***
Хайля вырубили до того, как машина остановилась. Он был даже рад, что его отвлекли от столь нудных мыслей, хоть сам процесс не казался особо приятным. Он бы, наверное, предпочёл, чтобы его стукнули головой о какую-то твёрдую поверхность, но жаловаться было уже поздно. В глазах мгновенно потемнело, но сознание угасло не сразу. Парень ещё несколько минут мог слышать, как с его вялым телом возятся конвоиры, как вытаскивают из машины, о чём-то не понятном переговариваясь всю дорогу до входных дверей Блэкхауза, и как кладут на какую-то поверхность, перевязывая конечности. Далее, чувства становились всё более размытыми, а затем и вовсе утонули во мгле. Хайль даже не успел подумать, что кровать в его новом карцере помягче прежней, как уснул беспамятно, желая не просыпаться. Не открывая глаз, Шиффер ещё долго неподвижно лежал после пробуждения и пытался понять, что изменилось. Во-первых, непривычно тихо. Хайль не был уверен, какое сейчас время суток, но не смотря на это, в Вайтхаузе всегда было достаточно шумно, а здесь… Словно он действительно остался совсем один в поглощающей пустоте. Но это лишь иллюзия желаемого. Омега точно знал, что за стеной что-то происходит, хоть абсолютно ничего не слышал. Во-вторых, это отсутствие каких-либо запахов. Ранее Хайлю приходилось терпеть вонь крови, плесени, отвратной еды, пота и тошнотворного концентрата феромонов альф-конвоиров, которые решили перепихнуться с заключёнными. От общего коридора, в который парня выводили из камеры, его, как и других, отделяла только высокая решетка с толстыми прутьями, поэтому ему удавалось и слышать, и видеть то, что происходило в камерах напротив. Впрочем, ничего интересного там не было. Как он не старался, но от всех этих прелестей Вайтхауза Шифферу редко когда удавалось уснуть. Это сказывалось на его настроении, которое с каждым днём становилось всё хуже. Конечно, было логично предположить, что такая обстановка предназначалась специально для самых заядлых и опасных преступников, делая их жизнь максимально невозможной до момента казни. Каждая мелочь — это отдельный вид издевательства, несущего ненависть общества и наказание за содеянное. Проще всего жилось в Вайтхаузе именно альфам. Пусть у всех в объединённой тюрьме были равные условия, а всё же ненавидели там больше омег-убийц. Даже бетам приходилось легче. Наверное, всё это по вине устарелых стереотипов, что омега — хранитель домашнего очага, который может только рожать детей, готовить и ублажать мужа, но не способен сотворить зло. Ха! Как же… Процент слабого пола в Вайтхаузе был на порядок меньше, чем других, поэтому им приходилось учиться приспосабливаться к постоянным домогательствам и насилию. Альф же почти не трогали. Большая часть убийств приходилась именно на них, поэтому дела серийных убийц особого резонанса в общественности не вызывали. Беты совершали преступления реже, чаще на почве зависти или мести, но на них продолжали не обращать внимания. А вот омежки… С виду чистые, добрые, светлые, могли таить в себе намного больше тьмы, чем удавалось представить. Ими руководило отчаяние, которое было способно свести с ума даже самое невинное существо. Хотя, Хайль считал, что в их мире у каждого что-то не в порядке с головой, так что удивляться поведению того или другого было бессмысленно. В-третьих, как понял парень из ощущений, в его теле что-то изменилось. Сейчас оно покалывало и пульсировало лёгкой болью, а голова немного гудела, отдаваясь противным писком в ушах. Шиффер скривился, решая открыть глаза и осмотреться на новом месте, но подниматься не спешил. Он действительно лежал в мягкой односпальной кровати, кроме которой в камере однотонного персикового цвета не было абсолютно ничего. Пространство оказалось довольно просторным, а потолок — высоким. Ничего необычного. Среди гладкой поверхности стен с трудом можно было заметить дверь, в которую (это, чёрт, очевидно) не была встроена ручка. Через какое-то время, повернув голову в сторону, Хайль заметил характерные полосы в нижней части стены напротив кровати. Выдвижной стол? — сразу же подумал парень, упираясь взглядом в пространство, пытаясь заметить ещё что-то похожее. Как предусмотрительно, — ухмыльнулся он сам себе и в следующий миг зыркнул в отдалённый угол в потолке. Там, повиснув чёрной еле заметной точкой, стояла камера. А в том, что это была именно она, Шиффер не сомневался. Значит, в этом грёбаном Блэкхаузе он будет не только инкубатором, но ещё и подопытным? Не много ли чести детоубийце? Считать себя особенным только из-за того, что ему «повезло» прожить дольше Хайль не собирался. Возможно, для других счастливчиков это казалось подарком свыше, но парню было мерзко даже осознавать, что он, наряду с остальными заключёнными, лишился прекрасной возможности, которая освободила бы и его, и чёртово общество. Ещё одним поводом задуматься было необычное самочувствие. Приподнявшись и осмотрев своё тело на наличие новых подозрительных знаков, Хайль обнаружил только по одной красной точке на каждой руке. Не надо было быть умником, чтобы понять, что это следы от инъекций, которые, скорее всего, ему вводили, пока он спал. Дальше следовал вопрос «зачем», но Шиффер быстро отмёл его в сторону. Более интересной темой для раздумий Хайль считал чип, который могли ему вживить вместе с кучей всякий иголок с лекарствами. Такой вариант парень считал довольно логичным даже не смотря на то, что в его карцере велось наблюдение. Всё же, если хорошенько подумать, он добровольно-принудительно стал участником государственной программы, а это, скорее всего, имело некоторые условия. Вариантов места нахождения чипа было туева хуча, но в неё не входили именно руки. Во-первых, следы слишком маленькие, да и вживлять настолько важную деталь в столь видном участке тела было, по крайней мере, тупо. Если бы Хайль точно знал, где он находиться, то без раздумий бы выдрал его из себя. Так что, наверное, чип запихнули в какую-то слепую зону, например, на спине, в коже головы или на заднице. Проверять всё это негде, да и вертеться перед камерой лишнего желания не было. Рано или поздно, он от этого дерьма избавится. Ещё одним важным элементом была одежда, которая, к большому сожалению, вызвала у парня разочарование и приступ отвратительной ностальгии. Одеждой это можно было назвать с трудом. Скорее, больничный халат белого цвета с заклёпками на спине, длинной до середины бедра и рукавами в три четверти. В такие особо ничего не спрячешь…— проскользнуло в голове, и омега невольно криво ухмыльнулся. Напомнило психушку, где Шифферу пришлось проторчать почти два года, после чего его признали вменяемым и снова затащили в любимый Вайтхауз. Были же времена… И вообще! Где здесь туалет?***
Догадка о выдвижном столе подтвердилась довольно скоро, когда, неспешным шагом меряя пространство комнаты, Хайль заметил, как от стены отделяется квадратная гладкая фигура и останавливается. Не решаясь подойти ближе, парень стал ждать, что будет дальше. — Номер 20101 Хайль Ганс Шиффер. Откройте тумбу и возьмите еду. От механического голоса, что звучал, казалось, вокруг, стало как-то не по себе и Шиффер вздрогнул, пытаясь понять, откуда всё-таки доносятся слова, но сделать этого не успел, так как тот быстро смолк и больше не напоминал о себе. Однако… Как у них тут всё навороченно, — мысленно протянул Хайль и любопытно склонился над выдвинутым ящиком, который где-то должен был открываться. Дверца распахнулась сбоку, в той стороне, коротая должна была затем скрываться в стене. Оттуда, к своему удивлению, омега достал столько еды, сколько раньше получал за целый день. На тарелке были разложены куски мяса, картошки и пропаренных овощей, а стакан наполнен свежим соком. Сердце Шиффера даже как-то странно застучало от нескрываемого волнения, ведь порция была просто огромной. Вау! Когда же я такое в последний раз пробовал! — он нервно дёрнул губами и поджал их, стараясь утихомирить разбушевавшийся голод. – Да они там, похоже, совсем мозги потеряли… Но место восторга быстро заняло разочарование, которое появилось после того, как парень поближе рассмотрел материал, из которого была сделана посуда. На вид она казалась глиняной, судя по цвету и матовой поверхности, но, повертев в руках ложку, которую он выудил из ящика, Шиффер понял, что это плотная, но очень эластичная резина. Вот ублюдки! Всё-то они знают! — скрипнул Хайль зубами, с недовольным видом принимаясь поглощать то, что дали. Конечно, было охренительно вкусно, но вкус подпортило это маленькое мерзкое чувство первого поражения. Хайль искал быстрой и безболезненной смерти, и видел оружие почти во всём, что удавалось заметить. Если постараться, даже самая мягкая и приятная кровать может стать орудием убийства, но сейчас, когда парень знал, что за ним следят, старался быть осторожным. Если в нём заметят хоть что-то подозрительное, то в том, что его попытаются усмирить, не было сомнений. Поэтому пока что Шиффер решил не рыпаться, а более тщательно обследовать свой новый удивительный дом — Блэкхауз.***
Валяться в постельке после сытной трапезы заключённому не дали, и скоро со стороны двери послышался тихий раздражающий скрип. Та отъехала назад, а затем скрылась за стеной, являя парню крепкого мужичка в форме, который непоколебимым голосом проговорил: — Номер 20101, пройдите со мной. Недоверчиво покосившись, парень подошёл к конвоиру, упирая руки в боки, и наскоро оглядел его, подмечая, что он всё же альфа и в общем ничего такой. Тот же, в свою очередь, только зыркнул на него, немного грубо схватил за предплечье и куда-то потащил. Хайль даже как-то не сразу понял, где находится. Он разглядывал пространство перед собой, обводил взглядом каждый угол и хмурился с каждой секундой всё больше, пока сильная рука тянула его за собой. И это, мать вашу, Блэкхауз?! — парень в непонимании открыл рот и не мог выдавить из себя и звука. Ну не могло это царство всех цветов радуги быть объединённой колонией, тем более для особо опасных преступников! Пол и потолок были зеркально белыми с россыпью полупрозрачных завитков; стены, покрашенные в пастельные цвета, резали отвыкшие от такого сумасшествия глаза и раздражали своим мельканием; бесчисленные залы и коридоры удивляли размерами и просторностью. Это было совсем не то, чего ждал Хайль. Вся эта напыщенность, яркость и красота настолько бесили его, что тот не мог сдержать дрожи в сжатых в кулаки руках. Какого чёрта здесь творится?! Для чего такие затраты на какой-то эксперимент? Всё время, пока Шиффера тащили в неизвестном направлении, пока силком поднимали по лестнице и толкали вперёд, он всё больше погружался в себя и, что удивительно, начинал хаотично анализировать и рассуждать. От мыслей, заполнивших сознание, голова с непривычки начала трещать тупой болью. Хайль даже и представить не мог, что когда-то снова сможет трезво думать, и это наталкивало на ещё одну мысль: действие транквилизаторов постепенно угасало и, возможно, не без помощи. Поток информации был слишком велик, чтобы успеть его хотя бы принять, а тут ещё какие-то дела… Этот конвоир с кирпичной мордой молчит, а Хайль даже не знает, стоит ли вообще спрашивать. Но вот они доходят до какой-то деревянной двери, мужчина открывает её, проталкивает внутрь помещения Шиффера, а затем заходит сам. Помещением оказывается обычный кабинет со стелажами, тумбами, диванами и столом. За последним, расслабленно качаясь в кресле, сидит немолодая смуглая полноватая женщина в деловом костюме, которая, сощурив тёмные глаза, хитро оглядывает Хайля, а затем жестом указывает ему сесть. Тот, не имея желания как-либо высказать своё «фе» по поводу всего происходящего, опускается на диван и скрещивает руки на груди. — Приветствую в Блэкхаузе, Хайль. Меня зовут Кэрри и я заведую омежьей частью колонии, — и, после произнесённых слов, она довольно добродушно махает рукой, широко улыбаясь. — Как тебе первый день у нас? — Терпимо. — выдаёт парень и наклоняет голову вбок, кривовато копируя улыбку Кэрри. — Отлично! Если будет что-то необходимо, обращайся к оператору, — она, будто не замечая раздражения омеги, продолжает вести себя спокойно и легко. Затем, выудив из стопки документов один, Кэрри открывает его и проходиться по тексту глазами. Шиффер только успевает понять, что это то самое дело, которое ему впихивал Винстон, как женщина воодушевлённо произносит: — Та-ак, что тут у нас! У тебя очень хорошие показатели, парнишка, даже придраться не к чему. Конечно, уровень лейкоцитов меньше нормы, но мы это быстро исправим! Да и очищение проходит замечательно. Скоро будешь совсем здоровым омежкой! От не в меру радостного тона женщины лицо Хайля совсем перекосилось. Он не понимал всего этого веселья, будто бы она беседовала не с убийцей, приговорённым к смерти, а каким-нибудь знакомым за чашечкой чая и пирожными. И это при том, что на вид ей было лет сорок, не меньше, а вела себя как ребёнок… — Очищение? — наконец задал вопрос парень, хотя в его голове уже начали появляться догадки. — От транквилизаторов. — пожала плечами Кэрри, после чего вернулась к просмотру документов, продолжая говорить, не скрывая ухмылки: — Недельку ещё пройдёшь курс лечения, а потом наконец встретишься со своим муженьком. — С кем? — вырвалось у него. — С партнёром твоим. Деталей не знаю, но паренёк на редкость специфичный. Прямо как ты! У вас ещё много времени будет, чтобы притереться друг к другу. — Кэрри, не унимаясь, хохотала, еле усиживаясь на одном месте, и Хайлю стоило огромного труда не сорваться в попытке убежать. Она его бесила настолько, насколько не бесил ни один омега за всю его короткую жизнь. Эта женщина будто нарочно пыталась вывести Шиффера и это у неё, можно сказать, получилось. Он вцепился пальцами в кожаную оббивку дивана и как можно более медленно процедил сквозь зубы: — Что здесь, блять, происходит? Кэрри улыбнулась снисходительно, но в её взгляде Хайль чётко вычленил одну единственную эмоцию — презрение. Она желала казаться дружелюбной, чтобы расположить к себе, и, возможно, на других омег она повлияла, но точно не на Хайля Ганса Шиффера, который, с недавних пор, стал ненавидеть всех, кто попадался ему на глаза. Женщина молчала несколько минут, играя с ним в гляделки, не спеша разорвать тишину. Безучастный конвоир, стоящий где-то возле двери, не подавал никаких признаков присутствия, но Хайль был на все сто уверен, что в случае, если омега соберётся что-нибудь учудить, без промедления вышибет из него всё дерьмо. От мыслей об этом холодок невольно прокатывался по спине, хотя в крови и по всему телу стучало едкое желание нарваться на неприятности. Почему бы и нет? — шептало что-то на ухо. Не сейчас. — обрывал Хайль клокочущее в нём любопытство, не разрывая зрительного контакта с Кэрри. Та, уже в привычной манере сощурив глаза, фыркнула и пожала плечами. — Твой адвокат должен был тебе всё рассказать, не так ли? — она изогнула бровь, и Хайль подавил в себе порыв сказать, что никакого адвоката уже нет, — Справедливое Государство даровало тебе пять лет на то, чтобы покаяться, искупить грехи и принести пользу обществу. Ты должен быть благодарен за представленный шанс, поэтому не упусти возможности сделать в этот раз всё правильно. И запомни: семья — это самое важное. После всего этого бреда, которого Хайль уже успел наслышаться от прокуроришки, Кэрри кивнула конвоиру и тот немедленно схватил парня за уже порядком помятое предплечье и заставил подняться. — И ещё, — женщина проговорила это в спину, вынуждая Шиффера обернуться, — Будь хорошим мальчиком, Хайль. Тебе нужно стать самым милым и заботливым омегой для своей пары. Так что постарайся, Номер 20101. Парень был готов вцепиться в эту бабу зубами, только бы заставить прекратить так фальшиво и мерзко улыбаться. Теперь он понял. В этом месте, в чёртовом Блэкхаузе, всё до последнего пропитано лицемерием. То, что его окружало — лишь бутафория, красивая картинка, за которой пряталась ложь и гниль этого отвратного сооружения и всей это дрянной системы. Ему не удалось даже близко подобраться к правде. Осталось столько вопросов, которые, словно мухи, начинали множиться и роиться в голове, а ответ даже не собирался находиться. Все здесь торочат одно и то же, как чокнутые фанатики. Справедливое Государство? Ха! Да пошло оно..!