Не подходи

Тони

       Стив.        Я из рук вон плохо притворяюсь, что слушаю Кима Лованна из рекламного отдела, потому что смеющийся Стив, показывающий какой-то миленькой брюнетке и ещё паре десятков потерянных для мира людей, как играть в гольф, завороженно наблюдающих за тем, как гордость нации безмятежно, на драйве, словно играючи, загоняет мяч в лунку, слишком хорош, чтобы позволить моему зрению, уже давно сбитому в этот квадрат сместить мушку.        Роджерс чуть поводит плечами, вызывая почти слышные вздохи, а у кое-кого и всхлипы, и мой личный запас выдержки начинает таять.        Ко всему прочему этот неописуемый щеголь рисуется перед совсем сбрендившими от счастья фотографами, демонстрируя во всех ракурсах свою охрененную фигуру в новом светло-сером костюме.        «Наглец!» — думаю я, когда фотосессия изворотливо сменяется на раздачу автографов.        Ты нахально не смотришь на меня, но почему у меня стойкое чувство, что ты все равно затаился и ждёшь первого знака с моей стороны?        Стив, не играй с огнем, не стоит…        Бесполезно, я намертво пришит к этому франту и позеру крепче, чем пуговицы к лацкану его рукава.        Я переливаюсь изнутри всеми оттенками пунцового, украдкой кидая взгляды в сторону своего личного кошмара.        Градус повышается, но я ещё не знаю, что это цветочки по сравнению с тем, что будет дальше…        Приторный, как ванильный сахар, и тягучий, как монпансье, ведущий благотворительного мероприятия решает добавить интриги, громогласно пригласив на площадку таинственного гостя под маской. Тревожное предчувствие толкается в мой мозг на уровне шеи, и я понимаю, что ещё до оглашения уже знаю его имя…        Черт! Ну, конечно же, это Барнс!        Его готовую к прыжку в любой момент, пластичную походку я не спутаю ни с чьей другой.        Пока я неторопливо раздумываю, что сделать в первую очередь — забрать свое или показать силу чужому, мое проклятие, как ни в чем не бывало, встаёт, как привязанное, рядом со Стивом и беззаботно улыбаясь, позирует вместе с ним для совместного фото.        Восхищённые папарацци в восторге, зрители захлебнулись от радости, только мне не до веселья. Барнс явно нарывается сегодня, его наглая, бесхребетная рука лежит у Роджерса на плечах, а тот усиленно делает вид, что не замечает этого.        Обычно у тебя с маскировкой получше, Стив.        Устал?..        — Мистер Старк! Простите, но я хотел бы обратить ваше внимание на одну деталь. Вы меня слышите? — Джарвис, как всегда, упорно пробивает собой мой ледовый панцирь, по обыкновению выступая в роли миротворца.        — Я слушаю тебя! — то, что я согласился послушать мистера Разум, вовсе не означает, что я буду стоять на месте, словно стойкий оловянный болван, и терпеть подобное.        — Босс!.. — а вот это уже занимательнее, от сухих сводок передовиц мы совершили мгновенный скачок к будоражащим воображение спортивным новостям.        — Я хотел бы заметить, мистер Старк, что, хоть вы и в праве сердиться, но мистер Роджерс отчетливо дает понять, что не хочет никакого сближения. Смотрите сами! — и я смотрю.        От убойной силы желания завалить Зимнего здесь и сейчас меня останавливают только две вещи.        Только две.        Первая — Стив.        Мой Стив.        Он так честно, прямодушно смотрит мне в глаза, что я невольно оказываюсь заметенным этой непорочной, бесхитростной прямотой, благородной открытостью отданного мне сердца.        И я верю ему, не могу не верить.        Вторая — моя беспристрастная совесть по имени Джарвис.        Много-много раз вытаскивающая меня из разной степени катастроф, и эта не исключение.        И мой космический привратник отлично знает, о чем говорит…        Потому что я помню, чье фото Стив носит всегда с собой, помню.        Потому что вытаскивая тебя на руках из-под обломков армейского самолета-разведчика, я думал только об одном.        «Живи! Пожалуйста, живи! Постарайся, Роджерс, если не ради себя, то хотя бы ради меня!» — моя безмолвная мольба улетает в небо.        Серое, удушающе гаревое, насквозь пропахшее смертью и порохом.        И разрывая темную, залитую непонятно чьей кровью твою рубашку, я умоляю о милости.        «Оставь мне его, прошу тебя! Не надо, он нужен здесь. Он нужен мне…» — слова застывают на губах, когда я не нащупываю пульс, неистово, как умалишенный, вглядываясь в твое лицо и умирая.        Ведь без тебя все бессмысленно.        Мир померкнет, потеряв краски и став черно-белым, и я исчезну.        Растворюсь в черной ваксе безумия.        Опустошенность раздавит меня.        Безмерная скорбь потери сгибает мои плечи, и я падаю на колени.        Не покоряясь, но принимая неизбежное.        Зная, что не смогу.        Остаться.        Без тебя.        Нет.        Я выдыхаю воздух с усилием, словно мне что-то мешает.        Моя надежда.        Мое рассыпающееся в тишине стеклянными ртутными шариками, давящим грузом бесполезности всего ощущение расплавленности.        Я неосознанно нащупываю очень слабое, почти невесомое биение сердца, словно спрятавшееся в складках моего сумасшествия и снова дышу.        Ты живой.        Ты дышишь.        И я цепляю еще что-то гладкое, аккуратно сложенное в маленький конверт.        То, что так дорого для тебя, что ты носишь его в кармане формы в специально, уверен, лишь для этого придуманном кармане.        И это не оружие.        Не может быть.        Я достаю тайное, все еще ловя малейшие признаки жизни на белом, как снег, лице с двумя кровоподтеками в области левой скулы.        Господи боже, Роджерс!        Ты никогда бы мне не сказал.        Ни за что бы не признался.        Нет.        Ты псих, Стив.        Точно.        Ты носишь мою старую фотографию, бережно разгладив неизвестно каким волшебным способом древнее фото.        Она настолько важна для тебя, что ты сам придумал проложенный пленкой изнутри конверт, чтобы сохранить свое любимое.        Я цепенею, осознавая, что я дурак.        Полный.        К нам на всех парах бегут медики, а я все сижу, прижимая тебя к себе и шепча тебе: «Стив, дыши! Дыши!..»        Я не помню ни полета на вертушке, ни госпиталя, ни врачей.        Я помню только тебя.        Твое лицо в слишком ярком, больном свете больничных ламп…        Роджерс, я мог бы разминуться с тобой миллион раз.        Привычно и раздраженно скользнув взором по твоему перекошенному от ярости лицу.        Не вышло.        И я попал.        Разрешил себе.        Эту последнюю, несравненную, непонятную глупость.        Прихоть.        Каприз.        Сумасшедшую ставку на «зеро».        И выиграть.        Внезапно.        Стихийно.        Нелепо ворвавшись в чужое домашнее тепло, как случайный ночной путник.        Лишь через пару минут осознав, что это все мне.        И даром.        Зачем рубить яблоневый сад, если все деревья в нем, словно сговорившись, шепчут о любви?        На расстоянии одного удара сердца я останавливаюсь, чтобы еще раз признаться.        Себе.        Что я хочу попробовать.        Поверить.        Твоим глазам.        Твоим губам.        И этому неописуемому восторгу, который горит в тебе, полыхая кострами, когда мы в самый первый раз позволяем себе утолить жажду.        Касаясь в поцелуе.        Это меняет все.        Оно пробивает твою броню и навсегда изменяет химический состав моих молекул.        Потому что в них оседаешь главным компонентом ты.        Ты.        Только ты, Стив…        Пока я в поиске выхода из тьмы, Джарвис делает все, чтобы отвлечь меня от идеи внести нотку разудалой драки в камерную монотонность скучного вечера, и Зимний куда-то исчезает, словно по мановению волшебной палочки.        А в меня мертвой хваткой вцепляется очень странно блестящий глазами, словно пьяный, Стив.        И от него мне не уйти.        Роджерс настойчиво тащит меня в белую невозмутимость служебных коридоров башни Федерации, которую он знает, как свои пять пальцев, и устоять невозможно.        «Тони, смотри на меня! Только на меня!..» — Стив гипнотизирует, зачаровывает, манит, ведет за собой, я не в состоянии отказать любимым губам, так жарко и страстно шепчущим о любви.        Стив бывает таким нечасто, настолько нечасто, что я закрываю ему рот поцелуем и шепчу в ответ: «Стив, я твой, весь, полностью, и никуда не уйду, обещаю!..»        Он и не думает останавливаться на достигнутом, затаскивая меня силком в какую-то гостевую, одним ударом ноги выбивая дверь и я понимаю, что ночь будет жаркой…