Holy fucking shit.

Отметка топлива угрожающе близится к нулю, а Шон приближается к кульминации их с Финном маленького греха. Когда собираешься приехать в религиозную общину, лучше привезти с собой пару-тройку стоящих историй. Иисус был хорошим рекламщиком, он обещал хорошую и счастливую жизнь после смерти всем желающим*, его агентству ценно выслушать каждого беспризорного. Диас не хочет проходить собеседование. Он хочет Финна. А Финн хочет его. Религия не приемлет такой плотской математики. Если Бог есть, он живёт в квартире с тонкими стенами. — Б… Боже… — выдыхает белокожий парень с татуировками на лице. И на руках, которые обхватывают шею Шона. Они беспорядочно ищут опоры, ведь сам Финн на это не способен. Плотно закрытые глаза контрастируют с приоткрытым ртом. Губы, такие пухлые, словно накрашены помадой, интересуют Шона. Его сейчас интересует все, но и ничего конкретного. Он сосредоточен, но совсем не знает, куда девать глаза, а потому останавливается на каждой детали партнера. Впрочем, тоже безрезультатно, ведь пятна перед глазом не собираются в единую картину. Пафосность и уверенную точность, которую — вроде как — ощущают во время секса, Шон нихуя не чувствует. Ему неловко, ему до чертиков странно, но очень хорошо для… Первого раза? Да ладно, с Финном такие банальности как время, количество и опытность стираются. Дело, наверное, в том, что Шон ещё не распробовал до конца? В конце концов, любовь Диаса к этому парню не измеряется одним сокращением мышц. Честное слово, у него уже крышу сносит от одного факта близости их тел, а если вникать в причину, то мозги вытекут напрочь. Шону думается, что это признак отсутствия вкуса, но он и не гурман. — Я поцеловался с парнем, пап. Поцеловался так, ну, знаешь, очень глубоко. Финн явно умелее в этом деле, а потому его решение быть снизу заставляет Шона ощутить множество разных чувств сразу: смущение, азарт, удивление, доверие, гребанную свободу выбора в их отношениях, ответственность. Шону больше голову сносит не долбиться в него, а слышать мягкие стоны, видеть блеск в глазах. Один прерывистый голос чего только стоит. Диас, кажется, чересчур романтик. Или эти детали спасают его от полной, блин, неловкости. — А-а…х. Если Бог есть, он точно не держит свечку. — Ну… Хорошо? Ха-хах. Главное, что ты счастлив, Шон. Короткая, но тяжёлая волна выбивает из него все. Кажется, Финна сносит в тот же момент. Это больше, чем счастье, но короче, чем оное. И суше — на губах не хватает влаги. Как там говорится, помоги ближнему своему и с чувством его поцелуй? Финн следует заповедям, иначе никак. — Тебе… В смысле… Не было больно? — Шону всё ещё некуда деть себя в таком тесном пространстве, кроме груди Финна. Но в таком положении он боится задеть рану на чужой ноге. Пальцы ненавязчиво пробегают по ляжке, почти не касаясь бинтов. Диасу нравится чужая кожа, хотя он даже понятия не имеет, как ее охарактеризовать. Мягкая? Нежная? Блин, то есть, серьезно, это все, что он смог придумать? Охуенно, конечно, Шон, десять из десяти использованных презервативов. — Ох, святое дерьмо, парень, друг мой, это было очешуенно, — тянет Финн, расплываясь своей искренней улыбкой. Шон читал, что улыбки бывают разными, но у голубоглазого она всегда одна. Приятная, не вымученная, наполненная изнутри… светом божьим? Хрен знает, но Шон ощущает умиротворение, так что он не против и помолиться на Финна, если понадобится. Улыбка эта заразительна. Эта ночь в пустоши будет второй, очень важной и много-значащей-правда, для того. Для обоих. Если Бог есть, он предупреждает о том, что топлива до Хейвен-Пойнт не хватит.