Осторожно, крутой поворот

Портрет семьи князя Волконского выглядел весьма плачевно: центральную часть покрывала сеть мелких осыпей. Больше всего пострадало изображение некоего А.Прозоровского — вздутие красочного слоя беспощадно исказило его лицо. Создавалось ощущение, что Прозоровского в этой семье недолюбливали. Я надвинула респиратор и снова склонилась над картиной, смазывая травмированную поверхность клеем и заклеивая ее тончайшей папиросной бумагой. Рядом в таком же респираторе пыхтела Синицына. — Осторожней, Лен, старайся не задевать осыпи. — Ага, — Синицына была преисполнена усердия. Мучаясь от головной боли, я искренне завидовала ее энтузиазму. Утопление горя в вине — затея не для слабаков. Наташа, которой я опрометчиво пожаловалась на самочувствие, бессердечно шутила в сообщениях по поводу начинающегося алкоголизма. Все, на что меня хватало — попеременно слать в ответ на издевки печальные и злобные рожицы. — Сейчас закончим смазывать и начнем прогревать через байку и фторопласт, надо быстро, пока не высохло, — я посмотрела на часы, висящие на стене, — сходи, позови Марину Алексеевну, она собиралась поучаствовать. В самом разгаре процесса мне сообщили, что ко мне посетитель. — Проводите его сюда, пожалуйста, — попросила я охранника, осторожно водя утюгом в миллиметре над картиной, которую Скутте и Синицына удерживали на весу. Окутанные дымом испарений осетрового клея и влаги, мы напоминали трех ворожей, колдующих над приворотным зельем. — Здравствуйте. Первые три секунды я соображала, где могла видеть плотного невысокого мужчину в стильном костюме. В итоге память услужливо совместила его с интерьером дома Симанюка. Ну, конечно же, это был тот самый владелец частного музея, где директорствовал Ухорский. Я напряглась, вспоминая фамилию: Мурашов, Мерешов… — Вы меня не помните? Андрей Мелешков. Мы встречались на масленице у Максима Сергеевича. — Я прекрасно вас помню, Андрей Семенович, — странным образом, в моей раскалывающейся от боли голове всплыло его отчество, — вы меня простите, у нас тут очень сложный процесс, вам придется подождать или прийти позже. — Что вы, что вы, я не собирался вас отвлекать, — он замахал рукой, — а можно мне понаблюдать? — Возьмите респиратор, там, на столе, — я кивнула в указанном направлении, — здесь вредные испарения. Он повесил пальто на вешалку, отложил папку, которая была у него в руках, послушно надел маску и уселся в кресло на колесиках. — Ну что? Будем растягивать холст? — спросила Скутте. — Мне кажется, все уже достаточно пластично, двадцать пять минут ты машешь над этими Волконскими утюгом. — Рискнем, — я отложила утюг, и мы начали расклинивать рабочий подрамник. После растяжки Скутте скомандовала: — Переворачиваем картину и начинаем проглаживать через смоченный холст с обратной стороны. Девочки, работаем быстро, пока все влажное. Увлекшись, я совершенно забыла о присутствии гостя. Когда мы, закончив, стащили респираторы, я повернулась и увидела, что он переместился к окну, разговаривая с кем-то по телефону. Заметив, что я освободилась, Мелешков быстро завершил разговор и, улыбаясь, подошел. — Ох, Ольга Александровна, я и не ожидал, что у вас тут как в операционной. Вы в белом халате и маске неотразимы. Наверное, тут мне полагалось то ли зардеться, то ли кокетливо улыбнуться, но, вместо этого, я с умным видом пояснила: — На самом деле, вы правильно сравниваете, мы так и относимся к картинам — как к заболевшим людям. Одним нужна просто профилактика, а другим, как сегодня — сложная операция. Пациент попался довольно запущенный, — я кивком указала на рабочий стол. — Потрясающе! — Мелешков покачал головой. — Нелегкий труд. Кстати, я осмелюсь вам напомнить, что вы так и не посетили наш музей, хотя обещали. — Обещала, да, — тоскливо признала я, — но, поверьте, не до того. Кстати, ваш товарищ Ухорский в этом частично виноват, загрузил меня работой, вы же слышали про выставку. — Ну конечно, — он рассмеялся, — я ведь один из спонсоров. Спасибо, что помогли нам. А я вот гостей из Штатов водил, так сказать, осматривать культурные достопримечательности столицы. Мой шофер их сейчас в отель повез, и я решил, что к вам загляну, раз уж добрался до вашего Пушкинского. Как говорится, если гора не идет к Магомету… Я из вежливости предложила ему кофе, от которого он почему-то не отказался. Как только я поставила перед нами дымящиеся чашки, Мелешков вытащил из папки прозрачный файл с фотографиями иконы «Царские Врата». — Вот, хотел вам похвастаться, Сева на днях прислал, он в Париже нашел у частного коллекционера, говорит — это четырнадцатый век, редчайшая вещь, вывезли из России сразу после революции. Что вы думаете по этому поводу? — Я? — Я чуть не поперхнулась кофе. — Вас ввели в заблуждение, я не специализируюсь на атрибуции икон. Украдкой взглянула на часы — было уже почти четыре. Мы с Наташей договорились, что в четверть пятого поедем оформлять больничный. — Но вы же проводили экспертизу, и у вас есть специальное образование, значит, хоть чуть-чуть разбираетесь, — Мелешков, так и не отпив из своей чашки, поставил ее на стол. Конечно, я бы тоже ему не советовала пить дешевый растворимый кофе, который мы покупали вскладчину. — Послушайте, я специализируюсь в масляной станковой живописи. И, несмотря на то, что у меня есть дополнительное образование по темперной и даже курс по иконографии, я не эксперт в данной области и не планирую им стать! — Его настойчивость раздражала, а вся эта возня вокруг икон успела изрядно надоесть. — Есть серьезные специалисты, вам надо к ним. — И все же, хотя бы просто вот так, из любопытства, гляньте, — он веером разложил передо мной фотографии, — мне сказали — это шедевр. Неподдельная гордость, звучащая в его голосе, даже вызвала у меня умиление. Решив, что по другому от него не отделаться, я со вздохом взяла лупу и вгляделась в снимки. Форма царских врат с рельефными волютами сложилась в искусстве среднерусских городов к середине семнадцатого века, не раньше. В каждом клейме присутствовали полукруглые цветные сегменты с крылатыми символами евангелистов, это тоже появилось позже шестнадцатого. — Видите ли, Андрей Семенович, все, что я вам могу сказать, не видя подлинника, и, так сказать, без химического и физического анализа, только по стилю, мне кажется… Мне абсолютно не хотелось делиться с Мелешковым сомнениями по поводу возраста иконы. В конце концов, пусть сам разбирается со своим директором. — Ольга Александровна, к вам пришли, — раздался громовой голос охранника, — девушка. Интересно, в каком параллельном измерении в этой стране он мог бы произнести «ваша девушка»? Я мысленно улыбнулась, представив себе эту сцену. — Пропустите ее, дядя Паша. Я протянула ему фотографии, давая понять, что разговор окончен. — По стилю она мне кажется более юной, но, опять же, я могу ошибаться. Синицына радостно, как со старой знакомой, поздоровалась с вошедшей Наташей. — Привет, — я встала со своего кресла. — Привет, — она красноречиво посмотрела на часы. — Думаете, не четырнадцатый? — Его брови удивленно приподнялись, будто он и мысли такой не мог допустить. — Лучше проконсультируйтесь с опытными экспертами, например, Бусина из Рублевского или наша Азарнина… есть очень много хороших специалистов, — бросила я на ходу, направляясь к шкафу для верхней одежды. — Но не думаю, что среди них можно встретить такую обаятельную женщину как вы, Ольга. Хорошо, что в этот момент я стояла к нему спиной и он не видел мое выражение лица. Обернувшись, я встретилась с победно усмехающимися синими глазами и еле удержалась, чтобы не показать кулак. — Извините, мы с подругой торопимся. Еще раз настоятельно рекомендую обратиться к специалистам, — я с удовлетворением отметила, что мне неплохо удается подражать автоответчику. — Может вас подвезти? Мой шофер уже здесь. — Мелешков выхватил у меня из рук плащ. — Давайте я за вами поухаживаю. Вдевая руки в рукава, я стойко парировала ироничный взгляд, словно лазером прошивающий меня с головы до ног. — Спасибо, мы на машине, — я подошла к Наташе и, взяв ее за локоть, увлекла за собой, — и, как я и сказала, очень, очень торопимся. До свидания. Мы выскочили в коридор, не дав ему опомниться. — Как-то ты с ним невежливо, такой приятный мужчина, — мягкое подтрунивание заставило меня улыбнуться, несмотря на головную боль. — Не иронизируй, — я толкнула ее бедром, — в определенных кругах меня ценят за профессионализм, а не за всякие женские прелести. Наверное, буйволиное упорство — неотъемлемый атрибут каждого успешного бизнесмена: Мелешков, догнав нас на улице, снова замаячил рядом, назойливо загудел возле уха как неисправный кондиционер: — Ольга, давайте поужинаем в любое удобное для вас время, ресторан можете выбрать на свой вкус, — он протянул мне визитку, — там есть и мой прямой телефон. — Андрей Семенович, вы в курсе, что я замужем? — с праведным возмущением в голосе спросила я и взяла Наташу под руку. — Но я же всего лишь пригласил вас на ужин, — он сокрушенно покачал головой демонстрируя, как ему неприятно, что я усомнилась в невинности его предложения, — вы не производите на меня впечатление женщины, которая без мужа и шагу не ступит. — И, тем не менее, не думаю, что это уместно, — отыгрывать «леди», ощущая, как с каждым его словом все больше напрягается предплечье под кожаной курткой, становилось все сложнее. К крыльцу подъехала черная машина, марки которой я не знала, выскочивший оттуда водитель услужливо распахнул дверцу перед хозяином. — Увидимся, — с улыбкой пообещал он и скрылся в недрах своего шикарного авто. — Профессионализм ценят, говоришь, — Наташа проводила взглядом отъезжающий автомобиль. — Заметно. — Да, дешевый спектакль. Всего лишь хочет на всякий случай подстраховаться и проверить, не кидают ли его. А я не желаю участвовать в их разборках, хотя подозреваю, что у его директора рыльце в пушку, — не выпуская ее руку, я быстро зашагала по направлению к «девятке», стараясь не наступать в лужи, образовавшиеся повсюду после недавно прошедшего дождя. — Ты все же недооцениваешь влияние своих женских прелестей, — она на ходу вытащила из кармана пачку сигарет. — Это ты переоцениваешь. — Мы подошли к машине и остановились. — У тебя ко мне необъективное отношение. Берг вытащила сигарету и закурила. — Конечно, — она улыбнулась, — но это не влияет на тот бесспорный факт, что ты великолепно выглядишь. Даже с похмелья. — Не издевайся, — я вытащила из ее пальцев сигарету и затянулась, — голова как чугунная весь день, не буду больше пить никогда. — Тогда не кури, — она отобрала у меня сигарету, — это усугубляет. Сейчас в аптеку заедем, купим болеутоляющее. — У нас сегодня замечательный маршрут, — со вздохом отметила я, — аптека, врач, что там следующее? Кладбище? — Морг пропустила, — она оглянулась в поисках урны. — Надо было все же тебе на ресторан соглашаться. — Ни за что, — я выхватила из ее пальцев окурок и швырнула в щель канализационной решетки, — в его «не знаю, как называется» машине определенно укачивает. — В «Бентли Мульсане» то? — Наташа насмешливо фыркнула. — В машине представительского класса за тридцать три лимона? — Ну и что, — я ласково погладила «девятку» по капоту, — он все равно проигрывает в сравнении с нашей красавицей. *** После полуторачасового стояния в пробках мы очутились в забитом народом коридоре платного медицинского центра в Китай-городе. Наташа, ничуть не смущаясь, приоткрыла дверь одного из кабинетов, на котором красовалась табличка «Гастроэнтеролог Шойхет Майя Львовна», и просунула голову внутрь. Получив, видимо, сигнал войти, потянула меня за руку как ребенка и затащила вслед за собой, не обращая внимания на недовольный ропот людей, сидящих в очереди. Дородный мужчина в майке надевал рубашку, молоденькая медсестра что-то строчила у него в карточке, а невысокая миниатюрная брюнетка в белоснежном халате тщательно намыливала руки, стоя у небольшой раковины. — Здравствуйте, Майя Львовна, — с легкой иронией в голосе произнесла Наташа. — Здравствуй, Ната, — ответила женщина, улыбаясь, и принялась вытирать руки полотенцем, таким же белоснежным как и ее халат. — Это Ольга, — Наташа кивнула в мою сторону. — Присаживайтесь обе, — врач приглашающе указала на стулья и повернулась к медсестре, — Таня, принеси карточки Бурунцус и Решетник из регистратуры и зайди в лабораторию, спроси, вышла ли Смирнова из отпуска? Мужчина все еще не уходил, топчась возле ее стола: — Так что делать-то доктор? — Ничего особенного, Семен Иванович, как всегда садитесь на диету, пока приступы не прекратятся. Семен Иванович с не очень довольным видом удалился, и в кабинете остались только мы втроем. Майя окинув взглядом Наташу, с оттенком ехидства в голосе заметила: — Хорошеешь, девочка! Расцвела как мартовская фиалка. Наташа отреагировала на комплимент смешком и протянула ей квитанцию об оплате консультации. Майя, взяв бумагу за край двумя пальцами, с недоумением воззрилась на Берг: — Зачем? Наташа пожала плечами: — Все должно быть официально и вообще, я не люблю халяву. Хватит и того, что ты сделаешь больничный. Шойхет, взглянув на меня с прищуром, спросила: — Я так понимаю — вы вместе? Обескураживающая прямолинейность смутила меня, но не Наташу: — Да, мы вместе, — ответ прозвучал скорее насмешливо, чем вызывающе. Зеленые в бурую крапинку глаза Шойхет остановились на моей руке, вернее, на безымянном пальце правой руки — я все еще носила обручальное кольцо. — Интересно, — протянула она, — так на что жалуетесь, Ольга…  — она заглянула в карточку… — Александровна? Я растерялась: — Вообще-то… — Майя, кончай прикалываться. Острый шлангит у нее. Сама придумай что-нибудь по своему профилю, — Наташа уселась на смотровую кушетку и вытянула свои длинные ноги, так что они касались ножек стула, на котором я сидела, — нужен больничный со среды и до среды. — Я заплачу дополнительно, разумеется, — с готовностью сказала я, вытаскивая приготовленный еще дома конверт, о котором я ничего не говорила Наташе. — Платить ничего не надо, — Майя отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, беззастенчиво разглядывая Берг так, словно та была пирожным на витрине кондитерской, которое хочется съесть, наплевав на калории. Наташа тем временем, будто не замечая ее взгляда, закинула одну ногу на другую и, прислонившись к стене, улыбнулась Майе одной из своих самых обворожительных улыбок, укрепив меня в подозрении, что она прекрасно знает, как действует на женщину. — Я настаиваю, — ситуация начинала казаться мне слегка абсурдной. Берг привела меня к своей бывшей любовнице? — Оль, мы с Майей Львовной давние друзья, и она не возьмет денег, — спокойно сказала Наташа. — Ната абсолютно права, — Майя отодвинула от себя конверт, который я положила на стол перед ней, — заберите это, пожалуйста. Я не шевельнулась. Наташа встала с кушетки, подошла к столу и, взяв конверт, засунула его в мою сумку, которая висела на стуле. Я тем временем взвешивала вариант — встать и гордо уйти, останавливало только нежелание выглядеть истеричкой. — Напишу панкреатит, обострение, неделю дам, — коротко сказала Майя и принялась что-то набирать в компьютере, — ты как, Нат? Все там же в автошколе? — Пока все там же, — рука легла на мое плечо укрощающим жестом. — А что с родителями? — приостановившись, Майя подняла глаза на Наташу. — Так и не на связи? Бесцеремонная легкость, с которой она задала щекотливый, как мне казалось, вопрос, покоробила. — Неа, — Наташа отошла от моего стула и снова уселась на кушетку, — ты-то как? Как муж, дети? — Прекрасно, — Майя продолжила клацать по клавиатуре, — как всегда выедают мне мозг и запивают моей кровью. И ты еще не забывай про мою дорогую мамочку. Она, тьфу-тьфу, — Шойхет поплевала, постучав по столешнице, — все нервы вытрепала, следит за мной так, словно мне все еще шестнадцать. Шойхет покачала головой и резко изменила интонацию: — «Майя, куда ты идешь? Майя, почему так поздно? Майя, ты не должна надевать такое платье в ресторан — это провокация». Она устало вздохнула: — Муж молчит в тряпочку, а ей, блять, не все равно в каком я платье в свои тридцать семь иду на юбилей главврача. Наташа рассмеялась, и даже я не смогла удержаться и улыбнулась, Майя все же вызывала симпатию: — Всегда обожала твои рассказы про маму, особенно, про то, как она звонила главврачу и спрашивала, куда ты пропала. — Ну да, — Шойхет снова вздохнула, — я ведь в течение целого часа не отвечала на телефон! Она протянула мне лист бумаги, который выполз из принтера: — Вот, тут, как вы и хотели, до среды следующей, зайдете в десятый кабинет там печать поставят. — Спасибо, — почему-то извиняющимся голосом сказала я, мне действительно стало неловко за мою неприязнь, в конце концов она не виновата в том, что Наташе пришло в голову нас познакомить. Шойхет встала из-за стола и подошла к Берг. — И я тебе неизменно благодарна за то, что научила меня ездить. Иногда сажусь в свою «Тойоту» и качу, куда глаза глядят, подальше от моего дурдома, — она произнесла это с такой грустной обреченностью, что мне стало ее жаль. Наташа встала и, наклонившись над миниатюрной Майей, поцеловала ее в щеку: — Спасибо, Майя Львовна, ты нас очень выручила. — Не за что, — усмехнулась Шойхет, она слегка покраснела и старалась не смотреть на меня. Отошла к своему столу и начала деловито перебирать бумаги, — следующего позовите. Мы молча дошли до машины, я демонстративно уселась на пассажирское сиденье — не хотелось выступать в роли ученицы, это ставило меня в уязвимую позицию, позволило бы Берг давать мне указания и как всегда верховодить. Кроме того это мешало бы задавать вопросы и наблюдать за ее реакцией. А вопросов у меня накопилось много. Она, скорее всего, раскусила мою нехитрую уловку, на ее губах заиграла саркастическая усмешка, но она не стала предлагать мне поменяться местами и спокойно уселась за руль. — Тебе не кажется это верхом бестактности — приводить меня к своей бывшей любовнице? — я решила не церемониться. — С чего ты взяла, что между нами что-то было? — она вопросительно изогнула бровь и, нащупав мою ладонь, положила ее на свое колено. Я тут же с негодованием убрала руку и ответила: — По-моему, это очевидно. — А по-моему, твои умозаключения лишены всякого смысла. — Тогда расскажи мне, как я ошибаюсь, — воинственно сказала я. — Окей, но с одним условием, — она снова притянула мою руку, — ты не будешь сидеть с таким злобным видом, будто застала меня с кем-то в постели. — Замечательный пример, — фыркнула я, но руку не убрала, — и ничего у меня не злобный вид. Ну давай, Ната, — на имени я сделала ударение, — колись. — А поцеловать, — жалобно попросила она. — Ты же только что целовалась, — ехидно ответила я, — недостаточно? Кстати, она очень симпатичная. — Она симпатичная и хорошая, умная, — подтвердила Берг, — когда начала брать уроки, сразу вычислила меня и восприняла это как шанс заново пережить опыт студенческой юности. — Ого, — я опешила, — ты хочешь сказать, у нее уже когда-то была связь с девушкой? — Ну да, — Наташа нежно погладила мою ладонь, лежащую на ее колене, — а что тебя удивляет? Такое случается, знаешь ли. Спят с девушкой, а потом все же выходят замуж. — Я понимаю. — Ну вот, у нее там была бешеная история любви с однокурсницей, Альбина ее звали… Господи, почему я это помню? — Наташа покачала головой. — Они друг без друга дня прожить не могли. Та иногородняя была, и Майя ее постоянно ночевать у себя оставляла, типа они к экзаменам готовятся. Родителям эта Альбина сразу не понравилась. Мама как ЦРУ все допытывала, чего это они на свидания не ходят, а только все вдвоем, да вдвоем. И Майе, конечно, нудила, типа пора уже с хорошим мальчиком начать встречаться и замуж выходить. Женихов ей подыскивала регулярно. А Майя, как ты понимаешь, их всех браковала. В один прекрасный день родители свалили куда-то в гости, Альбина сразу примчалась… Наташа прервала рассказ, доехав до перекрестка: — Может заедем ко мне? На часик, — она лукаво посмотрела на меня. Предложение было очень заманчивым, но мне надо было собирать Варю в лагерь. — Нет, птенчик, мне же надо ребенка собрать, придется нам до завтра потерпеть. Этот «птенчик» сорвался с моих губ неожиданно даже для меня самой, внезапным приступом нежности, хотя еще пять минут назад я кипела от злости. — Птенчик? — ее губы изогнулись в саркастической улыбке. Я покраснела. — Рассказывай дальше. — Погоди, — она продолжала широко улыбаться, — но почему птенчик, а не, скажем, котик или рыбка? — О, ну Наташа, не ищи тут глубокого смысла, — мне стало немного неловко за свое нелепое сюсюканье, — сказала первое, что пришло в голову. Не заостряй внимание, я нечаянно, это больше не повторится. — Ну почему же? — она покачала головой. — Не так уж и страшно, бывает хуже… — Да? Были женщины, которые называли тебя зайкой? Или котиком? — я старалась звучать непринужденно насмешливо, но вообще мысль о том, что кто-то мог посметь называть ее как-то по-особенному, казалась мне отвратительной. — Хм, — она покачала головой, — я не помню уже, но могу тебе точно сказать, что «птенчик» это впервые. — Все, все, хватит издеваться, — я легонько ущипнула ее, — так что там было дальше с Майей? — А дальше родители что-то там забыли и вернулись с полдороги, — Наташа вздохнула, — ну и застали девушек в самом разгаре порочных лесбийских утех. А если точнее, их единственная дочь, гордость семьи, умница, красавица, отличница, усердно работала языком между ног этой иногородней Альбины. У мамы там чуть инфаркт не случился, ей реально «скорую» вызывали. Майя клятвенно пообещала, что больше никогда не будет расстраивать мамочку и не станет целовать девочек даже в щеку, как говорится never again. Ее скоропостижно выдали замуж за очень порядочного мальчика Борю. Папа пару лет назад умер, и мама теперь живет с ними, внуков растит. — А Альбина? — А Альбина вроде как тоже вышла замуж. Общаться они перестали, конечно, после того случая, Майя говорит, маман ее бдила, чуть ли не за руку в институт водила. Наташа уже въехала во двор, но у меня еще оставалась пара вопросов. — И что же было между вами? — Ничего, так… один поцелуй, не по моей инициативе, — она повернулась ко мне, — без продолжения. — Но почему? — Почему что? — Почему вы не зашли дальше? Разве она тебе не нравилась? — Не настолько… — Наташа посмотрела на меня в упор, — не настолько, чтобы пренебречь тем, что она замужем. Ты исключение… — Хочется съязвить, типа «И чем я заслужила», — я отстегнула ремень, — ладно, мне пора… — Ну все, — заглушив мотор, она быстро притянула меня к себе, начала гладить по волосам, — что же ты сразу, как еж, ощетиниваешься? Ты даже не представляешь, что со мной творилось, когда я поняла, что меня тянет к тебе, и я ничего не могу с собой поделать, и все мои принципы катятся к чертям. Я дотронулась до ее щеки, провела большим пальцем по скуле: — Ты жалеешь? Что не смогла себя перебороть. — Иногда, — голос ее был слегка осипшим, — когда задумываюсь о том, что… — Тссс, — приблизившись еще больше, застыла в миллиметре от ее лица, — я только твоя и ты это прекрасно знаешь. Внезапно начавшийся дождь тихо забил каплями по стеклу, точно пытаясь вмешаться или наоборот — норовя подстегнуть. Ее губы осторожно коснулись моих так, словно мы целовались в первый раз. Кончиком языка она провела по моей нижней губе, заставляя меня приоткрыть рот, и тогда с глухим стоном углубила поцелуй, уже не сдерживаясь. Я с упоением подчинилась страстному напору, ощущая, что, действительно, принадлежу ей вся, без остатка.