Не подходи

Тони

       Раньше я никогда не любил снег, рождество и это дурацкое ощущение приближающегося, как кот на цыпочках, праздника и волшебства.        Наоборот, сколько я себя помню, меня жутко тяготила необходимость изображать наружную, поддельную радость.        Я всегда чувствовал, как во мне поднимается и постепенно растет, ширится и крепнет мучительное, как мигрень, нежелание вместе со всеми прыгать зайцем возле ёлки.        Я стал придумывать различные, хитрые способы избежать неотвратимого и нелюбимого празднества, что мне удавалось без труда.        И как только я понял, насколько это меня нервирует, то я перестал себя ломать и все наладилось.        Я скольжу по предновогодней суете, как ветерок с залива, лишь задевая края пальто и цепляясь за дамские шляпки, на самом деле открыто игнорируя эту ежегодную суматоху.        Шли годы, а мое отношение к самому известному празднику не потеплело.        Наоборот, я стал ловить себя на том, что не хочу ничего менять в своей уже сложившейся, устоявшейся жизни.          Работа, жизнь, поделенная пополам с Железным человеком, Мстители — все это отнимало все время и силы.        Я думал, что так будет всегда.        Случайные, стихийные романы, моя вечная тяга к приключениям заманивали меня все дальше в бессмысленный поиск новых ощущений.        Я прекрасно все это понимал, и знал, что вряд ли мне светят серьезные отношения, это при моем-то официальном статусе плейбоя и легкомысленности, возведенной в крайнюю степень допуска.        Одиночество незаметно и просто переводит человека на те заброшенные полустанки и тупики, где ты ясно осознаешь, что всегда будешь один.        Постоянно.        И все равно, как ты не пыжишься, как не светишь лицом на всех обложках мира, как не прижимаешь к себе записных, одинаковых, как куклы Барби, моделек на всех вечеринках, все бесполезно.        Ты один, как саксаул в пустыне.        Друзья? Они есть, и это замечательно, все хорошо.        Но иногда так хочется прийти домой и услышать живой человеческий голос, спрашивающий, как дела.        А мне отвечают лишь роботы, гулко рассыпая мою тоску по дому.        Я пью свой остывший, опостылевший за день кофе, и молча смотрю в темноту за окнами.        Мне и в голову бы никогда не пришло, что все круто переменится с появлением в моей суматошной жизни такого же, как и я, катастрофического масштаба человека.        Стива Роджерса.        Я, честно признаться, и сам не понимаю, как так вышло, что я по уши влюбился в суперсолдата.        И главное, сколько я не рылся потом, как крот, в воспоминаниях, я так и не смог поймать это ускользнувшее, как закатный луч солнца, ощущение начинающейся любовной лихорадки.        Когда ты вдруг с трепетом и тайным восторгом цепляешься за эти искры возмущения, кипящие в серых глазах, в душе понимая, что хочешь смотреть ещё.        В какой момент постоянных споров и стычек ты подспудно ждёшь, когда в пылу скандала он схватит тебя за плечо?        И сколько ты будешь врать себе, говоря, что это была случайность?        Совпадение.        Ошибка.        Хороша случайность, когда ты бережно сохраняешь в самом дальнем уголке души это теплое касание сильной руки.        Чудное совпадение, когда ты забываешь слова, срываясь с канатов приличий и намеренно сжигаешь себя в этих невозможных глазах.        Ошибка, серьезно?        Какая восхитительная ошибка, думаю я, залипая, как студент, на странном ощущении, мелькнувшем в твоих глазах, когда я нечаянно сам хватаю тебя за плечи, уже при касании понимая, что хочу этого.        Хочу больше всего на свете.        Эти игры так быстро затягивают, что нет никакой возможности прекратить.        Остановиться.        Обдумать.        Замереть.        Нет.        Не получится.        Я влюблен, и каждая новая встреча, каждая секунда рядом, каждый взгляд, каждый вздох неумолимо приближают меня к правде, уже давно спрятанной в моем пробитом навылет сердце.        Это серьезно, Старк.        Очень.        Максимальный уровень тяги.        Прямое попадание.        И отказа я не перенесу.        Никогда.        Даже если бы я и знал, что это такое.        Но твои серые глаза не дают мне ни одного шанса уйти в сторону, соскочить с такой притягательной, сверкающей в самой глубине темного пруда, блесны.        Я уже там, и бурное течение несёт меня, как подарок, навстречу своей единственной судьбе.        Теплые волны ловко сменяются прохладными ключевыми водами, приятно бурлящими и тянущими в центр омута.        Я не сопротивляюсь, зная, кто ждёт меня в конце пути.        И взлетающая бурунами, вспенившаяся вода поднимает меня на своем гребне, как царя, и ласково опускает к ногам любимого.        Я влюбился мгновенно, как по щелчку, словно в небесной канцелярии перепутали папки с надписями — «Поиск» и «Не судьба».          И я обрёл партнёра.        Друга.        Любовника.        Своего человека…        «Мой!» — выдыхаю я, приклеивая тебя, усталого и только что вошедшего, к стене.        «Мой!» — расплескиваю я по теплым сухим губам, как воду, ловя твое «Тоониии…» уже на выдохе.        «Мой!» — и ты подаешься вперёд, взлетая ресницами до самых дальних закутков моей души и пробивая меня насквозь, как пуля, своей желанной и такой чувственной отдачей.          «Мой!» — я не могу отлепиться, оторваться, отстыковаться от тебя.        Никак.        Роджерс, ты весь мой.        Со всеми своими загонами.        Со множеством ритуальных танцев и церемониальных заявок.        С этим сводящим меня с ума обычаем пить чай после полуночи, причем непременно со мной, в сборнике «Тайные и осуществленные желания Капитана Америка».        Я терплю все.        Роджерс, ты знаешь лучше меня, что я люблю больше всего на свете.        Вот эту твою невыносимо проскакивающую, как рука между прутьями слишком узкой решетки, распаляющую меня до температуры горения, звенящую ломкими линиями в глубине твоих смеющихся глаз страсть.        Это невообразимое, полётное и потрясающее по степени воздействия на меня ощущение твоего прикосновения.        Ты вжимаешь нас в стенку ещё больше, явно намереваясь сделать из меня двух Старков, и при этом целуешь меня так вулканически, что я стою, вцепившись в твои плечи обеими руками, чтобы не упасть.        Но в ответ я придумываю, что мне очень интересна твоя реакция на мое щекотное, завораживающе короткое касание губами твоей шеи.        Там, где кожа чуть темнее от солнца; там, где можно оставить свой автограф отпечатком губ на чуть заметных светлых ржаных волосах, по которым бежит ток.        Ты мой, весь мой, любимый, до крошечки, до последнего шрама на пятке.        Ты мой единственный, распускающийся под моими руками, как экзотический цветок.        Ты горячий, как бразильская румба, пышущий лавой, сносящий все барьеры и рубежи.        Ты вспоминаешь о том, что мы миллион лет назад уронили в прихожей, когда я так удачно подлетел поздороваться, лишь когда мы где-то часа через два выковыриваем из друг друга нитки из ковра, на который мы упали, неизвестно когда вылетев, как две обезумевшие от счастья птицы, из кровати, как из гнезда.        — Тони, а я с подарками! — говоришь ты и со значением смотришь мне в глаза.        — Стив, я надеюсь, что это не банальная елка, а что-то поинтереснее? — я подмигиваю, видя, как ты смеёшься.        — Ёлка? Это слишком просто для капитана Америка, ты не находишь? — с этими словами ты долго копаешься в огромном синем мешке, совершенно точно взятом взаймы как минимум у орков.        Я с волнением, зажигающим кровь не хуже, чем «Мадам Клико», жду, когда ты прекратишь раскопки циклопического мешка и порадуешь меня сюрпризом.        Ты хлопаешь в ладони, как заправский цирковой, и вытягиваешь что-то аккуратно завернутое в несколько слоев бумаги.        — Это тебе! — ты протягиваешь подарок мне, хитро и настойчиво транслируя на уровне ультразвука на языке друидов любовные песни.        Если бы только я знал перевод…        Я разворачиваю, наверное, сто слоев бумаги, почему-то непритязательно зелёной в мелкую крапчатую клетку.        И вот в моих руках лежат часы.        Они классные, механические, на красивом синем, переливающемся кобальтом циферблате нет цифр, только две стрелки, похожие на лопасти самолёта, и буквы A.S. на крышке.        Корпус сделан, судя по внешнему виду, из осколков метеорита и выглядит на миллион долларов.        Я не знаю, как ты это организовал и заказал, но это охренительно круто, великолепно.        — Стив, они офигенные! Нет, они неповторимы. — восторженно говорю я, счастливый и не перестающий целовать тебя.        И я вижу, как ты рад, ты светишься лучше всех новогодних елок, Стив Грант Роджерс.        Ты сияешь, улыбаешься и обнимаешь меня, шепча: «Тони, я люблю тебя! С Новым годом!».        — С Новым годом, Стив! — я никогда не думал, что когда-нибудь скажу это, но я действительно люблю Новый год.        Потому что у меня есть ты.        Потому что Роджерс.        Потому что люблю.        Потому что в моем самом нелюбимом празднике появился смысл.        Потому что даже если ты принесешь мне в подарок только лишь колючий поцелуй уставших губ и свое волшебное «Люблю!», мне этого хватит.        Я удовольствуюсь и тончайшей, паутинной теплотой твоих прикосновений, будоражащих мое воображение постоянным током, словно этот нескончаемый снег.        Знаешь, Стив, я действительно страшно скучаю по тебе.        Всегда.        Ведь ты давно пророс во мне, как травинка сквозь асфальт.        Мы слишком много пережили вдвоем, чтобы забыть.        Это целая жизнь, Стив.        Жизнь, прожитая с тобой.        Наша, поделенная на двоих…