Визит к Минотавру

«Бывает ли у вас дурное предчувствие?» Артур зависает над вариантами ответов, стучит о стол кончиком карандаша. За последние несколько дней Кобб выдал ему два десятка тестов, причем подкидывает их неожиданно: в машине, за обедом, перед сном («Проверь почту», — сообщает смс, и Артур тащит в постель ноутбук). Тесты совершенно дурацкие и направлены, видимо, на то, чтобы сбить его с толку, иначе к чему задачки типа: «В горящей комнате ребенок, старик, гениальный ученый и красотка-блондинка, можно спасти только одного: кого вы выберете?». Артур перечитывает вопрос про предчувствие, ставит крестик напротив «нет» — тогда ему вправду так казалось. От координатора требуется аккуратность и быстрая реакция, а не какая-то сверхинтуиция. И в ту, последнюю тренировку ничто не выглядело странным: ни выразительные взгляды, которые Имс бросал на Ричарда, ни диспозиция в шезлонгах (Имс улегся поближе к двери, а не в середине), ни то, что Юсуф дольше обычного проверял аптечку, которой им уже сто лет не приходилось пользоваться. Post factum эти несущественные детали обрели большое значение, но прошлого, как заметил Майлз, не вернуть. Прозвучало это как упрек, а не как утешение; возможно, мистер профессор имел в виду и себя. Ведь если быть совсем честным, с него-то все и началось. «В горящей комнате Ариадна, Майлз, Юсуф и Имс, можно спасти только одного. Кого ты выберешь, Артур?» — Думаешь, живой? — А кому он нужен мертвый, сам подумай. — Не знаю. А что у него в сумке? — Не знаю, Имс забрал и не сказал. Хочешь, сам у него спроси. — Не хочу... Ой, смотри, просыпается, бежим отсюда! Что-то топочет, шуршит и падает, Артур медленно открывает глаза. Там, где он лежит, свернувшись в древнейшей из поз, почти темно, за невидимым окном шумят деревья. Слабо пахнет горелым, как будто только что задули свечу, а вот и огарок, валяется на полу рядом с кроватью. Он шевелит затекшими пальцами, трогает шею: все в порядке, даже шрама, похоже, не осталось. В груди еще побаливает, но тоже ничего страшного, если не вспоминать о том, что произошло. Когда Артур вспоминает, его мутит от ужаса. Там, где он теперь лежит, тепло и немного душно, постель жестковата, но чистая. Он щупает одеяло: лоскутное, стеганое, а плащ, наверное, забрали. Часов тоже нет, из одежды остались только трусы. Привыкнув к полумраку, Артур оглядывается: комнатка маленькая, похожа на жилой чердак, гладкие деревянные стены, стропила над головой. Вместо тумбочки столик с тазом для умывания, в тазу мокнет губка, больше Артур ничего отсюда не видит. Садится — а, вон там лестница вниз, по ней и убежали те шептуны. — Эй, — тихонько зовет Артур, — есть тут кто-нибудь? — Раз он не ранен, раз о нем позаботились, можно и проявить любопытство — в разумных пределах. Над кроватью, справа от лестницы, висит картина, но что на ней, в полутьме не разобрать. — Эй! — уже громче. На ступеньках кто-то шушукается, потом выглядывают две детские мордашки и еще какое-то существо. Впереди чумазый мальчишка лет десяти, держит в правой руке свечу, в левой — не то дубинку, не то бейсбольную биту. — А ты говорил, он умер, — упрекает второй мальчик. Они как братья-близнецы и чем-то неуловимо похожи на Имса. Третий держится в тени, Артур видит только, что у него — или у нее — на голове что-то странное. Мальчик с битой смело подходит к лежанке. — Вот и проверим, живой он, или прикидывается. Ты кто такой и зачем пришел, отвечай! — командует, выпячивая пухлую нижнюю губу. — Надо говорить «сэр» и «пожалуйста», — поправляет второй маленький Имс. — Отвали, это я его допрашиваю! — Первый замахивается на второго битой, существо взбирается по лестнице, протестующе хнычет. Артур не ошибся, это тоже ребенок: голова и шея накрыты холщовым мешком с прорезями для глаз, на ткани красками намалевана жуткая рожа. Мешок втискивается между теми двумя, рычит, пытается забрать оружие, Артур тоже решает вмешаться: — Стойте, не деритесь, я и так отвечу на ваши вопросы. — Оба Имса и Мешок застывают, таращатся на него. — То есть, постараюсь. Я не знаю, как здесь оказался, хотя есть кое-какие догадки. А зовут меня Артур. — Мое имя Томас, — вежливый юный Имс протягивает ладонь, — приятно познакомиться, сэр. Он тоже Томас, — кивает на мальчишку с битой, — а это наш Мешок. — Я Том, — ворчит чумазый Имс, Мешок мычит, кланяется, спрятав руки за спину. — И вообще, плевать на допрос. Если врете, и вы засланец, он вам так всыплет, что костей не соберешь. — Опять ты... Простите, сэр! — Томас хватает близнеца за руку, тащит к лестнице, оттуда драматический шепот: — Зачем его пугать, он же еще ничего не сделал! — Мешок присоединяется к «совету», обнимает обоих мальчиков за плечи; они сближают головы над свечой, теперь Артур слышит только обрывки фраз: — Имс нашел его... в лесу! — Ну и что? — ... ту сторону... нельзя ходить, помнишь? — ... сам разберется... нос в чужие дела. Согласен? — Том корчит презрительную гримасу, Мешок кивает: голосование окончено. Артур не может сдержать ностальгической улыбки. — Вы проголодались, сэр? — уже громко спрашивает Томас. — Скоро будем ужинать. Только одежда ваша совсем испорчена, потом подыщем что-нибудь в кладовке. Извините, сэр. — Он огорченно разводит руками. Все трое одеты просто, даже бедно, но Том всклокоченный, неопрятный, а Томас будто только что отгладил рубашку и штаны и почистил ботинки. Рубаха Мешка ему велика, выпущена наружу и подвязана на талии шарфом, как кушаком, на худеньких ногах — красные резиновые сапоги. Удивительная компания. — Есть тут кто-нибудь из взрослых? — интересуется Артур. Вряд ли ребятня сама заправляет в доме, хотя с Томами ничего нельзя знать наверняка. — Имс во дворе, сушняк жжет. Позвать? Это он вас сюда принес и раны вам промыл. — Том дерзко выпячивает подбородок, демонстрируя крайнее недоверие и неодобрение. Артур садится на кровати, скрипя пружинами, накидывает на плечи одеяло. — Тогда я спущусь и поблагодарю его. — Троица расступается, одеяло волочится за Артуром, как королевская мантия. Каков он, этот Имс? Лица того, прежнего, с кинжалом, уже не забыть, хотя последнее, что Артуру сейчас нужно, это страх. Господи, он и дело еще толком не начал... Мимо тенью шмыгает Мешок, Артур вздрагивает, цепляется за перила. Внизу темная прихожая, из нее еще одна лестница направо, и черный ход, а впереди гостиная, она же столовая и кухня, там желтое электрическое освещение. Мешок хозяйничает, накрывает на стол, в углу на подстилке спит спаниель. Над плитой пучки засушенных трав, плащ висит на вбитом в дверь гвозде. Собака поднимает голову, дверь скрипит, в дом, дымя сигарой, заходит Имс. — О, — смотрит на Артура, тот так и стоит, придерживая одеяло. — Очнулись. Хорошо, а то три дня прошло. — Часов нет, нельзя проверить ни время, ни дату, но зачем Имсу врать? Судя по ощущениям, Артур мог пробыть в отключке и неделю. — Я хотел сказать спасибо за то, что вы... — «Не бросили меня подыхать в Варфоломеевскую ночь»? А если этот Имс понятия не имеет, что произошло на предыдущем пласте? Артур запинается, Имс ждет без видимого интереса, потом говорит: — А, пустяки. Садитесь ужинать. Так садитесь, жарко ведь, — тушит сигару, сутулясь, занимает место во главе стола, будто не замечая Мешка и обоих Томов. Те устраиваются на табуретках в конце, гребут ложками фасоль, один Мешок не ест. Имс обстоятельно принимается за мясо, Артур тоже берет нож и вилку, скорее из вежливости — у него совсем нет аппетита. Вместо этого он украдкой разглядывает Имса; тот все равно замечает, но реагирует спокойно, сонно — никак. Рыжеватая щетина на лице, волосы сальные, зачесанные назад, одет как фермер: поверх фланелевой рубахи кардиган с разными пуговицами, на шее платок, все тусклое, линялое, так не похожее на Имса из реальной жизни. Руки натружены, на левой пятно как от недавнего ожога. Когда мальчишки заканчивают ужин, Имс молча поднимает на них взгляд, и троица исчезает, топает наверх по второй лестнице. На столе появляется бутылка виски. — Спасибо, я не пью, — отказывается Артур. Теперь Имс смотрит на него с недоверием. — Пьете, — наполняет стакан Артура. — Пейте. Конечно, не «Джек Дэниэлс»; сивуха шибает в ноздри, горло жжет, Артур смаргивает слезинку. Самое время задавать вопросы, выяснить, для начала, куда он попал. По раскладке выходит, что это первый пласт после введения блокатора, если зал Лувра считать «пороговым» этапом. Любопытно, что Имс присутствует во сне, существенно не меняя свой облик. Если так пойдет и дальше, можно надеяться на продуктивное сотрудничество. — Как я здесь очутился? — спрашивает Артур между осторожными глотками. Имс смотрит на дверь, на темное окно с кухонной занавеской. — Не помните? — Увы, нет. — Тогда неважно. — Немногословный, невозмутимый, эдакий бычара: лежит на лугу, жует себе жвачку и знать не знает ни о какой корриде. Чересчур мирное подсознание, так не бывает; Артур «копает глубже»: — Те трое ребят — ваши дети? — Имс утвердительно мычит. — А где их мать? — Нету матери. У них только я. Они только мои. — Но была же когда-то мать у ваших сыновей, — настаивает Артур, почему-то это кажется ему очень важным. Имс хмурится, хоть какая-то эмоция. — Они мои дети. С чего вы взяли, что они мне сыновья? — Ну, просто... — Артур совершенно обескуражен. Имс флегматично бурчит себе под нос, допивает виски, встает, Артур следует его примеру. — Спать пора, завтра работать, — сообщает Имс. — Ночью не бродите, захотите отлить — там, во дворе, — указывает на черный ход. — Завтра вам все покажу, доброй ночи. — Имс коротко, крепко жмет Артуру руку, уходит наверх, куда и мальчишки. На ходу снимает платок, под ним будто полоса поперек шеи, но уже почти ничего не видно. Скрипит, закрываясь, дверь над лестницей, тут же гаснет свет в гостиной. Держась за перила, Артур бредет к себе на чердак, чуть не стукается темечком о перекрытие. Не надо было пить натощак: даже в контролируемых, выстроенных снах такое чревато разными сбоями и неприятностями. Артур падает на кровать, в ушах целый хор сверчков, за окном свистят какие-то птицы. Пахнет смолой и травами, значит, уже лето. Странно, он всегда думал, что Имс больше любит зиму. — Ты когда-нибудь остепенишься? — смеется Артур. Во время отдыха с Имсом он позволяет себе вещи, которые в обычные дни вызывают у него недоумение, испуг и легкую брезгливость. Он бы никогда не пошел в тот дурацкий клуб, если бы не Имс, не стал бы пить пошлые коктейли с зонтиками. В номере духота, Артур открывает большое окно в спальне и маленькое — в ванной. Рано утром в парке возле отеля начинают кричать птицы, так что перед сном придется все закрыть. — Если под степенностью подразумевается миссис Имс и коттедж с бассейном, вынужден тебя разочаровать. — Имс снимает ботинки, пиджак, расстегивает ремень и рубашку. Нет, Артур не это имел в виду, хотя чем плох собственный бассейн? И будь он... женщиной, он бы, пожалуй, не хотел стать миссис Имс. Чего бы Артур точно хотел, это чтобы вот так — глупо, громко, горячо — было почаще. «Чтобы отдыхать, нужны деньги, — вяло брюзжит внутренний голос, — а деньги надо заработать». Как будто он может забыть: вылет завтра, сбор, подготовка, общий прогон — через неделю. Хорошего понемножку... Артур сокрушенно вздыхает, смотрит перед собой, на Имса с сигаретой возле окна. — Что такое? Чего ты пялишься, Арти? — Имс тоже смеется, хрипло, ласкающе; пепел падает на ковер. Глубоко за полночь Артур просыпается, идет во двор. Неохота, да и опасно искать будку в кромешной темноте, и он пристраивается у дерева, чувствуя себя почти дикарем. Чего уж, само это место не похоже на центр цивилизации. Где-то ухает филин, Артур прикрывает глаза, нежится в теплом, чуть терпком лесном запахе. Совсем некстати лезут в голову мысли, что Имс ведь близко, но недостаточно, не так, как было все последние дни, в настоящей жизни. Артур скучает... нет, глупость какая, просто они выпили, и пошел ассоциативный ряд. К счастью, во сне и в одиночестве можно не притворяться; он не отказывает себе, представляет на секунду, что за спиной стоит Имс, тоже голый, тоже пахнет травами и смолой — сейчас протянет руку, прикоснется. Что все-таки у него с шеей? Артур выдыхает, тыкается лбом в бугристую кору дерева. Сзади шуршит, поскрипывает, он оборачивается — никого, но Артур воспринимает это как сигнал и моментально трезвеет. Нельзя забывать: он здесь чужак, и с мыслями надо быть... поаккуратнее. — Пойдем в душ, — шепчет Артур в мохнатую потную татуированную грудь. «Бывает ли у вас дурное предчувствие?» Наверное, тогда что-то мелькнуло, но Артур был слишком счастлив или слишком пьян, чтобы заметить. Первое, что он видит утром — линялая рубаха, брюки и подтяжки, перекинутые через раму кровати. Потягивается, резко садится... — Блядь! — Удар от макушки отдает в челюсть, Артур клацает зубами, хватается за голову, шишка под пальцами растет, наливается жаром. Смотрит вверх: через окно — благо, открытое, иначе Артура бы засыпало стеклом — прет толстая длинная дубовая ветка. — Нихера себе пиздец... — Левой рукой Артур трогает ветку, как будто это застывшая змея или лапища сказочного великана. Голова раскалывается, надо приложить холодное, в тазу вроде еще была вода. Артур смачивает губку, прикладывает к шишке, шипит, жмурится. — Вы ругаетесь, — звучит укоризненный голос. Артур открывает левый глаз; на спину капает, губка уже нагрелась. — Томас? Извини, я знаю, это нехорошо, только... Бля-а-а, больно-то как — откуда она вообще тут взялась? — Я попозже пилу принесу. — Томас косится на одежду, деликатно кашляет. — Идите завтракать, Имс потом все объяснит. — И никаких вам больше «сэров». От застиранного хлопка едко пахнет мылом. Артур одевается, не сразу разобравшись с подтяжками; разношенные ботинки ему чуточку велики. Вот теперь он вправду «бедный странник»... Завтракает Артур один, Томас говорит, что остальные уже поели. Сегодня Том и Мешок помогают Имсу, а он возится по хозяйству, такой порядок. Да, они тут живут, сколько себя помнят; наверное, тут и родились. Нет, поблизости больше никто не живет, место далеко от дороги — сказав это, Томас краснеет, возит подошвой по полу. Артур понимает, что он врет, причем вынужденно, и мучается от своего обмана. Из дома Артур выходит под навес: с террасы вдоль фасада просматривается двор, и было бы видно еще дальше, если бы все так не заросло. Смешанный лес душит маленький участок, сдавливает кустарником, молодыми деревцами, мощными узловатыми сучьями и корнями. Слева в зелени тонет дровяной сарай, гаража нет, допотопный «форд» на рессорах стоит в тени огромного дуба: ветви обняли, оплели угол здания, а с торца и вовсе влезли на чердак. С заднего двора доносится стук, оглушает ревом бензопила. Артур идет туда. — Доброе утро! — Он дожидается, пока голый по пояс Имс разогнется, отложит инструмент и утрет пот. Руки до локтей темные от загара — значит, он чаще работает в рубашке — на спине и плечах нет татуировок, на шее все тот же платок, Имс вытирает им лицо. Голова у него прикрыта мягкой выгоревшей шляпой. — А, доброе, — не оборачиваясь, вгрызается пилой в поваленный ствол — кажется, вяз. Неподалеку Том орудует топориком, вырубает кусты, что пониже и потоньше; Мешок сгребает ветки, относит, сваливает в кучи. — Я могу чем-нибудь помочь? — По правде говоря, Артур не знает, чем именно, до сих пор жизнь ограждала его от тяжелого физического труда. Остальные будто слышат его мысли: Том презрительно хмыкает, Имс просто смотрит, задумчиво и чуть сонно. — Слыхал, там стену пробило. — Имс выкатывает получившиеся чурбачки, делает Мешку знак, чтобы не лез. — Ветка проросла в окно, — уточняет Артур. — О. Ну, так займитесь. — Томас сказал, вы объясните, как это произошло, — сухо произносит Артур. Имс пожимает плечами в буграх мышц. — Ну, раз Томас сказал... Только тут сначала закончу. — Вот и весь разговор. Имс с ребятами работают, пока солнце не начинает палить вовсе нестерпимо. Томас приносит старую тяжелую ножовку, Артур лезет на кровать, долго и упорно пилит незваного гостя. Другой сучок, послабее, пролез в щель над самым полом, его Артур просто отламывает. Ладони саднит с непривычки, он стесняется спросить, есть ли в доме какое-нибудь средство; Томас любезен, как и прежде, но не торопится проявлять излишнее участие. В перерывах между вжиканьем ножовкой Артур слышит, как Томас гремит ведрами, таская воду из колонки, готовит обед. Потом воцаряется тишина — наверное, все-таки пошел помочь братьям. Не будет ничего плохого, если Артур сам поищет мазь. — Вы чего? — Неприятно лязгает дверная ручка, Артур вздрагивает. Он и представить себе не мог, что мальчишки умеют так подкрадываться: по лестнице, вон, топали, как слоны. Том застыл на пороге черного хода, сверлит его взглядом из-под сдвинутых бровей. — Ищу уборную, — врет Артур; ему не стыдно, лишь досадно от того, что его поймали, хотя он еще ничего не взял. Он бы и не стал брать ничего такого, только хотел осмотреться и подлечить пузыри на ладонях. К тому же, дверь все равно заперта. Взгляд Тома из мрачного становится презрительным. — Во двор идите, тут вам не дворец. — Странно услышать такое сравнение от мальчишки из лесной хижины. Может, наверху у них есть книги, или Имс обмолвился про Лувр, когда ребята пристали к нему с расспросами. Имсу явно что-то нужно от Артура, раз он его спас, но рядом с Томом возникает четкое ощущение, что ему здесь не рады. Тому он не нравится, сразу не понравился, для Тома он даже не «вторженец» — «засланец». Знать бы еще, чей... Жаль, в отчетах не написали, как вести себя по отношению к объекту — на одном дружелюбии здесь не выедешь. — Я тебя чем-то обидел? — напрямую спрашивает Артур, Том фыркает: — Обиды — для девчонок! — смачно сплевывает за порог: вот, мол, что я о всех вас думаю. Потом тычет Артура в пуговицу грязным пальцем: — Я за тобой слежу, понял? Так что без глупостей. — Следи, раз тебе хочется. — Такого ответа Том не ожидал, и Артур продолжает: — У вас есть мазь или бальзам на травах? Я тут кожу немножко содрал. Том бурчит: «Неженка», снимает с шеи ключ на веревочке, отпирает дверь — за ней крошечная темная кладовая. Пока Том роется на полках, Артур прикидывает размеры: изнутри кладовка гораздо короче, чем стена в прихожей. Значит, под чердаком есть еще комнатка, только входа в нее что-то не видно. За обедом Имс молчит, мальчишки тоже притихли, только стучат ложками. Вырубленный кустарник сложили на солнце сушиться, чурбаки Имс откатил к сараю, и без того доверху полному дров. В сетку на окне бьется муха, ребятня зевает, предвкушая сиесту. — Выметайтесь, — беззлобно приказывает Имс. Мешок с Томом плетутся наверх, Томас порывается убрать со стола, Имс его одергивает. — Ты тоже иди. Мы тут потолкуем с этим джентльменом. Артуру никаких указаний не дают, он так и сидит, глядит в угол, где, как и вчера, лежит спаниель. Странная собака, все время спит — может, больная? — Здоровая, — отвечает Имс, Артур аж подпрыгивает на стуле; он что, вправду читает мысли? Имс флегматично разливает чай. — Простите?.. — Здорова как бык — да, Флосси, старушка? — Спаниель стучит по полу хвостом. — На чужих только лает. А вы не чужой, я сам вас привез. — Как, откуда? — Предчувствие давит горло, Артур следит за Имсом, ожидая невесть чего — нового выпада? Да этот Имс его голыми руками скрутит. — Вы сказали, привезли? — А вы думали, двадцать миль отшагали с дыркой в груди? — Имсу смешно, но глаз улыбка не достигает. — Я вас нашел. Вы ж сюда и собирались? И что тут есть, знаете. Много знаете и не болтаете. Мне это нравится. — Его красноречие иссякает, Имс шумно тянет чай, лоб покрывается испариной. Вдруг приподнимается, рявкает: — Брысь отсюда! — Артур замечает лишь краешек холстины. — А почему... — Нравится ему так, — перебивает Имс. Какое-то время они пьют молча, затем Имс вытирает лоб рукавом. — Вы спрашивали, чего ветки в дом прут. Выжить меня хотят, вот так. Что можем, то рубим, жжем, да оно все хуже. С утра до ночи, черт подери. — Прикрывает веки, обкатывает в уме следущую фразу; Артур его не торопит. Имс трет щетинистый подбородок. — Я человек мирный. Не браконьер, налоги плачу. — Артур думает о комнате без дверей, представляет там целый оружейный склад. — Не зачинщик, мистер. Но и спуску не дам. Моя земля, нечего соваться. — Значит, как минимум нарушение границ и злонамеренная порча имущества. — Имс кивает, все так. — Вы жаловались местному правлению... шерифу? — Им бы только деньги драть. Вы ж юрист? Вот и поможете. Бумаги у меня были... а, здесь они, — лезет в карман кардигана, достает согнутые вчетверо листки. — Все равно вашу претензию нужно изложить в письменной форме. — Артур не пытается объяснять, что никогда не занимался тяжбами. Только сейчас замечает — на полке в глиняной вазочке его роза, уже малость обтрепалась, а рядом мешочек, который бросил водитель фуры. Имс и эти мысли чувствует, пристально смотрит на цветок, будто решает: потом, подождет. Расправляет документы, там же чистый лист бумаги. Из другого кармана появляется огрызок карандаша; Имс точит его перочинным ножом, Артур старается не смотреть, как ходит лезвие. — «Имс против Леса» не прокатит. Как зовут нарушителя? — спрашивает Артур, хотя почти наверняка знает ответ. — Я с ним не говорил. Видел однажды — проезжал тут верхом. По дому моему стреляет, он и его люди. Доски потом гниют. Пацаны выходить боятся. Томас слыхал, он шерифов прихвостень. — Гай Гисборн. — Артур замирает, прислушивается к малейшим колебаниям; вдруг что-нибудь изменится? Но ничего не происходит, и муха все так же жужжит, ползает по сетке. Имс сосредоточенно хмурится. — Да хоть сам Аль Капоне. К нему ж никто не лезет. Я человек мирный, крови не хочу. Денег его мне тоже не надо, пусть с моей земли уйдет. — Я изучу все документы и составлю письмо, — деловито отвечает Артур. То, что Имс воспринимает ситуацию спокойно, радует и обнадеживает. Значит, все не так плохо: никто не погиб, не ранен; Ричард пока предупреждает, запугивает, но не нападает всерьез. Почему тогда в жизни Имс так его боится? Может, все это вправду галлюцинации или бредни после наркоты? Кто знает, сколько чего он принимал последние два года, из страха или желания сбежать в мир иллюзий. Артур запоздало переводит взгляд на Имса — тот моргает, не поняв ни слова из его мыслей. — И вот еще, Артур... — запинается, кашляет, поправляет платок. — Я вам благодарен буду за помощь, но и вы про кошку не забывайте. — Про какую кошку? — Он что, имеет в виду Кэти? Кэти-то тут причем? — Которую любопытство сгубило. — Имс лукаво щурится, и на мгновение он снова тот, настоящий. Артур бормочет что-то невнятное, Имс бесстрастно закуривает сигару, уходит вздремнуть. Артур остается один, слегка обескураженный. Украдкой косится на глухой чулан под лестницей, манящий спрятанным магнитом; нет, это подождет, первым делом — документы. Поднимается к себе — в другой комнате тихо, хотя мальчишки могут и притворяться — раскладывает бумаги на одеяле. Внизу и слева, в кладовке, что-то скрипит; кто-то выходит, мягко щелкнув замком. По дому разносится хрип и сипение граммофона: мелодия заунывная, вроде колыбельной, слова сливаются в неясный поток. Артур подходит ближе к лестнице; то, что он в темноте принял за картину, на самом деле зеркало, только мутное, будто заросшее пылью. Он хочет протереть стекло: зеркало падает, беззвучно разбивается, тут же смолкает музыка. Вечером пластинка играет снова, и звук теперь лучше; ребята вынесли граммофон из спальни на деревянную площадку. Артур еще изучает документы; по десятому кругу песня превратилась в шум, как ветер за окном, совсем не отвлекает от работы. A sword and a dagger he wore by his side, Of manye a man the bane... То, что он принял за колыбельную, оказывается балладой на староанглийском. На слове «bane» игла начинает заедать; кто-то поправляет ее, баллада льется дальше: ... he was cladd in his capull-hyde, Topp, and tayle, and mayne.[4] — Кушать подано! — кричит Томас между куплетами. Артур спускается; наверху, свесив ноги в прихожую, сидит Мешок, в такт постукивает пятками по стене. Они уже почти доели, когда появляется Имс: угрюмый, даже злой, молча глотает свою остывшую порцию. Потом бросает на стол стрелу с черным оперением; Артуру нет нужды переспрашивать, откуда она и зачем. Том берет ее двумя пальцами, вертит, рассматривает наконечник, передает Томасу. Имс опрокидывает в себя полстакана виски, забирает стрелу, спички, снова выходит во двор, мальчики и Артур — следом. Гора хвороста уже пылает, как языческий костер; Имс плюет на стрелу, ломает ее пополам, швыряет в огонь. Артуру чудится, что на мгновение пламя меняет цвет. — Кто вторгнется ко мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают, — цитирует Имс, поворачивается к Артуру. — Погодите, еще разговор есть... А вы трое спать, быстро! И чтоб тихо! — Скрипят ступеньки, музыка обрывается, но Артур еще долго слышит заевшее: «Bane, bane, bane...» Убрав посуду, Имс раскатывает на столе карту. С севера и востока его земли — всего шестьсот акров — обнимает выцветшее пятно с надписью «Шервуд», главный тракт проходит южнее, за ним тоже лес, но пореже. Ручьи извиваются червяками, впадают в маленькое озеро. Имс пальцем указывает места, через которые пролегает граница, Артур мысленно проводит линии от точки к точке. Получается почти правильный квадрат. — Пусть Гисброн, или как его там, вычистит тут все. Деньги его мне не нужны, — повторяет Имс, как будто они уже выиграли процесс. Только никакого процесса не будет, Имс зря тратит их время. Артур даже не знает, что злит его больше: тупое, опасное имсово упрямство или сам факт, что его пытаются надуть. Еще бы макет склеил... нет, ну как можно быть таким придурком! Имс молча сворачивает карту, выходит на террасу покурить. Костер почти догорел, сверчки надрываются, как сумасшедшие. — К жаре, — ворчит Имс, бросает окурок в золу. Самонадеянный болван, трус долбаный, жалкий позер... хочется стукнуть его или отыметь прямо здесь, в скрупулезно выстроенном картонном мирке. Артур в упор смотрит на Имса, ждет его реакции. Имс тяжело опирается на перила. — Потерпи до финиша, Арти. Потом все, что захочешь. — Ловлю на слове, — огрызается Артур. Его бесит тон Имса, то, как Имс выставляет его посмешищем, а еще двусмысленно предлагает какую-то плату за его, Артура, бездействие. Блин, Имс в реальности ведет себя куда честнее, чем в так называемом подсознании. И кого он надеется обмануть? — Я тебя не обманывал. — Имс глядит на него исподлобья, Артур стискивает челюсти. — Всего лишь понизил степень риска. — Хуйня! Это прогулка для дебютанта, а не бесконтролка! — шипит Артур; терпение лопается, как пузырьки на защитной упаковке. — Что думал: подкину пару проекций в духе Фрейда, и этот кретин поведется? У тебя тут запертый чулан, и подвал наверняка есть, и кладбище — дохрена всяких фокусов. Что у Мешка под мешком, что у тебя под этой тряпкой? — дергает за край платка, Имс вздрагивает, хватает его за запястье. — Артур, не надо. — А так тоже не надо? — Артур злобно впивается ему в губы, вспоминает «поцелуй» того Имса, с кинжалом, и прерывается, только когда не хватает воздуха. — Что, не хочешь? Или боишься, что мистер Томас увидит? — Артур... — Имс невольно облизывает губы, взгляд становится растерянный, расстроенный. Артур сдирает через голову рубашку, льнет к Имсу, вжимает его задницей в перила. — Что ты делаешь? — То же, что ты со мной в ночном клубе, — расстегивает Имсу брюки, сует руку в белье, одновременно целует в шею, чуть сдвигая ненавистный платок. Теряй контроль, ну же! Имс глухо стонет, член в ладони Артура подрагивает, Артур обхватывает его властно, сильно; под языком тоже что-то твердое, бугристое, как кора, и соленое, как кровь. Чувствует, что его пытаются оттолкнуть, сопротивляется, еще сильнее вжимается в Имса, а вокруг все жарче, как будто снова что-то горит. По голой спине широко, больно чиркает горячим — Артур разворачивается, с размаху бьет по лицу кого-то худого, низенького. Мешок падает, роняет горящую ветку, всхлипывая, ползет к краю террасы, скатывается с нее, вскакивает и с воем бежит в темноту, в лес. — Что же ты наделал, Артур... Артур озирается, не веря своим глазам. Они стоят на пепелище: Имс успел застегнуться, обнимает за плечи чумазых, заплаканных Тома и Томаса. Томас вытаскивает чистый носовой платок, сморкается, у Тома в руках все та же бита. — Шалость удалась, лапуля, — голос Имса сочится ядом. — Теперь проваливай, или собак спущу. — Из-за горы дымящихся обломков выходят две псины, кажется, бойцовые, недвусмысленно скалят зубы. Артур хочет, но не может пошевелиться, безмолвно раскрывает рот. Имс отпускает плечо Тома, щелкает пальцами, псины прыгают. — Тише, Ари... Ари, это был сон, всего лишь сон, он ушел и не вернется... — Зачем ты врешь?! — Она молотит его кулачками, лягает, визжит, плачет. — Ты, Артур! Кто угодно, блядь, но ты... Артур жмет кнопку вызова медсестры. Воскресенье, два часа ночи, вопли Ариадны тонут в невидимых коридорах. Разумеется, это не первое его пробуждение во сне, даже не десятое, но еще никогда Артуру не было так плохо. Медленно садится в постели на чердаке, водит руками над головой — пусто. Во рту пересохло; самое страшное, что он не может вспомнить, когда именно уснул, на каком этапе, что из случившегося правда, а что иллюзия, подброшенная... Имсом? В этом Артур почти не сомневается: играй по правилам объекта, или тебя вышвырнут, вот о чем предупреждали в массачусетских отчетах. Только ребенок в коме и сновидец с двадцатилетним стажем — немного разные весовые категории. «Sunday is glo-o-omy, with shadows I spend it a-a-all» [5], — грустит новая пластинка. Еще рано сдаваться, всегда рано. Артур одевается, бредет во двор, плещет в лицо водой из колонки. Шишка на затылке ноет тупой болью, все тело ломит, словно его вправду рвали на куски и жгли головней, а потом кое-как собрали обратно. За завтраком Имс молчит, только взглядывает на Артура с выражением «усек, умник?»; Артур кивает, уставившись в тарелку. Мешка за столом нет, посуду убирает Том, сегодня он дежурный. Имс отрывает листочек настенного календаря — воскресенье, — берет карту, шляпу, жестом просит следовать за собой. За ночь лес придвинулся еще ближе, «форд» оплетает плющом. Там, где вчера был костер, лезет острая зеленая трава. По дороге Артур еще надеется на извинения или какие-то намеки, но Имс будто язык проглотил. Через полчаса они выходят к ручью на дне оврага; через овраг перекинут красивый деревянный мостик, по виду совсем новый. На другом берегу чаща дубов и вязов, чуть дальше, у поворота, плакучая ива. Имс карабкается вверх по склону, Артур старается не отставать. Перед мостом в землю вкопан аккуратный столбик. — Граница, — указывает на него Имс. — Следующий южнее, возле брода. Идемте, там охотничья тропа... — Но они никуда не идут. Имс щурится из-под шляпы, заводит руку назад, за пояс. На той стороне пробегает ветерок, колышет густую листву. Кричит птица, Имс выхватывает револьвер — вжик! — в стволе между ним и Артуром трепещет стрела. — Гисборн! — орет Имс. — Я пришел говорить, а не воевать! — Вторая стрела вонзается в ту же точку, расщепляет первую. «Кажется, сэр Гай не в настроении», — хочет сказать Артур, но тут Имс кричит: — Я привел его, выполнил уговор! Теперь твой черед! Тишина. «Какой уговор? — стучит в висках у Артура. — Он тебя мучил, пытал — на шее, небось, до сих пор след от ремня. О чем вы могли договориться?» Вообще, какой смысл выяснять отношения с проекцией? Даже терапевтический эффект тут сомнительный, годится скорее для осознания проблемы, чем для ее решения. Да, в деле Фишера они использовали проекцию Браунинга, но для подставы, а тут что-то непонятное... Артур делает шаг к мосту, Имс грубо дергает его назад; в прелой листве под ногами торчит третья стрела, на древко нанизан клочок бумаги. Артур снимает его, разворачивает, в записке одно размашистое слово: «Наедине». — Он хочет побеседовать со мной без свидетелей, — поясняет Артур, Имс недовольно качает головой. — Все в порядке: я ваш представитель, изложу все ваши требования. Просьба резонная, не вижу причин отказывать. — Не хочу, чтоб вы туда ходили. — Имс угрюмо тычет пальцем в мост. — Он вас заманит и стребует выкуп, или еще что придумает. Встречайтесь по эту сторону, завтра утром. — Говорит он тихо, но Артур уверен — Гисборн все слышит. — Почему не сейчас? — Вы не в форме, — без всякой издевки отвечает Имс. — Отдохните, до завтра подождет. — С минуту он пристально смотрит на тот берег, потом отворачивается, медленно, вразвалку, спускается вдоль ручья. Экскурсия занимает не так много времени: Артур подсчитывает, сколько акров плодородной земли заросло чужим лесом, сколько испорчено и повреждено хозяйственных построек. В глубине участка у Имса не то сарай, не то крошечная фабрика: над холмом виднеются верхушки труб, на дверях амбарный замок. На вопрос, что внутри, Имс равнодушно хмыкает. Ну и ладно, какой-нибудь нелегальный бизнес, Артура это не касается. Правда, у него чувство, что до самого дома за ними из зарослей кто-то следит. — Мешок в шпиона играет, — ухмыляется Имс и добавляет серьезно: — При мальчишках о Гисборне ни слова. Дурные они, суются, куда не след. Вечером я к вам приду. До вечера Артур мается без дела, жалея, что нельзя написать отчет. Он не может даже сравнить время, вычислить, сколько прошло, а сколько еще в запасе. Раз Имс не стал его торопить, должно быть, сутки у них есть. Конечно, Артур предпочел бы закончить дело пораньше, как с тем же Фишером, а остаток времени посвятить... не знаю, хотя бы и отдыху. Пускай здесь нет ресторанов, театров и подобного, зато отличная экология, да и проекции Имса ему симпатичны. В «подсознательных детях» есть что-то трогательное. Мешок возвращается затемно, Артур слышит, как Томас отчитывает его, а Имс велит оставить в покое. Мешок все равно плачет; злобно топоча, бежит наверх, хлопает дверью — из спальни доносится унылое «Воскресенье». Отчего-то Артуру представляется, что когда Имс спит, эти трое исчезают, а утром появляются снова, устроившись под боком, в ногах, у изголовья. Что будет, если ночью он зайдет к Имсу в комнату? Да ничего хорошего. — На месте познакомлю тебя с интересным человеком, — шепчет Артуру Дом. Мол надела наушники и маску для глаз и, похоже, спит, но он все равно шепчет — из-за Мол, а не других пассажиров рейса Лос-Анджелес–Сидней. Позже Артур вспоминал это как иронию: их с Коббом первое и последнее крупное дело были связаны с одним и тем же маршрутом. — Да, ты упоминал... Имитатор, верно? — Дом кивает, как-то особенно улыбается. — Ты многому у него научишься. Имс... быстро находит контакт с людьми. Филиппа через пять минут залезла к нему на колени с любимой куклой и кроликом. — Не сомневаюсь, Мол была в восторге. — Артур представляет себе полноватого коротышку, «любимого дядюшку» или аниматора на детском празднике. Эдакий взрослый ребенок, наивный, немного чудаковатый добряк. — «Харизмы месье не занимать», так она сказала. — Кобб косится на жену. — А еще: «Жаль, что вы вор, а не педиатр». На самом деле Имс не такой уж плюшевый. Я переговорил с ним, попросил погонять с тобой боевку. — Вот как. — Аниматор в костюме техасского рейнджера с водяным пистолетом. — Только не позволяй сразу себя очаровать. Нам необходим твой трезвый холодный рассудок, — тихонько смеется Кобб. — Не бойся. — Артур вздрагивает в темноте, чуть не роняет рубашку, которую только что снял и сложил. Имс стоит на лестнице, в руках какой-то сверток; это первый раз, когда он сюда поднялся. Артур подносит спичку к огарку, спичка гаснет. — Не надо света. Я принес кое-что. — Имс кладет сверток на кровать, садится без приглашения. Артур стоит перед ним в одних трусах, ему неловко, Имс тоже отводит взгляд. — Стрелять умеешь? — Ночь лунная, в синеватом свете его лицо застывшее, полумертвое, как маска. От неожиданности Артур заикается: — Ну-у, д-да, а почему... — Тогда бери, — откидывает ткань, там пистолет Артура, патроны. — Если станет тебе угрожать — не болтай, пали. Или он выстрелит первым. Наденешь свой плащ, пушку спрячь под ним. Еще вот это у тебя было, — кладет рядом с пистолетом брелок Артура: кольцо и цепочка проржавели, сам кубик поцарапан, с некоторых граней облезла краска. — Странная кость, я таких не видал. А роза пропала — верно, Мешок заныкал. Любит он всякие красивости. — Имс... — Артур не знает, что еще сказать; Имс и не реагирует, будто это не его имя. Тогда Артур просто касается его плеча. — Что будет, если Гисборн не примет твои условия? — шепчет. Имс хмыкает, складывает на коленях натруженные руки. — Лес пожрет все здесь. Потом сожрет Гисборна. Ему ж все равно, что жрать. — Наконец поднимает глаза на Артура, скользит взглядом по груди, по лицу. — Чего ты так смотришь? — Не знаю, — врет Артур. — О чем у вас был уговор? — Неважно. — Имс ковыряет мозоль под средним пальцем, поднимается. — Чужак уйдет. Все будут на своем месте. Доброй вам ночи. Расслабиться Артур не может, не может и думать: логика истончилась, факты прорывают ее, как камни — паутину. По-хорошему, нужно взять бумагу, карандаш и проанализировать пласт по всем пунктам — архитектура, сюжет, аллюзии, — но Артур толком не помнит, как это делается. Он заходит с другой стороны: предположим, Гисборн действительно является проекцией Имса, эдакой юнговской Тенью. Значит, к реальному Ричарду их конфликт не имеет никакого отношения. Нужно успокоить зловещий образ из подсознания, прогнать параноидальную идею, помирить Имса с собственной «изнанкой». Артур, конечно, попытается, но Имсу так и так понадобится медицинская помощь. Надо спросить Юсуфа, пусть посоветует седативы без сильной побочки и привыкания — может, даже разработает что-нибудь индивидуальное. Препарат «Анти-Гисборн», ну-ну... А кое-кому другому не повредит «Анти-Имс». «Делай, что должен, и будь, что будет» — единственный правильный принцип. Делай, что хочешь, и станешь перекати-полем, бегущим от собственной тени. Артур взвешивает на ладони патроны, заряжает глок, засыпает с чистой совестью. — Тебя ведь страшно злит, что он сбежал, — говорит Ариадна. Похудевшая, на ворохе больничных подушек, она выглядит совсем крошечной. Артур молчит, смотрит на пол — бледно-зеленый линолеум в серых прожилках. — Не прикидывайся, я теперь спец по психоанализу. Ты злишься, что он сбежал, и винишь его во всех грехах. — Я просто хочу его убить, — ровным голосом отвечает Артур. — Знаешь, я тоже. — Она не смеется. Артуру снится ухоженный парк, расчерченный аллеями, с розовыми кустами, скамейками и круглым прудом. На скамейке перед прудом сидит Ричард, ждет кого-то, читая газету. К нему подходит Кэти в светлом платье, Ричард встает, улыбается, целует ее в губы, и Артур с умилением думает, какая же они красивая пара — только Кэти понадобятся каблуки повыше. Просыпается он от того, что с треском хлопает оконце в прихожей. Волнами накатывает ветер, словно лесной великан вдыхает и выдыхает, пригибая деревья, расшатывая дом. Артур спускается, закрывает окно на крючок; ветер гудит в трубе и одновременно — в каморке под чердаком, наверху слышны чьи-то всхлипы. Артур поднимается по второй лестнице, идет на звук, как на магический зов. На площадке только одна дверь, перед ней, скрючившись на коврике, плачет Мешок. — Эй, — Артур садится перед ним на корточки, — боишься грозы? Она далеко, пройдет мимо. — Мешок умолкает, хлюпает носом, трет холстину возле прорезей. — Хочешь в комнату? — ласково продолжает Артур. Непонятно, почему ребенок спит на коврике под дверью, как нашкодившая собака. Дверь распахивается, Мешок шмыгает в угол, Артур падает на спину, как от удара кулаком. Тишина громче любого крика: перед ним Имс со шрамом на груди и красной, липкой раной на горле, как раз там, где кинжалом резали Артура. От нового порыва ветра окно слетает с петель, сыплет стеклом, Артур ползет назад; перила ломаются в щепу, он чуть не скатывается с лестницы. Имс хватает Мешка за шиворот, рывком втаскивает в спальню. Дверь хлопает, дом содрогается от фундамента до конька кровли. — На месте познакомлю тебя с интересным человеком, — шепчет Артуру Дом. Мол здесь нет, хотя ее присутствие ощущается в воздухе странным металлическим запахом. Дом шепчет, потому что сорвал голос; все время теребит галстук, тянется к папке на соседнем сиденье, отдергивает пальцы. — Да, ты упоминал... Имитатор, верно? — Дом трясет головой, как старик с болезнью Паркинсона. — Ты многому у него научишься. Имс... мигом находит контакт с людьми. Мол через пять минут залезла к нему на колени в любимом пеньюаре и с шампанским. — Не сомневаюсь, ты был в восторге. — Артур представляет себе высокого брюнета а-ля Кларк Гейбл, с масляными глазами и волосами. Любимец женщин, пират Карибского моря. — «Харизмы парню не занимать», так я сказал. — Кобб косится на папку. — А еще: «Жаль, что я убью вас, мистер». Я всегда всех убиваю. Марта — то есть, Мол, — она смеялась, как бензопила. Тогда я грохнул обоих. Я, ничевушка, женатый на профессорской дочке. — Вот как. — Третья пуля вдребезги разносит «Вдову Клико». — Только не вздумай бояться. Кто не боится, тот уже мертв — наполовину, — строго замечает Кобб. Берет папку, которая превращается в неглубокий ящичек, вынимает оттуда револьвер, стреляет себе в висок. Так вот откуда этот странный металлический запах. Утром вспотевший от лихорадки Артур завтракает в одиночестве. В доме ни души, даже собака куда-то делась; на столе лежат придавленные черепком документы. Артур пьет воду, стуча зубами о край кружки, надевает, непослушными пальцами завязывает плащ. Воздух во дворе плотный, предгрозовой, повсюду накидало веток, коры, листьев. На всякий случай Артур обходит вокруг дома, заглядывает в дровяной сарай, за машину, целиком скованную вьющимися стеблями. Звать он не решается, вместо этого угрюмо шагает глубже в лес, спрятав бумаги под плащом, там же и пистолет. Всю дорогу Артура не покидает чувство, что за ним наблюдают, но ему уже плевать. Он не Рейвенкло, он долбаный Хаффлпафф, куда отбирают «всех остальных». Тупой трус, исполняющий правила. Кобб даже ему не сказал, что в самом деле случилось с Мол, хотя все они с их безопасностью, их жизнями зависели от капризов какой-то проекции. Ладно, пусть не какой-то... но теперь Артур попался на ту же удочку, даже хуже. Выстроенный из клише уровень, запугивания, игры разума. Хоть бы все поскорее закончилось... — Перед делом Фишера Кобб показал мне кое-что важное... личное, про Мол, — запинаясь, объясняет Ариадна. — Кажется, сегодня на сеансе я это растрепала. — Кобб тебе исповедовался? — Артуру в это слабо верится. На тумбочке букет от Ричарда. Ричард уехал на следующий день после тренировки, когда стало ясно, что жизнь Ариадны — ее тела, а не разума — вне опасности. — Нет, я проникла в его сон. — Боже, Ари, зачем? — Не знаю — жалость, любопытство... Оно сгубило кошку, да? Зачем теперь он сам все это делает? Тоже из жалости и любопытства. Где-то в глубине есть и третья причина, и у Ариадны она наверняка была, пусть не так глубокая и мучительная. Конечно, Дом ей нравился, все это видели. Издалека слышно, как бурлит ручей, земля влажная, ботинки чавкают в грязи, скользят по сгнившей листве. Завидев склон у границы, Артур забывает смотреть под ноги, оступается, кубарем катится к оврагу. Бумаги рассыпаются — слава богу, не в воду — он все подбирает, скрипя зубами от боли. Вот и межевой столб, и мост, а там что... минутку, откуда на досках следы шин? Артур приглядывается — обычная современная резина — не видит, но слышит, как на другой берег выезжает автомобиль. Поднимает взгляд — черный «лендровер» без номерных знаков. Гисборн — Ричард — в темно-синем костюме вылезает со стороны водителя, идет к мосту, останавливается на середине, поднимает, расставляет руки, давая как следует себя рассмотреть. Артуру кажется, прошла уже целая вечность, и земля уходит, уплывает из-под ног. — Артур, — наконец окликает Ричард, немного взволнованно, немного раздраженно, — надо поговорить. Пожалуйста, сядь в машину, — указывает правой рукой на внедорожник, Артур мотает головой. — Я прошу тебя. — Ты не проекция, — хрипит Артур, шатаясь от потрясения. Какое, нахер, стрелять, он сейчас рухнет в обморок, в грязь. Ветер усиливается, дует с той стороны, ручей мутнеет, вздымает осклизлые гладкие бока камней. — Артур, будь благоразумен. Садись в машину. — А вот и пистолет, и Ричард держит его куда увереннее. Блядский спецагент. — Ты не проекция, так какого хера ты тут делаешь? — из последних сил кричит Артур; вдруг кто-нибудь услышит, придет, прибежит на помощь? Кто-то же должен быть в лесу, Имс не мог просто бросить его здесь! — Я объясню, когда ты сядешь в машину. — Если бы не пушка, Ричард выглядел бы супер-терпеливым. Артур снова качает головой, как будто может этим чего-то добиться. — Я не могу пройти дальше. Артур, мы же работали вместе, ты мне доверял. — Имс тоже тебе доверял, и что ты с ним сделал? — выплевывает Артур. Ричард устало прикрывает глаза; небо темнеет, затягивается тучами, вот-вот польет дождь. — Он первый начал. Я только защищаюсь, я имею на это право. — Не слушай, он врет! — кричат у Артура за спиной. Пуля разрывает воздух, Томас валится с дерева в кучу гнилья. У Артура внутри что-то обрывается: убить ребенка, пусть и проекцию, это уже за гранью. Приподнимает тело, стирает грязь с бледной мордашки вечно чистым носовым платком. Нужно будет похоронить его по-человечески, здесь ведь должна быть церковь, кладбище. — Артур! — Мерзавец так и стоит посередине моста, от машины к нему идет кто-то в длинном белом платье и покрывале. Сначала Артуру кажется, что это невеста, но нет, это Майя, подруга Ричарда, в траурном индийском наряде. Неважно, важно другое: где Том, и Мешок, и Имс? — Артур, ты должен меня выслушать! Тогда, на тренировке... — Заткнись! — орет Артур, тоже вытаскивает пистолет, но патроны высыпаются, исчезают, проглоченные лесом. Падают первые тяжелые капли, оставляя пятна на покрывале Майи, она в ужасе смотрит на Ричарда, на Артура, на тело в его руках, шепчет: «Ты убийца, Джон!» Лицо Ричарда искажается болью. — На той тренировке Имс вторгся в мое подсознание! Он подстерег меня вместо того, чтобы следить за сном, все дестабилизировал, из-за него мы чуть не погибли! Помнишь Ариадну, Артур? Помнишь?! — Ты привез его ко мне! — Артура качает, как на плоту в шторм, никакой надежды, неужели время уже истекло? — Чтобы ты заставил его забыть! — Ричард сам уже белее мела, его трясет, Майя прижимает руки к губам, все повторяет: «Убийца, лжец, убийца». Артур опускает Томаса в листья, откидывает капюшон, подставляя голову дождю, идет на мост. — Что забыть, Ричард? Или Лукас? Или, может быть, Джон? Ричард рычит, Артур знает, что он сейчас выстрелит, но и это неважно — они наконец-то вплотную подобрались к правде. Артуру чудится, что лес за ним полон людей, что там целая армия, и он ее полководец, и скоро все закончится, всем станет легче. Сует руку в карман, цепочка брелка крошится, в кулаке только игральная кость. — Что такого увидел Имс в твоем подсознании? — тихо, четко спрашивает Артур. Ливень накрывает все стеной, Ричард зажмуривается, ему не хватает воздуха. Конвульсивно жмет на курок. Имс передвигает шезлонги, кладет пиджак на тот, что ближе к двери. Артур следующий, потом Ричард, потом Ариадна — полумесяцем вокруг стола с аппаратом. Юсуф дает чистых полчаса, чтобы в последний раз проверить архитектуру, пути наступления и отхода. Имс окрестил такие операции «Снами Шерлока Холмса»: они воссоздают место преступления (уже содеянного или запланированного), а потом помещают туда объект — собственно, подозреваемого — в надежде, что тот обнаружит улики против самого себя. Несмотря на то, что извлекатель — Ричард, Имс играет первую скрипку. Благородное дело: изобразить жертву и тем самым, возможно, спасти не одну жизнь. Кроме оплаты и морального удовлетворения они получают нехилый тыл; тут Ричард явно подключил прежние связи, или наоборот, они его подключили. Еще Артуру нравится, что Ариадна теперь работает исключительно как архитектор. «Милая, нафиг тебе лезть в башку к Джеку Потрошителю?» — спросил Имс, когда Ари пожаловалась, что ее «отодвинули». Она не нашла, что возразить. Артур приходит в себя в полной темноте: душно, тесно, как будто его похоронили. Потом поворачивается — невидимые оковы спадают, только саднит лоб там, где, наверное, прошла пуля. На плаще гирьками висят светлячки, Артур стряхивает их, встает на четвереньки. Теперь видно: он в низком земляном туннеле, далеко впереди мерцает свет, покачиваясь и мигая, как болотный огонек. Значит, время еще есть, он найдет Имса, задаст ему тот же вопрос, припомнит любопытную кошку. В этот раз смерть переживается легче, нет ни страха, ни сильной боли — он что, уже привык? Рановато вроде бы, но кто знает, сколько жизней ему здесь отпущено. Артур ползет, обдирая колени, от туннеля в обе стороны ветвятся коридоры, где-то даже двери под тусклыми фонарями, но ему туда не нужно. После очередного поворота натыкается на лестницу, уходящую в мрак под потолком: крутая, деревянная, очень похожа на ту, что вела на его чердак. Но дом Имса наверняка разрушен, значит, и чердака нет, а это просто западня... или выход, выброс? Не настоящий, конечно, что-то типа площадки, где спокойно дождаться конца. Можно подняться и признать поражение, или ползти дальше в надежде кого-то там встретить и победить. Артур минует лестницу; она рушится с треском, эхо которого он долго слышит за собой. — Лапуля, работа на полицию, это как-то не по мне. Вчера Артур, отныне главный в команде, представил Имса и Ричарда друг другу. Ричард опередил Имса на два часа, высказав опасения, что служба за правое дело вряд ли покажется мистеру Имсу достаточно интересным занятием. Имс этих догадок не отрицал. Команда разваливалась на глазах. — Представь себе, что ты частный сыщик. — Для тебя я представлюсь кем угодно, — Имс тушит окурок о край урны, — но наш новый извлекатель будет разочарован. — В смысле? — Если честно, Артура совсем не радует перспектива вечного бегства от корпораций, не поделивших нефтяные скважины, ракеты и детальки для мобильника. Имс называет это «движухой», тылы его мало волнуют. — Ричард — фанатик. Он считает, что герои в театре жизни обязаны жертвовать собой и проливать настоящую кровь. Никаких деревянных мечей и хлопков за сценой вместо выстрелов — только долг, только подвиг. Ты этого хочешь, Артур? — Я хочу, чтобы мы работали вместе. Свет горит в центре круглого зала, и воздух здесь свежий, как после дождя. На полу сидит Мешок, что-то мурлычет, перед ним свеча и зеркало с чердака, но целое и блестящее. Рядом в глиняной вазочке распустилась роза, еще лежат какие-то вещи: гребень, заколки — кажется, и то, и другое из чистого золота. Артур замирает на пороге под каменной аркой, так и стоит на коленях. Мешок стаскивает холстину: на плечи, на спину каскадом падают золотистые волосы. У Артура перехватывает дыхание. — Не бойся, — мелодично зовет... Мешок? — Гроза закончилась, иди сюда, — берет гребень, начинает расчесывать свои локоны. Артур подходит, златовласка оглядывается — прелестная девочка лет десяти; пухлые губки бантиком, светлые глаза, длинные густые ресницы. На лбу розовым маркером выведено: «Томасина». — Где Имс? — шепотом спрашивает Артур. Маленькие принцессы редко сидят в темноте одни, обычно их сторожит чудовище, и Артур чувствует, что оно совсем близко. Нужно найти Имса прежде, чем с ними еще что-нибудь случится. Томасина задумчиво хмурится, кладет зеркало на землю стеклом вверх. — Он там. — Зеркало растекается идеально круглым прудом или колодцем, отражает только черноту. Томасина берет розу, касается ею поверхности: стекло исчезает, теперь это вправду колодец, Томасина бросает в него цветок. — Прыгай, — говорит, — только плащ оставь. Артур с сомнением смотрит вниз. — Но я разобьюсь. — Разобьешься, — кивает Томасина. — Он идет за тобой, прыгай. — Артуру не нужно уточнять, кто такой «он». — А как же ты? — Томасина в ответ встряхивает локонами. — Я ему не нужна, не тронет. А ты копуша, блин, — вскакивает, сдирает с Артура плащ, толкает обеими руками в поясницу. Артур с криком летит в глубину, теряет сознание прежде, чем его расплющивает о дно.