Не подходи

Стив

       Эта зима сводит меня с ума.        Не знаю, как тебе, Тони, но мне не по себе от одной мысли, что ты останешься там.        В отчетливо пустом мертвом безмолвии морозных равнин.        В иссушающем прикосновении звенящей ледяной пылью поземки, убивающей остатки тепла; в безуспешно распятых по краям застывших смутными очертаниями берегов белого русла того, что когда-то было морем.        Ветер заметает все.        Память.        Боль.        Воспоминания.        Студеную воду твоего обвиняющего взгляда.        Тоску.        Тоску, раздирающую меня изнутри на куски яростным рывком медведя-шатуна, поднятого из спячки...        Я скучаю по тебе.        По тем прежним, сверкающим от предвкушения глазам, топящим меня в нетерпеливом.        Когда губы и глаза, руки и плечи говорят об одном.        О желании.        Я закрываю глаза рукой, не позволяя глупому солнечному лучу ослепить их, и снова вижу тебя…        Ты стоишь на улице, кажется, возле какого-то паба.        Ты в сером уютном костюме, который ты шутя называешь «униформа», и смеешься.        Я не видел тебя почти год.        Тот самый проклятый год, который я так хочу забыть.        Тот год, когда я был словно тронутый.        Сердце каменно стучало в висках, когда я сказал то, что не хотел.        Не хотел говорить никогда.        Тебе.        Мне нужно было сразу перерезать себе горло катаной.        Еще до.        Но понимание того, что я делаю, приходит не сразу, сокрушающей петлей неизбежности затягивая душу в мумию бесполезных сожалений.        Я потянулся к тебе, как слепой за солнцем, пока не ударил самого себя осознанием.        Правдой.        Тем, что я не могу тебя забыть.        Тем, что я не в состоянии вывернуть себя наизнанку даже ради себя самого, но с легкостью сделаю это ради тебя.        Я как спринтер почти на финише, зубами уже выгрызая заветную шелковую сладость ленточки победы, внезапно останавливаюсь в шаге от черты и застываю истуканом.        Роняя себя.        Вниз.        В пустоту.        В немоту.        Я идиот, как и было предсказано.        Мне стоило немалых трудов признаться.        Себе.        В том, что я растерялся.        Как новобранец на первом смотре.        Я залил бетонную горечь моей утраты тоннами рядовых дел.        Усыпил собственную ноющую память армейскими байками, что все пройдет.        Не прошло.        И не пройдет.        К счастью.        Мне неописуемо повезло.        Я проболтался, словно турист на Эвересте, год, бессмысленно пытаясь выжить.        Как яблоко за ветку, цепляясь за мизерную надежду.        Мираж.        Неизвестно зачем.        Зачем?        Если жить без тебя я не могу.        Но так как я дурак, выясняется это лишь через неделю.        Всего лишь.        Когда я вою, словно посаженный под замок дикий вепрь, в бестолковой, стылой тишине своей берлоги.        А ты исчез, словно растворившись в осеннем безразличном небе.        Рассыпавшись криком улетающих за горизонт чаек над готовящимся к войне морем.        Старые воспоминания о прежнем ударяют меня под дых, склоняя вниз, чтобы покориться неминуемому.        Лихорадка первых встреч и пряная свежесть настойчиво бьющихся в голове слов о любви отравляют меня, словно яд.        Я умираю сотни раз.        Снова и снова видя тот окаянный, ненавистный день.        Во всех ужасающе реальных подробностях.        Так, словно я смотрю из первого ряда партера.        Смотрю и не верю.        Что я сделал это сам.        Что ты стоишь и смотришь мне в глаза так фатально тихо.        Что я ищу в твоих глазах ответную ярость.        И не нахожу.        Потому что ее нет.        Нет.        И не было.        Там лишь бесконечное, роняющее всю мою дурость и браваду на плитки каменного пола сожаление.        Неверие.        Толика разочарования.        И огромное, просто невыносимо развернутое в черном космосе твоих неестественно расширенных глаз море боли.        Боли.        Режущей на ниточки хрупкое понимание нашего рокового месяца поисков компромисса.        Все, что мы так истово пытались сохранить.        Все, что осталось.        Все, что между нами.        Я ухитрился сжечь нас.        Неправильно.        Страшно.        И безысходно.        То, что я умираю, я знаю давно.        Агония становится не образом жизни, а пасьянсом с тенями прошлого.        Я начинаю уставать от себя.        Потому что под маской суперсолдата все равно остался тот человек.        Тот, кто подарил свое сердце.        А потом забрал его обратно.        И умер.        Вот и все.        Мертвым легче.        Воздух сегодня слишком душный.        Как слишком тесный воротник костюма.        Как тот твой взгляд.        Пронизывающий, как сквозняк, даже через ровную бездыханность моих омертвелых от ужаса губ.        Прорывающийся, словно внутреннее кровотечение, через бинт.        Горестный.        Убивающий все во мне своей безвозвратностью потери.        Я разрушаю нас…        Ты стоишь, как на картинке.        Словно судьба решила добить меня, сразу окунув в единственное желанное.        В то, от чего я отказался.        В того, кому не смогу, наверное, смотреть в глаза.        Меня словно заливает кипятком, по венам пламенно бежит опьянение.        Сейчас.        Еще секунда, и ты повернешься.        И я улечу в небо багряным листком с вяза.        Да.        Нет.        И ты поворачиваешься.        Я знаю это движение.        Помню наизусть.        Оно, как единственный саундтрек, все еще играет и играет в моей помутившейся от горя голове.        Все прочие звуки давно исчезли, перекрытые моим безумием.        Этот ожидаемый, бесценный до дрожи поворот и эта линия безупречных плеч.        Эта улыбка.        Невозмутимая, беззаботная и незыблемо красивая.        Эти глаза.        Отражающие свет.        Ловящие малейшие колебания воздуха вокруг.        Мгновенно меняющие цвет.        Преображающие, как хамелеон, оттенок кофейной пенки на самом краю радужки.        Я задыхаюсь.        Пожалуйста.        Ну, пожалуйста, Тони.        Замри.        Дай мне сгореть в верхних слоях своей бредовой глупости.        Зажми мне рот, зацепи в блоке руки, жестко фиксируя спину.        Убей, но не уходи.        Не уходи.        Я помню тебя.        Сильнее.        Жарче.        Кусая губы от невозможности обнять.        Твои шутки.        Твои такие нежные внезапные короткие фразы, мастерски прикрытые ворохом иронии.        Мой.        И не мой.        Настолько мой, что я впрессовываю себя в стену возле газетного киоска, измученно-вежливо улыбаясь ничего не понимающему продавцу.        Я слишком все запустил.        Я позволил себе влюбиться насмерть.        И разрешил тебе просочиться внутрь.        И ты так и остался там.        Во мне.        Ты живешь, словно мое личное привидение.        Призрак былого счастья.        Пропавшая невероятная близость.        Канувшее в лету стремление протянуть руку.        Услышать стук другого сердца и задышать самому...        Стив, не думай.        Не надо.        Я стою, словно умалишенный, увидевший конец света.        Во всем мире нет никого, кроме нас.        Кроме нас двоих.        Я вижу тебя.        Одно лишь, что азбукой Морзе пунктирно осталось в мозгу — я-все-еще-люблю-тебя.        Люблю.        Если ты обернешься, то я превращусь в статую.        Памятник самому себе.        Я загнанно выжимаю из себя еще одну улыбку на крохах внешнего лоска, потому что продавец, очевидно, решает, кого вызывать первыми — полицию или врачей.        Что-то в моем лице сильно не так, но мне плевать.        Неважно.        Я отдам все на свете, чтобы стоять здесь.        Стоять на этом самом месте и умирать.        Умирать от желания подойти к тебе.        Прикоснуться, не имея никакого права на это.        Провести пальцем по щеке, запоминая ощущение...        Я знал, что это безнадежно.        И год назад.        И полмесяца назад, когда увидел твое смеющееся лицо на обложке очередного журнала.        И жадно, словно акула, вцепился в любимые черты.        Изучая.        Ища давно забытое.        Прочно утопленное, как якорь, на самом дне наших общих воспоминаний.        Ты ведь везде.        Везде.        И нигде.        Во мне остался один процент.        Как редкая группа крови.        Все, что еще бьется под металлической пуленепробиваемой оболочкой капитана Роджерса — больное, умирающее, жгучее чувство.        Гибельное.        Последнее.        И наверное, самое главное.        То самое, что ни забыть, ни вычеркнуть невозможно.        То, о чем я никогда не думал всерьез.        Не догадывался, что "ласточкой" с вышки рвану за тобой.        И разобьюсь.        Весь.        И собрать меня нельзя.        Я, как неполный витраж.        Стекла вроде все на месте, но не хватает.        Одного.        Единственного.        Центрального.        Тебя.        Я уже давно не играю.        В эти игры.        Уровень «мой-не мой» мы благополучно прошли.        Чтобы захлебнуться кровью на следующем.        Ты сжег меня дотла своим молчанием.        А я поддался нелепой выдумке разрушающего разум заклинания испытания.        В какой-то тоскливый момент потерявшись в ощущениях.        И забывшись...        Я хочу вернуть тебя, больше, чем дышать.        Я собираю все.        Газеты, журналы, интервью.        Пару строчек в официальном докладе.        Фото.        Я намеренно вновь и вновь режу по даже незакрывшейся первой корочкой ране самым острым ножом.        Своей дурацкой полузадушенной любовью.        Все еще просыпаясь посреди ночи с твоим именем в голове.        И до сих пор стараясь дотянуться до твоего невидимого тела помнящей это рукой...        Я настолько сдвинут на тебе, что пытаюсь носом уловить хоть каплю твоего такого знакомого аромата, что мозг устало отключается, предоставляя мне эту фантомную иллюзию того, что я поймал это.        Я стремительно обнуляюсь, застряв на тебе, как на последней цифре спидометра.        Дойдя до собственных границ нормальности в насквозь пробитом тобой, как мишень на полигоне, остатке летящих к чертям тормозов.        Я сохраняю лишь то, что действительно имеет значение.        Твой взгляд.        Ласковое касание ручки двери.        Морщинку возле левого века.        И то гасящее меня, как потушенную сигарету, ощущение твоего присутствия.        Рядом.        И в то же время до припадка далеко.        Я замечаю, что руки сводит судорогой от напряжения и пальцы побелели, вывернутые каким-то невероятным изгибом, лишь когда ты уезжаешь.        Только через минуту оглушающе громко и гудяще нервно меня накрывает понимание того, что все закончилось.        И кислород тоже.        Я отлепляюсь от уже ставшей родной стенки, не видя ничего.        Оставшись там.        В одном шаге от твоих губ.        Собирая тебя.        Забирая, складывая, пряча.        Тебя.        Потому что целый в моем мире только ты.        А я лениво и не стараясь, небрежно делаю первые шаги в никуда.        Сегодня осколков меня слишком много.        Зрение туманится, и все мне не собрать.        Никак...