Любовь, превозмогающая боль

Позднее, когда возлюбленные, всё, же, расстались, и Мейлишах пришла в хамам для того, чтобы привести себя в благопристойный вид после жаркого ночного хальвета с Повелителем, она встретилась с Достопочтенной Валиде Нурбану Султан, совершающей ритуал омовения, вальяжно восседая на мраморной тёплой плите, скрывшись от посторонних в густых клубах пара и глубоко погружённую в мрачную задумчивость о невестке, потерявшей всякий стыд из-за ревности, из которой госпожу осторожно вывела Мейлишах, почтительно поклонившись и искренне пожелав доброго дня, в связи с чем и, словно, прочтя тайные мысли покровительницы, чуть слышно заговорила: --Понимаю о чём вы думаете, Валиде, и предлагаю свою помощь в борьбе с, зарвавшейся до предела, Сафие Султан. Пора поставить её на место и напомнить о том, что ещё не Валиде Султан, каковой уже, возможно мнит себя, а всего лишь мать, пока ещё единственного Шехзаде, хотя и наследного.—чем и вызвала огромное изумление в изумрудных глазах Нурбану Султан, мгновенно вышедшей из мрачной задумчивости и обратившей внимание на участливые слова юной подопечной, полные искренней, не известно откуда взявшейся, воинственности, которая пришлась ей по душе, благодаря чему бывшая венецианская наложница из рода Баффо, загадочно заулыбалась, не обращая внимание на, находящихся немного в стороне глуповатых рабынь. --Вижу, что в твоей хорошенькой головке уже созрел какой-то, очень коварный план, Мейлишах.—одобрительно заключила Великая Валиде, заставив юную подопечную застенчиво улыбнуться и понимающе кивнуть, тихо выдохнув, лишь одно: --Да, Валиде! Мы поступим с ней так, как она пыталась поступить со мной с помощью Искандера-аги! Эффект бумеранга должен сработать. Думаю, так будет справедливо!—чем и вызвала, воцарившееся между ними, очередное мрачное молчание, во время которого Нурбану Султан, отчётливо рассмотрела в ясных голубых глазах Мейлишах, мучившую её трепетную душу, просьбу, которую никак не решалась озвучить, в связи с чем, это пришлось сделать самой валиде, что она и сделала в виде заинтересованного вопроса: --Ну и, что, же, тебе мешает, всё организовать? Моё позволение? Так оно у тебя уже есть!—благодаря чему, юная девушка, наконец, решилась и обратилась к достопочтенной Султанше с искренней просьбой о позволении, воспользоваться услугами кизляра-аги по имени Газанфера, а именно, чтобы он всё устроил, в связи с чем Нурбану Султан всё поняла и, добродушно звонко рассмеявшись, ненадолго призадумалась и, наконец, пообещала подопечной, лично, обговорить все детали с верным слугой, но, а уж после, отправить его к ней. Девушка всё поняла и, благодарственно поклонившись, плавно села на соседнюю плиту и, глубоко погружённая в романтические мысли о возлюбленном Султане, молчаливо приступила к ритуалу омовения, которым ей помогала заниматься опытная банщица-рабыня африканка. Позднее, когда юная Мейлишах, погружённая в романтические мечты о возлюбленном Султане, шла по, залитому яркими золотыми солнечными лучами, мраморному серому коридору, одетая в белоснежное простенькое платье, которое было дополнено шифоном и бирюзовым парчовым безрукавным кафтаном. Вот только, вскоре её приподнятое настроение внезапно испарилась из-за того, что, в эту самую минуту, она внезапно подняла голубые, как небо в ясную погоду глаза, обрамлённые густыми шелковистыми ресницами, и увидела, стремительно идущую ей на встречу, Баш Хасеки своего возлюбленного, беззаботно ей, улыбающуюся, что уже не сулило для икбаль ничего хорошего, в связи с чем она судорожно вздохнула и, поравнявшись с Сафие Султан, почтительно ей поклонилась и с наигранной доброжелательностью съязвила: --Доброе утро, Султанша! Хотя, если честно, какое оно для вас доброе, ведь Вас ночью выставили вон из главных покоев!—чем задела по оскорблённому самолюбию венецианки, в связи с чем, та уже собралась поставить дерзкую девчонку на место и даже замахнулась на неё для того, чтобы дать ей звонкую пощёчину, из-за чего Мейлишах инстинктивно закрыла глаза, как услышала грозные слова, вовремя появившейся возле них Эсмехан султан, обращённые именно к ней с оттенком враждебности: --Да, кто ты такая для того, чтобы разговаривать с Баш Хасеки моего дражайшего брата в столь непочтительном тоне, Хатун?! Совсем стыд потеряла после того, как стала фавориткой?! Так я, мгновенно приведу тебя в чувства!—и, не говоря больше ни единого слова, кивком головы приказала, сопровождающим её, агам, немедленно бросить дерзкую девчонку в темницу, даже не дав ей, объясниться и в почтительном поклоне, выдохнуть искреннее извинение, что юница уже вознамерилась сделать, в связи с чем, молодые аги поняли молоденькую госпожу и, не говоря ни единого слова, стремительно подошли к растерянной Мейлишах и, крепко схватив её за руки, грубо поволокли прочь, провожаемые одобрительными взглядами обеих Султанш, ставших уже ровно три года как, подругами, благодаря чему, Сафие вздохнула с огромным облегчением и, воспряв духом, доброжелательно поблагодарила Эсмехан за, вовремя оказанную ей, защиту, из-за чего девушки принялись беззаботно о чём-то между собой тихо беседовать, периодически посмеиваясь и обмениваясь лёгкими, словно пух, добродушными шутками, принялись обсуждать между собой план борьбы с наглой фавориткой Повелителя, посмевшей, перейти дорогу его единственной возлюбленной и матери наследного Шехзаде. Тем, же временем, аги уже спустились в подвальные помещения дворца и, пройдя по тёмному, мрачному, напоминающему склеп, коридору, от чего у путников прошёл мороз по коже от, переполнявшей их, брезгливости с лёгким страхом, наконец, пришли к темницам и грубо втолкнули Мейлишах Хатун в одну из них, после чего, не говоря ей ни единого слова, закрыли дверь и ушли, оставляя девушку наедине с мрачными мыслями о том, как ей теперь быть и долго ли предстоит здесь находиться, в связи с чем и, повинуясь бурному порыву, она инстинктивно рванула к двери и, крепко схватившись за металлические прутья решётки громко крикнула агам, бросившим её сюда: --Эй!—но в ответ девушке было гробовое молчание и отдаляющиеся мужские шаги, что натолкнуло Мейлишах на мысль о том, что им до неё нет никакого дела, да и, кто она такая для того, чтобы обращать на неё внимание и беспокоиться о её заточении, из-за чего она обречённо вздохнула и принялась метаться по камере так, словно являлась, растревоженной кем-то, тигрице, загнанной в тесную каменную, как склеп, клетку, каковой и была её камера, что продлилось до тех пор, пока, выбившись из сил, не говоря уже о том, что потеряла ход времени, которое, казалось, замерло для неё, хотя и прошло всего несколько минут, девушка ни опустилась на холодный пол с измождённым вздохом, похожим на стон и, обхватив, прижатые к груди, колени изящными руками, сама не заметила того, как провалилась в глубокий безмятежный сон, где видела своего возлюбленного Султана Энгина, нежно обнимающего её и пламенно целующего, что заставило девушку вскрикнуть во сне: --Энгин!—от чего она внезапно проснулась и, тяжело дыша, принялась приводить мысли в порядок, хотя это и давалось ей, крайне сложно, да и глаза продолжали невыносимо сильно слипаться, собственно, как и учащённо билось сердце, каждый стук которого отдавался, эхом в её голове, пока, вновь ни отключилась. В это, же самое время, ничего не знающая о том, что её дражайшую юную подопечную приказала бросить в темницу, только что прибывшая из Египта дочь Эсмехан, красавица с шикарными волосами цвета тёмный шоколад и с карими глазами, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, горделиво вздёрнутым носиком и пухлыми губками, не говоря уже о том, что обладающая стройной, как молодая сосна, фигурой с упругими округлостями и успевшая овдоветь в прошлом месяце, так как её дражайший муж Соколу-Мехмед Паша, стал жертвой потницы, в связи с чем молодая вдова сразу после похорон, отправилась на Родину в Османскую Империю, Валиде Нурбану Султан совершала утреннюю прогулку по дворцовому саду, сопровождаемая преданным кизляром-агой и служанками, ведя с ним душевный разговор о том, что им пора, нанести сокрушительный удар по Сафие Хатун, похитив её из дворца и подарив разбойникам на потеху, как бесправную рабыню, каковой Баш Хасеки является, по сути дела. Вернее сказать, Нурбану, тем-самым, решила оградить Мейлишах от её желания, лично расправиться с обидчицей, посчитав, что лучше пусть девушка больше времени проводит с Повелителем, скорее беременеет и благополучно рожает ему здоровых Шехзаде вместо того, чтобы заниматься интригами. В эту самую минуту, к матери, бесшумно подошла Эсмехан, облачённая во всё чёрное и, почтительно ей поклонившись, доброжелательно поздоровалась, выдавливая из себя улыбку, хотя это и давалось ей с большим трудом, ведь дражайшая Валиде через русскую рабыню Мейлишах пытается всеми возможными силами, разрушить брак её дражайшей подруги Сафие с Энгином, что до глубины души возмущало молодую вдову. --Что всё это значит, Валиде?! Зачем вы решили ввести мою подругу Сафие в забвение у моего горячо любимого брата?! Они, же, любят друг друга, трепетно и нежно?!—негодовала Эсмехан Султан, смутно надеясь, достучаться до сердца матери, но ничего не вышло, ведь Валиде Султан даже и не подумала слушать отчаянные просьбы дочери, хотя и была искренне рада её возвращению домой и огорчена безвременной смертью преданного Паши, о чём уже узнала за неделю до смерти своего собственного мужа в дворцовом хамаме, где Султан Селим бегал за наложницами и случайно, поскользнувшись, упал и разбился. Ну, да Бог с ним. Сейчас самое главное поставить дочь на место, а то полезла не в своё дело. --Я, что, у тебя должна спрашивать о том, как мне управлять гаремом нашего Повелителя, Эсмехан?! Знай своё место и не лезь в гаремные дела! Да и, Энгин обязан проводить время с другими наложницами, помимо этой дерзкой албанки для продолжения османского рода!—отрезвляюще огрызнулась Великая Валиде Султан и собралась было уже, продолжить прогулку, но была остановлена внезапным вопросом дочери: --А, если мой дражайший брат и эта ваша русская рабыня, тоже полюбят друг друга пламенно, вы найдёте Энгину новую наложницу для того, чтобы разлучить и их?—заставившим её, мгновенно, вновь, остановиться и, царственно обернувшись, ошалело посмотреть на дочь пристальным взглядом и хаотично начать подбирать в голове подходящие слова для того, чтобы поскорее, спровадить дочь во дворец, но так ничего и не придумав, тяжело вздохнула: --Возвращайся в гарем, Эсмехан!—и, провожаемая её мрачным взглядом, продолжила прогулку, благо погода сегодня выдалась изумительной: тёплой и солнечной. Что, же касается самой Эсмехан, она, простояв так какое-то время в изумлении, смешанным с всё тем, же, возмущением и негодованием, наконец, тяжело вздохнула и вернулась в гарем, где для неё рабынями под бдительным присмотром главной калфы, уже были подготовлены великолепные и дорого обставленные покои. Вот только, для начала, Эсмехан решила сходить к дражайшему брату-Повелителю для того, чтобы засвидетельствовать ему своё глубочайшее душевное почтение. И не зря. Она пришла к нему в тот самый момент, когда юный Падишах, уже закончив на сегодня все государственные дела, вернулся в свои покои для того, чтобы отдохнуть в нежных заботливых объятиях возлюбленной Мейлишах, о чём и душевно разговаривал со старшей калфой по имени Джанфеда, приказывая ей, немедленно привести к нему его дражайшую фаворитку, даже не догадываясь о том, что юная девушка уже, как несколько часов заточена в темнице без еды и питья, о чём ему и с легкомысленной доброжелательностью сообщила Эсмехан сразу, как перешагнула через порог, тем-самым, привлекая к себе внимание дражайшего брата: --Забудь о своей гёзде, дорогой братец! Она провинилась перед твоей Баш Хасеки и оказалась мною наказана тем, что я приказала гаремным стражникам бросить её в темницу, откуда послезавтра будет выдана замуж за сына одного из твоих достопочтенных визирей и вместе с ним отправлена в Трабзон!—из-за чего юноша оказался, поначалу ошарашен таким самоуправством сестры, но, а, когда постепенно собрался с мыслями, его обуял такой праведный гнев, с которым он не смог справиться и, с царственной вальяжностью, поднявшись с широкого султанского ложа, где ещё пару секунд тому назад восседал на парчовом покрывале в ярких медных лучах, уходящего за горизонт, солнца, отражающегося в густых плотных вуалях газового золотого и зелёного парчового балдахина в виде разноцветных переливающихся и искрящихся огоньков, напоминающих собой блеск бриллиантов, стремительно подошёл к, боязливо замершей в ожидании его реакции, сестре и, грубо схватив её за лебединую шейку сильными руками, всмотрелся в её, ничего не понимающие, карие глаза, яростно закричал: --Да, кто ты такая для того, чтобы распоряжаться судьбами моих фавориток, Эсмехан?! Ты всего лишь моя сестра, но никак не валиде! Лишь только Валиде позволено управлять моим гаремом! Мейлишах—моя возлюбленная фаворитка и душевная подруга, имеющая полное право на то, чтобы осторожно поставить Сафие на место, если та совсем уже, потеряв стыд и гордость, начнёт донимать её, чрезмерно!—чем и заставил Эсмехан судорожно сглотнуть, но, а, затем и, не говоря ни единого слова, решительно отпустил сестру и стремительно покинул свои покои, отправившись в темницу, где содержалась его возлюбленная, в чём юношу сопровождал верный Газанфер-ага, вернувшийся во дворец после прогулки с валиде по дворцовому саду, оставляя ошарашенную Эсмехан, приведением в чувства которой уже занималась Джанфеде-калфа, вразумительно говорящая ей о том, что бросить Мейлишах Хатун в темницу для Султанши стало преждевременным решением, вернее даже необдуманным. --Неужели история моей великой бабушки Хюррем Султан, сумевшей, влюбить в себя Великого Султана Сулеймана так, что он окончательно охладел и ввёл Махидевран Султан в забвение, повторяется, Джанфеде?! Неужели из-за Мейлишах моей несчастной подруге Сафие Султан уготовлена печальная участь стать второй Махидевран?! Нет! Я этого не допущу!—с обречённой воинственностью, чуть слышно вздыхала юная красавица Султанша, постепенно приходя в себя после внезапной грубости дражайшего брата, вызванной её справедливым поступком, при этом она стояла, прижавшись к стене с парчовыми обоями и приложив руку к груди, в которой учащённо билось трепетное сердце, а в ясных глазах блестели горькие слёзы невыносимого душевного отчаяния, но в ответ ей было мрачное молчание заботливой калфы, которая давно уже это осознала. Что, же касается юной Мейлишах, то она, уже смирившись с печальной участью узницы, несправедливо брошенной в темницу, лишь по одной прихоти Султанши династии, сидела на холодном каменном полу, прижав стройные, как у газели, ноги к соблазнительной упругой груди и, не обращая внимания на кромешную тьму, наступившей, так незаметно ночи, погрузилась в глубокую мрачную задумчивость, благодаря которой, постепенно забылась крепким сном, который оказался вскоре нарушен громким позвякиванием металлических ключей за тяжёлой дубовой дверью, привёдший к тому, что юная девушка внезапно проснулась и, открыв глаза, затаилась, сильнее вжавшись в угол из-за того, что не знала, каких неприятных сюрпризов ещё ожидать от жестокой судьбы, да и, кто этот ночной посетитель, тем-более. Вдруг это кто-то из стражников пришёл поразвлечься с несчастной узницей, а потом убить её и выбросить в море. Вот только девушка напрасно боялась, ведь тем таинственным ночным визитёром оказался её возлюбленный Падишах, уверенно вошедший в тесную, как гроб, камеру, после того, как дождался момента, когда стражник откроет дверь и, внимательно осмотревшись вокруг, благо у него в руках был горящий факел, наконец, обнаружив, вжавшуюся в угол простенка, перепуганную до смерти и всю измождённую: морально и физически, возлюбленную, которая, казалось ещё немного, и лишится чувств от, перенесённого за весь день голода и жажды, и не удивительно, ведь этот день оказался, невыносимо жарким, из-за беспощадно палящего солнца, накалившего стены до предела. Удивительно, как несчастная девушка только не умерла от жажды с невыносимой духотой, возможно её держит на этом свете безграничная трепетная любовь к нему с желанием скорейшего воссоединения двух нежных душ, в связи с чем, юный Султан решительно отдал факел, молчаливо стоявшему за его спиной, стражнику, а сам стремительно подошёл к возлюбленной и, заботливо подняв её с пола, пристально всмотрелся в бездонные бирюзовые омуты, обрамлённые густыми шелковистыми ресницами, глаз, выдохнул: --Отныне, заточение для тебя закончилось, Мейлишах!—и не говоря больше ни единого слова, решительно впился ей в, пересохшие от духоты, алые губы жарким неистовым поцелуем, во время которого юная девушка потеряла сознание от невыносимого измождения с переизбытком бурных чувств, повиснув, как лиана на его мужественных плечах, что заставило парня, мгновенно опомниться и, заботливо подхватив возлюбленную на руки, вынести из камеры и отнести в свои покои, где крайне бережно положил в свою постель и принялся ухаживать, заботливо обтирая мягкой салфеткой. Смоченной в прохладной воде из серебряного тазика, принесённого стражником, терпеливо ожидая момента, когда девушка постепенно очнётся и придёт в себя. Юная девушка, хотя и пришла в себя быстро, но, благодаря, восстанавливающим силы настойкам, которыми её напоила главная дворцовая лекарша, она погрузилась в глубокий крепкий сон, свернувшись калачиком под тёплым одеялом и, удобно лёжа на мягкой перине с подушками, проспала до поздней ночи, пока ни проснулась от громких возмущений своего возлюбленного, направленных на дражайшую Валиде и сестру. --Так-то Вы управляете моим гаремом, матушка?! Разве ни Вы являетесь моей Валиде?! Тогда почему, же, Вы позволяете вмешиваться и решать судьбы моих женщин своей дочери Эсмехан Султан!—с нескрываемым негодованием высказывался юный Султан на слабые попытки матери, узнать о том, чем вызван праведный гнев горячо любимого сына: --Энгин, сынок! Ради господа Бога, объясни нам, что именно тебя так сильно разозлило, да и, почему у твоей гёзде столь ужасный вид? Кто посмел довести её до такого жалкого состояния?—что привело парня в ещё большее возмущение, с которым он взвился пуще прежнего: --Вы спрашиваете меня о том, кто посмел довести мою возлюбленную до столь ужасного состояния, Матушка?! Так я отвечу вам! Этот человек стоит позади Вас! Это Эсмехан Султан отправила Мейлишах в темницу, так и не позволив ей даже объясниться и принести искреннее извинение за, вполне себе справедливую выволочку для, зарвавшейся до предела, Сафие Хатун, прекрасно зная о том, что нестерпимое пекло этого дня, может, запросто удить несчастную Мейлишах, из-за чего даже не оставила ей ни капли воды! Разве, это ни жестокость?! Самая, что ни на есть!—бушевал юный Султан, весь побагровев от, переполнявшего его всего, праведного гнева, даже не обратив внимания на то, что юная девушка уже несколько минут, как пребывает в состоянии бодрствования, в связи с чем даже несколько раз, сладко зевнула. Зато это заметила, одетая в блестящее сиреневое платье, Валиде Султан, шикарные иссиня-чёрные волосы которой были подобраны к верху и украшены высокой бриллиантовой короной, в связи с чем, не нашла ничего лучше, кроме как, предложить сыну с дочерью, немедленно выйти на балкон для того, чтобы юная подопечная смогла спокойно выспаться и восстановиться, к счастью, дети прислушались к её мудрому совету и, проследовав вместе с ней на балкон, продолжили выяснять между собой отношения, что совсем нельзя было сказать о юной Мейлишах, которая вновь забылась крепким сном. Но, а, чуть позже, когда Нурбану Султан под умелыми руками рабынь, делающих ей массаж шеи и плеч, постепенно расслабилась, удобно сидя на, обитой парчой, позолоченной софе, переодевшись в шёлковую ночную рубашку с халатиком тёмного брусничного оттенка, хотя её и не оставлял ни на минуту весьма неприятный, полный искреннего возмущения, обличительный разговор с единственным сыном, в котором он обвинял мать в опущении и невнимательности управления его гаремом, а именно в том, что её дочь Эсмехан, теша своё самолюбие, едва ни погубила его дражайшую возлюбленную Мейлишах Хатун, но Великая мудрая Валиде считала его правильным, ведь она, действительно пропустила столь важный, едва не ставшим роковым, момент, в связи с чем тяжело вздохнула, что ни укрылось от внимания, робко вошедшей в великолепные покои, самой виновницы её выяснения отношений с сыном, Эсмехан Султан, продолжающей до сих пор, считать, что она поступила правильно, наказав рабыню за непочтение к Баш Хасеки, но и одновременно боялась праведного гнева достопочтенной Валиде, но пути назад уже не было, да и Валиде сама вызвала дочь к себе для важного разговора, из-за чего, одетая в шикарное парчовое платье бледно-розового цвета с шёлковыми вставками, юная девушка обречённо вздохнула и, почтительно поклонившись матери, робко пролепетала: --Вы меня звали, Валиде? Чем я могу быть Вам полезна? Только вместо ответа, Нурбану Султан плавно встала с софы и с царственной грацией подойдя к дочери, замершей в смиренном ожидании справедливого наказания, с размаху дала ей такую звонкую мощную пощёчину, из-за которой, ничего не понимающая, девушка мгновенно оказалась сбита с ног и упала на дорогой пёстрый ковёр с длинным ворсом, а между тем, валиде решительно схватила дочь за шикарные каштановые волосы и, развернув её к себе лицом, грозно прокричала: --Да, кем ты себя возомнила, мерзавка?! Валиде Султан?! Как ты посмела бросить в темницу, ни в чём неповинную Хатун, да и к тому, же лишив её питья, прекрасно зная, что её там ждёт неминуемая смерть!—но, к глубочайшему сожалению Валиде Нурбану Султан, её безжалостная дочь Эсмехан, даже и не собиралась признавать, свершённую ей утром, ошибку, о чём та и заявила с воинственной отважностью: --А с чего это я должна беспокоиться за какую-то бесправную наглую рабыню, посмевшую разлучить моего дражайшего брата с моей подругой, Валиде?! Это я с ней ещё мягко обошлась! Надо было, сначала забить её до полусмерти!—чем потрясла свою мать до глубины души ещё больше, из-за чего та не нашла ничего лучше, кроме, как дать дочери новую пощёчину с грозными словами и не терпя никаких возражений: --Всё, Эсмехан! Хватит жестокости! В кого ты такая родилась?! Утром, же, придёшь и извинишься перед Мейлишах Хатун и приложишь все усилия для того, чтобы с ней подружиться, иначе отправишься в Девичью башню на месяц, либо я приложу все усилия для того, чтобы ты вышла замуж за самого старого из визирей Повелителя! От услышанного распоряжения матери, юная Султанша пришла в такой ужас и брезгливость, что, аж, вся побледнела и оцепенела, не говоря уже о том, что залилась горькими слезами, которые совсем не трогали властную и непреклонную Валиде, из чего Эсмехан сделала для себя неутешительный вывод в том, что ей придётся подчиниться высочайшей воле матери, в связи с чем она обречённо вздохнула и, не говоря ни единого слова, почтительно откланялась и потерянно ушла в свои покои. Но, а утром, когда за пределами шикарного главного дворца Топкапы и во всей Османской столице шёл проливной дождь, а небо заволокло хмурыми тучами, из главных покоев вышла юная Мейлишах Хатун, облачённая в изящное красное платье и пребывающая в отличном настроении, с которым она встретилась с хранителем главных покоев Искандером-агой, почтительно ему поклонившись, но пройти мимо так и не торопилась из-за того, что захотела выяснить с ним все их разногласия, к чему немедленно и преступила: --Интересно мне было бы узнать причину того, почему вы меня так яростно возненавидели, раз отважились на похищение с попыткой взять силой, уважаемый ага, ведь я ничего плохого вам не сделала? Вот только парень даже и не собирался перед ней объясняться, считая общение с новой избранницей юного Властелина недостойным его делом, в связи с чем, холодно отрезал: --Иди, куда шла, Мейлишах Хатун и никогда не лезь в те дела, которые тебя совсем не касаются!—из чего юная наложница поняла лишь одно, что тут вся проблема заключается в Сафие Султан, по которой тайно вздыхает хранитель покоев, в связи с чем, понимающе вздохнула и мудро рассудила, предварительно, успев заметить, приближающуюся к ним, Сафие, переполненную беспощадной яростью с желанием, немедленно вцепиться в ненавистную соперницу и хорошенько её оттаскать: --Это ведь Сафие Султан вам приказала сделать это для того, чтобы убрать меня с её пути? Неужели вы не понимаете, что, идя у неё на поводу, вы себя губите, ведь Повелитель непременно казнил бы вас, если бы вы свершили какую-нибудь ошибку, например, убив или надругавшись надо мной?! Вам это надо? Мне, кажется, нет! Вот и поставьте её, уже на место! Пусть не сбивает вас с истинного пути, подводя под монастырь, либо под меч палача и.—девушка не договорила из-за того, что, в эту самую минуту, на неё налетела, подобно беспощадной буре, разъярённая Баш Хасеки и, не говоря ни единого слова, повалила ненавистную соперницу на мраморный холодный серый пол так, что та при падении сильно ударилась головой, от чего и потеряла сознание, и принялась жестоко избивать её, осыпая скверными ругательствами с проклятиями, что привело к тому, что на шум прибежали, возглавляемые Газанфером-агой, калфы с молоденькими агами в тот самый момент, когда, вовремя опомнившийся, Искандер-ага оттащил от султанской гёзде, разъярённую до предела, Баш Хасеки и, дав её несколько отрезвляющих звонких пощёчин, грозно прикрикнул на неё, чем привёл ошарашенную Султаншу в оцепенение: --Что ты такое творишь, Сафие?! Опомнись! Хватит! Ты нас так в Босфор отправишь на корм рыбам! Мейлишах Хатун итак уже всё поняла! Чего ты добиваешься?!—чем воспользовался кизляр-ага, который, не обращая внимания на бурное выяснение отношений между Баш Хасеки с хранителем главных покоев, стремительно подбежавший к юной любимице Падишаха и, молча, подобрав её с холодного пола, унёс в лазарет, где девушкой, мгновенно занялись главная лекарша с помощницами. Но, а чуть позже, в своих великолепных покоях Великая Валиде Нурбану Султан увлечённо обсуждала с верной Джанфеде-калфой о делах в гареме, в связи с чем не обращала внимания на, сидящую рядом на пуфике из тёмного сиреневого бархата, дочь Эсмехан Султан, которая сегодня была одета в шикарное парчовое платье цвета тёмной морской зелени, обшитое серебряным кружевом с россыпью бриллиантов, но погружённую в глубокую задумчивость о том, как ей помочь подруге по имени Сафие, помириться с горячо любимым братом-Падишахом, что очень сильно изматывало несчастную девушку, ведь смотреть на невыносимые душевные страдания несчастной рабыни, оказавшейся, не справедливо забытой из-за какой-то дерзкой русской рабыни—просто возмутительно, в связи с чем юная Султанша тяжело вздохнула, что ни укрылось от внимания Валиде Султан, которая уже собралась было обмолвиться с дочерью несколькими любезными фразами, но ничего не вышло, ведь, в эту самую минуту, в покои вбежал ошалевший кизляр-ага Газанфер, который, немного отдышавшись и собравшись с мыслями, произнёс: --Госпожа, в гареме случилось страшное несчастье! Сафие Султан напала утром на любимицу Повелителя Мейлишах Хатун и зверски избила бедняжку!—чем и заставил валиде, мгновенно встать со своего пьедестала и, переполнившись праведным гневом на невестку, грозно возмутиться: --Да, что себе позволяет эта неугомонная албанская рабыня?! Как она смеет поднимать руку на гарем моего правящего сына, частью которого является сама! Кто она такая?! Забыла о том, как сама бегала в обычных гёзде?! Захотела оказаться на фалаке?! Так я ей это быстро устрою!—чем и вывела дочь из глубокой мрачной задумчивости, заставив мгновенно опомниться и вступиться за подругу: --Валиде, Сафие можно понять, ведь она, тоже очень сильно любит моего дражайшего брата Повелителя и очень сильно страдает от его безразличия, поэтому и сходит с ума от ревности.—чем ввела достопочтенную матушку в ещё большее негодование, заставив изумлённо воскликнуть: --Эсмехан, перестань уже защищать эту неразумную рабыню! Она провинилась и должна ответить за свой проступок по справедливости, раз уж забыла о том, что является матерью престолонаследника, которым совершенно забросила заниматься из-за чудачеств!—и, не говоря больше ни единого слова, стремительно отправилась в покои к невестке для того, чтобы, самолично с ней разобраться и, вправив мозги на место, напомнить о том, кем Сафие является, слегка придерживая пышную юбку шикарного яркого сиреневого атласного и обшитого блестящим гипюром, платья, имеющее рукава-фонарики, плавно переходящие в обтягивающий прямой и волан-манжету, не говоря уже про воротник-стойку, при этом, чувствуя на себе, провожающий её, печальный взгляд дочери, с которым она вновь, тяжело вздохнула. А между тем, что, же, касается главной виновницы всеобщего гаремного переполоха Сафие Султан, она уже во всю лежала в постели и, отрешившись от всего внешнего мира, погрузилась в глубокую мрачную задумчивость о том, что ей теперь делать и как бороться за возлюбленного мужа, прекрасно понимая, что устроенное ею этим утром, безжалостное избиение ненавистной, очень молоденькой соперницы, было всего лишь нервным срывом, который она не смогла больше в себе сдерживать и дала волю чувствам, но вот только, какой будет расплата, ведь если весть об этом дойдёт до Энгина, он придёт в такую ярость, что, непременно захочет казнить её, либо, окончательно изгнать из собственного «рая», для возвращения в который, пока ещё держит калитку приоткрытой, а всё из-за того, что смутно надеялся на то, что его Хасеки, постепенно справится с ревностным безумием и станет прежней ласковой Сафие, которую он знал всегда, в связи с чем юная Султанша печально вздохнула, уже понимая, что у неё больше нет никаких сил для слёз, да и она была очень сильно измождена невыносимыми душевными страданиями, что уже больше ничего не хотела, кроме того, чтобы её, наконец, все оставили в покое. Вот только её горестное одиночество продлилось не долго, ведь, в эту самую минуту, к ней в покои царственно вошла Валиде Нурбану Султан, заставшая невестку в столь ужасном душевном состоянии, из чего в мрачных мыслях сделала для себя вывод о том, что та, теперь сама корит себя в, содеянном этим утром, ужасном проступке, унижающем достоинство госпожи и матери престолонаследника, в связи с чем, понимающе вздохнула и с обличительным укором произнесла, как бы выводя невестку из глубокой апатии: --Какой позор, Сафие! До чего ж ты докатилась! Разве так должна вести себя добропорядочная Султанша и мать Престолонаследника?!—чем и заставила невестку, вновь горько всхлипнуть и, сев на постели, где она до сих пор лежала, свернувшись в клубок и укрывшись тёплым одеялом, взглянула на мудрую свекровь, заплаканными и даже покрасневшими, серыми глазами, после чего отрешённо произнесла: --Вы добились того, что Повелитель разлюбил меня, Валиде, так, почему, же не торжествуете?! Празднуйте. Раздавайте рабыням халву и шербет, а ещё лучше задушите меня и отправьте на дно Босфора. Я, хоть таким образом больше не буду мучиться и смотреть на то, как счастливы Повелитель с Вашей протеже!—и не в силах больше себя сдерживать, вновь горько расплакалась, чем заставила мудрую валиде сдержано вздохнуть и, плавно опустившись на край постели невестки, доброжелательно посмотреть на неё и откровенно заговорить: --Ну, войну начала вовсе не я, Сафие, а вы с, ныне покойной Михримах Султан тем, что, это именно она вышколила тебя для моего Энгина, всеми силами настраивая тебя против меня, что ты успешно все эти годы и делала, успешно, превратив Энгина в послушную вашу марионетку, либо бездумного зомби. Думала, я буду, молча терпеть всё это ваше неуважение ко мне? Ошибаешься! Вот и пришёл мой черёд ответить вам взаимными ударами, а Мейлишах стала исцелением для моего льва, вернув его из покорного зомби в нормального человека, переставшего, слепо вам подчиняться. Он вновь стал тем прежним юношей, каковым и был до встречи с тобой и влияния Михримах Султан! Смирись с поражением, Сафие! Проигрывать, тоже надо уметь с честью!—после чего, царственно поднялась с постели и, с ловкостью расправив, внезапно образовавшиеся складки на пышной юбке, покинула покои, находящейся в ошеломлённом душевном состоянии, невестки, торжественно улыбаясь, не говоря уже о том, что чувствуя себя победительницей. Покинув покои, потерявшей весь интерес к жизни, невестки, великолепная Нурбану, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей теперь предстоит оправдываться перед сыном о том, почему его Хасеки находится в глубокой апатии, а икбаль сильно избита и какое-то время не сможет приходить к нему в покои, решила пойти в покои для фавориток с той целью, чтобы самолично убедиться в том, на сколько сильно побита её подопечная, но какого, же было удивление, когда, придя туда, она обнаружила юную подопечную, лежащей на небольшой, обитой бархатом, тахте и находящейся в глубоком беспамятстве, а возле неё находились Тильгиз-калфа с Газанфером-агой, погружённые в глубокую задумчивость о том, же, о чём думала и великая Валиде, ведь, хотя Мейлишах и была сильно избита, но её красивое личико не пострадало, что уже облегчало многое. --Ну, и, что мы скажем Повелителю, когда он призовёт к себе свою любимицу. Разденет и увидит весь этот ужас на её стройном, как молодая сосна, теле!—с невыносимым беспокойством сетовал молодой кизляр-ага, готовый в любую минуту схватиться за голову, чем и привлёк себе внимание, царственно вошедшей к ним, Валиде Султан, которая сама оказалась шокирована всем тем, что увидела, в связи с чем горько вздохнула и решительно произнесла, пусть даже и тоном, напоминающим распоряжение: --Тильгиз-калфа с рабынями пусть ухаживают за Мейлишах Хатун, ты, же, Газанфер, постоянно докладывай мне о состоянии её здоровья, а всё остальное я беру на себя! Постараюсь уговорить Повелителя о том, чтобы он на недельку-другую отправился в Эдирне на охоту. Нам главное выиграть немного времени. Конечно, идея получилась разумной и даже в чём-то дельной, ведь она, действительно могла спасти всех от праведного гнева юного Властелина, из-за чего все участники драмы уже собрались вздохнуть с огромным облегчением, как, в эту самую минуту, юная икбаль, постепенно начала приходить в себя, издав тихий мучительный стон невыносимой боли, сковавшей всё её тело: --Не надо ничего объяснять Повелителю! Я к вечеру уже, окончательно приду в себя, а на счёт синяков на теле, просто скажу, что оступилась, когда шла утром от него и упала с лестницы.—и, через силу открыв голубые, обрамлённые густыми шелковистыми ресницами, глаза, с огромным недоумением принялась осматриваться по сторонам, ничего не понимая, при этом, чем и привлекла к себе внимание Валиде Султан, с изумлением переглянувшейся с верными слугами, мысленно признаваясь себе в том, что юная девушка подсказала им всем самый прекрасный и выигрышный выход из проблемы, благодаря чему все, находящиеся в комнате для фавориток, люди вздохнули с огромным облегчением. На этом и порешили, придя к общему согласию с взаимной моральной поддержкой. А между тем, мысли о Баш Хасеки, вновь овладели юным Падишахом, стоявшим, в данную минуту на балконе и с глубокой задумчивостью смотрящим на дворцовый сад, плавно спускающийся к Босфору, именно в таком душевном состоянии парня и застал его новый хранитель покоев по имени Левент, вступивший в свои обязанности, за место Искандера-аги, подавшего в отставку ещё утром, сославшись на смертельную болезнь, конечно, это была ложь, но зато очень искусная, ведь Искандер не мог больше прислуживать Энгину из-за сердечной привязанности к Сафие Султан, которую очень сильно любил, но не захотел объяснять истинную причину отставки, ведь это означало, подвергнуть себя и любимую адским мукам, а в последствии и страшной смерти, так как запретная страсть между наложницей и хранителем покоев невозможна и равносильна государственному преступлению. Конечно, Султан Энгин оказался глубоко потрясён внезапной отставкой телохранителя, особенно, не известно откуда взявшейся смертельной болезни, но понял друга и, пожелав ему скорейшего выздоровления, принял печать хранителя, которую, тут, же, передал его приемнику Левенту, девятнадцатилетнему парню с привлекательной внешностью и крепким телосложением, заступившему на свой пост, мгновенно, хотя и испытывал до сих пор лёгкое трепетное волнение, вызванное, столь внезапным, оказанным ему мудрым наставником и юным Властелином, доверием, которое юноша ещё, пока не знал, как оправдать, в связи с чем, тяжело вздохнул, решив, стать Энгину не только другом, но и душевным братом. --Могу я чем-нибудь Вам помочь, Повелитель?—проявляя всю свою заботу с вниманием, участливо осведомился парень, выйдя на балкон и застав юношу за мрачной глубокой задумчивостью, благодаря чему, тот, мгновенно очнулся и с печальным вздохом заговорил, как бы делясь с внимательным собеседником душевными переживаниями: --Я хорошо понимаю, что моя Баш Хасеки Сафие Султан заслуживает самой страшной кары за всё то зло, что она причинила моей новой возлюбленной Мейлишах, но с другой стороны, Сафие можно понять, ведь она действовала, ослеплённая жгучей ревностью и моим безразличием, и это после двух лет нашей с ней головокружительной страсти, бушевавшей между нами. Конечно, я был околдован ею, но это была совсем не ворожба, как многие в гареме считают. Нет. Это была самая настоящая страсть, из-за которой я никого не хотел замечать из рабынь. Сафие сделала меня своим добровольным рабом.—чем вызвал понимающий вздох у внимательного собеседника, участливо выдохнувшего в ответ: --А что Вам мешает, Повелитель?! Раз душа, вновь потянулась к Баш Хасеки, возьмите, да помиритесь с ней!—что заставило Энгина погрузиться в ещё большую задумчивость о том, как ему перебороть гордость и, сорвавшись с места, отправиться в покои к Сафие и во время душевной беседы объявить ей о том, что он прощает её и готов начать их отношения опять, из-за чего нервно постучал пальцами по мраморной перекладине и, опять тяжело вздохнув, продолжил смотреть на, проходящие с величественной грацией, по Босфору парусники, давая хранителю понять о том, что их душевный разговор закончен. Вот только Левента не надо было долго упрашивать о том, чтобы он ушёл. Парень итак всё понял, в связи с чем, сдержано вздохнул и, почтительно откланявшись, ушёл, провожаемый благодарственным взглядом юного Султана. Что, же, касается его дражайшей сестры Эсмахан, она решила проведать юную Мейлишах, для чего, придя в гарем, поднялась на этаж для фавориток и, пройдя в одну из комнат, застала в ней, стоявшую перед зеркалом и с романтической задумчивостью, расчёсывая шикарные распущенные золотистые волосы, юная любимица Властелина Мейлишах Хатун, которая уже успела привести себя в благопристойный вид и облачиться в шикарное фиолетовое платье, выполненное из тончайшего полупрозрачного шёлка с шифоном, при этом ничего не замечая, а между тем, уже постепенно наступил вечер и стало совсем темно, за исключением, уже зажжёнными рабами, везде факелами и свечами в канделябрах, расположенных во всех помещениях величественного дворца Топкапы, озаряющие всё мягким медным мерцанием. --Я так понимаю, тебе уже стало намного лучше, Хатун!—с язвительной усмешкой заключила юная Султанша, тем-самым выводя наложницу из мира романтических грёз в реальность, благодаря чему, та, мгновенно опомнилась и, почтительно поклонившись, доброжелательно выдохнула: --Я искренне благодарна Вам за заботу, госпожа! Мне, действительно намного лучше, ведь меня исцелила трепетная безграничная любовь нашего Повелителя!—уже успев, заметить, смиренно ожидающую её Тильгиз-калфу, пришедшую за ней для того, чтобы увести в главные покои, где уже, возможно ждал свою возлюбленную юный Повелитель, но вызвала очередную ядовитую ухмылку Эсмахан Султан, поспешившую, отрезвить наложницу резкими словами, пронзившими её, словно острыми кинжалами: --Возможно, ты сейчас и горячо любима моим правящим братом, Хатун, вот только не надейся на то, что это продлится вечно! Рано или поздно, он увлечётся новой, не менее прекрасной, чем ты рабыней, а о тебе забудет, ведь ты всего лишь наложница на одну ночь! Таких, как ты много в гареме! Это таких, как Валиде и Сафие Султан—единицы!—тем, самым, дав девушке понять о том, что она пустышка, с чем Мейлишах была, очень сильно не согласна, ведь она никогда не считала себя пустышкой, но высказываться не стала, решив, промолчать до тех пор, пока не обретёт силу с могуществом и только тогда отыграться на обидчиках, пока, же она будет, молча и с доброжелательной улыбкой сносить все обиды, шутить и смеяться им в ответ, что и сделала, немедленно, звонко рассмеявшись госпоже в ответ со словами: --И я вас очень сильно люблю, Султанша!—чем бросила Эсмахан: сначала в яростный холод, но, а, потом и в жар, с которыми она, мгновенно развернулась и выбежала из комнаты, предварительно побагровев от, переполняющей всю её злости, провожаемая всё тем, же добродушным звонким смехом юной Мейлишах, которая, уже завершив приготовления, позволила молоденьким калфам, возглавляемым Тильгиз-калфой, сопроводить её в главные покои, куда они всей процессией направились. И вот, когда процессия, наконец, уже стояла напротив входа в главные покои, к ним из своей коморки на встречу вышел Левент-ага, окинувший оценивающим взглядом прекрасную юную любимицу Повелителя, не мог поверить собственным глазам, ведь перед ним стояла его младшая сестра Надя, что заставило трепетное сердце учащённо забиться в мужественной мускулистой груди, а в ясных светлых глазах заблестели слёзы искреннего счастья, благодаря чему юноша собрался было уже заключить, находящуюся в лёгком смятении вместе с ошеломлённостью, вызванной неожиданной встречей с родственником, с которым её разлучила жестокая судьба два года тому назад, дражайшую сестру в крепкие объятия, как, в эту самую минуту, к ним вышел сам юный Султан Энгин, вероятно, замучившийся, ждать возлюбленную и не понимая одного, что её так задержало и, став невольным свидетелем этой немного странной, как ему показалось, но, весьма эмоциональной сцены долгожданной встречи брата с сестрой, почувствовал себя, крайне неловко, что продлилось ровно до тех пор, пока, взявшие над ним верх, чувства огромного обожания к любимице, ни заставили его, решительно взять, залившуюся румянцем смущения и готовую, в любую минуту расплакаться от бесконечного счастья, избранницу за изящную руку и галантно увести в покои, провожаемые благословляющим взглядом старшей калфы и потрясённым взглядом Левента-аги, где юная возлюбленная пара, не могла больше бороться с пламенными порывами и, дав им волю, воссоединилась в жарком бесконечном поцелуе, во время которого полностью избавилась от, уже начавшей, им мешать, одежды и, удобно устроившись на шёлковой светлой простыне широкого ложа, скрытого в густых вуалях плотного балдахина, состоящего из золотого газа с зелёной парчой, обрушила друг на друга беспощадный сокрушительный шквал из головокружительных ласк, при этом продолжая с неистовым жаром целоваться, что продлилось ровно до тех пор, пока юный Султан, внезапно, ни отстранившись от возлюбленной, с огромным обожанием всмотрелся в её бирюзовую ласковую бездну глаз, чем вызвал у юной девушки лёгкое недоумение, которое оказалось тут, же разрушено словами парня, полными беспощадной страсти: --Я люблю тебя, милая моя Мейлишах, и не намерен больше откладывать этот трепетный момент нашего нежного воссоединения!—и не говоря больше ни единого слова, вновь пламенно поцеловал возлюбленную в сладкие, как ягоды спелой земляники, алые губы, во время чего, инстинктивно обвил себя её стройными, как у газели, ногами и принялся осторожно, не говоря уже о том, что плавно входить в её тёплые влажные глубины поддатливого лона, пока ни наткнувшись на девственную преграду, решительно пробил её могучим копьём, заставив, испытать кратковременную боль, из-за которой юная девушка невольно ахнула и сильнее вцепилась в его мускулистые плечи тоненькими пальчиками, что воспринялось Энгином как сигнал к дальнейшим действиям, благодаря чему, он постепенно ускорил плавные движения в её ласковых недрах, что приобрело характер бешеной скачки, продлившейся до тех пор, пока, он, ни издав громкий крик огромного наслаждения и ни излившись в неё горячим семенем, вновь пылко поцеловал в губы и, тяжело дыша, но при этом разгорячённый, смущённый, но довольный, скатился на мягкую подушку, продолжая, заботливо обнимать стройный стан, разомлевшей и прижавшейся к его мужественной груди, юной девушки, с которой сам того не заметил, как забылся крепким, восстанавливающим силы, сном.