Визит к Минотавру

Здесь холодно, безветренно, воздух висит прозрачной морозной пылью. Артур выдыхает, застегивает куртку доверху, надевает капюшон. Разноцветные вышки исчезли, вместо них обгоревшие палки, обломки — на единственной уцелевшей террасе раскрыт зонтик от солнца, — лес подступает к самому берегу, скатывается по дюнам кустарником в иглах инея. Туда ему не нужно, нужно вперед, вдалеке на льду что-то красное глянцево блестит на ярком солнце. Артур смотрит под ноги, на снегу ниточки следов: крошечные кружочки, ромбики, будто чайки надели сапожки на шпильке. Закручиваются петлями, вновь выпрямляются, кое-где выстреливают острыми пиками. Кардиограммы, думает Артур, а что, забавно. Стаскивает теплую перчатку, проверяет время. Как-то тут чересчур тихо, вокруг ни души, даже птиц не слышно. Он идет через пляж к кромке воды подо льдом, красное пятнышко на горизонте сместилось чуть вправо, прямо по курсу. Какое у Имса отзывчивое подсознание... Если Юсуф и слышал что-то ночью, он ведет себя как образец тактичности: готовит аппарат, кладет рядом тонометр, заранее расчерченные графики наблюдения, ноутбук и мобильник на тот случай, если дело пойдет совсем скверно. Аккуратно интересуется, звонить ли Коббу, Артур просит этого не делать. Да и чем, право, Дом может помочь, находясь в Калифорнии? Юсуф и так изучил материалы вдоль и поперек. — К телефону подходить? — Не надо, пусть все думают, что я на работе. — Артур устраивается на подушках, поднятых чуть повыше: пришлось принести те, что с дивана, и свернуть валиком одеяло. Тотем уже в кармане, пистолет так и остался в тумбочке — расстояние в несколько дюймов погоды не делает, да и куда его сунешь, под подушку? — А если в дверь позвонят? — Юсуф... — Это была шутка, шутка! — смеется, Артур тоже улыбается. — Так, Имс, ты сюда. Удобно? Ботинки-то сними. Имс послушно снимает ботинки, показывает ноги в красных носках. — Повторяю последний раз: у вас пять часов! — громко и четко, как учитель перед контрольной, напоминает Юсуф. — Блокатор через десять минут, стартовый ритм обычный. Вы готовы? О’кей, тогда Имс — правую руку, пожалуйста, Артур — левую, — передает им дезинфектик, Артур протирает ладони, потом запястье. PASIV надежно стоит на столе, провода длинные; они не выдернут иглы, даже если случайно сделают резкое движение. — Надейся на чистый бой, защищай себя все время... — шепчет Имс. — Что? — Удачи, джентльмены! — Юсуф нажимает кнопку. Артур еле касается пальцев Имса, проваливается в сон. Здесь еще холоднее: чем дальше от берега, тем, наверное, ниже температура. Артур ускоряет шаг, переходит на бег. Отсюда уже все отлично видно: пожарно-алое пятно впереди — фура. Кабина и прицеп одного цвета, Артур не удивится, если и в салоне все красное. Предсказуемо подступает тошнота, голова слегка кружится — воздух разреженный, как в горах — но раз надо, так надо, к тому же, внутри должно быть теплее. Он огибает прицеп с неизвестным регистрационным номером, стуча зубами, лезет в кабину: на сиденьях обычные бурые чехлы, длинная наклейка вдоль лобового стекла, маленькие по бокам и на панели приборов, несколько вымпелов на присосках. Массачусетс, Калифорния, Нью-Йорк, внезапно Лондон, Невада, еще Калифорния. В шипящем динамике поет Кармен Миранда — chica chica boom, chica chica boom — кажется, ее заело. Артур переключает станцию. «В результате взрыва, прогремевшего в посольстве Великобритании в Дакаре, погибли семнадцать человек, несколько десятков получили...» — Эй, чувак, ты чë тут забыл? Артур смотрит вниз: на льду перед кабиной лохматый мужик с багровой рожей, в мутных глазах, кроме градусов, явное желание нарваться. — Это ваша машина? — интересуется Артур. — Моя, а ты чë там забыл, мудло? — рыгает, Артур морщится. — Надо закрывать дверь, когда выходите. — Чë? Слышь, я тебе щаз рот закрою, понял? Пиздуй нахуй из моей тачки! Вместо этого Артур заводит двигатель. То, что он никогда не водил фуру, его не останавливает, его сейчас ничто не остановит. Мужик внизу орет, машет кулаками, Артур пристегивается — ремень черный, похож на брючный. Машина мелко трясется, урчит, как большой зверь спросонья, включается навигатор. «До пункта назначения две мили» — очень хорошо, ведь Артур толком и не знает, куда ехать. Трогается с места — мужика бы не задавить, а то скачет, как сумасшедший — катится по льду на шипованной резине, вдоль берега. Интересно, что за груз, или прицеп пустой — по ощущениям непонятно, а вылезать не хочется, очень уж тут тепло. «Через пятьдесят метров поверните направо», — вещает навигатор. Ты уж определись, мили у тебя или метры. Солнце светит в левый глаз, Артур задергивает красную занавесочку. На экранчике подползает пятно леса, делится надвое, будто волны расступаются, обнажая морское дно. Артур плавно сворачивает, дальше прямо, между дюн, высоких и отвесных, как горные обрывы. Едет он медленно, на панели три циферблата: обычные часы, вторые — сновидческие, третьи стоят, минутная стрелка чуть колеблется вверх-вниз. Наверное, сломаны: Артур стучит по стеклу пальцем, стекло трескается, под ногтем выступает кровь. — Что за... — сует палец в рот; между снежными скалами по фронту не то занос, не то хвост трамплина, вывернутый к небу. — Внимание, впереди препятствие! — Голос уже не в навигаторе, а сбоку, будто рядом сидит невидимка. Только теперь Артур обращает внимание, что голос женский — верно, он раньше не заметил, у него в машине тоже женский, но здешний кажется смутно знакомым. — Я вижу. Куда сворачивать? — Картинка навигатора гаснет. Артур отдергивает занавеску, левого зеркала нет. Останавливается, переползает на соседнее сиденье — правое зеркало забрызгано красным, ничего не видно, но с обеих сторон такой монолит, что и мышь не пролезет. — Не развернусь, придется задним ходом, — говорит себе Артур, хочет перебраться обратно за руль, но там уже занято, хоть он и не видит, кем именно. Просто знает, что он теперь пассажир и, скорее всего, ненадолго. — Извините, — начинает, — мне нужно... — Ногами дойдешь. — Дверца справа распахивается, в лицо бьет жестким морозным ветром. — Вали из моей тачки, ну! — Простите... — снова бормочет Артур, неловко, виновато вылезает из кабины, цепляется за что-то, рвет куртку, та мгновенно разлетается на лоскуты. Из прицепа тоже выпрыгивают люди, дюжина крепких заросших мужчин в многослойных лохмотьях и с инструментами, но Артур им неинтересен. Самый высокий — наверное, главный, — подходит к склону, колупает его киркой. — Где карта, блядь?! — орет. Остальные шушукаются, шебуршатся, фура чернеет на глазах, обрастает полированным металлом, по нему бегут руны, похожие на греческий меандр. Главный со всей дури всаживает кирку в лед, наверху гремит гром. — Проваливай, пока цел. — Теперь Артур видит: за рулем тот самый мужик, только трезвый и как будто напуганный. Бросает что-то Артуру под ноги: — Мне чужого не надо, забирай и катись отсюда! — Кабина тоже меняется, сдавливается в подобие тарана, внутри громко, в три голоса, тикают часы. Артур подбирает со снега мешочек, на него падает что-то еще, темное и мягкое. Поднимает, встряхивает — шерстяной плащ с капюшоном; Артур накидывает его, трясущимися пальцами завязывает двойной узел. Железный ящер в рунах ревет, скребет лапами, сбоку выдвигается здоровенное сверло, подо льдом постукивает и трещит. Артур отступает, пятится к перевернутому трамплину; со стороны он выглядит крепким, на деле же крошится, как мел, можно выломать целые куски. За спиной и наверху все громче грохочет, лязгает, сверло с диким визгом вгрызается в стену ущелья. Если он сейчас же отсюда не выберется, то просто угодит под завал и замерзнет насмерть. Артур обоими кулаками бьет в преграду, снег падает на голову и под ноги, получается достаточно широкая выемка. Лезет через неровный край, в лицо швыряет пригоршню снега: значит, с той стороны метель или... еще шаг за трамплин, он оступается, летит вниз. — И-и-имс!.. — воет ветер вокруг Артура; собственный голос вырвался из горла и обрел свободу. Он разевает рот, как рыба, туда набивается снежная крупа, набухает, мешает дышать. Мешочек он прижимает к груди, полы плаща полощут по бокам, как крылья, и до чего же глупо думать о Бэтмене, когда вот-вот разобьешься о что-нибудь внизу. Но удивительно: стоит только подумать, и... Артур плавно, будто на дельтаплане, выравнивается среди вьюги, летит вперед, как по специально для него проложенному коридору, а где-то, видимо, сидит и личный диспетчер, потому что он отчетливо слышит: «Мягкой посадки, Арти», и минуты через две спокойно опускается на землю. — Круто, — выдыхает, потом добавляет по привычке: — Спасибо! — На благодарность никто не отзывается, Артур одергивает чудо-плащ, осматривается. Пейзаж самый обычный: серое поле до самого горизонта, никаких символов или ориентиров вроде одиноких деревьев, развалин и дорожных столбов. Судя по всему, здесь недавно прошел дождь или растаял снег— огромные сугробы, отзвуки бури. Холодно, мерзко, плащ отсырел, но все-таки немного греет, а вот в ботинки конкретно натекло воды. Артур глядит себе под ноги: ничего удивительного, он же стоит в луже по щиколотку. — Ч-черт... — чавкая подошвами, сходит на обочину, балансируя на одной ноге, расшнуровывает и снимает правый ботинок. Обувь под пальцами расползается гнилыми ошметками, как совсем недавно — куртка. Артур в сердцах швыряет остатки в лужу, туда же отправляется и второй ботинок. Из воды с бульканьем выкатывается клубок червей, оплетает добычу. — Ладно. — Это не самое страшное, что Артуру доводилось переживать во сне. Вряд ли подсознание Имса решило долго и неинтересно убивать его пневмонией. Чье-нибудь другое — возможно, но Имс для такого недостаточно терпелив. Если судить по прошлому пласту, нужно немного подождать, и обстановка сама подскажет, куда идти, и зачем. Артур обходит лужу — черви уже нажрались и спрятались, — следит за изменениями грунта: кое-где он пружинит, в других местах похож на древнюю, тонущую в грязи мостовую. Вдоль разрезающей поле дороги клочками чахнет бурая трава, торчат колючие стебельки с мелкими блеклыми цветками. Артур наклоняется, трогает один, в палец тут же впивается шип. Вот дрянь, вся здешняя местность против него — хотя чего еще может ждать вторженец? Артур не знает, это его совсем первый раз. — Эй, с дороги! — Он вернулся к луже и еле успевает отскочить. Откуда ни возьмись, мимо несется целая кавалькада на мотоциклах, все в лучших традициях байкерских слетов: харлеи, флаги, девушки, рев. Последний мужчина в шутовском колпаке чем-то напоминает Артуру Имса, и мотоцикл у него другой, с коляской. В коляске, высунув язык, балдеет лохматая дворняга. — Простите, — Артур хочет по обыкновению вежливо задать парочку вопросов, но выходит уж чересчур выспренно, как в старинной комедии: — Прошу прощения, достопочтимый сэр, не поведаете ли вы бедному страннику, — вот с чего вдруг «бедному», а? — куда держит путь эта блестящая процессия? Артур готов поклясться, что пес ухмыляется. Шут тоже скалит зубы, машет рукой, указывая на своего двойника в начале группы. — Старшие, почтенный странник, Старшие едут в славный город Париж. Главное успеть впереди Младших, вот какая цель. — Не важно, куда, главное — успеть, — трясет ушами псина. — Гав-главное — успеть в цель, вот какой смысл. — Да вы, я гляжу, притомились. — Байкер с состраданием смотрит на Артура, тот невольно хватается за челюсть — вдруг он вправду уже «почтенный», с седой бородой до пояса? Говорящая псина сама прыгает хозяину на плечо, как мартышка, освобождает место. — Эге, а вон и мелюзга. Нечего мешкать, сударь, садитесь! Рассыпаясь в благодарностях, Артур хватается за металлический поручень, осторожно, чтоб не порвать оставшуюся одежду, забирается в коляску. Пока это самая дружелюбная проекция из тех, что он видел. Шут держится в хвосте, иногда жестом приветствует лидера–близнеца. Когда тот отрывается, сворачивает направо через холмы, Артур видит, что мотоцикл у второго шута такой же, и у него тоже есть пассажир. — На разведку поехал, — говорит шут с дворнягой, потом добавляет: — По-нашему, значит, в дальний дозор отправился. Необходимая мера, благородный сэр. — Как вас зовут? — спрашивает Артур. Личности, даже просто имена проекций помогают лучше понять сон, а ему предстоит понять целый мир. — Хитлиншо я, друзья кличут просто Хит. Друзья мои, это вон те, слева, видите? Девчушка со звездой, Стелла, и тот, что в зеленой куртке. Пацифист, хороший парень. А вас я знаю. — Пес радостно лает в знак согласия. — Нам велено было вас встретить и отвезти. — Почему в Париж? — недоумевает Артур. — Почему бы и нет, прекрасный сэр? Париж — славный город, а во дворце нас ждет добрый прием. Да вон, смотрите, уже недалеко! Артур оторопело моргает. Лувр посреди поля, это еще куда ни шло, но понатыканные вокруг строительные краны, грузовики и бетономешалки слегка сбивают с толку. В правом крыле заканчивают заимствованную из Нойшванштайна башню, в левом нагорожены подряд три пирамиды зеленого стекла. Внезапно Артур оказывается впереди процессии, шута нет, мотоциклом весьма ловко управляет дворняга. — Что за чертовщина? — Стрела крана проплывает над головой, сверкая оперением, на тросах качается золотой петушок. — Король забавляется, — меланхолично поясняет псина. Артур проверяет время, по расчетам Юсуф скоро введет блокатор. Логично, что к тому моменту Артур должен достичь некого замкнутого пространства. Дворняга показывает пропуск гвардейцу в алой мантии, на площадь уже въезжают Старшие, располагаются широким полукругом. Псина делает Артуру знак вылезать, потом протягивает в зубах искусственную красную розу. — Когда упадет последний лепесток, король очнется. — Петушок на шпиле кукарекает, машет золотыми крыльями. — В каком смысле? — В фигуральном, а может, в прямом — пес его знает. — К ним подходит другой стражник, страшный верзила с обожженным лицом, ворчит, чтоб не задерживались. Артур кланяется на прощание, дворняга разворачивает мотоцикл, едет обратно к своим. Там уже раскинули табор, Артур пытается отыскать глазами Хита, попрощаться с ним тоже, но теперь все байкеры в шутовских колпаках, отсюда не разобрать, кто есть кто. Изнутри Лувр такой же, каким Артур помнит его в свое первое и единственное посещение. Классическая живопись не в его вкусе, на этой почве у них с Майлзом даже было несколько довольно горячих споров. «Чтобы сформировать отношение к произведениям искусства такого уровня, нужно хотя бы понимать, что изображено на картине, Артур, дорогой». Артур знает, что изображено на большинстве полотен, но это не заставило его полюбить ни голых греческих героев, ни улыбку Джоконды, ни одалиску с кривой анатомией. Кажется, любимая картина Майлза — «Плот «Медузы»», с ней связана какая-то печальная история. Артур покупает билет в автомате, берет путеводитель и, огибая толпы «джоконднутых», идет в зал с «Плотом». Имс не рассказывал, есть ли у него здесь любимая картина. — Обрати внимание, Артур, — говорит Майлз, — с первого взгляда полотно поражает своим мрачным сюжетом и красками. Но затем, двигаясь вправо и вверх по композиции, от одной измученной фигуры к другой, ты видишь то же, что и они — луч надежды. Это жизнеутверждающая, мотивирующая картина, «никогда не сдавайся, борись». Ведь вам, американцам, очень близка эта идея. Ладно, я вижу, тебе скучно — пойдем, выпьем кофе. Сегодня в зале номер семьдесят семь полно народу: группа студентов возле «Смерти Сарданапала», японцы с никонами и аудиогидами, перед знаменитой «Свободой» с десяток школьников сидят прямо на полу, слушают вдохновленного учителя. Никто не обращает внимания на дурацкое одеяние Артура, на заплечный мешочек и приколотую на груди розу. Он подходит к «Плоту», по велению памяти прослеживает композицию по диагонали, до верхнего правого угла, где должен быть флаг парусника, но его нет: потерпевшие кораблекрушение машут тряпками, глядя в пустоту. Артур щурится, скользит взглядом по лицам — никакой надежды, только отчаяние и ужас. По босым ногам тянет холодом, Артур оборачивается — в зале уже никого нет, вдалеке стихает топот, хор приглушенных голосов. Одну за другой картины заволакивает черным, последним темнеет «Плот», красные стены обретают оттенок запекшейся крови. — Lasciate ogni speranza voi ch'entrate [3], — звучит над ухом. Точно, здесь же была картина с Данте, и не одна, кажется... Он еще не пересек черту, кто-то шепчет, убеждает: «Уходи», но Артур не знает, куда. А что будет, если он останется? Черные холсты в рамах обретают глубину, тянут в разные стороны, как магниты. — Во дворце вам окажут достойный прием. — Размеренно хлопая в ладоши, в зале появляется Имс: на нем богатый средневековый костюм, у бедра — шпага, кинжал на поясе, в ухе крупная жемчужная сережка. — И ты поверил какому-то сброду? — Зачем я здесь? — в лоб спрашивает Артур. Имс ухмыляется, разглядывает его, как диковинное говорящее животное, потом резко меняется в лице. — Католик или гугенот? — По доскам пола прокатывается дробный стук, он же на лестницах, в коридорах и переходах. Краска на стенах становится жидкой, вязкими каплями стекает на картины, издалека доносится звон оружия, выстрелы, предсмертные вопли. Артур молча отступает к «Плоту», Имс тащит из ножен шпагу. — Ну, так католик или гугенот? — Артур прислушивается, стук очень похож на тиканье множества часов, и все нарастает, как и шум резни. — Католик, — врет он, чтобы выиграть время. Настоящий Имс знает, что это ложь, да и этот, скорее всего, догадывается, насмешливо тычет острием в бутон розы. — А я — послушный сын англиканской церкви. — Выпад быстрый, почти невидимый; Артур сползает по стене, приоткрыв рот, цепляется за торчащий из груди клинок. Имс поворачивает его, внутри закручивается винт боли, дышать Артур не может, из легких рвется хрип. Было что-то особенное насчет смерти здесь, но он не может сконцентрироваться, только чувствует, как утекают силы. Имс стоит над ним, бесстрастно раздумывая, потом дергает шпагу на себя. Артур сипит, давится кровью, Имс лениво вертит в руке кинжал. — Хотя, чтоб наверняка... — Стук уже нестерпимо громкий, начинает гулко бить колокол. Артур знает, что сейчас произойдет, но инстинкт не обманешь, он старается отползти, тщетно зажимая рану. Имс бьет его сапогом в живот, Артура рвет кровью, ему задирают голову, в зал бегут люди со шпагами наголо, жутко пахнет металлом и порохом. Бам-м, бам-м... с последним ударом Имс целует его, будто кусает в губы, и всаживает кинжал в горло.