Paris sera toujours Paris

*** Человеческая душа всегда склонна уповать на чудо ( В.Гюго - Человек который смеётся) *** В воздухе госпиталя Ларибуазьер витал насыщенный запах хлорки, этилового спирта и стерильных бинтов. Он ещё больше угнетал полу-обшарпанную обстановку. Слегка потрескавшаяся, когда-то светло-зелёная краска на стенах, должна была напоминать своим оттенком свежескошенную траву, но с годами, она всё же приобрела обворожительно-болотный цвет. Под желтеющим потолком, тусклые лампочки сияли бледно-голубым светом и слегка помигивали. Это добавляло к больничной атмосфере некой жуткой таинственности. Через большие окна украшенные мелкими вкраплениями грязных разводов - пробивалась призрачная луна. Она освещала путь молодому юноше идущему по коридору. Он шёл вперёд, при этом не обращая внимания ни на симпатичных медсестёр, которые дежурили в ночную смену, ни на открывшуюся ему отвратительно-пугающую картину внутреннего убранства больницы, не слышал он и мерного поскрипывания приоткрытых дверей. Всё на что ему хватало сил - это окидывать отсутствующим взглядом болотные стены с голубовато-серыми табличками, чтобы найти нужную палату. Жеан тяжело вздохнул. Он вспомнил о том, что как только услышал о произошедшем пожаре, даже ушам своим поверить не мог. По слухам распространившимся по всему Сите: его брат, героически пожертвовал своей жизнью, и вытащил из охваченного пламенем собора какую-то девчонку. Ну, не бред ли?! Чтобы Клод спасал кого-то и потом внезапно умер - да ни в жизнь! Его брат был человеком непотопляемым, он умел найти выход из самых непростых ситуаций, и даже если бы он умер и попал в Рай, то его уже через час отправили бы с Небес на Землю – слишком уж он бы надоел своей чрезмерной праведностью и занудством и ангелам и даже Богу. А ещё, юноше не верилось и в тот странный поступок Клода. Да и тем более, откуда в соборе могла появиться девушка, которую надо было спасать? Прихожанка или туристка? Нет, их всех эвакуировали в тот день через главный вход. Тогда кто же? Если они, почти в бессознательном состоянии, смогли выйти через потайной проход, про который знали только Клод, Жеан и Квазимодо, то возможно девушка была близка либо со звонарем, либо же со священником... Непосвещённые в этот секрет люди, даже бы и не догадались о существовании прохода. Задумавшись над этим вопросом, юноша лишь нервно хихикнул. Ещё больший бред получается! У Квазимодо была девушка – это очень маловероятно. А если у братца Клода? Что ж, святой отец, не такой уж вы и святой, каким зовётесь... Но это всего лишь неоправданная догадка, вернее слух, но чёрт возьми! Если это окажется правдой, он самолично устроит этим двоим (конечно же после того, как разыщет девушку) романтично-больничное свидание, лишь бы поглазеть на избранницу его брата. Но об этом пареньку задумываться было ещё рано. Свернув к лестнице ведущей на третий этаж, он чуть было не столкнулся в проходе со спускающейся женщиной в голубом платье. Вид у неё был откровенно говоря измождённый: заплаканные, впавшие глаза, мертвенно бледное лицо и искривлённые губы. У него сложилось такое впечатление, будто она за один вечер, потеряла всю семью разом. А хотя, откуда ему это знать? Может всё в точности так и было... Жеан старался занять свои мысли догадками о судьбе этой женщине и её родных, чтобы не допускать куда более невесёлые рассуждения о своём брате. Он не заметил того, как подошёл к нужной двери. «313 палата. Для тяжело больных» - гласила потрёпанная табличка на стене. Это здесь. У юноши резко перехватило дыхание. Он никогда не был пессимистом. На протяжении всей своей недолгой жизни, он проходил с заразительной улыбкой и оптимистичным настроем. По нему сразу же можно было догадаться, что он именно из тех людей, которые привыкли постоянно отшучиваться над проблемами, и смеяться глядя в лицо неприятностям. Но сейчас, когда речь зашла о его родном брате, всё резко изменилось. Он почувствовал себя некомфортно в этом наполовину развалившемся здании, в котором каждый день кто-то умирал. Ему очень хотелось разрядить обстановку. И тогда, он решил, что улыбка, пускай даже в таком месте, как это - не навредит. Ему казалось, что как только он войдет в палату, то обязательно окажется, что там, всё это время, никого не было, а с его братом всё хорошо, и он, как ни в чём ни бывало, продолжает работать в соборе. Ну, или же, как только он перешагнёт через порог, то на больничной койке будет сидеть абсолютно здоровый Клод Фролло, который обязательно подшутит над Жеаном, сказав при этом что-то вроде: «Вот видите, молодой человек, до чего меня довело ваше непослушание и плохое поведение в колледже!» Но ничего этого не произошло. Как только юноша открыл немного скрипящую дверь и вошёл внутрь помещения, то первое время прибывал в некотором замешательстве. Палата была намного аккуратнее чем коридоры и лестницы больницы вместе взятые. Два стула у стены, чистое, занавешенное белым тюлем окно, зеленовато-голубые стены и такой же дурманящий запах медикаментов, как и везде. Взгляд Жеана упал на противоположную сторону комнаты. То, что он там увидел, заставило его лишь посильнее сжать кулаки. Там, в другом конце комнаты, стояла больничная кровать, на которой без сознания лежал Клод. Подойдя к нему ближе, Жеан судорожно сглотнул. Он не был в силах ещё хоть на миг сохранить беспечную улыбку на своих губах, и она окончательно исчезла с его лица. Стараясь не обращать внимания на пронзительное пиканье одного из аппаратов, он захотел самостоятельно убедиться в том, что его старший брат действительно всё ещё жив, и поэтому пытался разглядеть еле заметное движение груди. Как только Жеан смог увидеть этот короткий, судорожный вдох собственными глазами, то на какое-то время сумел немного расслабиться. Его суровый братец был жив, не смотря ни на какие идиотские слухи! Юноша немного оглядевшись подошёл к стульям. На один из них он кинул свой лёгкий рюкзак, а другой легко подняв перенёс к кровати брата. Сев напротив него, юноша опустил взгляд и стал выжидающе смотреть на старшего брата. Но чего он ждал, он и сам понять не мог. Клод - весь в каких-то трубочках, креплениях и прозрачной кислородной маске на бледном лице, казался Жеану каким-то чужим. Он привык видеть брата вечно серьёзным, с постоянно отталкивающим, мрачным видом, но теперь он стал другим. Лицо мужчины было очень расслабленно, а все морщинки на лбу, стали практически незаметными. Тонкие губы, как и всегда, плотно сжаты. Было похоже на то, что он и вправду спит. Однако священник даже не мог повернуть голову, как это бывает, когда устраиваешься на подушке поудобнее. Он просто был без сознания. А Жеан, постепенно чувствовал, что всё больше и больше нервничает. Его руки какое-то время спокойной лежащие на коленях, начали непроизвольно выстукивать ритм старой, но знакомой ему с детства песенки. Юноше хотелось что-то сделать, как-то помочь своему брату, но не мог придумать ничего путного. – Окей, братец, - с нервной улыбкой начал он. – если ты вдруг специально всё продумал таким образом, чтобы услышать, что я начну говорить с тобой как главный герой из дешёвого, мыльного сериала для домохозяек, то я спешу тебя поздравить. Твоя взяла, Клод, - юноша глянул на лицо лежащего перед ним мужчины и разочаровался ещё больше. Ему хотелось, чтобы брат открыл глаза, а затем по-дружески стукнул его в плечо, потрепал по пшеничным кудрям и своим громким голосом произнес: «Вот это да! Кажется, ты и впрямь поверил в эту легенду про то, будто я действительно лежу тут при смерти». Но Клод даже не пошевелился. – Послушай, - снова начал односторонний разговор Жеан. – я никогда в жизни больше не буду плохо отзываться о твоей работе, хотя и впрямь считаю, что ты только зря потратил эти годы, за которые смог бы заниматься чем хотел, но всё же... - он запнулся, а затем вновь продолжил. – Нет, я конечно понимаю, что с таким маленьким и непослушным ребёнком, как я, ты далеко не всё мог бы попробовать в возрасте девятнадцати лет. Но у нас ведь была возможность уехать. Ты начал бы новую жизнь, как того и хотел - без воспоминаний о родителях. Я бы тоже как-нибудь изменился... Мы были бы свободными, счастливыми. Ну, ты точно был бы, - юноша чувствовал, что если он сейчас себя не пересилит, то его речь превратиться в бессвязное, детское бормотание. – Клод, я не знаю слышишь ли ты всё, что я тебе говорю, или же нет; но мне очень хочется верить в то, что ты слышишь. Поэтому, я хочу сказать тебе, что ты сильный человек, ты наверное это и сам знаешь, но услышать это от собственного брата - куда приятнее, согласись. Ты был таким - столько, сколько я себя помню. Ты многое пережил. Некоторые ситуации очень сильно повлияли на тебя, например, гибель мамы и папы, - Жеан почувствовал, как к горлу начал подступать комок слёз. Странно, он ведь не был плаксой, или же чувствительной личностью. Однако... – Клод, я ведь их даже толком и не помню, но я ничуть не жалею, что всё так вышло. Конечно, с ними нам было бы куда проще, но ты с лихвой заменил мне их двоих: играл, кормил, одевал, одним словом – заботился. Знаешь, многие другие оказавшиеся на твоём месте люди, уже давным-давно спились бы, особенно с такими гиперактивным ребенком, как я... Но не ты. И только сейчас, я полностью осознал то, насколько тяжело тебе было и тогда и сейчас. Но вот ещё что! Я бы никогда в здравом уме не брякнул тебе такого, но я тебя чертовски люблю! Лучшего брата я и пожелать бы себе не мог, - теперь он уже говорил эти слова не обращая внимания на стекающие по щекам слезы. – Клод, если ты здесь умрёшь, то я обязательно найду тебя хоть в Раю хоть в Аду, а затем самолично прикончу тебя! Ты ещё должен, как минимум, дожить до моей свадьбы, а как максимум до свадьбы моих будущих детей. Ведь если ты умрёшь, то как же я буду со всем справляться? Кто будет с сарказмом отвечать на мои подколки, кто будет отчитывать меня за мои мелкие проступки, кто не будет давать мне денег до тех пор пока не увидит в аттестате одни «отлично», кто будет открывать дверь в свою обветшалую келью, с целью послушать истории о моих приключениях? – Правильно, никто! Другого такого Клода Фролло нет и не будет больше. А ещё, ты ведь даже не сможешь напеть мне эту дурацкую колыбельную песенку про Пьеро*! Как же я без всего этого буду жить?! Не сдерживаясь больше, юноша, захлебываясь горькими слезами, разрыдался, словно ребёнок. Всё же, сколько он не будет заботиться о судьбе брата, а в душе навсегда останется таким же эгоистом, как и прежде. Но ему так не хотелось представлять худший расклад в их истории, не хотелось принять тот факт, что Клод может не проснуться на следующее утро, ведь всё же он не слабо так надышался отравленным дымом... Жеан вцепился мертвой хваткой в непривычно тёплую руку брата. Постепенно он начал успокаиваться, а затем, незаметно для себя, погрузился в глубокий, спасительный сон.

– – –

Открыв глаза, первое что она увидела перед собой - огромный букет роз, несколько открыток и плитку шоколада. Что ж, пробуждение было неожиданно приятным, только вот Эсмеральда до сих пор не до конца понимала где находится. Последнее что она отчётливо помнила – сон в келье у Клода и разговор с ним. «Боже! Ну не могла же я проспать до самого утра?» - с волнением подумала девушка. Немного приподнявшись на своем месте, она, спустя несколько секунд, вновь бессильно опустила голову на подушку. «Что вчера вечером произошло? Это ведь даже отдаленно не напоминает келью Клода... Вот чертовщина! Это же больничная палата!» - судорожно догадалась она. – Клод? - тихо позвала она. – Т-ш-ш, не зови его, изумрудик, - отразившись от холодных стен ответил ей женский голос. – Крёстная? - удивлённо воскликнула девушка. – Да, это я, моя милая. Пакетта всю ночь у твоей кровати просидела, а теперь вот я вместо неё у тебя дежурю. Как ты сейчас себя чувствуешь, esmeralda, ничего не болит? «Как же хорошо, что здесь мадам Гарсия, а не мама. Наверное, она сразу же завалила бы меня кучей вопросов, а потом ещё и упрекнуть бы не забыла...» - с горечью подумала она. «А хотя нет. Мама будет во многих своих упрёках - права. Например, в том, что я оказалась здесь исключительно по своей вине. Мне ведь было запрещено пробираться в Нотр-Дам и видеться с Клодом. Это я рисковала чужой жизнью, а теперь меня совесть мучает. Кстати, о чужих жизнях!» – Со мной всё в полном порядке, вчера я немного дымом надышалась, поэтому и потеряла сознание, - начала она бодрым голосом. – Крёстная, ты только не переживай. У меня даже голова не так сильно кружится, она только немного побаливает, но это не страшно, - старалась заверить женщину Агнесса. – Послушай, я знаю о том, что мама тебе всё и про всех рассказывает. Ты наверное уже знаешь, что в соборе я была по определённым, даже можно сказать - личным причинам. Дождавшись лёгкого кивка со стороны женщины, Эсмеральда с волнением заговорила: – Крёстная, ты знаешь от моей мамы того, чьё имя я сейчас назвала? Скажи, он жив? С ним сейчас всё хорошо?! Ты сможешь как-нибудь передать ему, что я в порядке и что я очень за него переживаю...- умоляюще проговорила Эсмеральда стараясь случайно не проговориться ещё о чем нибудь важном. – Смотри, как резко оживилась! - усмехнулась поведению своей крестницы Гарсия. – Что ж, на счет Пакетты ты права, она мне уже давно рассказала о сложившейся ситуации, и поэтому я знаю не только имя этого мужчины, но и о его профессии, - в её глазах мелькнули какие-то недобрые огоньки. – Пойми меня правильно, изумрудик, я не хочу казаться тебе консервативной старухой, которая осуждает всё и вся, хотя наверное иногда именно так и выгляжу. Однако же, я всегда буду волноваться за тебя, а всё из-за того, что я боюсь, как бы ты не совершила какую-нибудь неисправимую ошибку, о которой потом будешь жалеть. Милая, мне не хочется тебя понапрасну расстраивать, ты должна держать себя в руках и не нервничать. С твоим, эм... Клодом, кажется так? Всё в порядке, врачи говорят, что он тоже скоро прийдёт в себя. – Подожди, он что, здесь? В этой больнице?! - едва не кричала от радости Эсмеральда. – Тогда я должна увидеть его. Я обязана прийти, чтобы поддержать. – Нет, дорогая. Пока ты не можешь этого сделать. Ты ещё слабая, да и к тому же, я не могу, не спросив разрешения у врачей, отпустить тебя к нему. Пока об этом даже и не проси! Я не могу рисковать твоим здоровьем, - со всей строгостью сказала женщина. – Но крёстная! Он ведь... – Никаких но! - прервала слова Агнессы Гарсия, которая грозно прикрикнула на неё. После этих слов, в палате повисло долгое молчание. Чтобы хоть как-то разрядить постепенно накалившуюся обстановку, Гарсия решилась, и пересела на постель к девушке. Взяв свою крестницу за руку, она тут же посмотрела в её глаза своим фирменным, проницательным взглядом, которого боялись даже те танцоры, которые долгие годы находились в её подчинении. – Агнесс, детка, я не хочу вмешиваться в твою жизнь, но мне очень страшно, что ты можешь совершить из-за этого человека неисправимые ошибки. Пойми, что твоей маме сейчас очень тяжело, потому, что её дочь наступает на те же грабли, - начала рассказывать женщина. – Она наверное тебе ни о чём не рассказала, но я считаю, что ты уже взрослая, чтобы знать всю правду. Когда твоя мама была такой же молодой, как и ты, она тоже влюбилась во взрослого мужчину. Он ей много чего наобещал, клялся в вечной любви, но, как сама видишь, его обещания и ломанного гроша не стоили, - вздохнув она продолжила. – Я не уберегла свою подругу от ошибки, не смогла раскрыть ей глаза и показать истинную личину этого человека. И после всего этого, я боюсь, что если разрешу тебе увидится с твоим Клодом, то смогу навредить и тебе... Понимаешь, изумрудик? – Я понимаю твои переживания, но пожалуйста, поверь мне, этот человек совсем не такой! Крёстная, у меня был до него парень, и он тоже много чего мне обещал, а потом, спустя месяц, начал встречаться с моей лучшей подругой. Ну, а Клод, столько раз мне показывал и доказывал не только на речах, но и на собственных поступках, что он другой. Он не такой, как мой отец или Феб. Например, он очень много раз меня спасал. И познакомились мы с ним, как раз после того, как он меня спас от полиции. Так что он был для меня героем уже до пожара. Я верю, что даже если бы ты, крёстная, взялась бы его пристально рассматривать, примерно так, как и меня сейчас, то ты бы, не смогла разглядеть в нём ничего подозрительного. В этом человеке нет ни капли фальши. Наоборот, он очень прямолинейный, тебе бы он обязательно понравился, – уверенным голосом заявила Эсмеральда, но её речь только вызвала у мадам Гарсии улыбку. – Надо же, спустя года, я вновь услышала знакомые слова... Милая, я не могу судить об этом человеке исходя только из твоих рассказов, ведь, я даже в лицо его не видела. Хотя, не смотря ни на что, я тебе отчасти верю. Но я не вправе одна решать твою судьбу, здесь всё зависит только от Пакетты. А для неё, этот мужчина – враг номер один. Она навряд ли сможет когда-нибудь изменить своё мнение о нём. И ты это осознаешь. – Да, крёстная, - голос Агнессы стал тихим. – Но, я бы хотела помочь тебе. Ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива, родная. А если этот человек помогает тебе и так же искренне тебя любит, то, наверное, он не такой уж и плохой, каким его считает твоя мама, - сжав руку Эсмеральды, проговорила женщина. – Почему ты помогаешь мне? – Потому, что это твоя жизнь - не моя и не твоей мамы. В ней будут ошибки, какие-то маленькие проблемки, переживания и слёзы, но я не в праве в неё вмешиваться, тем более, что ты сейчас в таком возрасте, когда отговорить тебя от чего-то – практически не возможно, - спокойным голосом заявила Гарсия. – А ещё из-за того, что я уверена в твоей благоразумности. Я знаю, что ты не стала бы так сильно привязываться к плохому, никчёмному и пустому человеку. Ты рассудительная девушка, способная самостоятельно проанализировать каждый свой поступок, а если ты и делаешь что-то не так, то потом, твоя душа не на месте. И поэтому, я верю в то, что ты научилась смотреть в глубину человеческой души, прямо как и я, не так ли? – А как же Феб, я ведь тоже его любила, но не смогла понять его истинных намерений по отношению ко мне? - с непониманием спросила она. – Это была мимолётная влюбленность. А влюбленность - далеко не настоящая любовь. Она тоже может причинить боль, но от такой боли ещё никто не умирал, уж поверь мне. Зато теперь, ты научилась отличать два этих чувства. – Крёстная, я не совсем тебя понимаю... – Возможно, что Пакетта убьёт меня после того, как я проверну всё это, а может, что ещё хуже, вообще уволит и поссориться со мной, - с несвойственным ей жаром начала женщина. – Но, я уже придумала, как организовать тебе с ним встречу. Поэтому, в обеденный перерыв, я попрошу у врачей разрешение на то, чтобы ты с ним увиделась. Но, запомни – Пакетте ни слова, - сказав это, она легонько похлопала свою крестницу по ладошке, а затем подмигнув пересела на стул. – Спасибо! Спасибо тебе огромное! Я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь тебе отплатить за это добро. – Не нужны мне твои благодарности, изумрудик. Если нам повезёт, и твоя мама не узнает о том, что ты была у него, то всё будет чудесно. Тем более, я прекрасно осознаю факт того, что этот раз, станет вашей последний встречей. Мы перенесли полёт и теперь уедем из Франции только через неделю, но всё же... Ты в скором времени попрощаешься с ним, а пока, поспи хоть чуть-чуть. Ты ведь ещё не до конца восстановила свои силы. * - Колыбельная которую поют детям во Франции с начала 18 века: «В зыбком лунном свете, милый друг Пьеро, Мне для пары строчек одолжи перо. В доме - тьма с порога, нет в печи огня… Друг мой, ради Бога, обогрей меня...»