Осторожно, крутой поворот

Я не стала показывать удостоверение, чинно предъявив пригласительный билет. Раз уж я с самого начала не сказала ей, что он мне не нужен, ничего не оставалось, как продолжать притворяться. Чикагские улицы окружили лицами прохожих, чужие жизни ворвались черно-белыми кадрами из прошлого века. Приплюснутый к дверному стеклу нос малыша; старик в газетном киоске, который подпёр щёку рукой и уснул прямо на своём рабочем месте; мальчуган с игрушечным ковбойским револьвером на поясе, гладящий кота. Мелочи, мимолетные моменты, попавшие в объектив Майер, вызывали у меня восхищение. Именно такими я видела свои картины для будущей выставки — лица современников, на мгновение выхваченные из повседневной суеты. Не успели мы закончить осмотр первого зала, перед нами, как чертик из табакерки, возник Карпухин. Блондинистый Венька выглядел франтом. Когда-то торчащие во все стороны густые белобрысые волосы теперь были аккуратно зачесаны назад. На шее у него был повязан ярко-красный платок, заправленный в ворот черной рубашки. В общую картину «творческой личности» гармонично вписывались галифе защитного цвета. — Олька, сколько лет, сколько зим. Я не знал, что тебя можно заманить сюда только с помощью Майер, иначе бы привез ее раньше. — Да ты не наговаривай, мы ведь виделись год назад у нас в Пушкинском, на Джентилески. — Ну это не считается, — он замахал рукой, — это я сам заглянул. А вот ты возьми в следующий раз и пригласи меня по-человечески, типа: «Дорогой Венечка, у нас тут красота всякая выставляется, приходи поскорей». — Дорогой Венечка, у нас в августе шедевры Лейденской коллекции подвезут — это пока секрет, но я с тобой делюсь, зацени. И если ты не брезгуешь всякими Вермеерами и Рембрандтами… — Ахаха, — Карпухин рассмеялся, — если верить Дэвиду Хокни, то Вермеера надо вешать к нам, а не к вам. — Я тебя умоляю, давай сейчас не будем дискутировать по этому поводу! И вообще, ты нас отвлекаешь. Мне не хотелось верить, что Хокни прав и уникальную фотографическую точность картин Вермеера объясняет то, что он якобы использовал камеру-обскура при написании своих шедевров. Кроме того, становилось уже неловко перед Наташей, ей вряд ли было интересно слушать наш треп. Веня тут же отвесил шутливый поклон: — Все-все, я приношу глубочайшие извинения и удаляюсь. Когда привезут фотки из Голландии, позвони, — он расхохотался и исчез так же стремительно, как появился. В следующем зале мы остановились возле фото блондинки, сидящей в открытом авто с сигаретой во рту (1). — Мне кажется, у нее не очень довольный вид, — сказала я. — Ей не нравится, что на нее пялится довольно странная тетка с фотоаппаратом на груди, — ухмыльнулась Наташа. Я показала рукой на снимок мальчика в очках и меховой шапке американского поселенца, сидящего на корточках у припаркованного автомобиля (2): — Как ей удавалось находить такие интересные кадры? Ни одного снимка впустую, абсолютно каждый несет в себе чью-то историю. — Да? — Наташа взглянула на меня. — Например, какую историю вы видите на этом снимке? — она указала на портрет молодой красивой женщины с жемчужным ожерельем на шее, стоящей у ступенек большого здания (3). — Мне кажется, она кого-то ждет и нервничает. Может быть, молодого человека. Первое свидание, а он опаздывает. Или вообще не собирается приходить. Я вспомнила, как меньше часа назад я с волнением смотрела на дорогу, в ожидании красного «Шевроле». — Или нет, — Наташа с сомнением оглядела портрет, — она собирается его бросить, и это их последняя встреча. — Или никакой любовной драмы, и она просто ждет подругу, они вместе идут в театр. — Подругу? Тогда, конечно, прозаично, — мне показалось, что в ее голосе прозвучала ирония. — Ну в этом же и прелесть, что мы никогда не узнаем, что было на самом деле, и можем только догадываться. Ее реакция немного удивила меня. Возле фото девочки с большой черной собакой (4), Берг остановилась и с улыбкой сказала: — Мой тоже черный великан. Только как франт — с белым галстуком. — У вас есть собака? — первой моей реакцией было удивление, а потом я подумала, что наверняка они отлично смотрятся вместе. Высокая красивая девушка и большой пес. — Да, так случилось, — ответила она, — можно сказать нечаянно. Я не предполагала, что в эту субботу, как назло, в Центр братьев Люмьер стекутся мои многочисленные знакомые. За то время, что мы преодолели небольшое расстояние в три зала, меня успели несколько раз окликнуть и помахать рукой. Совершенно некстати к нам подрулил Ванькин приятель, по кличке Герыч, шмыгая покрасневшим от кокса носом, он похвастался, что вот-вот покорит столичную общественность своей новой инсталляцией «Профилактический дождь». Немного заплетающимся языком он во всех красках расписал, как красиво и торжественно будут светиться синие капли дождя — презервативы, заполненные окрашенной синей жидкостью и освещенные батарейным питанием. Еще несколько коллег-реставраторов из разных музеев приветствовали меня, но к счастью, проходили мимо, не пытаясь зацепить для разговора. И уже когда мы, почти все осмотрев, задержались в последнем зале, ко мне подрулила Зойка. Я совершенно не ожидала ее тут увидеть и растерялась — моя ложь Игорю неожиданно превратилась в полуправду. — Шувалова, обалдеть, и ты тут! — Зойка разговаривала как всегда на полтона громче, чем нормальные люди, мне всегда хотелось порекомендовать ей проверить слух. Возле нее уныло топтался Витек, я уверена, он мечтал о том, как бы поскорее уже свалить и пойти выпить пива. В его глазах вместо отражения фотографий Майер плескался «Хайникен», и это было видно невооруженным взглядом. Золотова с завидным упорством таскала его на все культурные мероприятия, не обращая внимания на явное нежелание приобщаться к искусству. Дело в том, что Зойкина мама с младых ногтей внушала ей, что муж должен быть всегда под боком. И что не дело это — замужней женщине оставлять супруга без присмотра. Витя пал жертвой строгого материнского наказа и был всегда на привязи. — Тише, — я оглянулась на стоящую неподалеку пару пожилых людей, которые с удивлением взирали на шумную Зойку, — чего ты так удивляешься? — Ну ты не говорила, что идешь! — Золотова была возмущена, возможно, она считала меня почти такой же своей собственностью, как и Витю. — Ты тоже не говорила, — я улыбнулась. — Да нет, я тебе предлагала, ты что забыла? Когда я заходила за шприцами для клея, я тебе сказала, позавчера, — недоумевала Зойка. — Значит, пропустила мимо ушей, — на самом деле, я прекрасно помнила, но уже тогда я вынашивала мысль, что пойду с Наташей, и поэтому не ответила и перевела разговор на другую тему. По закону подлости Золотова, конечно же, оказалась на этой выставке в тот же день и час, что и мы. — А с кем это ты? — Зойка сказала это всего на полтона тише, видимо считая, что так ее уже не расслышат. Она энергично кивнула головой в сторону Берг, внимательно рассматривающей снимок на стене. — Знакомьтесь, это Наталья, а это Зоя, моя коллега — художник-реставратор керамики. Наталья Эдуардовна — мой инструктор по вождению. — Очень приятно, — произнесла Наташа и вежливо улыбнулась. — Интересно, — Витин взгляд впервые за все время стал осмысленным, — вы реально инструктор? Наташа улыбнулась еще шире: — Реальней не бывает. Можете потрогать, — она протянула ему свою руку. Витя еще больше оживился, но зато у Зойки где-то в мозгу зазвучал запрограммированный мамой сигнал тревоги. — Очень-очень приятно, надеюсь, Олечка скоро нас всех покатает, благодаря вам, — быстро протараторила она, — а мы спешим, у нас же дома ребенок некормленый. Это она говорила о своем семнадцатилетнем сыне, который все время проводил за компьютером и ленился даже до кухни добрести — еду она ему приносила прямо в комнату. Мы еще недолго побродили по выставочному центру, комментируя фотографии закулисья Голливуда от Дугласа Киркланда. Мне нравился Наташин легкий скептицизм, граничащий с цинизмом. Впрочем, ничего другого я от нее и не ожидала. В гардеробе она достала из сумки мобильный и быстро написала кому-то сообщение, меня это легонько царапнуло — возможно, она уже торопится к своему парню, а я хотела предложить ей немного прогуляться. — Могу я угостить вас кофе? — вопрос прозвучал довольно неожиданно, я уже настроилась на быстрое скомканное прощание. — Хорошая мысль, — я постаралась произнести это с максимальной небрежностью, не показывая, как сильно меня обрадовало ее предложение. — Но только не здесь, — она оглянулась по сторонам, — не люблю музейные кафетерии. Да и встретить ваших очередных знакомых, я надеюсь, меньше шансов, — она произнесла это с легкой насмешкой в голосе. — Вам не понравились мои друзья? — я приподняла одну бровь, как бы давая ей понять, что мне не очень пришелся по душе ее тон. — Ну что вы, — с улыбкой сказала она, — я уверена, они замечательные люди. Просто я слишком эгоистична и не люблю, когда от меня отвлекаются. Такое откровенное заявление немного шокировало, хотя я не стала себе врать: отчего-то мне это польстило. Мы выбрали «Пиано бар» на Малой Якиманке, до него дошли пешком. По дороге я чуть не навернулась. Реакция Наташи была молниеносной, она тут же ухватила меня под локоть, как раз когда мои ноги начали предательски разъезжаться на скользком обледенелом тротуаре. Другая ее рука оказалась на моей талии. Берг была почти на голову выше меня. На какое-то время я оставалась прижатой к ее груди, щека касалась грубой ткани ее пальто, до меня доносился тонкий запах морского бриза с примесью табачного оттенка. — Осторожней, — сейчас ее контральто звучало у самого моего уха. Она все еще не отпускала меня, и эти несколько секунд в ее сильных объятиях вызвали совершенно необъяснимые и непонятные ощущения. Мне не хотелось, чтобы она убирала руку с моей талии, не хотелось терять ощущение незнакомого ранее комфорта. — Вы в порядке? — Спасибо, — мое сердце колотилось как сумасшедшее, то ли от выброса адреналина, то ли от какого-то неведомого чувства, только начинающего приобретать смутные очертания, — сапоги на скользкой подошве. Я в полном порядке. Наташа отстранилась, и мне сразу стало зябко и неуютно. Остаток пути до кафе мы шли молча, я смотрела под ноги, стараясь не поскользнуться еще раз. В «Пиано баре», разумеется, имелось пианино. Правда, в данный момент на нем никто не играл. Посетителей было немного и от этого мне стало не по себе: такая обстановка словно еще четче оттеняла необычность нашей встречи. В шумной «Шоколаднице» все выглядело бы проще и непринужденнее. Пока мы читали меню, принесенное нам молодым официантом в белом жилете с массивными золотыми пуговицами, я искоса поглядывала на Берг. Она была сосредоточена и спокойна, я же испытывала смешанные чувства. Возле этой девушки с лицом античной статуи я ощущала себя женщиной больше, чем с мужчинами, и это одновременно и волновало, и смущало меня. В этом было что-то абсолютно неправильное — то, как я реагировала на нее. — Только кофе, пожалуйста, — сказала я официанту, скользнув глазами по строчкам с заманчивыми названиями десертов. Почему-то я сразу решила, что буду не в состоянии проглотить ни куска в ее присутствии. — Так не пойдет, — Наташа покачала головой и повернулась к официанту, — два кофе, два стакана воды и два тирамису, пожалуйста. — Зачем? — возмущенно спросила я, впервые сталкиваясь с такой ситуацией, когда кто-то решает за меня, что я буду есть. — Вы не любите тирамису? — удивленно спросила она. — Можем перезаказать. — Вы не поняли, я просто не голодна. Господи, я самой себе уже начала напоминать капризного ребенка, который отказывается есть кашу. — Можете не есть, — она пожала плечами, — но мне будет неприятно уплетать пирожное, в то время как вы будете малюсенькими глотками цедить кофе и смотреть на меня голодными глазами. Тогда я буду вынуждена предложить вам половину, а Джои не делится едой. — Джо? — Вы не смотрели «Друзей»?! — она удивилась так, словно я призналась в том, что я не умею читать. — Мне очень стыдно в этом признаваться, но я почти ничего не смотрю, не успеваю — много работы. — Итак, — она подперла подбородок ладонью, — вы художник, — это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос. — Художник-реставратор в Пушкинском музее. Заканчивала РАЖВиЗ. Российская Академия Живописи Ваяния и Зодчества имени Глазунова, — пояснила я, — коротко РАЖВиЗ или просто «глазуновка». — Реставратор, — задумчиво произнесла она, — теперь понятно. — Понятно что? — Почему у вас такие руки, — она вдруг неожиданно коснулась своими пальцами моих, и меня опять прошибло током, как тогда, когда она показывала мне, как переключать передачи. Несмотря на то, что я тщательно ухаживала за руками, ежедневно смазывая их кремом, постоянная работа с растворителями, клеем, краской, лаками влияла на состояние кожи. Иногда я торопилась на урок и, выбегая из мастерской, не успевала тщательно оттереть пятна краски с пальцев. Но мне не приходило в голову, что Наташа это замечает. Мне казалось, она смотрит только на приборы и на дорогу. — Да, издержки профессии, — я почувствовала себя по-дурацки и в смущении отдернула пальцы. И тут же вцепилась в чашку принесенного кофе, как в спасательный круг. — Они очень красивые… — она вдруг смущенно откашлялась, — я просто удивлялась, вы ухоженная, эффектная, но ногти не длинные, как-то не вписывалось в общую картину. — Нет смысла, я ведь все время с растворителями работаю, — машинально я ложечкой ковырнула пирожное на своей тарелке и отправила в рот небольшой кусочек. — Вкусно? — спросила Наташа. Ее десерт все еще оставался нетронутым. — Ну, с учетом того, что я не собиралась есть в отличие от вас. Мы обе рассмеялись. — А вы давно работаете инструктором? — я решила, что настала моя очередь задавать вопросы. Наташа слегка задумалась, словно подсчитывая что-то в уме: — Почти четыре года. — А до этого? Вы где-то учились? — Да, — она тоже взялась за ложку, вероятно, намекая, что сейчас самое время прекращать расспросы. — Может, уточните? — никогда еще я не вела себя так нагло, и никто еще не вызывал у меня такого жгучего раздражающего любопытства. — У меня незаконченное высшее, МАИ, радиоэлектроника, инфокоммуникации и информационная безопасность. Я услышала тоскливое безразличие в ее голосе, но не удержалась от вопроса: — Незаконченное? Не понравилось или тяжело было учиться? Ложечка звонко стукнула по фарфору, Наташа слишком сильно нажала на нее, отделяя ломтик тирамису. — Извините, — она отложила ложку в сторону, так и не притронувшись к пирожному. — Это вы извините за бестактность, я не знаю, почему я вообще вас об этом расспрашиваю… Я действительно не очень понимала, что на меня нашло и с каких пор я превратилась в любопытствующую тетку, вытягивающую клещами ответы из человека, не желающего говорить на определенную тему. — Да нет, все нормально. И да, я отвечу, мне нравилось, учиться было легко, но так сложились обстоятельства, что диплом я не получила. «Так сложились обстоятельства»? Замечательно, я-то надеялась, что загадок после нашей задушевной беседы станет меньше и мой интерес чуть угаснет. Но очевидно, эта девушка не планировала облегчать мне жизнь. Хотя, конечно же, я сейчас врала себе, дело было не только в ее скрытности. И вдруг совершенно неожиданно окружающая нас тишина нарушилась. Мы синхронно повернули головы в сторону пианино, за ним сидела пожилая женщина в розовой блузке и строгой черной юбке, ее седоватые волосы были аккуратно уложены в косу, обвитую вокруг головы. Музыка была грустной и знакомой, звучащей в каждом втором советском фильме про любовь, я это знала, потому что моя бабушка смотрела только такое кино, она не признавала ничего, что было снято после восьмидесятых. — Что-то известное, — проговорила я, радуясь тому, что могу сменить тему на более безболезненную, — я ее часто слышала. — Шопен, Ноктюрно до диез минор (5), — Наташа отпила воду из высокого стакана. Я вытаращила на нее глаза, не заботясь о том, что такое явное удивление выглядит не очень прилично. — Моя мама — учитель музыки, — спокойно отреагировала она, — так что пришлось поучиться в музыкалке, хотя как раз там мне и не нравилось, — она улыбнулась, — а этот ноктюрн я исполняла когда-то на отчетном годовом концерте. — Потрясающе, — я не могла себе представить ее, сидящей за фортепиано, — мне бы так хотелось послушать, как вы играете. — Я уже ничего не помню, — она улыбнулась, — ни разу не подходила к инструменту после выпуска. — Жаль, — я была абсолютно искренна, — вы бы прекрасно смотрелись за ним. — За рулем я смотрюсь органичнее, — Наташа весело посмотрела на меня, — а я бы хотела посмотреть, как вы рисуете. Или реставрируете. — О, это можно устроить, но поверьте мне, постороннему наблюдателю это очень скучно, — я взяла в руки салфетку и по привычке начала складывать ее, — забавное различие — в музыке важен именно процесс, ведь когда исполнитель прекращает играть, произведение как бы прекращает жить, оставаясь только в памяти слушателей, а в живописи или в другом прикладном искусстве все интересуются конечным результатом. Я протянула Наташе лебедя из салфетки: — Вот, на память о сегодняшнем дне, — я тут же ужаснулась от того, как сентиментально это прозвучало и добавила: — шучу, я хотела сказать, вот вы и стали свидетелем творческого процесса, да еще и обладателем уникального салфеточного лебедя. Она взяла его из моих рук, слегка коснувшись кончиками пальцев, снова посылая по моему телу электрические разряды. — Я сохраню его, — сказала она совершенно серьезно, — за ним нужен какой-то определенный уход? Я приоткрыла рот, судорожно соображая, что ответить на этот вопрос. — Не переживайте, я погуглю, — она рассмеялась, — уверена, там существует инструкция по обращению с бумажными лебедями. — Главное, не перекармливайте, — наконец нашлась я, — у вас это, похоже, может получиться, вы видите, я все-таки уничтожила тирамису. — Только не говорите мне, что вы считаете калории, — Наташа посмотрела на меня с испугом, — у вас слишком хорошая фигура, не хотелось бы знать, что это результат изнурительных сидений на диете. От ее очередного комплимента, сделанного как бы невзначай, меня бросило в жар. Оказывается, она изучала не только мои руки и… черт побери, почему мне это так нравится. — Обыкновенная фигура, — я не хотела выглядеть чересчур польщенной, — и не переживайте, на диетах мне сидеть просто некогда. — Замечательно, — бодро сказала Наташа, — тогда вы обязательно должны как-нибудь поехать со мной в мой любимый ресторан грузинской кухни. Поверьте, вы получите настоящий гастрономический оргазм. Я покраснела, совершенно не понимая отчего, я ведь не была ханжой, и слово «оргазм» никогда меня прежде не смущало. Но почему-то из ее уст это прозвучало слишком интимно. — Почему бы и нет, — небрежно произнесла я, стараясь не выказывать особого энтузиазма. — На следующей неделе, возможно, в среду вечером, — она невозмутимо посмотрела на меня, — вас устроит? Должна ли я сказать, что мне надо проверить ежедневник. Ведь так полагается, не стоит мгновенно безоговорочно соглашаться. Как будто я готова отложить все дела ради того, чтобы пойти с ней. Хотя так оно и есть. — Думаю, да, — на этот раз мне не захотелось разыгрывать спектакль и задумчиво поднимать глаза к потолку или рыться в телефоне, приговаривая «среда, среда…». — Отлично, тогда назначим на этот день занятие и сразу после него поедем, — она улыбнулась, — вы не пожалеете. Я не была в этом так уверена, меня словно всасывало в какую-то воронку, причем с головокружительной скоростью. Этот внезапно вспыхнувший повышенный интерес к другому человеку, да еще и к женщине, был абсолютным отклонением от привычной для меня жизненной траектории. Мы еще некоторое время сидели и болтали на общие темы. Мне очень хотелось узнать о ней как можно больше, но я уже сдерживала себя. Пока мы разговаривали, она несколько раз вытаскивала из сумки пачку сигарет, словно собиралась выйти покурить, но потом, передумав, возвращала ее на место. Внезапно заиграла песня, которую установила мне Варя на звонки Игоря. Я судорожно рылась в сумке, а Янка Дягилева надрывалась: — Ты знаешь, у нас будут дети Самые красивые на свете Самые капризные и злые, Самые на голову больные… Наташа смотрела на меня, слегка прищурившись, и это меня злило. Наконец я вытащила телефон и ответила. — Ты где? — голос Игоря звучал раздраженно. — Нам в восемь надо быть уже там, ты помнишь? Я посмотрела на часы и с изумлением заметила, что уже полвосьмого. Совершенно забыла об этой дурацкой встрече. — Какой, ты сказал, ресторан? Я подъеду прямо туда. — Это недалеко от нас — «Матрешка»! Ты все еще с Зоей? Тебя Витя подвезет?  — Да, то есть нет, я возьму такси, не переживай, я буду вовремя. Я отключилась и, вскочив на ноги, вытащила кошелек: — Надо срочно попросить счет. — Я уже расплатилась, когда вы выходили в туалет, — Наташа тоже встала и взяла пальто, небрежно брошенное на спинку стула. — Сколько с меня? — я раскрыла кошелек. — Уберите, это я вас пригласила, — Берг посмотрела на меня таким взглядом, что мне сразу расхотелось спорить, — моя машина припаркована недалеко, я вас подвезу. — Глупости, не хочу вас напрягать, я прекрасно доберусь на такси. Я уткнулась в телефон, ища приложение «Яндекс-такси» на рабочем столе. — Ольга. Я оторвала взгляд от экрана. — Пожалуйста. Это будет быстрее, — она дотронулась до моей руки, — просто подождите меня здесь, я подъеду ко входу. — Ну это уж совсем, — я растерялась, — я пойду с вами. — Не стоит, — она усмехнулась, — к вечеру все вообще подмерзло, вы же видели — моросило за окном, если мне придется вас нести по льду, мы можем сильно задержаться. Я живо представила себе, как она берет меня на руки и прижимает к себе, непонятно почему эта картина вообще нарисовалась в моем мозгу, но мое тело опять очень странно отреагировало приятным щекочущим чувством внизу живота. — Ладно, я буду ждать тут, но, учтите, мне страшно неудобно перед вами. — Непременно учту, Ольга, — Наташа язвительно улыбнулась и быстро скрылась за дверью кафе. — ------- В ее машине опять пахло теми самыми духами, у меня даже разболелась голова. Ужасно не хотелось идти в ресторан. Я была слишком наполнена впечатлениями от общения с Наташей, и мне хотелось думать только об этом, не отвлекаясь на скучные разговоры с незнакомыми и, скорее всего, малосимпатичными людьми. Мы ехали с превышением, лавируя в потоке машин, и я начала переживать, что нас оштрафуют: — Наташа, пожалуйста, не надо так быстро, вы рискуете, вдруг ГАИ. Это того не стоит. Даже если я опоздаю, там ничего важного. — Я знаю, где они обычно стоят и где камеры, не переживайте. Ваш муж расстроится, вы же обещали ему быть вовремя. — На самом деле мне все равно, я вообще не хотела бы туда идти. Она ничего не сказала, продолжая сосредоточенно смотреть на дорогу. И я почувствовала себя немного уязвленной. В отличие от меня, она ничего не уточняла. Это означало, что я ей менее интересна? Мы приехали слишком быстро, или мне это показалось, потому что я совсем не торопилась. Она плавно притормозила на углу квартала, где располагалась «Матрешка». — Ну, и поскольку я без шашечек, вам придется немного пройти. Она будто догадалась, что я скрыла нашу встречу от мужа. Я несколько опешила и не нашлась, что ответить. — Спасибо вам, — Наташа зачем-то отстегнула ремень, так, словно собиралась выйти вместе со мной. — Господи, да это вам спасибо, вы выручаете меня второй раз… — Это пустяки, — она покачала головой, — а вот вы подарили мне яркие впечатления и увлекательный день… — Это не я, это Вивиан Майер, — я улыбнулась, — я всего лишь приложение. — И лебедя, — она продолжала, не обращая внимания на мои возражения, — рожденного под музыку Шопена. Думаю назвать его Фредерик. — Блестящая идея, — я рассмеялась, Наташа тоже прыснула от смеха. Смеясь, я думала о том, что совершенно не хочу еще с ней прощаться, и эти мысли были немного пугающими. Вдруг она остановилась и посмотрела мне в глаза, на мгновение мне в голову пришла безумная идея, что она собирается меня поцеловать. — Увидимся, — краешки ее красиво очерченного рта изогнулись в улыбке. — В среду, я помню. Слава богу, мне только показалось. Конечно же, у меня просто разыгралось воображение. Неясно только, почему в момент, когда она вышла из машины, чтобы открыть мне дверь, я испытала легкое разочарование. Можно подумать, я была готова целоваться с девушкой.