Он добился страха, страх помог ему взять город под свою руку и удерживать — но это было не то, о чем он мечтал. А вот у Ли получилось. Неудивительно, что и Эд выбрал ее, не его. Завтра в полдень на пирсе. Все начнется там, где пару раз чуть не закончилось. Красиво будет, если все выгорит, а выгореть должно... Барбара думает, он не знает, что у нее проблемы с Софией и они не поделили власть. Он знает о ее слабости, она о его, если просчитано верно — нет. Еще он видел, что Селина в целом спокойна, а значит, у нее есть путь отступления. В верность Барбаре не слишком верилось. Виктор Зсасз не в городе. Он уехал на юг. Тот, кого следовало бы опасаться сильнее прочих, сейчас не ударит, и это хорошо: Зсасз один стоил целой армии. Светлячок согласилась помочь. «Тебе плевать, что мы фрики, а остальным нет». Сама по себе она не то чтоб ценный союзник: ни особого ума, ни расчета, ни влияния, но боец великолепный, а огонь внушает страх. Фриз... по крайней мере обещал не вмешиваться. Ладно, если он не станет помогать Софии и присоединится потом, после победы — будет уже неплохо, хотя без ледяных бомб и возможности разбить противника буквально им, конечно, придется сложнее.. И еще оставался Бутч. Пожалуй, по нему из всех прошлых приспешников и помощников Освальд скучал сильнее всего. Сначала, конечно, была программа и промывка мозгов... но Бутчу вроде бы правда было не все равно, что с ним станет. Они расстались плохо, но выбирать сейчас придется так или иначе, выбирать между Освальдом и Софией. Освальд очень надеялся, что выберут все же его. Это не Софию Бутч вытаскивал из перестрелок на себе, не с Софией сидел по ночам над клубным бюджетом, не Софию защищал... Ну, убить от имени Колпаков тоже пытался не Софию, но это был уже другой вопрос. Чтобы поговорить с Бутчем, надо было не только отыскать его — мелкие сошки уже обещали помочь с этим, и даже условно удалось договориться о встрече, — следовало еще и сбежать от Эда. У Освальда было стойкое ощущение, что его не пустят, причем Эд не погнушается и запереть его где-нибудь. Бутча он не переносил, кто его знает, почему так, да и на идею искать Айви вряд ли ответил бы аплодисментами. Это тоже было странно: ну не любишь, выбрал другой путь — так отстань, оставь в покое. И все же он пришел. Пришел, понял послание и спас. Освальд подозревал, что задержись он в Аркхэме еще немного, и Джером бы загнал его в угол. Если некуда бежать, если любая попытка сопротивляться — смертный приговор для твоего ребенка, если Джером довольно недвусмысленно дал понять, что хочет не только его мозги при захвате Готэма... Но Эд пришел вовремя. Так невероятно вовремя. Защитил. Так хотелось бы ему довериться снова... Но нельзя. Нужно вернуть себе Готэм, а не страдать в обнимку со своим же разбитым сердцем. Освальд понял, что уже несколько минут стоит под дверью. Выйти черным ходом, не засветившись на улице, все равно было иначе нельзя, только через штаб Ли, так что выбора не было. Он толкнул дверь и вошел. Эд смотрел телевизор и пил чай. Ли видно не было — наверное, спала. На скрип двери Эд поднял голову и улыбнулся, будто ничего прекраснее Освальда в жизни своей не видел. И тут же выкрутил телевизору звук на минимум. Теперь ведущая новостей забавно открывала и закрывала рот. Наверное, он там что-то караулил, обидно будет пропустить... хотя так ему и надо. К тому же, ночью все равно обычно повторяли дневные выпуски. — Проснулся? Как ты? — В полном порядке. Мартин поужинал? — Да, мы заказали пиццу. Сырную. И смотрели мультики. Потом я его отвел и уложил спать. — А меня тоже ты переложил? Эд отвел взгляд. — У тебя бы после кресла нога болела. А нам предстоит разбираться с Софией. Кому было бы лучше, если б ты где-нибудь свалился завтра... то есть уже сегодня в «Сиренах»? Про расстегнутую одежду Освальд не спросил. Не нашелся, как сформулировать вопрос. Не после того, что между ними было. — Послушай, ты сможешь присмотреть за Мартином до утра? Проследить, чтоб он позавтракал как следует? И успокой, скажи, что я к нему вернусь. — Нет. Потому что твой вопрос подразумевает, что ты куда-то собрался, а ты без меня никуда не идешь. — Эд. Иногда с этим ничего не выходило сделать — злость просто захлестывала с головой и не давала здраво соображать. Освальд стиснул кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь, — не сейчас, сейчас некогда, времени мало! — но злиться не перестал. Разве было у Эда право так с ним говорить и решать за него? Эд встал ему навстречу. Подошел, положил руку на плечо, сжал. — Я мера весов и вода в огне, я наведенный мост и уплаченная цена. Что я, Освальд? Он мог только тупо смотреть в ответ. Ну почему, почему Эд всегда такой? Почему вечно сбивает с толку? — Искупление, Освальд. Я знаю, я очень перед тобой виноват. Но пожалуйста. Прошу тебя. Дай мне быть рядом с тобой. Дай мне не оставить тебя против Софии одного. Горло сдавило хлынувшим жаром, в глазах защипало, и сдержаться удалось каким-то чудом. Эд бил по самому больному — конечно, он знал, как это сделать, как ударить сильнее всего. — Пусти меня. Ты уже выбрал. На пирсе. Ты уже сказал, что не любишь меня. Ты убил меня, теперь спас — все, Эд, мы в расчете. Оставь меня в покое, ладно? У тебя есть Ли, ты вроде не страдаешь, вот и дальше не страдай. Эд и не подумал убрать руку. Хватка у него была крепкая, а руки у Освальда заняты, не отпихнешь, ничего не уронив. — Я тебя не люблю, но не оставлю. Ты мне нужен, а я нужен тебе. Это ты же сам и говорил. И это правда. Ты мне нужен. Без тебя нет Загадочника, а Эдвард Нигма сходит с ума. Ты нужен нам обоим. Успокойся, пожалуйста, и расскажи, куда ты собрался. Освальд закрыл глаза. Ему хотелось шагнуть вперед, уткнуться в Эда и стоять так, пока не наступит утро. И еще немного. — Мне надо найти людей, которые будут меня защищать, Эд. Которым я смогу довериться. Так, как когда-то мог довериться тебе. Тебя я прошу защищать Мартина. Поэтому, если позволишь — я пойду. Пора навестить тех, кто подскажет для начала, где Бутч. Освальд снял с себя руку Эда и наконец отвернулся от него. Смахнул со щек слезы. В поле зрения невольно попал телевизор с повтором дневного эфира. Джером передавал камере воздушный поцелуй. Они уже совсем спятили — водить журналистов в Аркхэм. Наверное, освещали их грандиозный побег, а этот психованный клоун с нездоровыми фантазиями начал кривляться, журналисты и купились. Но, вспомнил Освальд, предупредить Джима Гордона, что у Джерома были какие-то планы, все равно стоит. Эд шагнул вбок, оказываясь между Освальдом и телевизором. — Не смотри, не надо. Это закончилось, он тебя не достанет. — Он... откуда ты знаешь? Освальд был совершенно уверен в собственном рассудке и в том, что про Джерома не рассказывал. Во сне? Как тогда, с колыбельной, которую Эд услышал, разыскал где-то ноты и разучил специально для него? И что он успел понять и узнать — как Джером трогал его, забираясь под ворот, как пялился на него в душевых, как сжимал руки до синяков, называл своей маленькой птичкой? Еще чего не хватало. — Просто так. Догадался. Куда ты там собрался за Бутчем? Пошли. Я потом позвоню Ли. Она защитит Мартина точно лучше меня. Эд смотрел так взволнованно, говорил так убедительно — будто вправду волновался и не хотел отпускать. Так у них уже было — когда Эд затеял месть за Изабель... Изабеллу и прикидывался, что переживает. Освальд слишком ясно чувствовал, что второй раз такого предательства уже не перенесет. Только не от Эда. Нельзя доверяться. — Пожалуйста. Поверь мне. — Ладно. Ладно, пойдем. Освальд всегда любил ночной Готэм больше дневного и знал его куда лучше. Ночной Готэм — время теней, время, когда вопросы решаются по-настоящему серьезно, время, когда судьба города определяется теми, кто имеет право ее решать. Не копами, не дневными воротилами — а теми, кто правит из теней. За спинами мафии стоял Совиный Суд, теперь не стоит никто, теперь решать только им. На улице было прохладно. Освальд порадовался, что захватил пальто: не хватало ещё воевать с Софией и вести переговоры в соплях. Ничем хорошим это не заканчивалось. Эд шагал с ним бок о бок, подлаживаясь под скорость и походку. Краем глаза Освальд заметил движение, будто Эд хотел подать руку, но к счастью, передумал и удержался от этой офигительной идеи. — Куда мы? — спросил он в конце концов. — На пирс. Там полиция не разъезжает и тихо. Склады рядом, удобно. — Засаду на тебя устроить? — Эд, ну я же не идиот. Я сначала проверю склады, я рассчитал время, все в порядке. Если б я хотел покончить с собой, это можно было бы сделать куда проще, а я хочу свалить Софию и вернуть себе Готэм. Эд вдруг остановился как вкопанный, дернув Освальда за руку. — И ты вот это все собирался делать один? Вот так рисковать? — Я рассчитал что мог. В остальном — да, Эд. Я рискнул. Помнишь, как пару раз с тобой. Один раз проиграл, а во второй раз ты украсил мой клуб в качестве центральной декорации, так что иногда это работает. Я знаю, что о Мартине вы позаботитесь, а больше мне терять нечего. Так что да. Вот так рисковать. Думаешь, это глупо, да? — Ну вообще-то да, — сказал Эд. Голос у него был странно растерянный, неприятно напомнив его же «Я не знаю, что это значит». — Можешь вернуться. — Еще чего. — Ты хоть вооружен? — Прихватил пистолет, пока ты одевался, да. В разрывах туч над головой мелькали звезды. Луна уже садилась — за реку, за небоскребы, куда-то в ту часть мира, которая не была Готэмом и не сошла с ума. — Почему ты вообще решил, что Бутч станет тебе помогать? Последний раз он вроде не рвался защищать тебя что от меня, что от Барбары. И он ведь предал тебя. Убить хотел. Зачем он тебе? — Я, если честно, даже не знаю, где он и что с ним. Но видишь ли, Эд, если о нем ничего не слышно, то он, скорее всего, по уши в неприятностях. А я стану его шансом. Так что он поможет. Ты ему так и не простил Красных колпаков, да? Когда он пытался меня убить, а ты защитил? Ты ему поэтому не доверяешь? Эд посмотрел как-то странно — что это было, Освальд не понял, хотя эмоции Эда обычно считывал хорошо. Но не теперь. Их с Бутчем пути разошлись неудачно; Освальд, на самом деле, не возражал бы вернуть все как было и хотя бы выяснить, что же Бутчу оказалось не так, из-за чего он возглавил Колпаков и решил застрелить его прямо на инаугурационной вечеринке. Конечно, именно в тот вечер он и понял, как сильно на самом деле любит Эда и, как он думал, Эд любит его, так что отчасти все было к лучшему. Но потерять хорошего союзника и так и не понять, в чем именно ты с ним ошибся, — это было печально. До сих пор. Именно Бутч помогал ему с клубом когда-то. Бутч защищал. Даже после того, как слетели установки, Бутч вернулся. Конкурента за готэмский трон из него так и так не вышло, тут нужны и амбиции, и мозги, а вот помощник и защитник был бы славный. Жаль, что с Эдом они не поладили и что Бутч в итоге решился предать. — Ты мой самый близкий человек, — сказал Эд. — Я хочу защитить тебя, а ты упорно лезешь в самое подозрительное пекло, какое только способен найти. С реки потянуло сыростью. Заброшенные здания в околопортовых районах успевали быстро прогнить и проплесневеть; даже бездомные дети брезговали здесь жить. Слишком влажно, слишком ядовито и опасно. Колючий ветер пробирался под пальто. Освальд спрятал руки поглубже в рукава и поднял воротник. К хорошему привыкаешь быстро, а он успел привыкнуть к Готэму в окне лимузина, потому что до Аркхэма у него так долго было именно это. Лучше быть на вершине, чем быть никем, но как же тоскливо и одиноко быть там одному... — Лучше идти с другом в темноте, чем одному на свету, — пробормотал Освальд под нос, вспомнив старый разговор. Впрочем, в темноте он обычно тоже оказывался один. — Я буду с тобой в любой темноте. Хотя, по правде говоря, думаю, что вдвоем на свету нам будет лучше. На складах было чисто. Никакой засады — Освальд знал все выходы и входы, благо не раз бывал здесь и как мальчик с зонтиком, и как подручный Марони и Фальконе, когда играл в обеих командах, и уже потом. Эд держался за спиной — в темноте Освальд слышал его шаги и чувствовал его тепло, — и это было удивительно спокойно. Разум кричал, что доверять и доверяться нельзя, а сердце верило. Опять. Будто он мало обжигался. — Ну что, пора? — Пора. От ветра и сырости нога уже начала ныть. Освальд сбавил шаг, давая себе поблажку; кто знает, вдруг потом придется бежать, и стоит поэкономить силы. Эд тоже замедлился, хотя ему, с его длинными ногами, было, наверное, неудобно. Небо уже серело перед рассветом. Вдобавок начал накрапывать дождь — не редкость для сезона, да и вообще для Готэма, не вымокнуть насквозь хотя бы неделю подряд — редкость. Освальд раскрыл зонт. Он и так не укладывал волосы, а если угодить под дождь, он вообще будет похож на студента, и вот как тогда вести переговоры? — Иди сюда, не мокни. Эд взял его под руку, чтобы оказаться ближе. Капли стучали по зонту, а от Эда чуть заметно пахло табаком. Кто курит — он или Ли? Раньше точно не курил. — Ты теплый, — сказал Эд, придвигаясь ближе. — Я скучал, и... — Тш-ш-ш. Мы пришли. На пирсе их ждали. Тоже под зонтами — дождь не стихал, лишь расходился. Небо затянулось совсем, низко нависло, будто рассвет и не собирался приходить. Самый темный час. Четверо мужчин, прикинул Освальд, девичий силуэт — вот это странно, девушек он в этой мелочевке не припоминал, и еще какая-то гора. Нормально. Тяжесть пистолета под пальто приятно бодрила. Еще больше бодрило то, что на пирсе вечно было полно строительного мусора, за который можно было метнуться и быстренько расстрелять лишних людей из импровизированного укрытия. Идеально. Неидеальными были только воспоминания о том, как его тут однажды не убили, а потом все-таки убили. Рука Эда больно сжала его локоть. — Постой здесь. Если что, стреляй, прикроешь. Он вывернулся из хватки и дальше пошел один, демонстрируя открытые руки. Это обычно работало — открытые руки, медленный шаг — трость превратилась в зонт и осталась у Эда, и с его ногой особо не побегаешь. Волосы тут же пропитались дождем и прилипли ко лбу. — Привет, Оззи. Селина сказала, ты хотел поговорить, ну вот, я пришла. Говори. Девушка, как и он, вышла вперед. Айви. Он привык видеть ее улыбающейся, радостной — сейчас она смотрела обиженно и настороженно. — Привет. У меня тут вообще-то встреча... — С ними, я знаю. Я их расспросила. — Айви такая классная! — жизнерадостно подтвердил Аштер, глава мелкой банды. Они все, видимо, надышались ее духами — эти идиотские интонации Освальд узнавал. — Мне нужен... — Бутч, это я тоже знаю. Я его отыскала и хотела вылечить, но у меня не получилось. Держу его под духами, так проще. Но я тебе тоже была нужна. Что ты хотел? Гора за ее спиной пошевелилась; тусклый свет попал на лицо, и Освальд попятился. Бутча еще можно было узнать, но — с трудом. Выбеленное, искаженное лицо — как у подопытных Стренджа или хуже. Пустые глаза. Он будто стал еще выше, еще крупнее, но главное — исчезло то, что делало его Бутчем. Он всегда смотрел на Освальда то с сочувствием, то с иронией, то с симпатией — а сейчас осталась только пустота. Сзади громко выдохнул Эд. — Стой-ка, — Айви нахмурилась. — Это же Загадочник. Ну помнишь, который мучил тебя, потом застрелил, потом пытался убить... Тебе нормально, что он с тобой за руку пришел и вообще? Он что, держит тебя в заложниках? Что происходит? Освальд понял, что придется импровизировать. План полетел кувырком, с Бутчем непонятно что — вот он, бери и уводи, но что случилось, узнает ли он Освальда вообще, понимает, что происходит, или нет? Ладно. Сейчас в первую очередь — Айви. — Для начала — я хотел перед тобой извиниться. Мне не стоило на тебя кричать. Я понимаю, что ты заботилась обо мне, а я вместо благодарности повысил голос. Ты мой друг, а с друзьями так не поступают. Эд за спиной издал странный звук. Айви склонила голову. Начала подходить ближе. — Я даже не пойму, врешь ты сейчас или нет. — Мне правда жаль, что ты ушла. Мне тебя не хватало. Очень мало кто заботился обо мне так искренне. Я не привык. Обычно люди хотят что-то взамен или стараются подобраться поближе, чтобы причинить боль, а ты была искренней. Она стояла уже совсем близко, и от нее пахло цветами и летним лугом. — Оззи, ты правда пришел помириться? — Не Оззи, ладно? Мне не нравится. И Пингвинчик не нравится, не при людях же. Зови полным именем, я его люблю. Летний луг захлестнул его с головой, и слова стало очень трудно удерживать. Но лучшее вранье — это ведь то, которое вовремя сказанная правда? — Мне нужны друзья, все мои друзья, и те, кого я потерял по своей ошибке и глупости — тоже, а тебя я потерял по глупости. — Ну ладно. Меня такой ответ устраивает. Я тебе помогу, если ты больше не будешь на меня кричать. — Я не буду кричать, если ты будешь слушать мои просьбы. — Честно. Договорились. Последний вопрос: что он тут все-таки делает? Загадочник взял тебя в заложники? Нет. Нет-нет-нет, не сейчас, эту правду — не сказать иначе, не спрятать, не запереть, не сделать с ней ничего, и он — Эд, Загадочник, оба они, — услышат то, чего не должны. — Я его люблю. К счастью, лица Эда он не видел. Зато видел лицо Айви, растерянное, огорченное, злое — все сразу. У нее задрожали губы, и Освальд особенно остро вспомнил, какая она еще маленькая — сколько ей там, лет пятнадцать на самом деле? Подросток, для которого чужая невзаимная несчастливая любовь — близкая и понятная трагедия. Лишь бы она только думала не об этой трагедии, с которой он как-то жил и еще поживет — а о деле. О Софии. О Готэме. — Ох, Оз... Освальд. Прости, я не думала... Все еще к счастью, вопросов она не задавала, потому что на языке вертелось только «да вся беда в том, что ты не думала». Она достала какой-то флакончик и побрызгала на него. Запахло хвоей — как его любимый парфюм. Цветочно-сладкое отхлынуло. — Снимешь с ребят вот это... свое? Мне бы с ними поговорить тоже. И с Бутча. — А? Да, прости. Сниму. Но Бутч ничего не помнит и зовет себя Соломоном Гранди. Как в песенке. Эд снова издал странный звук. Поворачиваться и спрашивать Освальд боялся — не знал, как посмотреть в глаза после сказанного. И что делать со своей любовью. Было куда проще притворяться, когда он делал вид, что все прошло. — Мы попробуем придумать, как ему помочь. И, Айви... Спасибо тебе. Она вдруг подбежала и обняла его — как в своих теплицах, мягкая, теплая, мокрая насквозь, потому что бегала под дождем, пахнущая своими чудными духами, и Освальд, чувствуя, как ее пальцы ерошат ему волосы на затылке, вдруг как-то сразу поверил: все будет хорошо. Все у них получится.