Визит к Минотавру

Sir Christopher Wren Said, "I am going to dine with some men. If anyone calls Say I am designing St. Paul's." [6] В Дакаре нет зданий из кроваво-красного кирпича, это Артур знает наверняка, хотя сам там не бывал — лишь однажды видел по «Дискавери» фрагменты гонки, город там не показывали. Сэр Кристофер Рен тоже вряд ли бывал в Дакаре — и зачем он все время твердит этот чертов стишок? Не он его придумал, и хвастаться особо нечем. Артур раздражен, раздавлен, все, где еще не отмерли ниточки нервов, стонет и болит. Из проема в кирпичном лабиринте выходит, плывет над землей высокое существо со странно вытянутой башкой, за ним семенит карлица. — Я Архитектор, — представляется существо. — Хотите поучаствовать в эксперименте? Главный приз — навигатор, — склоняет голову в уродском колпаке, ждет ответа. — Ты неведомая хуйня, — ворчит Артур. — Дай воды или вали отсюда... архитектор, мать его. В зеркало на себя посмотри, труп ходячий. — Вы его разбили, — горестно сообщает «труп». Карлица, сжалившись, кладет перед Артуром несколько корешков женьшеня, уходит вслед за своим господином. Артур тянет корешок ко рту здоровой рукой, но челюсть тоже сломана, ничего не получится. Как же он, тогда, разговаривал? Значит, не говорил, просто думал «вслух». Sir Christopher Wren Said, "I am going to die with some men… Он лежит на правом боку: судя по ощущениям, половина тела умерла, понять бы еще, которая. Артур догадывается, что у него политравма, несовместимая с жизнью, чего и следовало ожидать — он же пролетел сквозь Землю, пронзив все ее пласты. Прикол в том, что каким-то гребаным чудом он еще жив, даже обделался два раза, чуть при этом не сдохнув. Левая рука цела, иногда Артур шевелит ею, показывает не заплывшему левому глазу пальцы: три, четыре, два, фак. Обонятельный центр отшибло, Артур не чувствует ни аромата роз, ни запаха собственного дерьма. А роз тут дофига, все усыпано, засажено, завалено миллионами цветов, как будто войско полегло. Нехилые глюки. Хочется есть и пить, Артур приоткрывает рот, на сколько может. С лепестков ближайшей розы свисает большая аппетитная капля, вот бы дотянуться... Капля срывается, падает на землю. Артур не знает, сколько уже здесь лежит, временами впадает в забытье. Чертов Рен будит его своим чертовым стишком. В какой-то момент рука немеет, становится легко, Артур вздрагивает в надежде, что вот, уже все — тогда и появляется этот «Архитектор» с его супер-предложением. Зачем покойнику навигатор, скажите на милость? Мы как-нибудь сами, без Вергилиев дорогу найдем — в каком круге там мыслекрады? Конечно, Ричард его догнал. Артур видит, как он приземляется неподалеку, словно хренов Бэтмэн, выпутывается из строп, сворачивает, сует в рюкзак черный парашют. Пьет из фляжки, смотрит по сторонам. Наверное, Артура накрыло плащем-невидимкой, раз Ричард его не видит. Или розы, тоже невидимые, разрослись заповедными кущами, где любой вторженец заблудится и будет разорван на куски шипами. Артур наблюдает за спецагентом, как тот достает бинокль, проверяет патроны, время. Потом Ричард взмахивает рукой, по стене за ним бегут слайды и кадры военной хроники: выстрелы, облавы, заложники, лысый мужчина в темном костюме, блондинка с кейсом, пристегнутым к запястью наручником, кровь, танкер, какие-то арабы, чьи-то похороны, взрывы, глаза Майи, огромные, как в рекламах новых технологий, Темза, Москва, папки с грифом «Совершенно секретно», обсыпанная сахаром пряничная лошадь, бутылка, вода льется на голый бетон и еще на что-то мягкое — на кого-то с черным мешком на голове. Тут фильм прерывается, Артур щурит здоровый глаз — Ричарда уже нет. «Карусель памяти», так это называется. Жуткий блевотный калейдоскоп. If anyone falls… [7] — Артур... — Отъебитесь уже, подохнуть спокойно не дают! — думает он во весь голос. Оставят его, наконец, в покое? Артур закрывает глаз, притворяется мертвым; не помогает, даже хуже — его переворачивают на спину, Артур и не чувствует боли, просто отключается. На губы мерно капает вода. — Артур, — как сквозь пуховое одеяло, — Артур, очнись, артурочнисьартур... А пошли бы вы, ему и так хорошо, одеяло волшебное, забирает боль. Он, бля, парит, как в невесомости, на облаках в раю для мыслекрадов. Слово-то какое забавное, накрепко застряло в голове. Оно, и еще какое-то имя — Имп? Нет... Имс, да, Имс. — М-мс-с-с, — свистит Артур сквозь разбитые зубы. Немного воды попадает на язык, райское блаженство. — Тс-с, все хорошо. Ты в безопасности. «Я все-таки умер», — украдкой, про себя, думает Артур. Ему совсем не страшно, и чего бояться, ведь больше не будет больно. Хотя, нет, под сломанными ребрами свербит какая-то горечь, сожаление. Он чего-то не сделал или не сказал, пока был жив. Значит, он был трус или дурак. — Можешь открыть глаза? Только левый. Зачем? — Открой глаза, Артур. Открой. — Голос мужской, не сказать чтоб сильно отличался от простых смертных. У ангелов не такие голоса, а еще они поют или возвещают, одно из двух. Этот же бубнит какую-то херню. Артур приоткрывает глаз, пусть только заткнется. Над ним белесое светящееся облако, медленно сжимается, обретает человеческие очертания. Точно, ангел, хоть и напоминает кого-то, Артур не может вспомнить. Но ведь люди такими не бывают, и на десятую долю такими прекрасными. Артуру даже больно на него смотреть. — Артур, ты меня помнишь? — вопрошает. Ага, ты тот, с картинки в альбоме живописи... Боттичелли, во. Нет, Караваджо, а может, оба вместе. Какая разница, все равно таких людей в природе нет, это мечта, идеал, художественный вымысел. Еще одно доказательство в пользу смерти; Артур угодил в рай для эстетов. — Прости, я тебя утомил. Отдыхай. — Артура целуют в лоб, это так же волшебно, живительно, как вода. Никогда еще не было так хорошо, да он и не помнит, как ему было — боль все стерла. Еще его, кажется, зарезали и застрелили, но это случилось в каких-то других жизнях. Потом его столкнули, он упал и угодил на небеса, или в ад к бесам-имитаторам. Стоп, а это откуда? Мысль ускользает так же быстро, как появляется. Зато город из кирпича возводит стены крепче прежних. Артур блуждает по лабиринту бестелесной тенью, но все равно прихрамывает, садится, чтобы перевести дух. Из мозаики Ричарда остались лишь глаза Майи — огромное граффити на стене собора с застывшими строительными кранами. Краска на левом веке уже чуточку облупилась. Рядом с Артуром-тенью кто-то вздыхает — лысый мужчина в темном костюме. — Все распадается, все из-за проклятого Олбани, — ворчит он. — Вы знаете, кто это? Герцог из «Короля Лира». Воплощение мудрости и достоинства. — Тогда в чем проблема? — При жизни Артур очень хотел быть достойным и мудрым. — Не проблема — ирония. Он чуть не убил себя из-за «Олбани», секретного оружия, чей главный секрет — отсутствие всякой угрозы. Это как с глубокими чувствами. Можно сделать из них секрет, беречь его, носиться с ним, как с опечатанным сундуком, в котором напополам взрывчатки и сокровищ. А потом окажется, что внутри уже пусто. Вы же не хотите сгореть изнутри? — Ричард что, убил себя? — Конечно, из-за любви. На низкую ограду напротив пикирует ворон, важно ходит взад-вперед. — Предпринял попытку. Обернись я секундой позже, его бы отскребали от тротуара перед Энвер-тауэр. Только то был не Ричард, друг мой, а совсем другой человек. Ворон каркает, улетает. Лысый мужчина поднимается, с грустью смотрит на граффити. — Ах, если бы все кончилось добром... — Я смогу помочь ему... им? — спрашивает Артур-тень. Вдруг он теперь маленькая нить всемирной силы и вправду способен что-то исправить? — Да, но начните с себя, дорогой друг. В этом нет ничего дурного — начать с себя. В следующий раз, когда он приходит в сознание, образ становится еще четче. То, что Артур принял за ореол света, на самом деле белое покрывало или капюшон. Вполне подходящий предмет одежды, только вот лики у ангелов должны быть возвышенными, непорочными, а этот выглядит так, что в переломанном теле Артура искрой вспыхивает желание, стекает, скапливается внизу живота, рдеет румянцем на ободранных щеках. Некто в капюшоне гладит Артура по лицу — кости срастаются, это жутко больно, но Артур терпит. — Тебе гораздо лучше, — улыбается. — Кто ты? — Горло дерет наждаком, Артур кашляет, охает, хватается за грудь. Правая рука функционирует не хуже левой, только мизинец не гнется, ну и бог с ним, Артур ведь не пианист. — Что ты помнишь? — вопросом на вопрос. «Только смерть», — думает Артур; некто печально, понимающе кивает. — Чтобы начать новое, нужно завершить старое. Отдыхай, завтра ты сможешь встать. — Рядом с Артуром появляется миска с водой, кружка и чистая губка. Теперь он сам сможет пить, когда захочет, а вода не иссякнет, Артур это точно знает. В городе нашлось и то здание, башня Энвер: похоже, на крыше огромное воронье гнездо. На мостовой перед ней, почти как у Финчера, красным выведено «Вина», чуть ниже, белым, — «Отчаяние». Второе точно грех, насчет первого Артур не уверен. Третье слово — «Скорбь» — уже размыло дождями. Через какое-то время — сутки, около того — Артур в состоянии приподняться на локтях и осмотреться. Он в спальне, чем-то неуловимо знакомой, с оттенком дежавю, какое бывает, когда часто путешествуешь и живешь в отелях. Обстановка простая, уютная, стены выкрашены в цвет, названия которого Артур не знает, но он приятен глазу: что-то среднее между оливково-зеленым и серебристым, будто тончайшие листья поворачиваются, играя на солнце. Стена напротив — цельная витрина; Артур видит лес, синее море, небо, как в счастливых детских снах. Он любит такие обзорные окна, всегда мечтал жить в доме на высоком морском берегу. Постель под ним твердая, сплошная доска, и Артур понимает, что у него был сломан позвоночник. Сколько же он здесь лежит, сколько его лечит тот, в капюшоне? Собирается с духом, отворачивает край простыни, которой его укрыли, ожидая увидеть гипс, штыри, кости, культи. Ничего подобного, ноги как ноги, хотя Артур их пока не чувствует, даже когда мнет — чужие, твердое ватное тесто. Бедра прикрыты куском ткани, Артур заглядывает под нее; тоже все в порядке, более чем. Странно, тело приходит в норму, а в башке шаром покати, не считая бессвязных обрывков. Артур ложится, пялится в потолок, дает себе команду: «Вспомни!» От этого разлетаются, исчезают даже обрывки. Артур не пытается подняться на крышу башни; зачем, не он здесь хозяин. Город заволакивает красноватым туманом, проносится мимо чья-то тень, острая, крылатая. «Больше не приходи», — слышит Артур. В этом больше нет необходимости. Вечером он наблюдает самый прекрасный закат, какой только можно себе представить. Небо переливается, как стая фламинго, поднимает золотые, алые, пурпурные паруса, расцветает и не спешит тускнеть. От восхищения Артуру хочется плакать, такого просто не может быть на их грешной земле. Значит, он попал в страну великих иллюзий, или на него так действует многочасовой наркоз, или он все-таки умер. Артур не слышит, как сзади открывается дверь. Кто-то подтыкает подушки ему под поясницу, садится с краю, приобнимает за плечи. — Красиво, — говорит некто в капюшоне. Артур отводит взгляд от окна, ничуть не жалея, что пропустит несколько секунд — или минут. Некто в бело-синей порванной одежде тоже смотрит на него, у Артура встают дыбом волоски на руках, он почти вспомнил. — Ты красивый, — шепчет, небо озаряет лиловой прохладой. — Ты... Имс? Шум моря и леса, крики птиц, свежий ветер врываются в комнату, словно на пару мгновений исчезло стекло. Потом снова все тихо, медленно смеркается, лицо Имса — молодого, каким и не знал его Артур — тает в полумраке. На Артура что-то накатывает, он тянет руку, дрожит, касается теплого человеческого тела. — Я здесь. Я не уйду, обещаю, — отзывается эхом чего-то темного, забытого. По пальцам ручейками вливается покой: надо полностью выздороветь, еще ведь ноги. Так хочется встать, подойти на рассвете к окну. Артур сможет, нужно только подождать, совсем чуть-чуть. Ночью он уже не тенью, а самим собой подходит к пограничной стене. Зубчатый край ощетинился лучниками; только и ждут, пока Артур сделает какую-нибудь глупость. Дальности полета стрел он не знает, поэтому останавливается у черты, выложенной осколками кирпича. Кто из солдат — Гисборн? Может быть, все, может, ни один. — Что мне делать? — кричит Артур, сложив ладони рупором. — Как я заставлю его забыть, если не знаю, о чем речь? Ему отвечают ливнем стрел, все вонзаются в землю по ту сторону черты. Артур пожимает плечами, разворачивается, уходит. Он просыпается с восходом солнца, потягивается, не отдавая себе отчет, высовывает ногу из-под покрывала, шевелит пальцами. Кто-то фыркает, Артур сонно глядит перед собой, и внутри его подбрасывает, как на пружинах, потому что Имс в просторных штанах стоит перед стеной-окном и зовет: — Иди ко мне, ну же, смелей! Артур вылезает из постели, по бедра завернувшись в простыню, цепляется за складки. Чертыхается, бросает ее на пол, идет так, нагишом, и, кажется, он забыл всякую стыдливость. Чувство свободы затапливает, так бы и расправил крылья... Глаза у Имса искрятся, он и новый, чужой, и какой-то совсем близкий, будто отделившийся на время от самого Артура. Тот не спрашивает разрешения, кладет руку Имсу на грудь, ведет по гладкой, не тронутой чернилами и шрамами коже. Ему лет двадцать, не больше: уже сильный, дерзкий, еще искренний и чуточку наивный. И очень отзывчивый: Имс реагирует на каждое прикосновение, распаляется, трепещет, потеет, облизывает пересохшие губы. Артур не может глаз от него отвести, на ощупь распутывает завязки, штаны мешком падают Имсу под ноги, белья нет. Он рвано стонет, почти всхлипывает, подается вперед всем телом, господи... Артур прислоняется к милосердно холодному стеклу, удерживает Имса — сердце под ладонью колотится, холмиком вздрагивает кожа. Это невыносимо. — Стань таким, как прежде, — просит. Имс удивленно моргает, это выглядит так... невинно. — Стань таким, каким я тебя знал, — уточняет Артур. — Ты ведь можешь. Пожалуйста. Имс ухмыляется, показывает неровные зубы; одна за другой проступают татуировки, волосы чуть темнеют, тенью ложится щетина, морщины перечерчивают лоб. Артур и счастлив, и немного напуган, Имс наконец-то его обнимает. Если сейчас окно исчезнет, они оба упадут, но они и так падают в какой-то вихрь, водоворот. От счастья Артуру страшно, горько и сладко, прошлого нет, будущего тоже — сплошное настоящее в кольце рук. Ради этого, черт побери, стоило трижды умереть. Имс не трется о него, ничего не говорит и не просит, кончает от одного лишь объятия. Артур держит его; живот влажный от семени, плечо и шея — от слез. — Прости, что-то накатило... — Имс вытирает глаза, смеется. — Зато молодой я молодцом, вот увидишь! — Не сомневаюсь, — Артур улыбается, и не пытаясь пока представить, каково это будет. Нет, пока не надо, и так голова кружится; он как будто выпил лишку и очень этому рад. — Хочешь завтракать? — интересуется Имс. — Ты месяц ничего не ел. Шутка! — А можно сначала искупаться? — Артур указывает вниз, на залив. — Лапуля, тебе здесь можно все. Дорожка с деревянным настилом петляет зигзагами; суша круто спускается к морю, комната Артура выдается над скалой, как рубка космического корабля. Имс топает впереди, помахивая полотенцем, медные сосны растут из белого песка, цепляются корнями за склоны. Бухта маленькая, справа укрыта каменистой грядой, слева, откуда они пришли, дюнами и соснами. Имс показывает, откуда здорово прыгать в воду, хвастается, какие умеет делать фигуры. Артур слушает его вполуха, блаженно жмурится на солнце. Они окунаются, Имс резво растирается полотенцем, Артуру лень шевелиться. Чудеснейшее утро, не замутненное воспоминаниями. После купания у Артура ощущение, будто он заново родился и раскрыл книгу с чистыми страницами. — Трахался когда-нибудь на пляже? — продолжает болтать Имс. Вода стерла половину татуировок, они медленно проявляются пятнами, завитками; некоторые Артуру не знакомы. — Это же неудобно. Песок, — Артур роет его пальцами ног, — ракушки, колючки... Но я допускаю, что могу ошибаться. — Теория без практики, — подмигивает Имс. — Потом проверим, а сейчас пошли, я проголодался. Обратно они поднимаются на обзорном лифте. Дом у Имса одноэтажный, затейливо выстроенный над обрывом между камней и сохраненных кривых деревьев. Много стекла, досок, разных оттенков зеленого; с балок кое-где свешиваются пучки трав, в углах раскрашенные деревянные фигуры вроде тотемных столбов. Так и не одевшись, Артур бродит от одной витрины к другой, любуясь видами. Имс в кухонной нише звенит посудой. — Вот бы остаться тут навсегда! — не выдерживает Артур. Кто угодно счел бы, что он навязывается или завидует, но только не Имс. Ставит на стол бутылку вина, подходит к Артуру сзади, обнимает. Вместе они смотрят, как ветер гонит хвоинки по террасе. — Оставайся, — шепчет Имс, — хотя бы до зимы. Потом здесь станет скучно. — Как ты платишь за все это? Где берешь продукты? Рядом кто-нибудь живет? — Имс в ответ хрустит большим красным яблоком, протягивает Артуру. — Хочешь куснуть? — Артур кусает, яблоко кисловатое и удивительно сладкое. На завтрак у них хлеб с маслом, ветчина и сыр, Имс еще грызет какие-то семечки, запивает их вином. Артур расселся на диване, бездумно держит бокал между ног; Имс нагло ползает по нему взглядом, вверх-вниз, пока ничего не предпринимает. Солнце слепит, сильно нагревает комнату. Имс встает, опускает жалюзи. — Так-то лучше. — В следующий миг он уже на полу перед Артуром, кладет подбородок ему на колено. Артур вздрагивает, чуть не проливает вино; странное дело, он же вроде пил, а бокал снова полный до краев. Имс доволен, помолодел лет до тридцати, Артур внезапно понимает — они же еще не поцеловались, но до тех пор надо кое-что выяснить. — Имс... — уже трется щекой о ногу выше колена, о мышцу с внутренней стороны. Артур сползает на подушки, безотчетно приподнимает бедра, тыкаясь мошонкой в выпуклый стеклянный бок. Он что-то хотел спросить, но разве тут вспомнишь, когда Имс с истинно дьявольской ухмылкой наклоняет бокал, делает глоток, а потом этими своими губами и языком скользит вверх по его члену. У Артура звенит в ушах. — Хоть поцелуй меня сначала, — хрипит, убирает бокал, наклоняется, еле сдерживаясь, чтобы не толкнуться Имсу в рот. Запускает пальцы ему в волосы, Имс поднимает совсем юное лицо: глаза блестят, губы тоже, между ними тонкие липкие ниточки, и Артур чуть тут же не кончает. Имс облизывается. — Любишь целоваться? — упирается коленом в край дивана, руками — в спинку, нависает над Артуром. — А что еще любишь? — Не помню. — Неправильный ответ, и хватит, в конце концов, врать. Артур сглатывает, гладит Имса по щекам, в глазах пощипывает. — Я тебя люблю, всего, любого. — Сердце банально замирает от счастья, даже болит; Артур резко вдыхает через рот, сгорает, тонет в поцелуе, как будто он первый и последний. Жалюзи с треском падают, горячую спину Имса заливает солнце. Артуру кажется, что стены исчезли, что их обоих подняло над миром, этим и всеми остальными. Он соскальзывает на песок в сосновых иголках, оплетенный руками Имса, сам оплетает его — снова такого, как раньше. Где было то «раньше»? — пробегает волной-холодком, без следа, без тревоги, уже забытое. Боже, как же хорошо, за что ему так хорошо? — А-артур, я сейчас... — Имс над ним не божество, не символ, просто человек, самое главное, чем они могут быть друг для друга. Бедра дергаются без всякого ритма, его бьет дрожь, будто Имс больше не властен над своим телом. Артура самого швыряет в ощущениях, в бесконечном падении без дна, выше и выше. Сцепляются в рычащий, воющий клубок, кто-то прихватил кого-то зубами до крови. Как еще не задохнулись — чудеса, да и только. Артур первым приходит в себя: они лежат на полу в доме, да было бы и странно, если бы неведомая сила вправду перенесла... Что-то колет Артура в спину, он морщится, возит вокруг себя рукой, расплескивает винную лужу. Имс тяжеленный и мокрый от пота, Артур пихает его в плечо, Имс скатывается, растянувшись по диагонали, урчит, тащит к себе упавшие подушки. Причина дискомфорта у Артура под поясницей: он выгибается, тихо постанывая, достает красную игральную кость, бросает ее в окно. Дом, который построил Имс, меняется так же, как его хозяин. После обеда Артура водят на экскурсию по светлым, простым аквариумам комнат. Вечером холодает; он одевается, проходит тот же путь один и все видит по-другому. Дом изменяется, подстраиваясь под его мысли: Артур раздвигает стены, добавляет двери и окна, переставляет мебель. Имс не возражает, да он и сам сказал — Артуру можно все. Сила мысли здесь работает так же, как гравитация или магниты, ничего сверхъестественного. Когда-то Артур уже занимался подобным созиданием. — Я ничего не помню, — признается он за ужином. — То есть, должно же было быть что-то до того, как я здесь оказался. Я был болен, ранен? Ты меня вылечил? — Вроде того. — Имс лениво пьет виски, курит, на плече то появляется, то исчезает стилизованная чернильная роза. — Место тут особенное... здесь всегда хорошо. Не знаю, может, из-за воздуха. Это как укрытие, — обводит рукой вокруг, — от всего. У тебя такого не было? Артур отрицательно качает головой. — Теперь есть, — улыбается Имс. — За тебя, Артур, будь как дома. — Стаканы звякают друг о друга, Артуру это что-то напоминает. Где-то он уже так сидел, пил, но чувствовал себя совсем иначе. — У нас есть какие-нибудь друзья? — спрашивает. Вместо ответа Имс берет с полки старомодный фотоальбом с картонными страницами, на обложке так и написано: «Друзья». Отдельные портреты и групповые фото, везде веселые, довольные лица. Некто Юсуф с колбами и полосатой кошкой, некто Майлз — приятный пожилой джентльмен. Хрупкая девушка — Ариадна — хохочет, запрокинув голову, рядом Имс скорчил жуткую рожу. Много снимков, где Артур с Имсом вдвоем, на некоторых видно, что они фотографируют себя сами, вытянув вперед камеру, или в тесных кабинках моментальных фото. А вот молодая красивая пара с двумя детьми, «С любовью от семьи Кобб». Интересно, где они живут, ходит ли Имс к ним в гости? — Всех узнал? — Имс показывает несколько фотографий с вечеринки. — Это мы отмечаем после дела Фишера. Все потрудились на славу. Смотри, вот ты. — Классный прикид. — Костюм-тройка, галстук, запонки... какой-то он замороженный, как закованный в тонкую шерсть. Имс выглядит куда радостнее, расслабленно обнимает Артура за плечи, Ариадну — за талию. Все, у кого не заняты руки, салютуют бокалами с шампанским. — Ты всегда был такой — строгий, сдержанный. Пора это исправить... — Имс целует Артура в шею, тянется забрать альбом. — Погоди, а тут что? — На последней странице всего одно фото, подпись: «Новая команда». Однако участники те же, только Кобба нет... и с краю пустое место, там чего-то не хватает. Первая справа — Ариадна, она не обнимает пустоту, но с улыбкой смотрит вверх, как будто рядом с ней кто-то очень высокий. Артур снова крайний слева, потом Имс, в середине Юсуф. Их точно должно быть пятеро. — А, это после того, как Дом Кобб ушел на покой. — Похоже, данный снимок Имса мало интересует. — Неудачно получилось: тот парень, извлекатель, — тычет пальцем в правую часть фото, — выскочил из кадра за секунду до вспышки. Блин, не помню даже, как его звали... нервный такой. Кажется, у него зазвонил телефон — хороший предлог, чтобы не фоткаться. Чего ты смеешься? — Забавно, мы везде вместе. — Артур еще раз пролистывает альбом, откладывает его, смотрит на Имса. Тот не улыбается, на молодом лице глуповатое растерянное выражение. — Я что-то не так сказал? — Мы же всегда были вместе, — шепчет Имс так, словно распахивает перед ним душу. — Разве странно, что... Артур не дает ему договорить: альбом падает на пол, переворачивается пиала, усыпая диван извечными семечками. Тело Артура не помнит, чтобы он был с Имсом вот так, сверху, но и это ненадолго, а он хочет запомнить каждую секунду. Гибкий, как лоза — дурацкое сравнение. Скорее, как угорь: извивается под ним, елозит, морщится, хохочет и целует, и все это почти одновременно. Артур ласково обхватывает его сквозь ткань — хлопок, под ним горячо, тесно — тогда Имс замирает, раскинув ноги, пальцами вцепившись Артуру в шею и в ягодицу. Глаза заволакивает, медленно опускаются, трепещут ресницы. А Имс, оказывается, простой смертный и тоже умеет краснеть. — Ты меня чем-то опоил, напичкал психоделиками? — Артур задирает ношеную белую майку, ведет кончиком языка по буквам пониже пупка. — Что это за мир такой, он мне глючится? — Обычный мир... — Язык у Имса заплетается, когда Артур до колен стаскивает с него штаны, и вовсе выдает какой-то пьяный лепет. — Просто тут все хорошо... я постарался. Ты не привык, когда все хо-рош-ша-а-ах!.. Долго с опущенной головой Артур не протянет; ему тяжело из-за давления, или из-за мигрени, которую он помнит даже здесь. Поэтому он совсем не возражает, когда Имс тянет его обратно, выше, и переворачивает; под футболку забиваются семечки. — Подожди... — Это он Артуру, или себе? — Ты еще слишком слаб, надо отдохнуть... — Ничего мне не надо, — выпутывается из одежды, Имс все равно отстраняется. — Ты как будто боишься, что все исчезнет. Не исчезнет, Артур, поверь. В это ему хочется верить больше всего на свете. Во лбу плещется свинцовая волна, комната кружится, его знобит. Имс говорит что-то еще, просит успокоиться; Артур постепенно, поэтапно отключается, уплывает, засыпает. Похоже, дом превратил гостиную в спальню, потому что просыпается он в кровати, один, глубокой ночью. Море дышит далеко внизу, шумят сосны, тишина в доме живая, теплая, но Артуру как-то не по себе. Встает, чтобы выпить воды, спотыкается о брошенный на полу альбом — никаких «Друзей» на обложке, и сама обложка другая, шершавая, а не глянцевая. Артур садится в кресло, включает лампу под абажуром: на первый взгляд фотки не изменились, на портретах те же люди, только никто не улыбается. Коббов на семейном снимке трое — куда-то пропала Мол, жена Доминика. Майлз выглядит старше, в углах рта залегли горестные складки. Ни одной фотографии с вечеринки, а ведь их было с полдесятка, и, конечно, никаких снимков Артура вдвоем с Имсом. Лампочка мигает и тухнет в тот самый момент, когда он переворачивает последнюю страницу; проводит по ней пальцами — пусто, где же «Новая команда»? Артур обходит комнату, опускается на четвереньки, ощупывает пол фут за футом; все тщетно, между висками пульсирует боль. Нужно завтра спросить обо всем Имса, нужно узнать, найти... «Правду? — заканчивает насмешливый голос в недрах дома, и Артур вздрагивает, озирается. — Далась она тебе». «Я всего лишь хочу понять...» — Нечего тут понимать. — Имс подходит к изголовью кровати; его не видно, ничего не видно, вокруг слабо пахнет металлом и солью. — Завтра ты все забудешь, — на веки Артуру ложатся тяжелые мокрые пальцы, — а теперь спи. И Артур спит — крепко, сладко, без сновидений. Утром Имс предлагает вставить самые удачные фото в рамочки, повесить в гостиной. Почему бы и нет? Теперь друзья смотрят на них со стен, на каминной полке красуется «Фишер афтер-пати», на прикроватной тумбочке у Артура — смешная фотка, где они с Имсом целуются и завален горизонт. — Почему ты спишь в другой комнате? — спрашивает Артур через пару дней, за завтраком. Имс так и не доносит ложку до рта. — Ну-у, ты еще не совсем здоров, я не хотел тебя утомлять... — То ли неумело врет, то ли так же неумело кокетничает, но выглядит это страшно трогательно. — Имс, я в полном порядке. И очень соскучился. — К черту завтрак; Артур забирает у Имс ложку, садится к нему на колени, надеясь, что стул выдержит. Стул немедленно отращивает надежные подлокотники. Имс такой, как прежде, смотрит на Артура серьезно, даже чуть печально. — Я тоже. Господи, Арти... — Стул превращается в шезлонг с матрасом, крепкий и удобный. Чудесный, волшебный, безумный мир. Этой ночью Артур действительно устает и спит как убитый, зато следующей просыпается часа в три. Кровать со стороны Имса пустая, холодная; такое ощущение, что в доме гуляют сквозняки. Артур бредет к шкафу за пижамой — дзинь! — с верхней полки падает ключ, а за вешалками, будто в туннеле, гудит ветер. Вот, значит, откуда дует; Артур нашаривает в задней стенке шкафа дверь, сдвигает ее, закрывая проем туннеля, запирает ключом. Лезть туда с проверкой ему неохота, и зачем? Имс сам разберется, если Артуру вообще все это не приснилось. Раньше он бы, пожалуй, полез, но сейчас хочет просто вернуться в постель и согреться. Так он и делает, а скоро возвращается Имс, и в пижаме становится жарко. — Помнишь, как мы познакомились? — шепчет Имс в другую ночь. Артур сонно мурлычет: перед глазами вспыхивают, сливаются, складываются цветные пятна, наконец образуя целостную картину. Он словно смотрит фильм и ничуть не сомневается в его документальности. Аэропорт, они с Коббом и Мол идут по коридору, забирают багаж, едут в гостиницу на такси. Артур вертит головой, как маленький: он еще не был в Сиднее, да и вообще в Австралии. Конечно, они приехали сюда по делу, страну можно посмотреть в другой раз. В лобби отеля Кобб машет кому-то, кто-то в пестрой рубашке и льняных брюках идет им навстречу. Артур мысленно отмечает, что брюки неглажены. — Привет, Дом, как жизнь? — хлопают друг друга по спине. — Мол... — пара куртуазностей на французском, миссис Кобб смеется, целует его в небритую щеку. — А это наш новый координатор? Рад познакомиться. — Рука сильная, теплая, сухая. Имс совсем не такой, каким представлял его Артур, но насчет харизмы Кобб не ошибся. Дай бог, чтобы не ошибся и насчет профессионализма. — Помнишь свой первый тест? — звучит голос Имса как бы со стороны. — Хочешь, пройдем его вместе? — И вот они оба в знакомом лабиринте, вокруг бетонные стены, где-то впереди цель, где-то за спиной — вооруженные проекции. Артур бежит вслед за Имсом, сворачивает в коридоры, ныряет в подземку с неоновыми лампами, снова выбирается на поверхность. В одном месте нужно пересечь довольно глубокий бассейн с низким потолком: Имс поднимает над головой винтовку и рюкзак, Артур поступает так же. Под водой мост фута в два шириной, шаг влево, шаг вправо — пропасть. Вода мутная, но Имс знает дорогу, Артуру остается идти за ним. Когда выберутся на ту сторону, нужно подорвать мост, это задержит противника. — Вниз не смотри. — Артур так и делает. — Дальше узко, повернись боком. — Точно, под подошвами какая-то жалкая перекладина, того и гляди навернешься. Стена слева разрисована граффити, сквозь грубые фигуры и надписи проступает картина или фреска — огромные женские глаза; Артур смотрит в них, чуть не падает, Имс хватает его сзади за ремень. — Ладно, тест окончен. — Дуло пистолета у виска; Артур просыпается, не успев испугаться. Имс обнимает его, шепчет что-то ласковое, а бетонные стены вокруг — самое уютное, родное, их общий дом. Иногда, проблесками, Артуру кажется, что он попал сюда с какой-то целью, но если он не может вспомнить, в чем она состоит, значит, не так уж она и важна. А если смысл в том, чтобы он, в конце-концов, начал жить полной жизнью, с этой задачей он справляется на отлично. Он может даже работать, когда захочет: в кабинете у Имса стоит компьютер, на полках папки со всеми их делами. Некоторые Имс проворачивал с незнакомыми людьми, но большую часть в команде Кобба. — Почему Доминик перестал этим заниматься? — однажды интересуется Артур. — Фишер был его последним заказом. — И самым крупным. — Имс показывает страницу из газеты, в заголовке что-то о распаде энергетической империи. — Мол хотела, чтобы Дом проводил больше времени с семьей. Для такой роскоши нужно много денег. — Ясно. Мы давно их не видели — может, пригласим их сюда? Детям понравится на пляже. — Да, как-нибудь, — уклончиво отвечает Имс. — Кстати, Ари прислала письмо. Там видеоролик, глянь — похоже, она решила сменить профессию. Артур открывает приложение: Ариадна носится по лужайке с обручем, через который пружиной скачет фокс-терьер. Потом в кадре появляется парень, ловит собаку, катается с ней по траве. В какой-то момент они сбивают камеру: зеленое пятно, на фоне хохочет Ариадна, щелчок, конец записи. «Так не бывает, — шепчет кто-то в толще сна, — нельзя из одного и того же окна видеть рассвет и закат, нельзя отмахиваться, запирать двери, в которые нужно войти». С каждый разом эхо упреков все слабее: растворяется в смехе, в стонах, в мирной тишине. Никто не таится по углам за тотемными скульптурами, не является тенью в кошмарах, и Артур знает, кого за это благодарить. — Суббота! — объявляет Имс с таким видом, как будто всю неделю вкалывал. — Хочешь куда-нибудь сходить? Вопрос застает Артура врасплох. Даже после выздоровления он почти все время проводит в доме, развлекаясь переделками интерьера, чтением, фильмами и еще кое-чем; иногда становится скучно, но сейчас он не знает, что ответить. «Куда здесь ходить?» — если сказать такое, Имс расстроится, решит, что Артуру здесь плохо, а последнее, чего хочет Артур, это обидеть Имса. К морю они спускаются каждое утро и вечер, как-то были даже ночью: Имс сделал сальто, сиганул прямо в дрожащий на воде лунный диск. Один раз Имс взял машину и съездил за продуктами. Он не говорил, есть ли здесь клубы, бары или другие заведения. — Какие идеи? — спрашивает Артур; он сидит на кровати, Имс разлегся поперек, положив голову ему на колени. Даже душ ленится принять, поросенок... За прошедшие две недели Артур в полной мере ощутил, почему Имсу нравится быть моложе — он воистину неутомим в постели, Артур чувствует себя страшно везучим слабаком. Еще Имсу явно нравится слово «идея»: изображая задумчивость, выпячивает губу, в глазах озорные искорки. — Есть тут одно местечко... — Куда же без интриги? Имсу всего семнадцать, Артур ужасный старик в свои тридцать пять. — Придется стать невидимками. Ты готов? — К каким угодно приключениям, — со всей серьезностью отвечает Артур. Имс издает ликующий вопль, прыгает с кровати, хлопает дверью в ванную. Артур понимает, что, должно быть, чуточку зарвался, но разве можно отказаться от того, что годами себе запрещал? От тотальной расслабухи, безудержного секса, еды и выпивки в любое время суток, от ночных купаний без мыслей о простуде, раннем совещании и недописанном отчете. Здесь не существует режима, а закон один — не парься, будь счастлив, как в той дурацкой песенке. Артур насвистывает ее, собирая легкий завтрак. Имс появляется из ванной в цыпляче-желтом халате, возит по щекам электробритвой. — Предупреждаю — если поймают, нам влетит! — Широкая ухмылка никак с этим не вяжется, Артур щелкает Имса по носу. — Врать нехорошо, молодой человек! — Да не гоню я! — возмущается Имс. — Я честно не в курсе, вдруг тот чувак уже вернулся — ну, который там живет. Но тогда мы убежим, и все. — Постой, — до Артура доходит смысл невидимости, — ты хочешь забраться в чужой дом? — Ну да, — лыбится, поспешно добавляет: — Только посмотреть, это же дико интересно — увидеть, как другие живут. Разве тебе никогда не хотелось? — Еще чего! А тебе будет приятно, если тот человек придет сюда и станет заглядывать в окна? — краснея, парирует Артур. Наглый бесстыжий поросенок... Имс отрицательно качает головой. — Снаружи зеркальная пленка, как в допросной, — проводит перед собой руками, будто гладит воздух. — Ну А-артур, ну только одним глазком, я не хочу без тебя! — Даже не вздумай лезть в дом. — Артур старается не замечать, как Имс расплывается в улыбке, отцепляет его от себя, велит съесть все, что на тарелке. После скольких там оргазмов за ночь упрашивать его не приходится. — Как зовут того парня? — Имс мычит с набитым ртом, пожимает плечами. — Брось, ты не знаешь имени своего соседа? — Не помню... Робин, кажется, или Вильгельм. Какое-то рыцарское имечко, фиг с ним, — хрустит гренками с яичницей, потом радостно: — Сегодня возьмем лодку! Участок Робина Вильгельма начинается севернее, за пляжем, где каменная гряда образует что-то вроде естественной крепостной стены. Деревья подобрались к самой воде, полоска сероватого песка усеяна листвой и хвоей; пляж запущенный, здесь никто не отдыхает. Имс вытаскивает лодку на берег, прячет ее за кустами и остатками спасательной вышки. Они забираются на дюну, отсюда видна часть дома, где комната Артура; впрочем, уже почти две недели Имс спит с ним, поэтому — их комната. — Ты уже бывал здесь? — спрашивает Артур, Имс поднимает указательный палец. — Давно? — Года два назад. Мне часто снится, типа я тут гуляю — ну, знаешь, как в компьютерной РПГ. — Забавно, Артуру еще не снилось ничего подобного, да он и спит очень крепко после... Имс заговорщицки ему подмигивает. — Хочу глянуть, все ли тут как было, или чё не так. Соседи ведь приглядывают за домом, когда хозяин в отъезде? — Скажи еще, что тебе ключ оставили, — ворчит Артур. Тогда Имс вытаскивает из кармана старинный ключ на цепочке, хвастливо покачивает у Артура перед носом. Значит, все-таки сунется внутрь, и кто-нибудь его обязательно заметит, и вызовет полицию. Лес впереди пересекает низкий заборчик с аккуратной табличкой: «Посторонним вход воспрещен». Для Имса она, должно быть, означает «Добро пожаловать». — Давай повернем назад... — Не трусь! — Имс уже перелез через забор, пригибается, ждет. — Быстренько проверим, и обратно! Ну не бросать же его здесь... Деревья укрыли тропинку густой тенью, ноги беззвучно тонут во мхе. Имс крадется впереди, как пантера, слева опахалами раскинулся папоротник, скрывая пологий склон. Где-то неподалеку журчит ручей. — Осторожно, тут камеры и датчики движения, — предупреждает Имс. «Мы же типа невидимки», — хочет напомнить Артур, но вместо этого послушно ныряет в терпко пахнущие заросли. Имс ползет к широченному дубу, за ним выпрямляется в полный рост. — Смотри, какой домик. — Домик вправду ничего, тоже современная архитектура, Артур ожидал увидеть что-то более «лесное». Бетонный одноэтажный ящик, немного похожий на бункер, за ленточными окнами такие же серые комнаты. Через прозрачный холл проходит женщина в деловом костюме, с папкой в руках. — Тут что, охрана? А ну, назад, быст... — Вместо того, чтобы послушаться, Имс прижимает его к дереву, накрывает рот ладонью. — Не ори! Они ненастоящие, типа как призраки, я проверял. Такая иллюзия, что они работают: не прислугой в доме, а сидят в реальном офисе. Думаешь, он шибко деловой чувак, да? Нихрена, это для отвода глаз — ты глянь, что с другой стороны. — Снова пригибаясь, как под обстрелом, они сворачивают за бетонный угол, во двор. То есть, двора, по сути, и нет, вместо него заглубленный атриум, фактически яма, многоэтажная арена, перекрытая стеклом — уходит в глубину, как подземная парковка; на уровнях разные игральные автоматы, в самом низу зал с карточными столами, рулеткой и прочим. Людей там немеряно, крутятся кондиционеры, Артур даже слышит приглушенную музыку живого оркестра. Имс подбирает что-то в траве, бормочет: «Сувенир», сует находку в карман штанов. — Хочешь, спустимся, сыграем? — предлагает он. Артур отказывается, незачем привлекать к себе лишнее внимание. За тепличной крышей атриума — бетонная пристройка к дому, выглядит новее, чем остальное здание. Артур идет туда, оставив Имса любоваться ульем казино. Больше всего пристройка похожа на гараж без ворот: внутри пусто, только на тумбочке стоит старый телевизор. Тут же на полу валяется видеокассета — пыльная, наверняка испорченная, или нет? Отчего-то Артуру очень хочется это проверить; он осторожно открывает тумбочку, там магнитофон. — А, вот что ты нашел! — Артур вздрагивает, Имс треплет его по загривку. — В прошлый раз это стояло у него в спальне, потом спрятал в кладовку. Так ржачно, я во сне вижу, чем он занимается... ну, всяким, короче, — кивает на кассету: — там фигня, можешь не смотреть. — Я все-таки поставлю, если не возражаешь. — Артур включает магнитофон, на панели мигают лампочки. Имс переступает с ноги на ногу. — Вообще-то, нам пора. Там правда ничего интересного — я думал, домашнее порно, а там херь какая-то. Выключи, и давай... — умолкает, секунду напряженно прислушивается, Артур тоже. Скрип колес по гравию, этот звук ни с чем не спутаешь. Имс хватает Артура за руку, не оглядываясь, тащит прочь, Артур прижимает к груди кассету. Машина поворачивает к атриуму, Имс бежит направо вдоль дома, под окнами, Артур за ним, на миг разгибается: спальня, наверное, на кровати, поверх одеяла, лежат двое, третий — на полу. Голову будто простреливает — воспоминание, бред? — Имс кубарем катится в кусты, в овраг, Артур рядом, выглядывает из выемки между корнями. К гаражу подъезжает черный «лендровер», стекла бликуют, но водитель вроде бы сидит справа. — Ф-фу-ух, успели, — шепот Имса тише шелеста папоротника. — Ты чё, пригнись! — только что не толкает Артура в вязкую гниль. Хлопает дверца автомобиля, пищит сигнализация. Нужно как-то добраться до лодки, если отсюда нет другого выхода. Артур прячет кассету под просторную, одолженную у Имса куртку, Имс хмурится: — Зачем ты ее взял? — Нечаянно. — Артур снова прислушивается — тихо. — Здесь полон дом народу, пошли, пока нас не заметили. Имс мрачнеет, но ничего не говорит, другим путем через лес выводит их на берег. Погони нет, Артур даже удивлен такому безразличию — не может быть, чтобы никто их не засек, чтобы хозяин не обнаружил пропажу. Яростно сопя, Имс тащит из укрытия лодку, Артур стоит на стреме у дюнной тропинки. Все спокойно, как прежде, разве что чуть похолодало, да ветер переменился, придется приналечь на весла. До гряды Имс гребет молча, на «границе» намеренно упирается в каменный хвост. — Артур, я тебя очень прошу — выброси ту фигню, так будет лучше, правда. — Ты тоже что-то стащил возле казино, — напоминает Артур. Имс беспрекословно достает, показывает новенький красный кубик для игры в кости. — Пустячок, на удачу. Хотел подарить тебе, — протягивает кубик Артуру, тот берет его со смешанными чувствами. — Теперь отдашь мне кассету? — Сначала посмотрю, что на ней. — Имс вздыхает, сразу становится старше. — Ты такой упрямец, Артур. Ладно, как хочешь, — отталкивается от камней, плавно огибает отмель. Лазурь моря перетекает в свинец, на пляже Имс просто переворачивает лодку, махнув Артуру, бредет к лифту. Солнце тускнеет за сплошным облаком, моросит дождь. Имс в открытой кабине раздраженно тычет в кнопки, выходит. — Электричество вырубилось, — с досадой сплевывает в песок. — Иногда бывает, ничего не поделаешь. «Как кстати», — вертится на языке у Артура. Они топают вверх по лестнице в толще скалы, марш за маршем, почти в полной темноте: внизу мигает аварийная лампа, наверху, в шахте, залитое дождем оконце. — Надолго это? — Правую ногу сводит судорогой, Артур чуть не падает на площадке, хватается за перила. — Имс? — Попозже возьму инструменты, поковыряюсь. — Имс не обращает на него внимания, поднимает жалюзи, впуская блеклый молочный свет. — Зато будет обед при свечах. Обед получается мучительным, как затянувшийся ритуал между дальними родственниками. Артур всегда думал, что в Имсе чересчур много язвительности и куража, но сейчас с него слетело и то, и другое, и Артур не угадывает ничего знакомого в опустевшем человеке напротив. Возит по тарелке холодное нечто, чайная свеча потухла через несколько минут. Артуру видится в этом утраченная имсова ирония. Вот-вот начнется глупейший спор из тех, какие затевают супруги, чтобы скоротать время, Артур не может противиться уже упавшим искрам. — Ты злишься на меня за то, что я взял кассету. — Я не злюсь. — Чирк-чирк по фарфору; Артур откладывает вилку. — Конечно, а у меня глюки. Имс, ты сам потащил меня к тому дому. — Но я не собирался ничего оттуда брать! — Я бы тоже не брал, если бы... — Если бы что? Неужели было бы лучше, засеки их кто-нибудь в гараже перед видиком? И что может быть на кассете, валяющейся где попало, без коробки, но из-за которой они теперь ссорятся, как из-за яблока раздора? — Имс, что там записано? Ты уже видел кассету, так расскажи, и я тебе ее отдам.— Наверное, он слишком быстро сдается, но, право, нет ни сил, ни желания это ворошить. Имс угрюмо вздыхает, чешет переносицу. — Я же сказал, хрень какая-то. Похоже на... не знаю, обрывки хроники, новостей, вроде видео-дневника. Этот парень записывал свои подвиги. — Что? — Подвиги! Он гребаный спецагент или типа того, предотвращал теракты, освобождал заложников. — Имс раздраженно машет рукой. — Другие собирают письма с благодарностями, вырезки из газет, а этот смонтировал фильм. Крутит его каждый вечер, напоминает себе, какой он, блядь, крутой. — Почему тебя это так бесит? — С чего ты взял? — Имс резко отодвигает стул, подходит к камину. — Я ответил на твой вопрос? Тогда давай сюда кассету, мне в доме всякая чушь не нужна, а обратно я ее не понесу, увольте. — Очень хорошо, сожжем ее и забудем эту историю. — Артур разматывает куртку, достает злосчастную кассету, цепляет и тянет ленту, рвет ее на полоски. Что плохого в том, чтобы вспоминать свои добрые дела — разве это хвастовство, гордыня? Имс перед камином возится со спичками, поджигает смятый клубок пленки. — Не хочу, чтобы ты думал, что я навязываю тебе свои условия, — уже спокойнее объясняет он. Пленка тлеет, испуская темный дым, пластмассовую оболочку Артур ломает на куски. От слов Имса тяжело на сердце, а ведь он искренен, только в извращенной форме. — Даже если не хочешь, все равно навязываешь. Что это было — западня, приманка? Зачем ты вообще меня туда повел? — Ну, я подумал, — на молодом лице привычная улыбка, — тебе надо нарушить какое-нибудь правило. Вечно ты волнуешься о всякой ерунде, живешь, как в галстук затянутый. Расслабься, — целует Артура в висок, в скулу. Отвлекающий маневр действует безотказно, Артуру обидно, что его так легко раскусить. Вдруг Имс прав, вдруг он в самом деле погряз в условиях и условностях, придает слишком много смысла мелочам? Даже в любви признаться не может без того, чтобы не проанализировать гипотетические последствия. Имс вот не сказал, что любит его, Артура, но разве то, что он делает, не говорит само за себя? И все-таки не сказал... с каких это пор Артур стал таким сентиментальным? — Эй, хватит думать. — Имс толкает его на кровать, зажигает лампу на тумбочке — электричество вернулось, вот чудеса. В постели все проще, поэтому они проводят здесь так много времени. Артуру страшно представить себе, что все это когда-нибудь закончится — и ведь закончится, если он не прекратит искать эту дурацкую правду. Если бы и она перестала искать его... Ночью он просыпается резко, как от выброса, словно его окатили водой. В спальне дубак, Артур мокрый от пота: стучит зубами, тянет к себе сбившееся одеяло, но оно совсем не греет. Зеркальные дверцы шкафа разъехались, от ветра изнутри звякают вешалки, призраками колышется одежда. Артур поворачивается, опираясь на локоть. — Имс, — трясет его за плечо, сначала легонько, потом сильнее. — Имс, смотри — что это? Эй, проснись! — По сравнению с его собственной кожа Имса кажется лихорадочно-горячей. Похоже, будить его бесполезно; Артур спускает ноги на ледяной пол — доски покрыты инеем — идет к шкафу, оставляя талые следы. На этот раз туннель шире и высотой почти в человеческий рост, ведет вглубь скалы. Никакой створки, чтобы его закрыть, никакого ключа; двери шкафа не поддаются, хотя Артур налегает со всей силы. Залезает в шкаф, чтобы попробовать изнутри — ветер тут же стихает. — Что за чертовщина? — На полу туннеля в луче то ли фонаря, то ли небольшого прожектора, стоит коробка из-под обуви. Артур сдергивает с вешалки брюки, накидывает на голое тело пиджак; подумав, берет клюшку для гольфа, которую Имс зачем-то сунул в угол. Пригнувшись, концом клюшки поднимает, отбрасывает картонную крышку — ни змей, ни пауков, ни чьей-нибудь отрубленной головы. Он подходит поближе: в коробке мобильник с поцарапанным экраном, фотография и игральная кость вроде той, что Имс нашел возле казино. Артур вынимает фото: пять человек, четверо мужчин и девушка в скромном офисе, на столе ноутбук, папки с бумагами. — Ну как? — Он подпрыгивает, чуть не роняет фотографию, а насмешливый голос продолжает: — Память проясняется? — Кто вы? — Артур светит прожектором вперед, в темноту; оттуда пахнет солью и ржавчиной, будто бы звенят цепи. — Что вы там делаете? — Кино смотрю. — Точно, еще слышно шипение телевизора. — Интересное кино. — К металлическому запаху примешивается табак. — Давай вот как сделаем: вспомнишь, кто на фотке, и получишь приз. Обещаю, тебе понравится. — Вы не имеете права здесь находиться без... — Вытянутой рукой Артур натыкается на стекло или иную преграду; свет сквозь нее не проникает, бликует, как на мутном зеркале. — Ошибаешься, дорогуша, я тут живу дольше тебя, намного дольше. — Звяк-звяк, вправо-влево, ближе, прочь, стоп. — Ладно, неважно. Вспоминать будешь, а, правдолюбец? И мальчика не буди, мальчик нам помешает, пусть спит. — Артур оглядывается: где-то по ту сторону Имс свернулся в коконе одеял. Не надо его тревожить, не надо. — Хорошо, я попробую, — откашливается, некто внимательно замирает. — На фото пять человек, слева направо: я, Имс, Юсуф, Ари... Ариадна и этот, как его... — Ну, — азартно торопит голос, — напрягись, мать твою! — Ро... не Роберт, нет... — Нет, не Роберт. Соберись, давай! — Ри... Рик? — Артур морщит лоб; опять накатывает мигрень, пока маленькие волны, от них начинает подташнивать. — Рик, Рикард... Ричард! — Бинго! — Некто за стеклом орет, радостно громыхает цепями. — А кто он такой, что делал? Давай, рассказывай! — Мы работали в команде, — как под гипнозом бубнит Артур. — Ричард был извлекателем, в прошлом спецагент, добывал улики, мы подключались к объекту, Ариадна строила уровни, он извлекал улики, доказательства, он очень старался, Кобб его привел, Кобба нет на фотографии, вот он его и привел, чтобы он был вместо него, только все стало плохо, хоть он и старался, как будто хотел искупить что-то, кого-то спасти, он совершил столько... — По-о-одвигов, — заканчивает некто. — Ты умница, Артур из Рейвенкло, и заслужил главный приз. Но чтобы его получить, нужно проснуться — таково условие. Ты готов проснуться, Артур? Приз того стоит, поверь мне! Артур, ты куда? Арти! По дороге обратно он спотыкается о коробку, падает, пребольно стукнувшись локтем. Гребаная Нарния, гребаная страна кошмаров, чтобы вам захлебнуться своим враньем. Дыру завтра же замурует, шкаф пустит на дрова, уйдет спать в другое место, вообще уйдет. Взрывы в голове следуют один за другим, Артуру уже нечем их глушить. Скомканная фотография летит в угол; он падает на постель, закрыв глаза, стараясь забыть, но оно так и ползет из всех щелей, сквозь трещины в черепе, в сеть взбудораженных извилин. Впервые ему хочется напиться затем, зачем напиваются люди, потерявшие близких. Он сейчас тоже кого-то теряет, кто-то ускользает от него, перетекая за невидимую преграду между сном и реальностью — и кто их теперь различит? Так или иначе, Артур проиграл. — Ты что... плачешь? — Нет, он еще держится, пытается сделать правильный выбор. Счастье или истина, многие знания — многие печали. — Артур! — Я в порядке. — Только идиот ему поверит, а Имс не идиот. Артур вздрагивает от прикосновений, отстраняется, но Имс упрямо тащит его на себя, заставляет смотреть в глаза. Где-то Артур уже видел этот взгляд — точно, у Мол, когда она... чего-то хотела от Кобба, а он не мог ей этого дать. — Опять ты грузишься. Давай заключим сделку? — Имс облизывает губы, шепчет ему на ухо: — Расслабься, а за это... — трется об Артура, подставляется, предлагает... себя? Вот, значит, какой тут «главный приз»? Во рту собирается горечь, Артур вспоминает, как оступился на площадке, и сгорбленного, измученного Кобба, и Мол с пистолетом, направленным на них обоих. За окном светает, моросит дождь, кто-то спит в бетонном доме в смутно знакомой комнате. Вдруг они тоже крепко спят? «Хочешь взять меня? Хочешь меня трахнуть, Артур?» — пробивается сквозь сырой туман, холод сомнений. Артур фокусирует взгляд на Имсе, тот уже покраснел, горячо дрожит и волнуется, как в первый раз. Что, если так и есть? Но ведь это невозможно, не по-настоящему. — Артур, пожалуйста... — Зачем он так умоляет? Боится, что Артур уйдет? А что будет, если вправду придется уйти? Словно в ответ на это в окно швыряет косой сноп ливня. Артур хватает Имса повыше локтей; мышцы напрягаются, сам Имс как выгнутый лук, нерв, который вот-вот взорвется пульсацией. Артур смотрит на него сверху вниз, отпускает, ласково и грустно гладит по щеке, Имс ловит губами кончики его пальцев. — Мол Кобб умерла. — Имс не понимает, к чему это он, или понимает очень хорошо. — Арти... — Пальцы выскальзывают, Артур тяжело вздыхает. — Мальчик, я очень боюсь, что ты мне снишься. По лицу Имса пробегает судорога. — Ты так шутишь? — Артур опускает голову, боль и вина давят на него, как падающая башня. Дождь хлещет, гремит по крыше, совсем близко как будто разбивается окно, кто-то кричит — Артур не сразу понимает, что кричит он сам. — Просыпайся! Пора проснуться, Имс! — грубо трясет за плечи, Имс его отталкивает; по стенам, сбивая серебро и зелень, бегут трещины в палец толщиной, оттуда ползет слезоточивый газ. Надо выбираться отсюда — если не в явь, то хотя бы наружу, — но к лестнице и в лифт можно попасть только через гостиную, а там пыль и туман от дымовой шашки, кто-то автоматной очередью крошит стекла, мебель. Скала вибрирует от взрыва, Артур падает на пол, увлекает за собой Имса, тот пинает его в живот, выпрямляется, орет как бешеный: — Явился, наконец! — Еще один взрыв, проседает кровля, осыпая все вокруг камнями и щепками. Артур силится подняться, сверху падает балка и тьма.