Осторожно, крутой поворот

Вместе с нами в лифт втиснулась немолодая женщина, нагруженная увесистыми пакетами из супермаркета, нажала на кнопку с цифрой «девять» и вперилась в нас суровым взглядом. Наташа, вежливо поздоровавшись, нажала на «семь». Пока мы поднимались в тишине, женщина смотрела так, словно догадывалась, чем мы собираемся заняться. Не удержавшись, я нервно хихикнула, Наташа ткнула меня в бок и тоже издала странный звук, напоминающий смех. Проклятый лифт тащился как черепаха. Вырвавшись наружу, мы одновременно начали хохотать, прежде чем двери успели закрыться. — Что за подростковое поведение? — сказала Берг, отсмеявшись и притянула меня к себе. — Все из-за тебя, конечно же, — я мягко толкнула ее в грудь, — открывай уже. Не видишь? Тинейджер изнемогает от страсти. Она фыркнула и полезла за ключами в карман куртки. Как только мы вошли в небольшую прихожую, я услышала странный цокающий звук. Обернувшись, я увидела, что к нам приближается большая черная собака с белым, похожим на манишку, пятном на широкой груди. Пес поднялся на задние лапы и попытался лизнуть Наташу в нос, но она увернулась. — Не сейчас, мой мальчик, извини, — улыбаясь, она потрепала его за ухом. Он послушно, хотя и несколько разочаровано, опустился на пол. Мне даже стало перед ним неловко и захотелось извиниться. Скинув ботинки, она подошла ко мне и начала расстегивать пальто, осыпая мое лицо быстрыми горячими поцелуями. Нас прервало обиженное поскуливание. Берг посмотрела на собаку, сидящую у нас в ногах. — Ой, сорри, мы увлеклись и не соблюли этикет. Оля, это Дикси. Дикси — это Оля. И нечего тут ревновать, ты единственный мужчина, которого я люблю, и ты — вне конкуренции. Он завилял хвостом, словно понял ее слова, и посмотрел на меня с превосходством. Так, по крайней мере, мне показалось. — Можешь его погладить, не бойся, — подбадривающе произнесла она, — он все понял. К собакам у меня было сложное отношение, они мне нравились, но я их опасалась, в детстве меня укусила истеричная болонка нашей не менее психопатичной соседки по площадке. Я протянула руку и осторожно погладила черную блестящую шерсть на загривке. Дикси лизнул мои пальцы и дружелюбно вильнул хвостом. — Ну вот умница, сечешь фишку, — она присела на корточки и почесала его за ушами. — Что это за порода? — я еще раз погладила его по спине. — Двортерьер, какая-то помесь лабрадора и ротвейлера, а может и еще кто-то поучаствовал, — Наташа встала и похлопала его по боку, — но нам и не нужна родословная, мы и так лорды, да, мой мальчик? Единственная комната в квартире служила и спальней, и гостиной и поражала стерильной чистотой. Первое, что бросилось мне в глаза, конечно же, большая аккуратно застеленная светло-серым покрывалом кровать. С усилием оторвав от нее взгляд, я сумела разглядеть два кресла, журнальный столик, на котором светился экраном раскрытый ноутбук, встроенные шкафы, бар и огромный телевизор, прикрепленный к стене. Книжные полки, развешанные в шахматном порядке, смотрелись весьма оригинально. Я заметила на подоконнике своего Фредерика и улыбнулась, вспоминая наше первое «свидание». Дикси разлегся на коврике возле кровати и, опустив морду на лапы, прикрыл карие глаза. Наташа присела к ноутбуку и быстро защелкала по клавишам. — Дай мне пять минут, — с досадой в голосе сказала она, — тут у меня… — она прервалась. Впилась глазами в экран, потом опять быстро застучала по клавишам. Я молча наблюдала за ней, устроившись в кресле. Через пару мгновений она вскинула голову и посмотрела на меня виновато: — Сорри, мне нужно было срочно ответить. — Я бы приняла душ, если ты не против, — сказала я, — можно? — Разумеется! — она улыбнулась и, вскочив на ноги, подошла к шкафу. Открыв дверцу, достала большое банное полотенце и белый махровый халат, приятно пахнущие кондиционером для стирки. — Идем, я покажу тебе, где ванная. Ты, кстати, хочешь есть? Я могу быстро что-то приготовить или давай закажу… — Не хочу, — я посмотрела на таинственно светящийся экран ноутбука, — может быть, я тебя от чего-то отвлекаю? Ты с кем-то переписываешься? Берг кивнула: — Ага, беспрерывный виртуальный секс, — увидев мое выражение лица, она рассмеялась, — Оль, ну ты что? Это по работе. И с учетом того, что пара клиентов регулярно сношают мой мозг, можно назвать это сексом, от которого я, правда, совсем не получаю удовольствие. — По работе? — я непонимающе взглянула на нее. — По моей другой работе, немного фрилансом занимаюсь в области компьютерной безопасности. Это мой профиль как бы. — Чего еще я о вас не знаю, Наталья Эдуардовна? — я встала с кресла и приблизилась к ней вплотную. — Ты полна сюрпризов, ты знаешь это? — Разве тебе не нравится? — она понизила голос и положила мне руку на талию. — Пока приятно интригует, — я мягко высвободилась, — а там посмотрим. Покажешь, где у тебя ванная? Наташа повернулась к собаке, мирно дремлющей на коврике: — А ты, давай, дуй на кухню, я тебе вкусняшку принесла, — она достала из сумки небольшой пакет. Пес тут же вскочил и резво затрусил за нами в коридор. Я вернулась в комнату, чувствуя себя взбодренной после душа. Наташа все еще сидела за ноутбуком, но, увидев меня, тут же встала. — Моя очередь, — она щелкнула пультом от телевизора и бросила его на кровать, — располагайся, — Берг кивнула на высокий стеклянный бар в углу, — можешь выбрать себе все, чего душа пожелает. Фужеры, стаканы, рюмки там же на нижней полке, лед в холодильнике на кухне. Кивая в такт читающему рэп на каком-то музыкальном канале темнокожему, я подошла к бару и в задумчивости остановилась, разглядывая содержимое. Выбор пал на «Джемесон». Налив в толстостенный бокал на четверть, я отпила глоток и зажмурилась, ощущая, как тягучая жидкость разливается внутри меня теплой волной. Книги на полках пестрели заголовками на английском, даже с моим скудным знанием языка можно было понять, что большинство так или иначе касаются компьютерных наук и информационных технологий. Помимо них еще несколько романов на русском, я быстро пробежала взглядом по корешкам: Брэдбери, Лукьяненко, Толкин, Ф. Дик… «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган показалась странным исключением. Я, сама не зная зачем, сняла ее с полки, повертела в руках и раскрыла на первой странице. «Моей любимой от А.», — было написано на титульном листе размашистым крупным почерком. Поспешно вернув книгу на место, аккуратно поправила, чтобы она не выступала из ряда других, и уселась на кровать со стаканом в руке. Темнокожий на экране сменился латиноамериканской певицей, энергично виляющей широкими бедрами. Мне было стыдно, так, словно я подсмотрела в замочную скважину. Хотя я сделала это не намеренно, конечно. Теперь меня будет мучить вопрос: кто такая «А.»? Первая любовь? Если Берг сохранила эту книгу, значит, ей хотелось сохранить память о ней? Или ей просто нравится Саган? — Виски? Серьезный выбор. Наташа остановилась прямо передо мной, вытирая полотенцем влажные волосы. На ней была длинная светлая футболка, из-под которой виднелись синие спортивные шорты. — Ты будешь? — спросила я, невольно скользнув взглядом по соскам, проступающим через тонкую ткань. Наташа помотала головой: — Нет, мне же еще за руль. Разве что, если ты решишь остаться ночевать. — Глупости, я могу прекрасно взять такси, давай ты выпьешь со мной, — попросила я и встала, чтобы подойти к бару. Но она не дала мне сделать ни шагу. Отобрав стакан с недопитым виски, аккуратно поставила его на журнальный столик, не прерывая зрительный контакт, развязала пояс моего халата. И тогда, поддавшись внезапно нахлынувшему порыву, я выдохнула: — Подожди. Обняв ее, я проникла руками под футболку, припала губами к тонкой голубоватой вене на шее. Это было так странно приятно гладить мягкую женскую грудь, чувствуя, как твердеют под моими пальцами нежные соски. — Ты уверена? — она учащенно дышала, я слышала, как сильно бьется ее сердце. — Ты не… — Помолчи, — я заткнула ей рот поцелуем и стянула с нее шорты, под которыми, как я и ожидала, ничего не было. Наташа сама сняла с себя футболку и отступила на шаг, словно хотела, чтобы я рассмотрела ее получше. У меня захватило дух от того, что я наконец увидела ее обнаженное тело. Оно было пугающе идеальным — ни одной складки, плоский живот, покатые бедра, тонкая талия, небольшая высокая грудь. И сейчас это все принадлежало мне — мысль обожгла сознание, вызывая легкое головокружение. — Ты совершенна, — я просто озвучила то, что думала, но, произнесенное вслух, это произвело на меня саму сильный эффект. Сбросив халат, я опрокинула ее на кровать. Она не сопротивлялась, неожиданно став мягкой и податливой. Мое колено оказалось между ее ног, и я ощутила, как там горячо и мокро. Я надавила сильнее, и Наташа, тихо застонав, начала медленно двигаться, прижимаясь ко мне всем телом. У меня пересохло в горле от волнения. Вдруг она остановилась и слегка раздвинула ноги. Этот, пусть и безмолвный, но требовательный призыв к действию отозвался сладким спазмом. Моя рука начала кружить возле главной цели, поглаживая и лаская, но я не отваживалась на более решительные действия. Наконец она не выдержала и со звериным рыком потянула меня за ладонь, направляя к нужной ей точке. Ее нетерпеливость завела меня так, что я ворвалась в нее пальцами, уже не думая об осторожности. Я поняла, что означает желание овладеть кем-то на уровне животных инстинктов. Когда она после череды сильных рывков вдруг задержала дыхание и замерла, пульсируя на подушечках моих пальцев, я сама была почти на пике. У меня захватило дух — такой открытой ее я еще не знала. Я легла на нее и поцеловала в переносицу. Закинув голову, Наташа прошептала мне в губы: — Мне нравится, когда ты сверху. И тотчас же я почувствовала ее руку на своих ягодицах, она с уверенностью собственника сжала их, заставив меня издать тихий скулящий звук. Он вырвался помимо моей воли и, вероятно, стал для нее окончательным триггером — через мгновение я лежала на лопатках, а ее руки умело и привычно хозяйничали там, где уже давно все стянулось в тугой узел желания. Отбросив всякое стеснение, я простонала: — Сильнее. Как только меня настигла кульминация, я, вывернувшись из-под ее пальцев, перевернулась на живот, все еще ловя отголоски наслаждения. Они эхом отзывались в каждой клетке моего тела, пробегая по нервным волокнам приятными волнами удовольствия. — Посмотри на меня, — услышала я тихое. Я повернулась к ней лицом и заглянула в чуть подернутую туманной дымкой синеву: — Смотрю. Меня бешено будоражило находиться под прицелом ее взгляда, собственнического и одновременно любующегося. Я знала, что на лбу у меня выступила испарина и волосы растрепались, но мысль о том, что она видит меня именно такой, вызывала странное удовольствие. Внезапно пробудившееся во мне бурное либидо бессовестно бушевало, заставляя забыть о скованности. — О чем задумалась? — она провела пальцем по моей щеке и коснулась им губ. Я прижала ее ладонь к своей щеке: — Думаю, что мне слишком хорошо, и совсем не хочется уходить, хотя уже пора. — Ну да, — она криво усмехнулась, — конечно, я чуть не забыла. Тебя же ждут, волнуются, наверное. Я прикусила кожу на ее ладони. — Больно, — сказала она, но не отдернула руку.  — На спину ляг. Я сама не поняла, почему мне внезапно захотелось приказывать. Как будто внутри меня оказалась совсем другая незнакомая «я», и эта новая женщина жаждала новых ощущений. Черные ресницы взметнулись вверх, синие глаза расширились, ничего не сказав, она перевернулась на спину. Я не подозревала, что это так увлекательно. Малейшее движение моего языка заставляло ее тело извиваться. Словно я была заклинателем змей. И мне нравилось ощущать ее вкус, вдыхать ее терпкий запах. Наверное, во мне не было ни капли гетеросексуальности, потому что то, что я делала сейчас, казалось мне естественным и нормальным. И девушка, с которой я была, вызывала у меня дикое желание в отличие от мужчины, с которым я четырнадцать лет спала в одной постели. — Пальцы, — выдохнула она хрипло в какой-то момент, начиная убыстрять движения, навстречу моему языку, — пальцы добавь… я вот-вот. По телу словно прошелся электрический разряд — от этого интимного «вот-вот» я чуть не потеряла сознание. И, конечно, я сделала так, как она попросила. Ей хватило нескольких толчков, и она, резко выдохнув, обмякла, прикрыв глаза. *** Расслабленные и усталые мы некоторое время лежали, слушая как за окном ветер шумит листвой. — А где собака? — лениво поинтересовалась я. — На кухне. — Ты его закрыла там? — я испытала чувство вины перед бедным псом. — Да прям, — она фыркнула, — дала косточку долгоиграющую и договорилась. — Договорилась? Она рассмеялась. — Оль, он хорошо воспитан, я с ним много занималась. Он знает, что должен оставаться на кухне. — Когда ты приводишь женщин? Ее рука, ласково водящая по моему позвоночнику, замерла. — Ты полагаешь, что я вожу их сюда десятками? — ее голос звучал холодно. — Я не имела в виду, что их много. — А прозвучало так. — То есть, ты не желаешь отвечать на мой вопрос и хочешь, чтобы я почувствовала себя виноватой, что вообще его задала? — меня задело ее поведение. — Тут была только Вика и всего несколько раз, — произнесла она спокойным голосом, — с женщинами я предпочитаю встречаться на нейтральной территории. На слове «женщинами» было сделано ударение. — Наташ, — я приподнялась на локте и заглянула ей в глаза, — ты сердишься на меня за то, что я предположила, что у тебя могут быть женщины? Во множественном числе. Почему? Я не вижу в этом ничего плохого… если, конечно, мы говорим о прошлом… Я осеклась. Разве я вправе что-то от нее требовать? Сейчас я приду домой и лягу в кровать с мужем. Между нами ничего не происходило уже около двух месяцев, и я не представляла себе вообще, что смогу еще хоть когда-нибудь заниматься этим с мужчиной, но она-то об этом не знала.  — То есть с твоей точки зрения я просто развлекаюсь? — вдруг спросила она с ожесточением. — Это ты по себе судишь? — Замечательно, — я резко встала с кровати, — раз я замужем, то конечно же для меня это приключение. Тебя на этом просто клинит. Она не ответила, молча встала и начала одеваться одновременно со мной. Ее внезапная отчужденность давила на меня. Нагота, которую я совсем недавно с удовольствием демонстрировала, вдруг стала стеснять. Воздух вокруг загустел от напряжения, невысказанные слова незримым роем кружились над нами, вот-вот норовя ужалить. Одевшись, я направилась в прихожую, Наташа вышла следом через пару минут, позвякивая ключами. Я натягивала сапоги, сосредоточенно пытаясь удержать слезы, готовые вот-вот выступить у меня на глазах. Когда она потянулась за висящей на вешалке курткой, я старательно контролируя голос, сказала: — Не напрягайся, я доберусь сама. В подтверждение своих слов я, вытащив телефон, уставилась на расплывающийся перед глазами экран. Я никак не ожидала от себя такой ранимости, после многолетнего общения со своей свекровью я превратилась в хладнокровного джедая. И вот уже в который раз Берг удается вытащить наружу тщательно подавляемую мной «слабонервную истеричку». Ее рука внезапно накрыла мою, телефон очутился в ее ладони и плавно скользнул в раскрытую сумку. — Это вообще не обсуждается, — в бархатистом контральто прозвучали жесткие ноты. Властная уверенность возымела привычный эффект — постыдная слабость в ногах и сладкая судорога, капканом стиснувшая низ живота, уничтожали сомнения. — Нет, — выдохнула я, чтобы хоть как-то задобрить свое ущемленное самолюбие, и тут же оказалась прижатой к стене. — Да. Она впервые так агрессивно целовала меня, без всякой нежности атакуя мои шею, подбородок, губы. Ее колено оказалось между моими бедрами, и я, сдавшись, беспомощно опустилась на него. Вдруг она отстранилась и спокойно сказала: — Поехали. Я, не торопясь, поправила растрепавшиеся волосы перед зеркалом, висевшим у входной двери. Как ни странно, несмотря на налившийся тяжестью низ живота, я чувствовала себя почти умиротворенно. Наверное, как люди со стокгольмским синдромом. Мы ехали в оглушительной тишине, пока она не включила радио: «Зацепила меня, ослепила меня, до порога довела, а любви не дала…». Бесконечно повторяющийся речитатив добил, я разразилась истерическим смехом. Наташа покосилась на меня и внезапно тоже рассмеялась. Она вырубила жалобно ноющего Артура Пирожкова и, сделавшись абсолютно серьезной, сказала: — Оля, извини, у меня нелегкий характер и я… меня вымораживает от одной мысли, что ты замужем… Она замолчала. — Между нами уже два месяца ничего нет и никогда больше не будет! — я произнесла это торжественным тоном, как и подобает, когда зачитываешь некролог своему браку. Правда, вместо полагающейся скорби я испытывала мрачное удовлетворение, перерастающее в тихое ликование. Наташа отреагировала в своем стиле, молча кивнула, не размениваясь на стандартное «ты не обязана отчитываться» или «я надеюсь на то, что это правда». Я испытала легкое чувство досады, не то, чтобы я кинула на жертвенный алтарь что-то стоящее, но она-то об этом ничего толком не знала. Хотя, очевидно, догадалась по восторгу от первого в моей жизни оргазма. Плавно притормозив на светофоре, она равнодушно произнесла: — Вика написала мне вчера, требует встречи. Неужели она решила меня подразнить? Выбрав удачный момент, как раз после того, как я, с пафосом ударив себя кулаком в грудь, практически поклялась если не в любви, то в верности. Она что, издевается? — Замечательно, надеюсь, ты согласилась? — устремив взгляд на оживленный перекресток, я надеялась, что желчный сарказм сможет прожечь дыру в лобовом стекле. — Конечно нет, — она пожала плечами, — я говорю тебе об этом, потому что умолчать было бы нечестным, хотела сказать еще после урока, но некие форсмажорные обстоятельства помешали. — И какие же это? — игривый настрой в ее голосе передался и мне. В любом случае тему «Вики» мусолить мне не хотелось. — О, — она победно ухмыльнулась, — кое-кто проявил неожиданную, но очень захватывающую инициативу, — она, отыскав мою руку, крепко сжала пальцы, — и у меня отрубило винт от переизбытка эмоций. Свет сменился на зеленый, машина тронулась с места. Ее рука вернулась на руль, а я впервые положила свою на ее колено. Внезапно захлестнуло горделивым «моя» — по телу разлилось приятное тепло. Но конечно же назойливо продолжающая маячить «Вика» не давала покоя. — Был такой замечательный норвежский художник Мунк. Его называют гением депрессии, но, по-моему мнению, тут дело в восприятии. Так вот, у него есть картина «Ревность» (1), раньше никогда не могла ее прочувствовать, — я начала медленно поглаживать ее ногу, не спеша продвигаясь выше. — И что на ней? — заинтересованно спросила она, чуть разведя колени. — На переднем плане искаженное от боли лицо мужчины, а позади юноша с цветами и полуобнаженная девушка. Предполагается, что мужчина — это друг Мунка, тоже художник, юноша — это Мунк, девушка — жена его друга. Мужчина мучается и страдает, представляя себе в фантазиях то, чего возможно и нет. Я провела пальцем по грубому шву на джинсах, до самого верха. И вдруг ее бедра резко сдвинулись — моя ладонь оказалась в плену. — Если ты не хочешь, чтобы я развернула машину, тебе придется либо показать мне эти убивающие либидо картины, — она насмешливо изогнула губы, — либо быть осторожнее с руками. *** Я вернулась домой около десяти вечера. Светлана Яковлевна, поглощенная просмотром душераздирающей исторической драмы, рассеянно пробормотала что-то в ответ на мое «добрый вечер». По пустыне скакали всадники, благородно кудрявый мужчина толкал речь сброду в лохмотьях у живописных развалин, камера периодически выхватывала крупным планом лицо красотки с накладными ресницами, привязанной к очевидно позорному столбу. По крайней мере на грязноватых физиономиях отражался наигранный гнев и презрение. Я мельком подумала, что в надвигающейся грозной реальности моя свекровь определенно переплюнет этих статистов. Варя играла на компе, сидя в наушниках, с кем-то оживленно переговаривалась. Потрогав ее за плечо, я ласково поцеловала ее в макушку, привычно испытывая чувство вины. Сдвинула наушник: — Еще полчаса и все, завтра в школу. Она машинально кивнула головой и подняла большой палец вверх. В спальне я с тоской посмотрела на широкую кровать, на покрывале валялась скомканная рубашка. Швыряя ее в бельевую корзину, я бегло заметила розовое пятнышко у воротника. Неаккуратность Шувалова меня раздражала с первых дней совместной жизни, но я уже давно перестала что-либо говорить по этому поводу. Игорь появился с полотенцем вокруг бедер, уверенный в себе «аполлон», он всегда небезосновательно гордился своим телом. Наверняка, он выглядел сексуально — все еще не обрюзгший, подтянутый, с голым торсом, он определенно должен был волновать женщин. Я много лет безуспешно занималась изнурительным аутотренингом, пытаясь зацепиться взглядом за рельефные мышцы на животе, возбудиться от мускулистой груди, покрытой редкими волосками. На каком-то этапе я оставила эти попытки, в конце концов, от слова «фригидная» интеллигентно веяло холодом. — Чего так поздно? — он почесал живот и громко зевнул. Я подавила в себе нарастающее желание выбежать из комнаты и сквозь зубы ответила: — Много работы, благодаря тебе. Он подошел к окну и задернул шторы. Я заставляла себя не отворачиваться, разглядывая его с мазохистским удовольствием. — Выставка через две недели. Ты же понимаешь, что они обратились к тебе, потому что им надо было быстро. — Как это льстит! Я начала переодеваться, стараясь сделать это с максимальной скоростью, он был немного подвыпившим и, судя по рельефу полотенца — возбужденным. Он словно не расслышал издевку в моем голосе: — Они ведь платят не только официально через кассу. Ухорский уже передал задаток — тысячу долларов, кстати, я отдал его маме, ей же надо делать зубы. Я расхохоталась — очень своевременное решение. В свете происходящего особенно символично. — Восхитительно, — вымолвила я, отсмеявшись. Его глаза злобно сузились. — Ну что ты начинаешь? Мало мама для тебя сделала? Если бы не она, кто б тебя девочку из Мытищ вообще подпустил к Пушкинскому… — Разумеется никто, — я улыбнулась, — спасибо, что в сто первый раз напомнил об этом. Мне было лениво спорить об этом, да и денег этих я почему-то не хотела. Возня вокруг икон и подозрительные совпадения нравились мне все меньше и меньше. — Оля, все будет нормально, это только задаток, потом в три раза больше. И еще столько же за повторную экспертизу при ввозе. А там-то тебе надо будет только расписаться. Ты же не будешь уже их проверять. Так что все самое трудное сейчас, а потом тебе фактически заплатят ни за что. Покончив с занудством, он сбросил полотенце и повернулся к комоду, чтобы достать чистое белье. Мне бросились в глаза царапины на его спине, их уж точно я никогда не оставляла. Розовое пятно на воротнике услужливо всплыло в памяти, и пазл сложился, удручая своей банальностью. Интересно, много ли найдется женщин, которые узнав об измене супруга, вместо того, чтобы хоть как-то расстроиться, переживают приступ бурной радости? Впрочем, это было естественным следствием затянувшейся скучной семейной мелодрамы, в которой никто никого не любил. У нас даже никогда не было особой симпатии друг к другу. Разве что на этапе ухаживаний присутствовало некое подобие романтики. Ужины при свечах, цветы, билеты на самые модные премьеры сезона. Все, конечно, под чутким руководством Светланы, и это, по понятным причинам, придавало «роману» с Игорем особое очарование в моих глазах. Она стала моим кумиром на первом курсе, сразу, как только начала читать нам историю отечественной культуры. Шувалова обладала потрясающим артистизмом и, как никто, умела привлекать внимание аудитории. Ее язвительный сарказм и ядовитые шуточки приводили меня в состояние восторга. Во время лекций я превращалась в слух, буквально не могла отвести от нее взгляда, любуясь ее точеной фигурой, всегда подчеркнутой стильными нарядами. Я старалась не замечать противоестественного в своем к ней отношении. Всякий раз, осознавая, что думаю о ней чересчур часто, быстро находила для себя удобное объяснение — мне недостает матери. Если задуматься, гораздо правильней было бы искать мать не в холодной высокомерной Светлане, а, к примеру, в Ренате Захаровне, милой, пухлой, очень уютной женщине, преподающей у нас «Реставрационную документацию». Она, в отличие от Светланы, очень тепло ко мне относилась. Не раз поила чаем на кафедре с принесенными ею из дома сладостями, заботливо спрашивала, как у меня дела, рассказывала о дочке, которая жила в Германии. Однако я предпочитала часами просиживать на подоконнике возле кабинета Шуваловой с блокнотом для набросков. Зарисовывала вид из окна, который был одним и тем же — деревья, аллея, фонтан. Мне кажется, я и сейчас могла бы это безошибочно восстановить по памяти. Так и сидела, уже на автомате вырисовывая изогнутые ветви старых лип, пока в один прекрасный день Светлана не обратила наконец на меня внимание и не спросила с усталым равнодушием: «Вы что-то хотели?». Я отрицательно помотала головой, понимая, что выгляжу идиоткой. И тогда она вдруг предложила мне войти и, само собой, предложила не чай, а заварной кофе. Без сахара, разумеется. Тогда он мне показался божественно вкусным, и я даже некоторое время пыталась приучить себя пить эту гадость именно так. Но мои вкусовые рецепторы не были соучастниками моей одержимости Светланой Яковлевной. И вскоре я продолжила по-плебейски кидать две ложки сахара в, о, стыд и позор, обычный растворимый кофе. Естественно, она не просто так спустилась с Олимпа. В тот день ей срочно требовалось представить работу на межвузовский конкурс по истории отечественной культуры. Я с остервенелым энтузиазмом осветила «Исихазм в творчестве и мировоззрении Феофана Грека и Андрея Рублева» на сорока машинописных листах. Работа заняла первое место, а я с этого момента превратилась в неоплачиваемую ассистентку Шуваловой. Вернее я была всем сразу — лаборанткой, секретарем, помощницей. И чувствовала себя, конечно же, избранной. Она активно влияла на мою жизнь, высказывая свое мнение по любому поводу: выбор друзей, гардероба, книг для чтения. Шувалова настояла на том, чтобы я взяла спецкурс по темперной живописи. За это я была ей благодарна, как и за многие другие вещи. Я не винила ее в том, что она не любила меня так, как я этого хотела. В конце концов, я сама хотела поверить в то, что по-настоящему ей не безразлична, а она лишь использовала мою наивность, так как посчитала нужным. Я никогда не признавалась самой себе, что в моем поклонении ей присутствовал слабый оттенок эротизма. Свой интерес объясняла обычной привязанностью, которая возможна в отношениях людей одного пола. Я отчетливо помнила несколько моментов в период моей восторженной влюбленности, когда ее случайные прикосновения вызывали у моего тела странную реакцию, но предпочитала не анализировать это. — Так что мне передать Ухорскому? Сколько еще ты будешь тянуть? Может, не стоит быть такой обстоятельной? — Игорь развалился на подушках и с тревожащим меня повышенным интересом разглядывал, как я смываю макияж. — Привет передай. И скажи, что для знакомых я все проверяю с особой тщательностью. В зеркало я заметила, как его буквально передернуло, но он продолжал вкрадчиво увещевать: — Не стоит его раздражать. Я за этот буклет получу больше, чем мой месячный оклад. Да еще и поездка в Париж. — Кстати, — я наклонила голову, словно размышляя, — может и мне все же с тобой рвануть? Давно пора побывать в Лувре. Конечно, я не собиралась никуда с ним ехать. Мне только хотелось проверить свое предположение, что во Францию он поедет не один. Я заметила, как напряглись мускулы на его лице, он помедлил с ответом, а потом словно через силу произнес: — Хорошая идея. — Тебе нравится? — с наигранным энтузиазмом спросила я. — Конечно, — он пытался говорить бодро, но у него хреново получалось. Я молчала, про себя ведя счет секундам, он сорвался на шестнадцатой. — Только вот… у Вари школа, а ты же знаешь, что она не слишком слушает маму, — его красивое лицо сейчас выражало искреннее беспокойство, — нехорошо будет, если она совсем забросит уроки. — Думаешь? — разочаровано спросила я, стараясь не рассмеяться. Шувалов, решив, что уже заронил зерно сомнения, решил закрепить результат еще более веским аргументом: — Да ты сама сказала, что у тебя заказов невпроворот, жаль упускать заработки. — Ты прав, — печально сказала я, — сейчас не лучшее время. Я потушила свет и легла в кровать. — Все равно мне придется с утра до вечера торчать в выставочном центре. Погулять вместе не получится. Может быть съездим потом спокойно на летних каникулах с ребенком в парижский Диснейленд? — Да, ты прав, пожалуй лучше летом с Варей, — спокойно произнесла я, — если деньги будут. — А вот для этого, Оленька, надо много и упорно трудиться и оперативней работать, — он придвинулся ко мне с намерением приобнять, и меня затошнило от запаха его одеколона и от его горячего дыхания на моей шее. Резко отстранившись, я повернулась к нему спиной. — Да ладно тебе, — он провел рукой вдоль моего позвоночника, — давай по-быстрому. Мой телефон очень вовремя известил о входящем. Я судорожно вцепилась в него как в спасательный круг, увернувшись от очередного прикосновения, уселась на краю кровати. Инструктор Н.Э. Берг прислала картинку с изображением «Ревности» Мунка. Уже который раз я поражалась тому, как Наташа всегда интуитивно чувствует нужный момент. — Кто это там пишет так поздно? — в голосе Шувалова зазвучало раздраженное любопытство. — Заказчик интересуется, когда можно приехать попозировать. «Прислала бы лучше что-то поинтересней». «Крик»?)) (2) «Ну-ну». Я встала. — Ты куда? — зевая произнес Игорь, — я вообще-то жду. — Пить захотелось, — я не стала объяснять ему, что ждать не стоит, чтобы не провоцировать разборки, у меня были дела поважнее. Мой телефон издал призывный звук. Запершись в ванной, я открыла сообщение. Ракурс, который она выбрала был весьма неожиданным, у меня перехватило дух от увиденного. Берг лежала на животе, глядя прямо в камеру, из одежды — только те самые шорты. «Я чувствую себя ужасно вульгарной особой, но это возбуждает гораздо сильнее, чем картины Мунка))», — я послала ей краснеющую от стыда физиономию. «Аяяяй. Тебе не стыдно?)) Ты сейчас открестилась от великого экспрессиониста ради…», — она даже добавила удивленный и смеющийся смайлы. «Тебя это разочаровывает?))» «Нет, конечно, я вообще-то рассчитывала на это)». «До чего я докатилась?!)) И кто виноват?)», — сокрушающийся эмодзи. «Подозреваю, что мое угрюмое обаяние, перед которым ты, конечно, не устояла». «Не думала, что ты такая хвастунишка))». «У меня много недостатков. И каждый станет отдельным сюрпризом». «Пугаешь?))». «Хвастаюсь))». Когда я вернулась в спальню после двухчасовой оживленной переписки, Игорь спал как убитый, тихо похрапывая. Глядя на него, я подумала о том, что, по сути, мы — случайные попутчики, не сказавшие друг другу ни слова за всю дорогу. И это прекрасно, что в конце концов мы покинем душное купе. Я, правда, не была уверена, что Шуваловым понравится эта замечательная идея. Точнее, я твердо знала, что все будет непросто.