Осторожно, крутой поворот

На следующий день после похода в клуб меня мучило легкое похмелье, настроение было отвратительным. Я уже не проверяла ежечасно телефон и не думала о предстоящем послеобеденном занятии как раньше, с нетерпеливым предвкушением. Наоборот, от мысли, что мне придется продолжать это общение, делать вид, что ничего не происходит, притворяться равнодушной, я испытывала почти физический дискомфорт. Может, мне вообще стоит сменить инструктора? А еще лучше автошколу? Ночью я долго не могла заснуть, анализируя ситуацию, и пришла к выводу, что я дура. Возможно у Наташи таких «романов» пруд пруди, а я нафантазировала себе черте что. Несомненно, она сразу заметила мой к ней интерес и решила, что это будет забавно, посмотреть, как я буду за ней бегать. Тем более, судя по всему, у нее была какая-то не слишком приятная история с замужней женщиной. Может это такая опосредованная месть? Телефон, валяющийся на столе, издал противное вибрирующее гудение. Я посмотрела на экран, звонил Симанюк. — Ольга Александровна, доброго здравия! — от его нарочито-бодрого тона меня замутило. — Слушаю вас, Максим Сергеевич, — я скосила глаза на часы, пора было ехать в автошколу. — Завтра после обеда привезут вам иконки, где-то в районе пяти часов. Буду очень признателен за оперативность. У нас сроки поджимают, выставка в конце марта открывается. — Сделаю все что смогу, Максим Сергеевич, но ничего не обещаю. Меня ломало объяснять ему, что экспертиза не делается за одну минуту и потребуется немало часов, чтобы описать каждую трещину и царапину на каждой из пятнадцати икон. — Спасибо, Ольга Александровна, за нами не заржавеет, супругу привет. *** По пути в автошколу я купила похожий по вкусу на резину сэндвич. День предстоял долгий, сразу после занятия надо было мчаться на родительское собрание. Вагон метро был старым и, набирая скорость, устрашающе громыхал, безжалостно тряся немногочисленных в это время суток пассажиров, большинство из которых выглядели обреченно-усталыми. Я нехотя скользила взглядом по бледно-землистым лицам. Напротив меня пристроилась парочка — парень обнимал круглолицую курносую девушку, она, положив голову к нему на плечо, мирно дремала. Почему-то эта идиллическая картина вызвала у меня раздражение. Завидовала ли я? Или просто не верила больше в то, что людям может быть хорошо друг с другом? Я не знала. Впервые в жизни я испытала сильное влечение к другому человеку и получила щелчок по носу. Может быть дело было в этом? Наташа ждала меня, стоя возле машины с сигаретой в руке. При виде меня она отшвырнула ее в сторону, не докурив: — Привет. Ну что, выезжаем на МКАД сегодня? Я ожидала, что она будет холодна и даже груба после нашего вчерашнего разговора. И заранее приготовилась к язвительным подколам и даже к откровенным издевкам. По дороге в автошколу я прокручивала десятки разных вариантов ответов на любые ее выпады. Впрочем, меня бы не удивило, если бы она с равнодушным видом начала бы меня игнорировать. Я дала себе слово, что больше не стану переживать из-за этого. Но она была скорее напряженной, чем отстраненной. Во всех ее движениях сквозила легкая нервозность. Я старалась не смотреть на нее, боясь поддаться очередному инстинктивному порыву и влипнуть во все окончательно. Когда мы выехали на МКАД, мне стало ни до чего, я боялась отвести глаза от дороги. Машины, несущиеся по магистрали, обгоняющие, громко сигналящие, приводили меня в ужас. На каком-то этапе я начала паниковать. Вероятно, Берг это поняла по тому, как я вильнула, пытаясь занять правый ряд. — Оль, оставайся в среднем ряду, не суетись, все нормально. Главное, поглядывай в зеркала и держи дистанцию. Я стиснула зубы, ничего не ответив. Ее терпеливость сейчас раздражала меня, лучше бы она начала ругаться. Я бы смогла закатить истерику, во мне накопилось столько злости… — Будем съезжать — тогда начнешь перестраиваться в правый, я скажу, когда включить поворотники. Я молча кивнула. Обгоняющий меня на белой «Мазде» водитель, судя по его недовольной гримасе и выразительной артикуляции, был недоволен тем, что я плетусь как черепаха. — Да пошел ты! — я нажала на сигнал. — Урод! Краем глаза заметила, как она слегка улыбнулась: — Ты начинаешь вести себя как заправский автомобилист. — Угу, может я еще и благодаря этому сдам экзамен? Инспектор ГИБДД сразу поймет, что я ас вождения, как только я обложу пару-тройку водил трехэтажным матом, — фыркнула я. Она проигнорировала мою злобную реплику и спокойно сказала: — Ты видишь сплошную полосу, это полоса разгона, перестраиваться начинаем сейчас, чтобы потом не пропустить нужный нам съезд. Я посмотрела в зеркало и с правого бока увидела огромную фуру, я не представляла себе, как вклинюсь между ней и джипом, едущим позади нее. Но мне не хотелось показывать свой страх, и я начала выруливать в правый ряд, как мне казалось, прямо под колеса этой громадины. — Тссс, — внезапно она положила руку на мое колено, — не торопись, мы все успеем. Дай ему проехать еще немного. Прикосновение ее ладони казалось обжигающим даже через плотную ткань брюк. По моей коже пробежали мурашки, через силу я выдавила: — Не надо. Она убрала руку, и я мысленно поаплодировала самой себе за выдержку, одновременно ругая себя за тупое сожаление. Когда мы вернулись в автошколу, я сгребла куртку с заднего сиденья и быстро выскочила из машины. — Оль, — она окликнула меня, пока я наматывала на шею шарф. Я обернулась. — Ты торопишься? Она вышла из машины с сигаретой, но так и не подожгла ее, нервно вертя в пальцах зажигалку. — Да, у дочери в школе родительское собрание, не хочу опаздывать, — я включила телефон и начала искать приложение для вызова такси. — Я тебя подкину, — она произнесла это как всегда с интонацией, исключающей возражения. И я почти была готова по инерции послушно кивнуть головой, но вовремя опомнилась. И пришла в ярость от себя самой. — Нет! И, не давая ей вставить слово, быстро продолжила: — По-моему, вчера мы все решили. У тебя обнаружилась психологическая травма, связанная с замужними женщинами, а еще в наличии имеется прекрасная девушка, с которой ты спишь и ходишь по клубам. Почему бы тебе не оставить меня в покое?! — Не уверена, что ты этого хочешь, — она криво улыбнулась, — будь честна хотя бы сама с собой. — Да, ты же знаток женской психологии, как я могла забыть? Все, пока. Мне некогда. Я буквально бегом направилась к выходу, словно боялась, что она скажет еще что-нибудь и заставит меня передумать. *** — И таким образом, дорогие родители, результаты первого полугодия выглядят весьма неутешительными. Если ваши дети не начнут относиться к учебе серьезно, некоторые из них в мае будут отчислены из профильных классов и переведены в обычные. Минерва Макгонагалл возвышалась над опустившими головы родителями подобно греческой богине, ей только не хватало карающего меча. Впрочем, вместо него у нее в руке была зажата указка, которой она тыкала в бесконечные диаграммы успеваемости, сводные таблицы и кривые графиков. Все успехи и неудачи наших детей теперь красовались перед нами в виде нарядной разноцветной презентации — любо-дорого посмотреть. Я мысленно восхитилась пожилой учительницей — в ее возрасте освоить компьютер, успевая за новомодными веяниями, подготовить слайд-шоу! В моих глазах это выглядело подвигом. Сидящая рядом мама Вариной подруги Риты Чесноковой, симпатичная женщина с темно-красными волосами, собранными в небрежный пучок, прошептала мне: — Рита говорит, Варька твоя с Макаром поссорилась. Переживает-то сильно? Я неопределенно покачала головой, не желая показывать, что я ничего не знаю. Конечно, когда мне замечать, что творится с Варей, если на уме совсем другое? Чувство вины перед дочерью хлестнуло по щекам, глаза наполнились слезами. Хреновая я мать, как оказалось! Веду себя как похотливая сука, вместо того, чтобы думать о своем ребенке. Может быть, ей плохо, грустно, поделиться не с кем, а мамаша по клубам бегает да зажимается у подъезда с девицами. Я накручивала себя с изрядным мазохизмом, припоминая, как не обращала на нее внимания, отмахивалась от ее просьб в последнее время, ссылаясь на усталость и занятость. Картина моего морального падения приобретала все более яркие краски, и я уже почти была готова дать себе обет никогда больше не появляться в автошколе. Это автоматически перевело бы меня в недосягаемый пока ранг жертвенных супермам. Но я не успела пообещать самой себе полный отказ от греховных помыслов, потому что мой телефон тихо булькнул сообщением. «Ты все еще хочешь нарисовать мой портрет?». Ого, вот, оказывается, как. У кого-то настоящий охотничий азарт. Конечно, я стала гораздо более интересным трофеем, когда начала показывать зубы. Что ж… пусть мучается. Я выключила телефон, не собираясь отвечать. Хотя какая-то часть меня активно настаивала на том, чтобы ответить «да». *** Вернувшись домой, я ураганом ворвалась в Варькину комнату, забыв постучаться. Она испуганно посмотрела на меня, вытаскивая из ушей наушники: — Что, все так плохо? У меня же в этой четверти даже ни одной тройки еще нет. Я присела на край кровати и прижала дочку к себе. — Все нормально, все хорошо. Я просто… ты поссорилась с Макаром? Тебе плохо? Ты ведь знаешь, что всегда можешь со мной поделиться. Я все… — Мам, — перебила она меня, — ты чо? Это было еще неделю назад. Мы уже помирились давно. Я облегченно вздохнула. — Так, а ты откуда знаешь-то? — с интересом спросила Варька, высвобождаясь из моих крепких материнских объятий. — Да неважно, просто случайно услышала, — мне не хотелось подставлять Риту, она была неплохой девочкой, и они с Варей дружили с первого класса. — Наверное, тетя Даша сказала, — усмехнулась Варя, — она всегда подслушивает все наши разговоры, когда мы у них дома. — Очень любознательная активная женщина, — пробормотала я. — Но ты обещаешь, что если тебе из-за чего-то будет грустно, ты мне расскажешь в следующий раз? — Мамочка, — она посмотрела на меня как на ненормальную, — ну где ты видела, чтобы подростки делились с родителями своими душевными переживаниями? Но ты не бойся, я не суицидная. И тяги к наркотическим веществам и алкоголю у меня нет. — Чего?! — я легонько щелкнула ее по лбу. — Ты уже проверяла что ли? — Нет, ты что! — Варин голос звучал не очень натурально. — Варя! Она вздохнула. — Ну мы с Ритой попробовали как-то пиво, папа ее оставил на столе банку открытую, наполовину полную. Мне вообще не понравилось. Гадость горькая. — Даже если б вкусное оно было, Варь, пожалуйста, больше не стоит. Успеешь еще, — назидательно сказала я, вспоминая, как в девятом классе меня принесли бабушке на руках одноклассники. — Да, говорю ж, мам, не волнуйся, не тянет меня к этому, — она нетерпеливо покосилась на телефон, давая понять, что разговор по душам окончен. *** — Оля, ты слышала, что после обеда привезут иконы? — Скутте подошла ко мне, когда я вешала в шкаф куртку. — Да уж, Симанюк меня лично предупредил, — я вздохнула, — он надеется, что я разовью космическую скорость и все сделаю чуть ли не за пару дней. — Ну и не грузись особо, — Марина пожала плечами, — в конце концов, ты ведь не атрибуцией занимаешься. Иконы проверенные, на каждую заведен паспорт реставрационный, все задокументировано. Ну хочешь, дам тебе Леночку в помощь? Я пожала плечами: — А Эсфирью кто будет заниматься? Она все еще в коме. — Оль, ну ты же понимаешь, — Скутте оглянулась, чтобы проверить, где Синицына и не может ли она нас слышать, — ну все равно это на тебе. Так чем раньше ты с этими иконами разберешься, тем быстрее вернетесь вместе к реставрации. На каком вы этапе? — Ох, — я вздохнула, — все еще занимаемся разрывом холста, он стянулся за пару дней, но не до конца. Хочу свести края встык. Сейчас вот под грузом лежит. — Ну тогда займитесь пока «Рыбаками» Риччи, Олег начал его, а теперь неизвестно, когда вернется с больничного, у него там какие-то осложнения. А меня уже директор дергал. Говорит, у них экспозиция неполная. — Так на чем он остановился? — Надо делать регенерацию лаковой пленки, — вкрадчиво произнесла Марина, — по Петтенкоферу. — Ооо, — я застонала, — ты решила меня добить. — Ну, Ольчик, — Марина заискивающе улыбнулась, — ну кто, если не ты? Ты же знаешь, я никого не могу сейчас оторвать, все на фронте, то есть на Гарофало, а ты заодно Синицыной покажешь, она вряд ли видела это раньше. И картина-то небольшая. Вы быстро управитесь. — Посмотрим, пробы сделаем и решим. Ты меня-то не лечи насчет быстро, ты же знаешь, что такое Петтенкофер, это же уйму времени отбирает. Когда Скутте упорхнула руководить остальными, я подозвала Леночку: — Сейчас мы должны с тобой выбрать самый неответственный участок этой картины для того, чтобы провести на нем пробу. — Может быть, вот в правом углу, там все равно все темное и мутное, — нерешительно предложила Синицына. — Хорошая идея. А теперь смотри, как я буду это делать и запоминай. Наша задача определить, как влияют пары спирта на данную лаковую пленку, восстанавливают ли они ее. И если да, то сколько времени требуется. Поэтому самое главное - это следить за временем. Понимаешь? Лена кивнула с трогательной готовностью. Так мы с ней и забавлялись в течение часа, каждые несколько минут приподнимая миниатюрный ящик с дном, обитым фланелью, пропитанной этиловым спиртом, проверяли состояние лаковой пленки. — Ольга Александровна, к вам какая-то девушка, — голос охранника дяди Паши оторвал меня от этого увлекательного занятия. Я почему-то решила, что это Маша решила меня навестить без предупреждения, ведь она уже приходила ко мне на работу, и кивнула: — Пусть проходит. Я опять склонилась над картиной — проклятый лак никак не хотел восстанавливаться и становиться прозрачным. — Сколько уже? — обратилась я к Лене, которая отвечала за секундомер. — Час и семнадцать минут. А что если не получится? — Значит, придется пробовать по Ракитину, будем вначале протирать дистиллированной водой. Но пока рано делать выводы, иногда по Петтенкоферу срабатывает после двух часов. — Оля. Знакомый голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Я оглянулась и уперлась взглядом в синие глаза. — Что ты тут делаешь? — я покосилась на Лену, которая с любопытством взирала на Наташу, в нерешительности застывшую возле моего стола. — Я тут мимо проезжала, — она широко улыбнулась, — подумала, вдруг ты свободна, мы могли бы куда-нибудь выйти перекусить. — К сожалению, я сейчас очень занята, — сухо сказала я, — мы с Еленой в середине очень важного процесса. — Я могу подождать, — скучающим голосом сказала она, давая понять, что не собирается уходить. Пока я судорожно металась между желанием согласиться и послать ее, она бесцеремонно уселась в мое кресло возле компьютера. Все, что мне оставалось, это процедить: — Это может быть долго и совсем неинтересно. Синицына удивленно посмотрела на меня, и я добавила: — Я имею в виду, неспециалисту это может показаться весьма скучным. — Все нормально, — Наташа втянула носом воздух, — пахнет как на винно-водочном, мне тут нравится. — Это этиловый спирт, — с профессорским видом объяснила Синицына, — мы пропитываем им фланелевое дно ящика. Спирт испаряется и лак восстанавливается, ну то есть мы на это надеемся, — поправилась она. — Еще как надеемся, — пробормотала я, опять заглядывая под ящик. Мы продолжали каждые три минуты поднимать его, пока не обнаружили, что лаковая пленка стала прозрачной. — Ура! — воскликнула Синицына и в порыве чувств заключила меня в объятия. — Ольга Александровна, вы лучшая. Я, осторожно похлопав ее по спине, высвободилась из объятий и, заметив, что Наташа нахмурилась, нарочито ласково сказала: — Спасибо, Леночка, но мне кажется, ты преувеличиваешь. В общем, запиши показатели в реставрационный дневник и пока что отдыхай. Я сейчас выйду ненадолго, а потом вернусь, и мы попробуем уже с ящиком больших размеров. Может, удастся за сегодня в два захода все сделать. Мы вышли из музея молча, Берг зябко поежилась от порывов ветра и подняла воротник куртки. — Ты хочешь есть? — спросила я, зная ответ заранее. — Нет, — она прищурилась, — ты вчера так и не ответила на мое сообщение. Перед моими глазами мелькнула запечатлевшаяся в памяти картина из клуба, голова девушки на Наташином плече, ее руки, перебирающие Наташины волосы. Волной накатила злость: — Я не ответила, потому что мне не хотелось, но ты видимо не улавливаешь намеков, хотя какие там намеки, я тебе все открытым текстом сказала! — То есть ты передумала, по поводу портрета? — спокойно спросила она, проигнорировав мою пламенную тираду. — Не знаю, — я не смогла ответить «да», в который раз становясь рядом с ней слабой и безвольной. — Мы можем прямо сейчас начать, раз уж я тут? — она конечно же все решила за меня. Наперекор всякому здравому смыслу я кивнула головой, дав себе торжественное обещание — не поддаваться ни на какие провокации. *** В мастерской я усадила ее на стул боком, чтобы свет из окна лучше освещал лицо. Попросила облокотиться на спинку стула так, как если бы это было открытое окно автомобиля. Взяв угольный карандаш и блокнот для набросков, я удобно устроилась на своем любимом честерфилде, поджав под себя ноги. Я рисовала быстрыми размашистыми штрихами, словно хотела быстрее отделаться, тогда как на самом деле мне хотелось смотреть на нее вечно. В профиль она была еще больше похожа на античную римскую статую: ровный прямой нос, загнутые вверх черные ресницы, непослушные завитки волос на лбу. В тяжелой тишине, повисшей между нами, были слышны только яростный шорох грифеля и чириканье воробьев за окном. Меня бросало то в жар, то в холод. — Я прекратила общение с Викой, если тебе интересно… — Пожалуйста, не двигай губами, ты мешаешь мне. Я отшвырнула в сторону сломавшийся от сильного нажима карандаш и встала, чтобы взять новый. В эту минуту зазвонил мой телефон. Резкий голос Светланы Яковлевны больно ударил по барабанным перепонкам: — Оля, купи, пожалуйста, рукколы, Игореша просил меня приготовить его любимый салат. — Я не знаю, Светлана Яковлевна, сегодня я задержусь на работе допоздна, так что вряд ли успею. Я вдруг почувствовала теплое дыхание на своей шее, ноги моментально подкосились, и я прижалась спиной к упругой груди. — Ну что ж, я поняла, — в состоянии сильного недовольства мной свекровь всегда говорила многозначительными фразами. Мне было все равно, я отключилась, телефон выскользнул на стол из моей вдруг ослабевшей руки. Я молчала, не в силах оторваться от пылающего жаром тела. Сухие поцелуи обжигали горячими отметинами шею, спускаясь ниже к ключичной впадине. Ее движения были лихорадочно-быстрыми, но не суетливыми. Я не успела заметить, как осталась без пиджака, в расстегнутой блузке, и мы оказались у дивана. Еще через мгновение я была обнажена по пояс. А она стояла лицом ко мне, с беззастенчивым восхищением разглядывая мою грудь. Ее взгляд остановился на напряженно торчащих сосках, предательски выдающих, как сильно я возбуждена. Брюки легко соскользнули с меня, а ее пальцы уже ласково, но настойчиво поддели ткань белья, спуская его вниз. Я стояла словно загипнотизированная, не в силах пошевелиться. Она прерывисто вздохнула и мягко усадила меня на диван, опустившись передо мной на колени. Когда ее голова оказалась между моих ног, в ушах зашумело от прилившей к лицу крови. Мой сексуальный опыт был слишком скудным. Я попыталась остановить ее, вжалась в спинку дивана, сдвигая бедра. Она приподняла голову, изумленно взглянув на меня: — Что случилось? Я что-то делаю не так, тебе неприятно? — с тревогой спросила она. — Я… просто… я никогда, — господи, мне было так стыдно за свой беспомощный лепет. — Только не говори, что ты девственница, — она широко улыбнулась и, поцеловав мое колено, обхватила меня руками за ягодицы, притянув ближе к своему лицу. — Мне неловко… ты не обязана это делать, — я по-прежнему не решалась развести ноги, — я имею в виду языком. Наташа с недоумением выдохнула: — Но я хочу, — от возбуждения ее голос стал ниже, зрачки расширились, — ты даже не представляешь себе как. Ее нескрываемое вожделение завело меня, сломав барьеры в моем сознании, заставило прикрыть глаза, и, откинувшись на спинку дивана, расслабиться. Вначале было еще немного стыдно и слегка щекотно, но с каждым следующим касанием ее языка и пальцев во мне нарастало чувство сладостного возбуждения. Тело само двигалось навстречу, стремясь увеличить давление. Я наконец начала понимать, что означают слова «достигать наслаждения», все приятные тактильные ощущения, что были в моей жизни раньше, не шли ни в какое сравнение с тем, что я испытывала сейчас. Мне казалось, что я могу взорваться, если не доберусь до какого-то неведомого мне пика. Я приоткрыла глаза и посмотрела на Наташу. Этого было достаточно, чтобы накапливающееся во мне возбуждение достигло высшей отметки и взорвалось во мне, вырвав из груди непроизвольный стон. Внизу под ее языком все пульсировало, а по щекам ползли соленые капли. Меня переполняли эмоции от первого оргазма в моей жизни. Потом мы долго лежали и целовались, я ощущала свой вкус на ее губах вперемешку с привкусом собственных слез. — Хочешь, я раскрою тебе один секрет? — произнесла Берг, улыбаясь. — Только один? — я усмехнулась. — Мне кажется, ты вся скроена из секретов. — Я хотела тебя с первой минуты, как увидела. — Это поэтому ты орала на меня, что не допустишь к следующему занятию, если я приду в такой обуви еще раз? — Ага, боролась со своим либидо, — она провела рукой по моей спине, — ты замерзла? — Немного. Она положила теплые руки на мои ягодицы: — А так? — Так значительно лучше. Ее поведение было настолько естественным, что мое стеснение куда-то улетучилось, рядом с ней я чувствовала счастливое спокойствие. Только когда зазвонил телефон, я увидела, что за окнами, оказывается, уже почти темно. — Ольга, ты где? — голос Скутте звучал взволнованно. — Иконы привезли. Наташа проводила меня до дверей музея. Она не пыталась прикоснуться ко мне, видимо, не желая скомпрометировать, я сама легонько сжала ее пальцы. — Напишешь мне сегодня вечером? — Естественно, — она взглянула на меня с иронией, — а ты собираешься снова не отвечать? — Если это обязательное условие для того, чтобы ты опять приехала… — я улыбнулась. Наташа погрустнела: — Завтра я не смогу, занятия до вечера, но в субботу, если ты можешь, после обеда. Мимо нас прошли знакомые сотрудники, со мною кто-то поздоровался, я кивнула в ответ, продолжая смотреть на нее. — Ну мне же надо дорисовать ваш портрет, Наталья Эдуардовна, — сказала я, стараясь сохранять серьезное выражение лица. Я продолжала стоять на ступеньках, глядя ей вслед, пока она не скрылась из вида. Резкое ощущение пустоты после ее ухода пугало меня.