Не подходи

Тони

       — Тони, а ты можешь не смотреть на меня таким голодным взглядом?        — Стив, а с чего ты взял, что я смотрю на тебя? — парирую я, не переставая обозревать чудесное.        Меня очень интересует дальнейшая судьба этого карандаша, который ты уже минут как десять не выпускаешь из рук, хотелось бы надеяться, что будущее у него все же есть.        Даже несмотря на то, что ты яростно кусаешь его и скорее всего, жить ему осталось недолго.        — Тони, если это попытка раскрутить меня на рисунок, то незачет. Я просто поймал тени. — тебя трудно озадачить, ты сам кого хочешь удивишь.        Роджерс, ты невыносим, какие, к черту, тени!        Мой безумный Ван Гог изображает кипучую деятельность, а мне как прикажете справляться с этой бруклинской незатейливой простотой, самой невинностью?        Я и так залип ещё на том этапе, когда ты задумчиво провел карандашом по верхней губе, рассматривая совершенно ну ничем не примечательную лампу на журнальном столике.        Стив сегодня вознамерился свести меня с ума, как будто специально выбирая настолько впечатляющие и откровенные позы и мгновенно сменяющие друг друга выражения одухотворенного идеями лица, что Джарвис уже в восьмой раз напоминает мне о том, что мы вроде как минут двадцать назад усердно распахивали целину нового проекта.        Но мне все равно, я знаю, что ухожу, как скат, зарываясь в песок, если парю в необъятном космосе твоих глаз.        Это слишком притягательно, чтобы отвести взгляд.        Это чересчур горячо, чтобы сохранить остатки разума, нет, они давно улетели, соскочив, как плохо подогнанные пуговицы, следом за моим сердцем.        Они весело катятся, сверкая блестящими краями, подскакивая и в последний раз звеня гранями.        Роджерс сегодня так изысканно красив, он откидывается назад, раскачиваясь на хрупком стуле, и я невольно задерживаю дыхание.        Воротник его любимой серой футболки чуть оттопыривается, позволяя мне увидеть кадык и плавную линию ключицы.        На высоком лбу ручейком бьётся пульс в темнеющей жилке.        Длинные, аристократически нервные пальцы играют с карандашом, то и дело подбрасывая его в воздух, ловят и забавляются с ним, как с мячиком.        Нет, к работе мне уже не вернуться никак, это чарующее зрелище не оставит шансов даже гонкам.        Никаких шансов.        А мне тем более.        До того, как я врезался в монолит по имени Стивен Роджерс, я, откровенно говоря, всегда думал, что я достаточно терпеливый, сдержанный и совсем неподверженный вспышкам необузданных страстных желаний человек.        Связавшись тугим морским узлом с этим неописуемым сумасшедшим, я вдруг понял, как все переменилось.        Как я сам многое в себе поменял, сколько нового и нужного, желанного я получил, вступив на темную, но такую бесконечно манящую дорогу отношений с тобой.        Назад пути нет, и я уверенно иду на дно, тая, как лёд в твоём бокале с водой, смакуя, топя себя в рвущем меня на куски удовольствии просто смотреть на тебя.        Сидеть в паре шагов и вдыхать твой запах, ловить блуждающие по твоему серьезному, чуть нахмуренному лицу блики; слушать твои раздумчивые, рассыпавшиеся на слова, слоги, буквы плывущие в тумане фантазии, обуявшей моего художника, фразы.        Я так люблю затаиться и просто наблюдать за тем, как тебя накрывает волной вдохновения.        Ты слишком красив, чтобы быть реальным, Стив.        Не могут быть люди такими идеальными, выточенными из цельного куска мрамора.        Мне достался самый невозможный экземпляр из всех невозможных.        Само совершенство.        Немыслимо прекрасный с головы до кончиков пальцев Стивен Грант Роджерс.        Моя мечта опять закусывает уже потерявшим всякий товарный вид карандашом, уверенно рисуя на каком-то листке, издали смутно напоминающем часть одного из моих рабочих блокнотов что-то отрезочное, грёзы, разлетающиеся по бумаге с каждым штрихом.        Многострадальный карандаш жалобно скрипит, покорно добавляя все новые оттенки графическим композициям моего сероглазого героя.        Мы с карандашом в одной лодке, в тревожном и томительном ожидании нового шедевра.        Роджерс кивает сам себе, очевидно добившись желаемого уровня предварительного наброска.        Я молчу, и не думая заикаться о том, насколько сильно я хочу посмотреть, что получилось.        Я великолепно знаю, что Стив очень не любит, когда у него рвут из рук начатую или ещё незаконченную работу.        И потому замираю, как последний гриб возле ёлки, высиживая свою удачу.        Если повезет, я и так по-любому дождусь своего часа.        Роджерс мучает меня ещё минут десять, закусив губу и прищурив левый глаз, но все же выдыхает, отложив изрядно погрызенный в припадке художественной задумки карандаш.        Это стоило того — первая мысль, пронизывающая меня, как только ты показываешь мне рисунок.        Каким волшебством владеют твои пальцы, чтобы так реалистично и так здорово рисовать?        Твой дар — просто чудо, Стив.        Но вот чего я точно ни разу не ожидал, так это того, что ты изобразишь меня.        Вот так обычно, сидящим за нашим кухонным столом и глядящим зрителю прямо в глаза.        Я в своем домашнем, в черной футболке и черных джинсах.        Мне явно весело и радость плещется в искрящихся глазах фонтанами.        Ты не забыл ничего, ни моей привычки терзать в руках что-нибудь, в этот раз это чайная ложка.        Ни того, что мне нравится колупать край стола, выковыривая из него невидимые глазу частички.        Это настолько хорошо и похоже, что я захлебываюсь от восхищения и не нахожу ничего лучше, чем поцеловать тебя в губы.        Нежно, влажно и возбуждающе долго.        Глядя в сияющие серые глаза.        Заряжаясь, как от электрической цепи, от твоего тепла.        Голоса, прикосновения, рук на талии.        Ты так игриво и пленительно кладешь мне голову на плечо, что я застываю живой фигурой, складывая такое изумительное мгновение в свою копилку счастья.        Мне больше ничего не нужно, кроме этого крышесносного чувства, что ты рядом и целуешь меня в губы, глаза, плечи и обещаешь нарисовать еще не один мой портрет.        Но чуть позже..