Vivi. Lotta. Ama.

«Узнай, как Марино связан с Гриндевальдом». Первое, что сделал Том, оказавшись на острове Искья – отправился к морю. Очередной портал перенес их с Фурио в беседку на пляже. Легкие тут же наполнились практически позабытым, ни с чем не сравнимым ароматом, слуха достиг нежный шелест волн, перемежаемый пронзительными криками одинокой чайки. Они оказались в укрытой от посторонних глаз бухте, видимый участок моря золотился в лучах заката, небо, персиковое над их головами, ближе к горизонту насыщалось сочными красками, концентрируясь вокруг коснувшегося морской глади солнца. Идеально. Том перевесил мантию через поручень, сбежал по деревянным ступенькам и зашагал к воде. Даже немелодичный скрип песка под туфлями казался ему музыкой. Остановившись у самой кромки, он вдохнул полной грудью, словно пытался втянуть в себя, навсегда запечатлеть в сердце красоту умирающего дня, и вгляделся в золотую даль. Позади него зашуршал песок, его скрип был слишком тихим для ног такого крупного мужчины, как Фурио. Том не стал оборачиваться, и вскоре мужчина сам возник в поле его зрения: босой, с закатанными штанинами, он по щиколотку вошел в воду, распустил волосы, которые тут же начал перебирать ветерок, и отрешенно улыбнулся. Только в этот момент Том действительно осознал: он в отпуске. Ему не нужно кутаться прежде, чем выйти на улицу, не нужно спешить, принимать решения, разбирать горы бумаг и встречаться с людьми, которых он предпочел бы вовсе не видеть. Нет, прямо сейчас он может остановиться, отбросить все гнетущее его, и просто насладиться моментом. Он сделал несколько шагов назад, туда, где проходила граница плотного, влажного песка и сухого, и как был, в костюме, опустился вниз, разуваясь и запуская стопы в еще хранящие тепло дня песчинки. А тем временем солнце тонуло, ласково грея обращенные к нему лица. Очарование момента спугнул севший на щеку комар. Том лениво отмахнулся, но спустя пару секунд над ухом запищал другой, и Том, щелчком пальцев спалив всех насекомых в радиусе метра, немного неуклюже из-за подвижности песка поднялся. Вилла оказалась пуста, если не считать нескольких домовых эльфов. Фурио быстро провел экскурсию: бассейн, кухня, гостиная, скромная библиотека и гостевые спальни, все просто, без изысков, но при этом удивительно уютно. На прощание Фурио оставил на столе карту с подсвеченными аппарационными точками, предупредил, что на виллу в любой момент могут наведаться члены Клана, а также выдал крохотную магловскую записную книжку с протеевыми чарами – на случай, если Тому все же надоест сидеть на одном месте, и ему потребуется помощь в выборе развлечений. Том лишь покивал. Весьма ненавязчиво: его никто не контролирует, но канал для экстренной связи есть. Конечно, это не отменяло вероятности того, что за ним будут следить скрытно, но он все же надеялся, что за последние годы заслужил репутацию серьезного человека, которому можно доверять. «Это вместо приветствия?» Пока Том отстраненно рассматривал каллиграфические строчки на его личном протеевом пергаменте, те потускнели, впитались в неровную поверхность, и на их месте появились новые: «Как добрался? Почистил перышки?» Естественно, всему ближайшему окружению были известны его проблемы с перемещением по каминной сети. Том закатил глаза и решил не отвечать: вступать в полемику с игривым Люциусом бессмысленно, гораздо эффективнее подождать, пока он выскажет все, что крутится у него на языке, и успокоится. Это совсем не значило, что друг проигнорировал его первый вопрос, скорее всего, прочитав его, он сразу всколыхнул свою сеть информаторов, и лишь затем, в ожидании ответа, решил поприставать к нему. За дюжину лет Том так и не смог понять подобной словоохотливости, которую Люциус выражал исключительно в переписке. Зачем столько лишних слов? Нет, ладно, официальная корреспонденция, или романтическая, в обоих случаях положено плести словесные кружева, но с друзьями? Сам же Том предпочитал быть максимально лаконичным, как правило, он даже пропускал слова приветствия, сразу переходя к сути вопроса. «Уже подцепил горячую итальяночку? Итальянчика? Ради Мерлина, оттянись там по полной, сил уже нет видеть твое лицо с выражением осознания бессмысленности бытия. Я просто не пущу тебя в Министерство, если…» Эк его понесло. Это точно было надолго, и Том решительно отвернулся от пергамента, извлек из глубоких карманов дорожной мантии уменьшенную поклажу и магией распаковал вещи. Одежда плавно взлетела, пара костюмов зависли друг перед другом, рукавами смахивая невидимые пылинки и разглаживая складки на брюках, и лишь затем опускаясь на плечики; любимый махровый халат, прежде чем покорно повиснуть на крючке на двери, отряхнулся как мокрый пес; рубашки застенчиво застегнулись на все пуговицы, а нижнее белье рыбкой нырнуло в комод, захлопнув за собой все ящики. Напоследок из сумки вылетела непонятно откуда взявшаяся шляпа и мягко спланировала на стол, накрыв полями пергамент. «Нарси специально для тебя выбрала шляпу, обязательно носи! Никто не примет всерьез замминистра с облезлым носом, – прочитал Том, подняв головной убор и покрутив его в длинных пальцах. Нет, ну глупость же, он даже зимой шапок не носил, он не станет это надевать! – И нечего упрямиться, она точно тебе пойдет. Хотя кому я пишу… Ладно, не понравится шляпа – воспользуйся солнцезащитным зельем, оно в сундучке…» Подойдя к зеркалу, Том нахлобучил шляпу. – Bello! – восхищенно скрипнуло то, заставив его поморщиться. Ну да, смотрелось неплохо, но столь легкий предмет на голове ощущался пудовым, он сдавливал ее и… Том знал, что это невозможно, но все же в душе был уверен – любые головные уборы ослабляют его, препятствуя свободному движению магических потоков. Так-то, – и Том решительно снял шляпу, с облегчением выдохнув. «Ты вообще читаешь, что я тебе пишу?!» – темнела на пергаменте свежая запись. «Я мерил шляпу. Отвратительно». «Тогда зелье», – если Люциус начинал экономить слова, значит, был готов перейти к конструктивному диалогу. – «Они кузены. Были достаточно близки в молодости». «Значит, Марино вполне может ненавидеть Дамблдора за то, что тот засадил Гриндевальда в Нурменгард?» «Эйвери говорит, Марино взъелся на Дамблдора раньше, он препятствовал его контактам с МКМ в тридцатых, а также неоднократно отказывал во въезде в страну. Да, точно, Дамблдор персона нон грата в Италии с 1902 года. Ты уже макнул в море свою бледную тушку?» «Узнай, кто такой Джонатан Сигал». «Том, если бы ты хоть иногда выбирался в люди и был внимателен к окружающим, ты бы знал, кто это». Не дождавшись больше никаких пояснений, Том раздраженно поинтересовался: «Ну и кто?» «Завтра уточню, уже поздно». «И что ты мне голову морочишь, раз сам не знаешь?» «Лили пару лет назад все уши этим Джонатаном прожужжала, никого не допускала до камина, пока не проведет экскурсию, у нее вся комната была снимками увешана». Том нахмурился. Он не был близок с дочкой Северуса, даже не мог точно сказать, сколько той лет. Он вообще старался держаться подальше от детей, они его напрягали. Непосредственные, с душой нараспашку, они могли выкинуть что угодно, и, следуя какими-то своими, не поддающимися логике, путями, протоптать дорожку в сердце любого взрослого, а затем вывернуть его наизнанку. Том как сейчас помнил, какое разочарование испытал, когда гостил у Малфоев. Пока они с Люциусом в ожидании обеда беседовали в кабинете, к ним, неумело переставляя ножки, забежал его внук, Скорпиус. Ребенок наобнимался с души в нем не чающим дедом, а затем обратил свое внимание на Тома, и начал таскать ему «подарки», со смехом отбегая в сторону. Тому это не нравилось, на коленях собралась куча хлама, но Люциус лишь смеясь заявил, что он понравился Скорпи. В конце концов, Том скрепя сердце признал, что это даже мило, он не глядя брал из рук малыша все, что тот приносил, до тех пор, пока кабинет не разорвал громкий рев. Очередным «подарком» оказалась проклятая шкатулка, неизвестно как оказавшаяся в зоне досягаемости ребенка. Его обожженные ладошки быстро залечили, но с тех пор Скорпиус упорно прятался каждый раз, когда видел Тома, очевидно, считая именно его виновным в боли. Это было неприятно, словно Том действительно виноват. Это было по-своему жестоко и даже немного подло. Этот случай повлиял на него даже больше, чем жестокость в приюте: от беспризорников-то чего угодно можно было ожидать, а вот от любимого внука друга… В дальнейшем Том сознательно перестал замечать отпрысков своих друзей – пусть детьми занимаются их родители, а его это не касается. И даже если дочь Северуса когда-то пыталась ему что-то показать, едва ли Том обратил на нее внимание. «А зачем тебе вообще этот красавчик? Понравился?» «Интересно, что делает британец рядом с Марино». «О как». И спустя несколько секунд снова: «О как. У меня есть лишь одна идея о том, зачем он Марино. Думаю, тебе с ним ничего не светит». Том раздраженно выдохнул, попрощался и, не дожидаясь ответа, убрал пергамент в прикроватную тумбочку. Уж сколько лет прошло, а Люциус все никак не мог смириться с его холостяцким образом жизни. Нет, он вовсе не был асексуалом, просто так сложилось: в молодости Том был тем еще ходоком, пока не ушел с головой в политику. Про десятилетия безумия и существования в виде бесплотного духа и говорить не стоило, а после – снова работа, реабилитация в глазах последователей и обывателей, и – политика, круг замкнулся. Но ничего, так даже лучше. Работа всегда помогала двигаться вперед, придавала жизни смысл. И пусть в последние годы этот смысл выцвел, затерся, образуя у него внутри гулкую пустоту и бесконечную усталость, Том убеждал себя, что все исправимо. Нужно просто отдохнуть. И сам прекрасно понимал, что это не сработает. Он переоделся в плавки, туго завязал пояс халата и, перекинув через плечо полотенце, покинул спальню. В тишине пустого дома было удивительно мирно, а стоило выйти на улицу, как шелест набегающих на песок волн и стрекот сверчков окончательно заглушили беспокойные мысли. Легко улыбнувшись лизнувшей стопы морской пене, Том поднял взгляд на звезды, в который раз за день размышляя о том, насколько отвык от таких вот маленьких радостей бытия. Просто забыл о них, перестал замечать. Он зашел чуть глубже, лег на спину, расслабился и некоторое время дрейфовал, всматриваясь в глубину космоса и слушая гул в залитых водой ушах. Космос тревожил своей необъятностью, неизведанностью, в голове снова закопошились мысли о собственной беспомощности. Пусть он выглядел успешным человеком средних лет, но внутри – был стариком. И дело вовсе не в возрасте, а в безнадежно устаревших взглядах. Ему была близка итальянская социальная система: закрытые поселения, минимум контактов с маглами – это было безопасно, по крайней мере, до недавнего времени. А потом произошли эти теракты, и стало ясно, что технический прогресс шагнул уже так далеко, что для маглов вся их защита – пшик, пустой звук, от них не спрячешься ни под каким Фиделиусом. Пока Министерство Магии привычно пустословило и прятало голову в песок, на партию Вальпургиевых Рыцарей вышли британские представители Клана, Забини и Сканно, и предложили некоторые идеи по защите населения. Идеи спорные и во многом противоречащие итальянской политике; они потратили месяцы, оценивая риски и пытаясь спрогнозировать результат. Том смотрел выкладки, думал, ему совсем не нравилась вырисовывающаяся картина, и все же в итоге он признал ее состоятельность. Он, тот, кто ратовал за отсоединение от маглов, призвал последователей, а затем и всю страну к ассимиляции. Они не стали жить под боком у маглов – это было еще опаснее, но начали активно изучать их быт, чтобы не делать глупые ошибки, способные их раскрыть. Специальные курсы по магловедению стали обязательными не только в Хогвартсе, но и среди взрослого населения. Новые знания пугали волшебников, и те меры, которые предлагали Забини и Сканно, а затем внедряли Вальпургиевы Рыцари, будь то оформление магловских документов, чтобы не было проблем с их представителями закона, или карта аппараций – пергамент с перечнем безопасных координат, прибыв по которым волшебники могли быть уверены, что их не засекут ни маглы, ни их камеры или еще какие-то следящие устройства, – воспринимались на ура, и скоро это позволило им встать во главе страны. И все бы ничего, вот только магическое сообщество постепенно омагливалось, что претило приверженному традициям Тому. Он сам, своими руками, толкнул их на этот путь, а когда осознал последствия, было уже поздно. Да, стало безопаснее, но как же тошно было смотреть на подростков, тянущих родителей в магловские кафе, потому что там слабое магическое поле, не препятствующее прослушиванию музыки в наушниках; сотрудниц Министерства, что сменили платья на брюки, согласно магловской моде, хорошо хоть, для приличия мантии накидывали на плечи; детей, на Хеллоуин наряжающихся в героев магловских журналов с картинками. И постепенно Том отошел от дел. Передал все в руки Люциуса, перестал принимать какие-либо решения, влиять на ситуацию. Он больше не видел светлого будущего для волшебников, а значит, не мог никого повести за собой, да и не хотел. Мысли о маглах давили, заставляли его чувствовать себя мелким, как песчинка в сравнении со взирающей на него Вселенной. Сейчас им угрожала лишь инквизиция, которую сдерживал и, как надеялся Том, скоро должен был уничтожить Клан, но что будет, когда магловские спутники позволят обнаружить скрытые территории, такие, как Хогвартс? А где прятать магических существ? Леса? Драконьи заповедники? Едва ли лояльное к ним магловское правительство сможет долго скрывать эту информацию от населения. Том в очередной раз щелкнул пальцами, и воздух перед его лицом замер, перестал мельтешить десятком маленьких крыльев. Он вдруг осознал, что, несмотря на духоту летней ночи, продрог. От былой расслабленности не осталось и следа, тяжкие думы сковали его, придавили, не давая нормально вдохнуть, напрягая не только мысли, но и тело – опуская ноги на дно, он ощутил, как задеревенели мышцы. Выйдя на берег, он провел рукой вдоль тела, применив одновременно сушащие и согревающие чары, и закутался в халат. Невостребованное полотенце вновь заняло свое место на плече. Загребая босыми ступнями песок на пути к дому, Том пообещал самому себе, что с завтрашнего дня постарается больше ни минуты не думать о чем-либо, связанном с работой. Следующие два дня он занимался лишь тем, что спал, ел, купался и читал в тенечке. На третий день он не выдержал столь монотонного времяпрепровождения и выбрался за пределы антимагловских чар в совершенно другой мир: остров Искья был популярным курортом для местных, пляжи были забиты отдыхающими, играла музыка, на мелководье плескались дети, а их родители потягивали коктейли из настоящих кокосов. Том побродил немного, пообедал в ресторанчике на берегу, пытался пообщаться с местными, но понять их было непросто – не только из-за того, что они говорили на диалекте, но и потому, что он не хотел опростоволоситься – на самом-то деле, пока британские волшебники учились ориентироваться среди маглов, сам он, желая держаться от них как можно дальше, сидел в Министерстве, работу работал. И вот, сбежав от попросивших их сфотографировать девушек – магловский фотоаппарат оказался раз в шесть миниатюрнее колдографа, и непонятно, куда палочкой тыкать, – Том подумал, что, раз уж он в отпуске, то вполне мог бы попытаться с головой окунуться в быт маглов. Он в другой стране, для местных – обычный турист, а не замминистра, сглупит – плевать на свидетелей. А то безобразие какое-то: улепетывал от позирующих девушек, как испуганный, беспомощный книззленок, стыдоба! Да и не привык он бездельничать, за пару дней на вилле едва не одичал. Приняв решение, он не медлил: тщательно изучил оставленную ему аппарационную карту, отметил несколько удобных точек в центре Неаполя – раз уж он оказался неподалеку от этого города, изучение страны следовало начать именно с него, – и, проснувшись следующим утром, сразу после завтрака облачился в костюм-тройку и аппарировал. Несмотря на то, что утро вполне можно было назвать ранним, людные улицы Неаполя встретили его невыносимой жарой. Казалось, впитавшая в себя жар брусчатка вовсе не остыла за ночь, а затхлый без движения меж впритык стоящими домами воздух откровенно… вонял. Выйдя из укромного, приспособленного волшебниками для безопасной точки аппарации, закутка, Том брезгливо оглядел валяющиеся тут и там кучи мусора. И это – центр города? Отвратительно! Прежде, чем продолжить путь, он наколдовал себе головной пузырь, а к костюму применил заклинание охлаждения. Мерзкие маглы, как можно превратить место, где живешь, в помойку? Том прошел до конца узкой улочки и оказался на площади. Изучая накануне карту, Том отметил для себя несколько мест, которые хотел бы посетить, но, оказавшись в городе, отказался от этой идеи. Неаполь оказался настоящим лабиринтом! Грязным, с разрисованными стенами, битыми стеклами, решетками на окнах и дверях, лабиринтом. Когда народу на улицах прибавилось, Том дополнительно наколдовал чары отвлечения внимания и маглооталкивающие, и позволил себе бездумно следовать за людским потоком. Так, без какого-либо плана, он за несколько часов умудрился осмотреть несколько достопримечательностей и пообедать – кажется, он промахнулся с выбором ресторана: зал был полупустым, паста разваренной, вино кислым, а цены гораздо выше, чем на Искье. Покинув помещение, он задумчиво посмотрел на соседнее: никакого зала, крохотное окошечко, пара потертых столиков рядом, и огромная очередь. Недовольно покачав головой, он двинулся дальше, чтобы через четверть часа обнаружить, что заблудился. Квартал, в котором он оказался, выглядел еще хуже, чем предыдущие. Еще больше мусора, стены не просто обшарпаны, скорее плешивы, а в некоторых местах, напротив, лохматы от торчащей краски, штукатурки и грязи, из открытых окон доносится пьяная ругань. Том уже хотел было завернуть в первый попавшийся закуток, чтобы аппарировать обратно на виллу – кажется, сегодняшних впечатлений ему хватит надолго, – когда почувствовал что-то странное. Он обернулся: у одной из открытых дверей прямо на земле играли дети, на уровне второго этажа в окне мелькнул необъятный бюст, а через пару секунд на растянутой между домами веревке повис застиранный до серого лифчик, в конце улицы, пошатываясь, шел какой-то пьянчужка. Но вот его обогнал другой прохожий, внешний вид которого выбивался из убогой обстановки трущоб: бодрая походка, чистая, сидящая по фигуре одежда, лицо скрыто солнечными очками и козырьком кепки, а руки заняты огромными пакетами. Что-то в нем показалось Тому знакомым, и он неосознанно шагнул в тень между двумя домами. Солнце блеснуло на седых висках, осветило расчерченную разлапистым шрамом щеку, а в следующее мгновение один из играющих на земле мальчишек подскочил и с радостным визгом бросился в раскрытые объятия Джонатана Сигала.