Vivi. Lotta. Ama.

Том сбежал. Он наплел что-то Лети, даже каким-то невероятным образом смог успокоить ее, убедить, что Джонатана он не проклинал, и то, что она увидела – их большой секрет. И сбежал. Все детали головоломки сложились воедино, а Том все не мог поверить. Мерлин, как он мог быть так глуп? Никто не способен чувствовать другого человека так, как он – Джонатана. Никто не реагирует так, ни физически, ни магически. Кроме тех, кто связан самой магией. Но как же… Нет, это невозможно, ведь Том убил его родителей, Том причинил ему столько страданий, он никогда не смог бы, не захотел бы быть с ним рядом, вести долгие разговоры, ужинать вместе, гулять, целоваться… Нет, наверняка это какая-то ошибка! Том не помнил, как покинул виллу, как оказался за пределами защитного купола деревни. Он аппарировал, смертельно напугав своим появлением Марию, и, скомкано извинившись, взлетел по ступенькам вверх, ворвавшись в комнату Джонатана. Стеллаж, нижняя полка – если Сигал вел дневники, Том мог узнать правду из них. Выдернув из стройного ряда уже знакомую синюю тетрадь, он раскрыл ее и рвано выдохнул. «Ты следишь за мной, Том? Я думал, это воображение разыгралось: ты совсем рядом (ведь Искья гораздо, гораздо ближе Лондона), вот мне и мерещится твое присутствие. У дома Клаудии, в Башмачке, в собственной спальне. Я одергивал себя. Но вот я снова всей душой чувствую тебя, и в этот раз уверен, что прав. Ты прокололся, Том. Пусть я не вижу твой силуэт в окне, но я знаю, что ты снова там. Тянет ко мне, да? Я понимаю. Меня тоже. Но не жди от меня Мне жаль, мне правда жаль, что ты такой. Уставший, опустошенный, я же вижу. Живешь, словно во сне, да? Все ли чувства в тебе притупились? Я знаю, что дурак, знаю. Столько лет... я видел жизнь в самых отвратительных ее проявлениях! Наверное, я давно должен был разочароваться в людях, сковать свое сердце льдом отчужденности... но как это сделать в том пламени, что меня сжигает? Я научился сменять маски, быть разным, но только внешне. Я научился притворяться Джонатаном, уверенным в себе, где-то жестким. А внутри, похоже, остался тем же Гарри, продолжающим верить и надеяться. Я пишу тебе двенадцать лет, Том. Пишу то, о чем никогда не расскажу ни Луке, ни Рокко, ни Фурио. А теперь ты здесь, не узнаешь меня, не знаешь меня. Это жутко. Такой равнодушный при первой встрече, так хотелось тебя растормошить! Но когда увидел тебя в Башмачке, твой взгляд был куда живее, клянусь! У тебя красивые глаза, Том. Гораздо красивее, чем на колдографиях. Особенно, когда в них разгорается любопытство! А уж если сравнивать со знаменитой змеиной мордашкой... А нос! Он практически также аристократично утончен, как высокий «умный» лоб. А губы... Признайся, Том, я ведь нравлюсь тебе. Ты можешь не осознавать этого, после своей «спячки»-то, но я знаю, вижу, когда нравлюсь людям. Я всегда замечаю знаки. А знаешь, как сексуально ты касаешься пальцами губ? Большим поглаживаешь нижнюю, от уголка к середине. И когда кладешь подбородок на основание ладони, твои пальцы всегда касаются губ. Давно ли их касался кто-то другой? Черт, черт, черт! Куда меня снова заносит, почему? Что мне со всем этим делать? Рядом с тобой все многолетние тренировки самоконтроля идут псу под хвост. Ох. Ладно. Ладно. Тебе нравится наблюдать, да, Том? Что ж, в эту игру можно сыграть вдвоем. Я даже не буду ничего скрывать от тебя, я покажу тебе себя. Не Джонатана или Джонни, не Гарри. А настоящего себя. Потому что я тоже устал. Я могу улыбаться другим, делать свою работу, дружить, но внутри у меня пепелище. Права была Ива, когда говорила, что мы неправильно разделили эмоции – теперь я вижу это воочию. Ты пуст, а я сгорел. И эмоции продолжают сжигать меня, словно чертов вечный огонь, несравнимый с кострами Инквизиции». «Прости, прости меня, Том. Я чувствую себя шлюхой, но я просто не мог по-другому. Да, я напился, да, я затащил в койку двух немок. И нет, я сделал это не из-за того, что накануне устроил кровавую баню в клане Савиано. Мне плевать на это, знаешь? Но ты выбесил меня! Какого черта, Том? Я столько усилий прикладываю, чтобы хранить наши жизни. Бабушки, дед и дядя Рег погибли ради нас. Я отказался от магии! Я убивал, лишь бы выжить, лишь бы жил и ты, а ты... ты просто взял и сунулся под пули. Как ты мог? Ненавижу, ненавижу тебя! Знаешь, насколько ненавижу? Лишь это чувство помогло мне не растечься лужицей, как только я тебя коснулся. О, я знаю, что ты почувствовал то же! Ты же как будто обкурился и одновременно афродизиаком закинулся. Я сохранил рассудок, но представь, хоть на секундочку представь, каково мне было? Я скажу тебе, каково. Точно так же, как когда я впервые коснулся твоей души. Ничем незамутненная, сука, любовь. Это нечестно, Том, слышишь? Нечестно! Тогда, в пятнадцать, я был так впечатлен и очарован твоей душой, что испытал искреннее счастье, позже отдавая тебе свою магию, всю, без остатка, и даже чуть больше. В этот раз все было еще прекрасней хуже, ведь я ощутил не только тебя, но и родную, собственную магию в тебе. Я не жалею, ни на секунду, но это больно, и щемяще изумительно. Как будто вся моя жизнь в тебе. И это слишком, понимаешь? Так что да, я трахнул тех девах, лишь бы стереть, истребить в себе это, забыть. И знаешь, насколько это было пресно? Так что прости, Том. Не за эту ночь, нет. За то, что я тебя не отпущу. Я ведь уже достаточно принес жертв, правда? Я заслужил счастья. А ты моя чертова судьба. Я заставлю тебя в себя влюбиться. Ты не понял, кто я, и это отлично. Потому что я влюблю тебя в себя, не приплетая судьбу, высшие силы, и что бы то ни было еще». Последняя запись была самой короткой и датировалась тем днем, когда Том увидел, как Джонатан ублажает себя: «Тебе понравился мой маленький спектакль, Том?» Том потер глаза и истерически хихикнул. Мордред подери, это действительно был Гарри Поттер. Пока Том, не догадываясь, что происходит, пытался разглядеть в его поведении признаки симпатии, дракклов Гарри Поттер, зная обо всем и понимая Тома лучше него самого, целенаправленно его соблазнял. И что прикажете с этим делать? Том понял бы, если бы он делал все это ради мести. Влюбил бы в себя – ведь, что скрывать, у него это получилось! – и отверг. Мелочно, зато естественно. Объяснимо. Но, судя по записям, Джонатан – Гарри! – его простил. Причем прощение пришло не со зрелостью, а еще тогда, двенадцать лет назад. Невероятный мальчишка! Что же он имел в виду, когда писал о том, как коснулся его души? И неужели все свои записи он адресовал ему? Том пролистал дневник в самое начало. «Дорогой Том! Хах, давно я так к тебе не обращался. О чем это я? Том, ты не представляешь, каково это – находиться рядом с Ивой и Франком. Больно. Больно видеть, чего мы лишились. Они не просто партнеры, они даже не просто одно целое, они – что-то большее. Между ними такое взаимопонимание, они генерируют, преумножая, такое количество магии, что даже я ее чувствую, почти вижу. Ебаному Дамблдору такое и не снилось. Они действительно счастливы. Они любят. Наверное, поэтому я так и не смог никого полюбить, ведь моя душа помнит, каково это – коснуться твоей. Мы с Ивой много разговариваем. Я не знаю, как она догадалась, кто я, говорит – почувствовала. Мы провели исследование! Ива считает, что я такой «отрицательный», потому что в момент отказа от магии я отдал тебе чуть больше, чем у меня было, и это происходит до сих пор. Как они с Франком преумножают силу друг друга, так и я постоянно отдаю тебе по чуть-чуть того, чего у меня даже нет. А еще она предположила, что мои проблемы с эмоциями тоже из-за разорванной связи. Произошел перекос: во мне эмоций слишком много, а в тебе – чересчур мало. К сожалению, я нашел подтверждение ее догадкам. Черт, это видно по твоим колдографиям в газетах! Том, ты вообще чувствуешь, хоть что-то? Я так хотел, чтобы ты был счастлив, но, видимо, жизнь опять меня наебала». «Том! Я все решил! Я устал жить так. Марино согласен меня отпустить, жизнь станет спокойнее. Я хочу тебя увидеть. Не на колдо, а вживую. Я хочу узнать, что ты за человек. Черт, кого я обманываю. Я хочу также, как у Ивы и Франка. Знаю, что это невозможно. Я сам разорвал нашу связь, я прекрасно помню, что это необратимо. Но, даже без магии, ты – тот человек, что создан специально для меня. А я – для тебя. Ты – самая прекрасная в мире душа, которую я беззаветно полюбил, и готов отдать все ради благополучия. Уже отдал, но вдруг магия – это еще не все? Мне больно видеть твой пустой взгляд. Я хотел бы наполнить его смыслом, чувствами. Получится ли у меня? А черт знает! Но почему бы не попробовать? Для начала просто увидеть тебя. Я решил – слетаю в последний рейс, подам документы в универ и поеду в Лондон. Я найду возможность встретиться с тобой!» «Боже, как же ты меня напугал! Я собирался к тебе, а вместо этого ты сам пришел к Марино. И что теперь делать? Что делать? Ты на Искье, я же не могу просто туда заявиться. С другой стороны – почему не могу? Я хочу! Мне не понравился твой взгляд. Пару раз в нем что-то промелькнуло, и как будто вызвало у тебя удивление. Том, мне жаль. Я думал, что ты вполне счастлив без меня. Но Ива права, отдав тебе магию, я, похоже, забрал себе эмоции. Это ужасно. Я как дементор! Как же это исправить?» Том трясущимися руками отложил тетрадь и потянулся за другой, той, что была в ряду самой первой. Он не понимал. Как, как после всего, что произошло, после всего, что Гарри сделал для него, он еще мог переживать о его счастье? «Волдеморт! Темн Том! Наверное, странно, что я пишу именно тебе…» Да, это, определенно, была самая первая запись. Том нежно провел кончиками пальцев по немного корявым строчкам и перевернул несколько страниц, стараясь постигнуть образ мыслей поистине непостижимого человека. «Представляешь, на меня больше не действуют зелья Соупа (интересно, как он там?) Я лохмат! Кажется, у меня есть лишь два выхода – побриться налысо или отрастить хвост. Ну, с первым я всегда успею, так что начну с менее радикальных шагов!» «…иногда удается узнать новости Англии, там все спокойно. Значит ли это, что ты отказался от террора? Я очень надеюсь, что у тебя все хорошо. Нет, на самом деле, я надеюсь, что ты счастлив!» «…скучаю по полетам! Узнал, что в нескольких милях от Неаполя маглы прыгают с парашютами. Я тоже хочу! Но не буду. Это опасно, а я ответственен не только за свою жизнь, но и за твою. Давай поживем подольше, хорошо? И лучше». «…спасибо Снейпу за тренировки в нарезании ингредиентов! Хоть в чем-то я не ударил перед Марией в грязь лицом! Она учит меня готовить, чтобы я ни при каких обстоятельствах не остался голодным. Как же мне повезло встретить эту женщину!» «…во сне тетя Петунья заварила Эрл Грей. С молоком! И отдала мне, и даже без подзатыльников и тычков. Ты не представляешь, Том, как я скучаю по чаю! Осточертел уже этот идиотский кофе». «…как там Букля? Бедняжка, что же она почувствовала, когда не смогла меня найти? Я так виноват перед ней!» «…ходил с Массимо на матч Наполи-Фиорентина. Весьма захватывающе, но не настолько, как квиддич. Многое бы отдал, чтобы снова оказаться в воздухе, ощутить то невероятное чувство свободы, которое может подарить только полет. Я так скучаю по полетам!» «…заболел. Нашел заначку бодроперцового, а оно на меня не подействовало. Похоже, на меня вообще больше не действуют зелья. Странно. Ведь они должны хоть чуть-чуть действовать даже на маглов!» «...очки упали с третьего этажа и не разбились! Магия, все-таки, такая практичная штука!» «...купил пальто. Моднявое – жуть! И теплое. Слава богу, а то вечно мерзну». «...ненавижу тебя! Ты хоть представляешь, что я чувствую? Как это больно: отказаться от магии, от какой-никакой, но своей жизни, да даже от тебя! Черт, что со мной произошло, когда я коснулся твоей души? Как это забыть? Как с этим жить? Как, Том?» «…Лука снова уехал, мне так одиноко! И даже Марко не спасает. Все намекают, что я в него влюблен. А мне просто приятно с ним общаться. Это же не может быть то самое чувство, которое воспевают в искусстве? Если это оно, то как-то это грустно». «…приснилась твоя душа. Надеюсь, ты в порядке. Надеюсь, ты счастлив». Том читал такие искренние слова, обращенные к нему, и чувствовал, как по щекам текут слезы. Мордред бы побрал этого Дамблдора, поломавшего столько судеб! А он сам? Почему он забросил поиски, с чего решил, что мальчишке будет без него лучше? Рассудил, что стоит уважать его желание скрыться, и даже не подумал, что Поттер, по сути, еще ребенок, пусть и умеющий принимать страшные решения. Он ведь за эти годы почти перестал вспоминать о его существовании, а мальчишка помнил и, больше того, беспокоился о том, чтобы он, Мерлин помилуй, был счастлив! За какие такие заслуги Тому полагалось счастье? Чем он заслужил такого партнера? Рокко был абсолютно прав, Том его недостоин. Реддл судорожно растер лицо. К горлу подкатывали горькие рыдания, а сердце заходилось в бешеном ритме. Он такой идиот… Он такой идиот! Том подскочил, как ужаленный, вдруг осознав, что испытывает гораздо больше, чем способен. Что грудь сдавило совсем не от его боли, что это Джонатан сейчас где-то там, на вилле Марино, сходит с ума от отчаяния и ужаса и от осознания, что его… бросили? Сходит с ума и, наверняка, улыбается окружающим, поддерживая идеальную маску. И тут внутренности скрутило ничем незамутненной яростью, и Том, как попало сунув дневники на полку, рванул на лестницу, чтобы как можно быстрее оказаться рядом, удержать Джонатана от чего-то, что рвалось из горла Тома безумным рыком. Он аппарировал, совсем как утром, не задумываясь о координатах или на образе убегающей в гору гравийной дорожки. Нет, он стремился не к защитному контуру деревни, а к Джонатану, превозмогая сопротивление, вкладывая в перемещение неимоверное количество магии, чтобы оказаться прямо за широкой спиной и едва не оглохнуть от практически бесшумного выстрела, и вслед за тем разорвавшего тишину вопля, перемежающегося отборной бранью. Джонатан, по-прежнему сжимающий в руке пистолет, рывком развернулся к нему, и такая буря во взгляде, что можно легко в ней сгинуть. – Вернулся, значит.