Осторожно, крутой поворот

Перед занятием я заехала к Ваньке. Он звонил еще в пятницу, несвязно объяснял, что приготовил для меня какой-то сюрприз и требовал срочно приехать. Сюрпризом оказались три тяжелые золоченые старинные рамы с лепным орнаментом. — Ты где это нашел? — ошеломленно спросила я. — Антиквар знакомый подогнал по дешевке. Начало девятнадцатого века, — он гордо погладил багет рукой, — смотри какие лепесточки — как живые. Умели делать подлецы. Не то что нынешнее племя… — По какой дешевке? Вань, это ж каждая не меньше, чем на пятьсот баксов тянет, — я покачала головой, — нет, давай я заплачу. — Оль, не нуди, ты мне столько раз безвозвратно денег одалживала, могу и я тебе сделать что-то приятное. Тем более у меня сейчас все нормально. Я же тебе рассказывал, тип этот заплатил по двойному тарифу, и обещал еще подкинуть работу. И тут так удачно Леню Подвойского встретил в ИРРИ (1). Он спросил, никому ли не нужно… — Вань, ну серьезно. Ну вот зачем ты? Неудобно мне брать такой дорогой подарок, и как я их потащу? — Такси возьми, — он пожал плечами, — водки будешь? — Какая водка? Мне на вождение через час, — я произнесла это, и сердце ухнуло куда-то вниз в желудок. — Вождениеее, — протяжно повторил за мной Можаев и вышло у него это с такой лукавой интонацией, как будто он догадывался о чем-то. — Ага, — как можно более спокойно сказала я. — Хм, — он наклонил голову вбок и посмотрел в направлении моего портрета на дальней стене, в точности как смотрела Наташа, когда мы были у него в гостях. — И что? — И ничего, — он пожал плечами. Я облегченно вздохнула, он просто маялся дурью, как обычно, когда бывал под небольшим градусом. — Ты ей нравишься. Меня словно обухом по голове ударили. И мне вряд ли удалось скрыть смятение, потому что он подмигнул мне, довольно осклабился и добавил: — Думаю, ты и сама знаешь. — Что ты несешь? — я ощутила, как кровь жаркой волной стремительно прилила к моим щекам. Его забавляла моя реакция, я видела это по его глазам, в которых замелькал азарт. — Олька, ты покраснела, — довольно сказал он, — но меня ты можешь не стесняться. — Чего стесняться? Можаев, ты в своем уме? Ты с утра сколько выпил? — я быстро перешла в нападение. — О-о-о-о, — он помахал пальцем, — мой алкоголизм тут ни при чем, я могу выпить цистерну, но лесбиянку я от нормальной бабы отличу. — Даже если ты и прав, что в этом ненормального? — я решила, что переубеждать его уже не имеет смысла. — Хм, — он почесал в затылке, — а что в этом нормального? Но мне не мешает, пусть трахается с кем хочет, я за любовь всякую и разную. — То есть тебе все равно бы было, если бы вдруг оказалось, что и я… — Что и ты? — он озадаченно посмотрел на меня. Мой язык решительно отказывался выговаривать это слово, пришлось сделать над собой усилие: — Лесбиянка. Иван недоверчиво посмотрел на меня, видимо, решив, что я его разыгрываю. — Иди ты, Москвина, нафиг, — если он и называл меня по фамилии, то использовал только девичью, — что ты мне голову морочишь? — неуверенно произнес он. — Интересно стало, — я поднялась с кресла, — в теории. Как ты бы к этому отнесся. Я прошла в предбанник и сняла с вешалки свое пальто. Можаев поплелся за мной: — А по мне так лучше вот эта Наташа, чем твой Шувалов, присосался к тебе как пиявка вместе со своей мамашей, — пробурчал он, наблюдая, как я застегиваю пуговицы. — Она тебе действительно понравилась? — я не смогла удержаться от вопроса, понимая, что окончательно выдаю себя. — Ну я б ее… — он перехватил мой бешеный взгляд, ухмыльнулся, — нарисовал, я же говорил. Но что-то мне подсказывает, что позировать она предпочтет тебе. — Или просто никому, — я подхватила рамы, связанные бечевкой, — все, я пошла. — Так погоди, давай провожу тебя, — он засуетился в предбаннике, — донесу до твоей автошколы. *** С рамами под мышкой я появилась на площадке, Наташа стояла и курила возле машины. Она слегка приподняла бровь, когда я чуть запыхавшись подошла к ней и прислонила свой груз к багажнику. — Это что? — А на что это похоже? — огрызнулась я. Разговор с Иваном выбил меня из колеи. По дороге он больше не возвращался к этой теме, рассказывал о своих новых прожектах, которым скорее всего не суждено было осуществиться из-за его запоев. Хвастался, как щедро расплатились с ним в конце концов за копии икон. А я все думала о том, как бы он себя повел, если бы понял, что я не шучу. — Напоминает рамы для картин, — спокойно ответила Наташа, — но кто знает, может, это вы дрова для камина прихватили. — У меня нет камина. Можно их на заднее сиденье? Они достаточно ценные, не хотелось бы повредить. Наташа пожала плечами и распахнула заднюю дверь: — Пожалуйста, только обивку не зацепите, хоть она и не столь ценная, но все равно жалко. Занятие начиналось прекрасно. На выезде в город она решила, что пора сменить маршрут. В итоге мы поехали по каким-то абсолютно незнакомым мне улицам. Дорога была ужасно неровной, то и дело попадались выбоины, и мне приходилось активно выруливать, чтобы не попадать в них колесом. — Едем так, чтобы не была слышна вибрация двигателя, Ольга, — ее голос звучал раздраженно, — я вам уже объясняла, что когда вы слышите вибрацию, надо выжимать сцепление и добавлять газ. Так ездить, как вы сейчас — это убивать систему трансмиссии. — На таких дорогах любой убьет, — пробормотала я сквозь зубы. Она не отреагировала и монотонно продолжила: — Педали должны быть в работе, отпуская сцепление, добавляем газ. Какой знак сейчас был? — Знак? Я была сосредоточена на педалях и не успела заметить. — Конец одностороннего движения. Уступите дорогу. Выезжайте сейчас на правую полосу. Я кивнула, на душе скребли кошки. Она просто выполняла свою работу. Добросовестно, честно и абсолютно равнодушно. Теперь я ощутила разницу. И что мне было делать? Мой жалкий лепет про то, что я должна подумать, скорее всего был последней каплей. Внезапно из двора, наперерез машине выскочил подросток. Перед глазами мелькнула серая куртка, черная шапка на голове. Он бежал к автобусу на остановке. Все произошло в доли секунды, я растерялась и резко выкрутила руль вправо, вместо того, чтобы нажать на тормоз. За меня это сделала Наташа. Машину занесло на газон. Ремень больно впился в грудь, и на некоторое время у меня перехватило дыхание. Мальчик уже скрылся из поля зрения, а я все еще сидела неподвижно, прижимая руки ко рту, чтобы не закричать. — Спокойно. Ольга, спокойно. Дышите, — голос Берг доносился откуда-то издалека. Меня начала бить крупная дрожь. — Оля, ты меня слышишь? Я кивнула. — Хорошо. Давай заедем во двор. Оля? Слышишь? Я не понимала, что она говорит, и продолжала прижимать ладони к губам. Она взяла мои руки и с силой потянула их к рулю. — Давай. Поехали. Когда мои руки оказались на рулевом колесе, они перестали дрожать. На автомате я завела машину и тронулась с места. Во дворе старой пятиэтажки я притормозила у первого же подъезда, наплевав на то, что возможно загораживаю проезд. Мне хотелось побыстрее выйти из машины и никогда больше не садиться в водительское кресло. Я отстегнула ремень. — Все. Хватит. Это с самого начала было идиотской затеей, — я потянулась к ручке, но меня остановил властный голос: — Сидеть! Я ошарашенно повернула голову. Ее синие глаза, потемневшие от гнева, сейчас казались серовато-черными, щеки порозовели. Господи, она была похожа на греческую богиню, которая вот-вот метнет в меня молнию. — Я не могу больше, ты не понимаешь! Это все не для меня. Я не знаю, с чего я взяла, что могу водить машину. Извини меня, пожалуйста, но я… — Прекрати истерику, — сейчас в ее голосе звучало презрение, — хватит уже. Ты можешь и будешь водить машину, я тебе обещаю. Ты меня слышишь? Повтори за мной: я могу и буду водить машину. — Но я… — Повтори! — Я могу и буду… могу и буду, — и вдруг на меня накатило, я судорожно всхлипнула и зарыдала, — Наташа, я могла его убить. Ребенка… я могла… убить. Я не могла остановиться и уже скорее не рыдала, а выла от ужаса, в который меня повергло внезапное осознание того, что сейчас могло произойти. — Оля! Из-за слез перед глазами все расплывалось, я услышала щелчок отстегивающегося ремня. Через секунду меня обхватили ее руки. Я прижалась к ней, сотрясаясь от рыданий. От куртки пахло кожей, сигаретами и морским ветром. — Тише, тише, ну что же ты плачешь, все же обошлось. Все живы. И придурок этот жив. Он небось едет сейчас в том автобусе и какого-нибудь Басту слушает, а ты тут ревешь. Мне вдруг стало так спокойно, как не было еще никогда в жизни. Как будто кто-то взял меня на руки и мне уже не надо было идти самой, неся на своих плечах тяжелый груз моего извечного одиночества. Я даже не поняла, в какой момент я перестала плакать, и как мои губы оказались на ее шее. Очнулась я, только когда мои руки начали расстегивать молнию на ее куртке. Я тут же поспешно отстранилась. Она не двинулась с места и продолжала смотреть на меня. Я понимала, что время истекло и это будет последний шанс, который она мне предоставит. Я глубоко вдохнула и произнесла: — Поцелуй меня, пожалуйста. Наташа не спросила меня, уверена ли я, и на ее лице не появилась победная улыбка. Она просто наклонилась ко мне и прошептала, почти касаясь моих губ своими: — Ты можешь и будешь… Я не знаю, сколько времени мы целовались, у меня было ощущение, что целую вечность. Но мне все равно не хватило. Я не знала, что могу быть такой неистовой, такой жадной и такой неутомимой. Я впервые смогла отключиться и думать только о своих ощущениях. О том, как нежен ее язык, какие мягкие у нее губы и как приятно она пахнет. Мне нравилось чувствовать, что она заведена, что я возбуждаю ее и значит имею над ней власть. Когда мы наконец оторвались друг от друга, она еще некоторое время удерживала мою голову на своем плече, поглаживая по волосам. Потом спросила совершенно деловым будничным голосом: — Куда ты собралась дрова свои отвозить? — В мастерскую. Не беспокойся, я возьму такси. Сейчас закажу, — я потянулась за телефоном, но она цокнула языком. — Ничего подобного. Мы поедем на этой машине, и за рулем будешь ты. — Что? Ты с ума сошла? — я возмущенно уставилась на нее. — Нет, — Наташа была абсолютно невозмутима, — ты сейчас пристегнешься, заведешь машину, мы включим навигатор и отвезем эти рамы в твою мастерскую. Если ты сейчас не преодолеешь страх, он застрянет в тебе. Доверься мне, я знаю, что говорю. Я послушно завела мотор. Обычно, когда со мной разговаривали приказным тоном, у меня сбивало планку и я начинала делать назло. Но с ней было все иначе. Несмотря на то, что она была моложе, подчинение приносило странное, граничащее с мазохизмом удовольствие. Когда мы подъехали к дому на Волхонке, моя спина была мокрой от напряжения. Заглушив мотор, я услышала ее аплодисменты. — Молодец! — она говорила без всякой иронии. — Это было непросто, но ты справилась. В этот же момент ее телефон зазвонил. Она отключила его, не ответив. — Иди сюда. Я не успела опомниться, она наклонилась, отстегнула мой ремень, и я снова оказалась в ее объятиях. — Ты сделала это, видишь, ты сделала это, и у тебя все получилось. Ничего не бойся, пожалуйста, ничего не бойся. Она шептала мне в ухо, слегка касаясь его губами, а по моему затылку и спине сразу поползли тягучие, но приятные мурашки, и не было сил ничего говорить. Но я все же тихо произнесла: — Хорошо. Я знала, что когда она просила не бояться, она имела в виду не только вождение, вернее совсем не вождение. Но мне было все равно, я устала сопротивляться собственным желаниям и хотя меня пугало то, что я нарушаю некое табу, еще сильнее страшило — больше никогда не испытать того, что я чувствовала сейчас от ее прикосновений. Берг не дала мне тащить рамы и понесла их сама. Мне пришлось буквально нестись за ней вверх по ступенькам, не могла же я, как старуха, плестись на два пролета позади. Когда мы вошли в мастерскую, она, бережно опустив рамы на пол, прислонила их к стене и огляделась по сторонам. — Кофе, чай? — я сняла пальто и повесила на вешалку. Она покачала головой, завороженно глядя на одну из почти дорисованных картин Лотрека. — Это на заказ, — поспешила объяснить я, — клиентки — очень милая пара Кэт и Маша, кстати. Не знаю, зачем я сказала это «кстати», но она, казалось, не обратила внимания, продолжая рассматривать картины. Портрет бизнесмена Шлапакова в роли Зевса громовержца вызвал у нее саркастическую улыбку. — Ты еще не видела его жену, мне из нее Геру делать, — я протянула ей портофилио Аллы Шлапаковой, мощной блондинки с фигурой борца-тяжеловеса. Наташа улыбнулась: — Ну чо, богиня, конечно. Тебе тут работы немного, фактура подходящая. — Злая ты, — я шутливо дернула ее за рукав куртки, — ты не хочешь снять ее? Она мотнула головой: — Нет, мне надо идти. — Окей. Спасибо, что помогла. И вообще… спасибо, — меня захлестывала волна разочарования, но я старалась это скрыть. Она подошла к стене с четырьмя картинами, с теми самыми, которые я рисовала не на заказ, а для себя. — Классно, — она не отрываясь смотрела на пенсионера в берете, кормящего голубей, — такое ощущение, что они сейчас вспорхнут и улетят. Как у тебя так получается? Я приблизилась к ней, мучительно желая ее обнять, но не решаясь сделать это. — Не знаю, а как у тебя получается так классно водить? Берг резко сделала шаг назад, теперь мы стояли вплотную, так что подбородком я почти задевала ее плечо. — Водить это совсем другое. — Согласишься мне позировать? — Я легко коснулась ее локтя. — Мне хочется написать твой портрет. — Почему? — тихо сказала она, и я почувствовала, как воздух вибрирует от напряжения, создавшегося между нами. — У тебя необычное лицо, — мне словно стало не хватать кислорода, и я сделала глубокий вздох, — это преступление не запечатлеть его на холсте. — Да? — она еще больше придвинулась ко мне, нашла мою руку и сжала ее, не сводя взгляда с картин. — А знаешь, что будет еще большим преступлением? — Нет, — мой голос внезапно стал хриплым, — ты мне расскажешь? — Еще большим преступлением будет, если ты сейчас не поцелуешь меня, — отрывисто сказала она и наконец повернулась ко мне. Я обвила руками ее шею и сама потянулась к ее губам, голова немного кружилась от нахлынувших эмоций: я выступала инициатором и это было необычно волнующе. Наши языки сплелись в страстном танце. Ее руки гладили мои плечи, спину, я почувствовала, как они проникают под свитер, а затем под майку. Ощутив ее теплые пальцы на своей коже, я неожиданно для самой себя застонала и закрыла глаза. Потянув за замок кожаной куртки, прижалась к ее сильному гибкому телу, обтянутому водолазкой. Мои руки коснулись ее груди, и я ощутила странный восторг. Вдруг она прервала поцелуй и взяла мои ладони в свои: — Не торопись. Я хочу, чтобы ты была уверена, — синие глаза были подернуты пьяной дымкой, она нежно провела пальцем по моей щеке, спускаясь к подбородку. — Я уверена, — я изнемогала от желания снова коснуться ее губ. Наташа отстранилась и погладила меня по щеке: — Мне надо идти. Серьезно? Она собиралась оставить меня в таком состоянии? — Почему? — я сейчас напоминала себе ребенка, которому дали поиграть с крутой игрушкой и отобрали прежде, чем он успел понять, как она устроена. Она наклонилась ко мне и поцеловала в краешек рта. — Потому что мне надо идти, и потому что ты еще не готова. Это было жестоко и очень сильно било по самолюбию. Но я, разумеется, не стала ее уговаривать. — Ясно. Я отошла и, отвернувшись, начала бесцельно переставлять предметы на большом столе. Низ живота был словно налит чугуном. — Оль, — она подошла сзади и обняла меня за талию, — не сердись, пожалуйста. Я действительно тороплюсь. Если бы ты знала, как я не хочу уходить. Но у меня еще одно вечернее занятие, и я ненавижу опаздывать. Кроме того… — Кроме того что? — Кроме того, я хочу дать тебе еще время. Подумать, нужно ли это тебе. Я чуть не взвыла: да она издевается надо мной? Но чувство собственного достоинства заставило сделать равнодушное лицо: — Нет проблем, ты, наверное, лучше меня знаешь. Она вздохнула: — Тогда до среды? — Да, конечно, — сухо сказала я и отошла к шкафу, делая вид, что мне срочно нужно там что-то найти. Когда за Наташей закрылась дверь, я подошла к окну. Вскоре она вышла из подъезда и быстрой походкой направилась к «девятке». Может быть, торопилась к своей подружке, к той самой, в красном пальто. Чувства, которые я сейчас испытывала, были слишком противоречивыми. И я впервые пожалела, что не храню в мастерской спиртного. ----- --- Веселье в доме у Симанюка уже началось, когда мы с Игорем и таксистом по имени Азиз сумели разыскать дом на Рублевке. Во дворе был сооружен огромный каток, и группа молодых людей выделывала на нем пируэты под музыку, несущуюся из специально выставленных на улице колонок. Остальная территория была заставлена ледяными скульптурами, чуть поодаль на открытом пространстве возвышалось соломенное чучело Зимы, грустно застывшее в ожидании ритуального сжигания. Чьи-то дети с визгами носились по двору, съезжая по ледяным горкам и кидаясь снежками. Симанюк стоял на крыльце своего дома, стилизованного под терем, и, завидев нас, начал радостно улыбаться, тряся складками на подбородке. Его жена Регина обняла меня как старую добрую подругу, хотя в нашу единственную встречу мы практически не обмолвились и словом. — Ну как вам, Ольга Александровна, нравится наш зимний пейзаж? — из его рта шел пар. Он жестом пригласил нас в дом. — Великолепно, Максим Сергеевич, все как у Брейгеля на картине, не хватает только ловушки для птиц (2), — я не смогла удержаться. — Простите? — чиновник приподнял бровь. — Это название картины «Зимний пейзаж с ловушкой для птиц», Питер Брейгель-старший, — быстро подсказал мой муж, бросая на меня убийственный взгляд, — но она не слишком известна. Подскочивший к нам камердинер в ливрее шустро забрал наши пальто и испарился. — Ничего, мы и без ловушек неплохо умеем ладить с птичками, да, Игорь Глебович? — Симанюк подмигнул моему мужу и исчез в толпе гостей. — Классная шутка, — я подняла палец вверх, — избранное общество, все как ты обещал. Он поморщился. — Я прошу тебя, когда разговариваешь с такими людьми, не стоит щеголять своими познаниями в искусстве. Я понимаю, что ты не хотела сюда идти и делаешь это специально, но я тебя умоляю. — Я, Шувалов, не щеголяю, я упомянула известную картину известного художника человеку, который, внимание, работает не в прачечной, а в департаменте культуры. Но я лучше тогда и вовсе заткнусь, ты прав, а то вдруг скажу что-то не то опять. — Оль, ну зачем столько негатива? — он вздохнул и с плохо скрываемой завистью огляделся по сторонам. — Посмотри, как неплохо устроился мужик. Особняк был буквально набит картинами, скульптурами и прочими артефактами. Когда мы вошли в чудовищных размеров гостиную с колоннами, у меня даже на какой-то момент создалось ощущение, что я оказалась в своем родном Пушкинском музее. Перед нами вырос юркий официант с подносом, и Игорь сразу же схватил два бокала шампанского. Один он протянул мне, а второй осушил залпом, так, словно его мучила жажда. Чужой успех всегда действовал на него угнетающе. — О, какие люди! — Ухорский вынырнул откуда-то из-за колонны, церемонно поцеловал мне руку. — Ольга, вы как всегда неотразимы! Хочу представить вас Андрею Семеновичу Мелешкову, владельцу нашего музея. Я только в этот момент обратила внимание на его спутника, довольно симпатичного широкоплечего мужчину в шелковой рубашке цвета лаванды и стильном сером костюме. — Андрей Семенович, это та самая Ольга Шувалова, о которой я вам рассказывал, очень серьезный эксперт в области иконописи и живописи. Сотрудник Пушкинского музея и, по прекрасному совпадению, жена Игоря Глебовича. Игорь натужно рассмеялся, как будто Ухорский удачно пошутил. Мелешков смерил меня оценивающим мужским взглядом и сказал: — Мне кажется, вы, Всеволод Иванович, забыли уточнить… Ольга еще и красавица. Я пожалела, что не умею делать книксен, он бы тут пришелся кстати. — Ахаха, — Ухорский подобострастно рассмеялся, — я просто ужасный трус, боялся, что Шувалов вызовет меня на дуэль. — О, я ужасно ревнив, — Игорь натужно улыбнулся, в этот момент, видимо, тщательно обдумывая, как правильней подыграть. — Он настоящий Отелло! — подтвердила я. — Но скорее в своих фантазиях. Мелешков и Ухорский расхохотались, а Игорь поджал губы, в точности, как это делает его мать, но потом взял себя в руки и криво улыбнулся: — У моей жены своеобразное чувство юмора. — О, — Мелешков приподнял бровь, — я бы назвал его отличным. Он обратился ко мне: — Вы не были в нашем музее? — «Русской иконы»? — уточнила я. — Нет, не приходилось. — Славянской, — поправил меня он, — вы непременно должны к нам заглянуть, уверен, вы поразитесь тому, какую коллекцию нам удалось собрать, благодаря стараниям Севы. — Ну что ты, Андрей, — Ухорский кокетливо замахал рукой, — это все твоя заслуга, я лишь помогаю. Ищем, так сказать, — он улыбнулся, — возвращаем народное достояние родному отечеству. — Ну не скромничай, Сева, — Андрей покачал головой, — ты же знаешь, что я в искусстве полный профан, я хорошо разбираюсь только в ведении бизнеса. Так что, Ольга, когда вас ждать? Очень интересно мнение эксперта. Уверен, вы оцените по достоинству наши сокровища. Может даже сможете дать независимую оценку. Я заметила, как изменился взгляд Ухорского, став настороженным и жестким. — Загляну как-нибудь, когда появится больше времени, — сказала я из вежливости, — и думаю, что Всеволод Иванович отлично справляется. — Вот вы где? — к нам подошел Симанюк с бокалом шампанского. — Андрей Семенович, дорогой. Идемте, я просто обязан познакомить вас с братом жены. Воспользовавшись тем, что внимание мужчин переключилось на новый объект, я вытащила из сумки телефон и поспешила в боковую галерею со стеклянными стенами. Присела на обнаруженную деревянную скамейку с резной спинкой, спрятавшуюся среди буйных тропических растений в больших глиняных горшках. Еще когда мы ехали в такси, я получила сообщение: «Ты обиделась?» Интересно, почему она решила написать мне только в воскресенье днем? Чем она так была занята в субботу вечером? Мне не хотелось вести переписку при Игоре, а сейчас я смотрела на экран телефона и думала, что же ей ответить? Я решила не изводить себя домыслами, почему она написала только сейчас, почти через сутки. Правда была в том, что я была взбешена и одновременно с этим понимала, что она права — я все еще не готова. Я еще не до конца смирилась с мыслью, что мне нравится девушка. Мое тело настойчиво требует продолжения, но мой разум протестует. И пока между ними нет согласия, я не могу быть уверенной на все сто процентов, что не поверну назад. Если бы речь шла о разовом мероприятии, то наверное, можно было без колебаний согласиться на адюльтер. Я совершенно не переживала по поводу того, что изменю мужу. Но я интуитивно чувствовала, что стою на пороге чего-то очень серьезного. «Я не знаю». Это был честный ответ. Сквозь стекло я заметила, как Ухорский с моим мужем о чем-то взволнованно разговаривают. К ним подошел Симанюк с бутылкой виски. Эти трое, похоже, превратились в закадычных друзей. И это было довольно странным. Зачем таким успешным и крутым понадобился Игорь? Он ничего из себя не представлял. Сын академика, слава которого давно померкла, парень, который никак не может получить звание кандидата. Посредственный искусствовед и так себе преподаватель. «Фредерик скучает», — она прислала фото моего бумажного лебедя, с ностальгией глядящего в окно. «Только он?» «Кое-кто еще тоже)))» «Не верю… требую доказательств». Я не очень представляла себе, что собственно имею в виду, но мне хотелось капризничать. «Хочешь, я приеду?» У меня перехватило дыхание, когда я вообразила, как смоюсь из этого «зимнего дворца», умчавшись с ней на «Шевроле» в закат. Картина «Похищение Европы», холст, масло. «Я не дома: -((» «Это не проблема, скинь адрес» Ее настойчивость меня еще больше заводила, я уже почти поддалась искушению, решив послать все к черту и свалить, но собрав остатки благоразумия, я написала: «Это очень соблазнительное предложение, если бы ты только знала насколько! Но я с мужем в гостях у его приятелей» После довольно продолжительной паузы она написала: «Ну тогда приятного времяпрепровождения». Я заметила, что она была безупречно грамотной, у меня был пунктик по этому поводу, и то, что она писала без орфографических ошибок, было еще одним мазком, делающим ее портрет все более совершенным. «Ты обиделась?» «Не знаю))», — отзеркалила она меня. — Оля! Вот ты где! Что ты там делаешь? — откуда-то из-за пальмы раздался громкий голос Игоря. — Идем, там уже всех приглашают за стол, блины подают. — Сейчас, — я лихорадочно стала набирать текст. «Я должна идти, поцелуй Фредерика от меня». Ответ пришел, когда я уже сидела за столом, услышав булькающий звук, я не удержалась и под столом посмотрела в телефон: «Теперь я буду ему завидовать». Я довольно улыбалась, глядя на экран, забыв, что я не одна. — С кем ты там общаешься? — услышала я голос Игоря. — Да просто Зойка смешную картинку прислала, — я быстро спрятала телефон. — Господи, Оль, какая Зойка, тут такие люди, посмотри, видишь, там, возле жены Ухорского, сидит мужик. Это и есть брат Регины, тот самый, который… — Да-да, я помню. — А вот эта, справа от Симанюка, дама в рыжем парике — это заместитель министра культуры… Я рассеянно кивала, пока он с придыханием объяснял кто есть ху из этих «едоков блинов». Мои мысли были очень далеко от дома-музея, наполненного дорогим антиквариатом и его обитателей. Все, о чем я могла думать, была, конечно, она. И я уже почти начала привыкать к этому состоянию, которому пока не хотела давать никакого названия.