Не подходи

       Ты идиот, Роджерс.        Полный.        Тебе нельзя говорить.        Тебе запрещено двигаться.        Ты дышишь под контролем приборов, увешанный проводами, как новогодняя елка гирляндами.        Но меня все же пустили к тебе.        Посмотрел бы я на того, кто бы смог мне в этом отказать.        Пустили с кучей ограничений и условий, к папе римскому и то раза в три проще попасть, чем к тебе.        Разрешили пройти ровно на две минуты.        Мне хватит.        Ты чертовски заторможенно, но открываешь глаза.        Взгляд размытый, тревожно цепляющийся за окружающую обстановку и плывущий.        Пока ты не находишь меня.        Я прикладываю палец к губам, показывая, что тебе нельзя разговаривать.        В серых глазах вместе с легкой, почти незаметной тенью улыбки возникает понимание.        Поговорим?        Нам давно уже не нужно озвучивать то, что внутри, достаточно лишь увидеть глаза друг друга.        «Я убью тебя, Роджерс, клянусь!»        Ты бесшабашно сминаешь, как промокашку, первую волну моей истерики, кусая губы и улыбаясь так светло, что я замираю.        «Прости, по-другому было невозможно.»        «Я так и знал. Стив, ты понимаешь, что чуть не умер? Я серьезно, Роджерс. Тебя чудом откачали, вытащили буквально с того света. Ты знаешь, как жить с этим? А я знаю, Стив.» — я задыхаюсь, потратив все силы, чтобы донести до тебя эту незамысловатую, но убивающую меня мысль.        Когда я тихо сползаю по стене, услышав в коридоре случайный разговор двух болтливых медсестер о том, что у тебя во время второй операции остановилось сердце. Стив, ты не знаешь, что это такое — когда твой мотор надрывно прощелкивает вхолостую, дергаясь в конвульсиях в безуспешных попытках удержаться на краю.        В который раз.        Все равно падая.        «Тони, прости. Но я же здесь, ты меня видишь.» — ты напрасно считаешь, что мне хватит для успокоения нервов только одного вида полуопущенных вниз ресниц и грустно сжатых губ.        «Стив, ты все такой же. Невменяемый героический придурок. И ничто тебя не изменит. Я ненавижу тебя.»        Ты улыбаешься еще лучезарнее, глаза смеются от счастья.        Это волшебное зрелище предсказуемо, как и всегда, тащит меня за собой, складывает в коробку и вешает написанную твоим безупречно каллиграфическим почерком табличку «Собственность Стива Роджерса», аккуратно заклеивая ее скотчем сверху…        — Тони, ты сделал это для меня? — твое радостное удивление не знает границ.        Я столбенею, первый раз видя такую восторженную реакцию на простую, как коробок спичек, вещь.        Это собственноручно собранный мной, апробированный смарт-навигатор с кучей дополнительных примочек и полным набором всевозможных штучек.        Он сделан в единственном экземпляре.        Для тебя.        Ты закрепляешь его на левой руке, не скрывая, что любуешься полированными гранями блестящего, как спина дельфина, корпуса.        Ты поднимаешь на меня глаза, и меня сносит.        В них плещется такое огромное, безмерное счастье, как у мальчишки, которому подарили первый в его жизни велосипед, и я с пробегающей по спине волной электрических мурашек понимаю, что ты никогда не расстанешься с этим подарком.        Твоя улыбка пронзает меня навылет, отправляя вслед за ней в небеса.        Я знаю, что так будет всегда.        Я вздрагиваю при упоминании твоего имени и теряю нить разговора.        Я ищу тебя везде.        Тень.        Намек.        Обещание.        Надежду.        Я говорю какую-то чушь, а сам упиваюсь, купаясь в прикосновениях твоих рук.        Окунаясь с головой в такие влекущие, соблазнительные, магнетически горящие серые глаза.        Поверив в сказку, которую шепчут твои зазывные, идеальные, подманивающие меня, как капкан, губы.        Я люблю тебя, Стив.        Я шепчу тебе это в ухо, когда тебе становится лучше.        Я глажу тебя по щеке, зная, что ты не проснешься.        Ты обколот лекарствами, перенес несколько сложнейших операций и спишь весь день напролет.        Мне позволили сидеть на стуле возле твоей кровати.        Я думаю только об одном.        Когда мы вернемся домой, я посажу тебя под замок и уже не выпущу из своих рук.        Никогда.