Осторожно, крутой поворот

Лавируя в потоке машин, мы миновали несколько пробок, неуклонно приближаясь к Внуково. — Что Варя пишет? — Наташа, бросив взгляд в боковое зеркало, прибавила скорость. — Сегодня конкурс рисунка, их просят изобразить впечатления от лагеря, — я выключила телефон и положила его в сумку, — она шлет мне блюющие смайлики. — Не поняла, — Наташа приподняла бровь, — у девочки аллергия на рисование? — Да, ее перекормили искусством. Бабушка Света не унималась: с двухлетнего возраста — рисование, танцы, музыка. Ведь внучка академика Шувалова просто обязана родиться творческой личностью. — Моя история, — Наташа цокнула языком, — хотели привить любовь, а привили отвращение. — У Вари, как и у тебя, технический склад ума, это очевидно. Наверное, в отца моего пошла, он закончил инженерный и работал на нашем Мытищенском машиностроительном. — А мама твоя кем была? — Мама — экономический закончила… Вдруг раздался громкий хлопок, машину повело в сторону. Берг вцепилась в руль и, съехав на обочину, затормозила. Оказалось, что пробило переднее колесо. Наташа вытащила из багажника знак аварийной остановки, надела перчатки, достала домкрат, ключ и запасное колесо. Слаженные ловкие движения казались мне отточенными до автоматизма. — Помочь? — спросила я, ежась на холодном ветру. — Да, — она подставила щеку, — поцеловать. Я рассмеялась и коснулась ее губ своими. — Это даже больше, чем то, на что я рассчитывала, — Берг покачала головой, — щедрый аванс. Проблема возникла, когда она начала откручивать болты, один из них никак не поддавался. Наташа налегала изо всех сил, но безрезультатно. Она даже несколько раз прыгнула на баллонный ключ, что уже походило на акт отчаяния, пусть и эффектно смотрящийся. Поэтому в момент, когда возле нас затормозил белый «форд» и из него вылез симпатичный усатый мужчина лет пятидесяти, я испытала невероятное облегчение. — Что, девушки-красавицы, проблема? — широко улыбаясь спросил он, застегивая на ходу замшевую куртку. — Да вот, видите, — я показала рукой на склонившуюся над колесом Берг, — мучаемся. — Все нормально, — сквозь зубы процедила она, — сейчас получится. — Тугой болт попался, — мужчина сочувственно покивал головой, — давайте помогу. — Не надо, — отрывисто бросила Берг, — я справлюсь. — Наташ, мы можем опоздать, — не выдержала я, опасаясь, что мужчина сейчас сядет в свою машину и уедет. — Какая упрямая у вас подружка, — мужчина усмехнулся и подошел ближе. — Вам что, больше заняться нечем? — огрызнулась Наташа. — Я же сказала — разберусь. Я посмотрела на часы — до вылета оставалось два часа, но впереди могли быть пробки. — Да не женское это дело, колесо менять, дамочка, — он будто специально ее провоцировал. — Конечно, — она снова с ожесточением напрыгнула на ключ, заставляя «мазду» испуганно дрогнуть всем корпусом, — женское — мужу носки стирать. — Ого, — он осклабился, — да вы эта… как они называются… феминистка что ли? — Не обращайте внимания, девушка просто шутит, — громко произнесла я, — нам очень нужна мужская помощь! Быстро наклонившись к ней, я прошептала: — Хватит доказывать, что ты супергерой, это для меня и так аксиома. Дай человеку помочь. Наташа, не проронив ни слова, передала ему ключ и отошла. Мужчина тут же снял куртку, вручил ее мне и резво принялся откручивать злополучный болт. У него это вышло довольно быстро, и он тут же установил запаску. Наташа, коротко сказав «спасибо», протянула ему влажную салфетку, чтобы он мог вытереть запачканные руки, а я, возвращая куртку, в своих благодарностях докатилась до «ангела-спасителя», не обращая внимание на гримасу, которую она скорчила. Усевшись за руль, она вытащила сигареты из бардачка, громко захлопнув крышку, переложила их в карман. — Ну чего ты злишься? Это же закон природы — мужчины физически сильнее. — Я не злюсь. Но по ее мрачному лицу я видела, что это не так. — Ты мне сейчас напоминаешь взъерошенного птенчика, — я лукаво улыбнулась, — вернее нет, сердитого и хмурого птенца. — Еще и очень прожорливого, — пробурчала она, — пора закинуть что-то в клюв.  — Эй, сама виновата, что мы не успели позавтракать, — я дернула ее за мочку уха, — теперь терпи. *** Мы сидели за столиком, поедая резиновые сэндвичи и запивая их отвратительным кофе. Вокруг суетились люди, шумно расстегивали змейки своих сумок, шуршали бесконечным количеством пакетов. То здесь, то там звучали разными мелодиями телефоны, булькали Ватсапы и переливисто звенели Вайберы. В это хаотическое предполетное бурление периодически врывался мелодичный женский голос, равнодушно оповещающий, что регистрация на тот или иной рейс заканчивается. Я мало в своей жизни летала, но успела полюбить аэропорты, их особую атмосферу, наполненную ожиданием и предвкушением. Сегодняшняя моя встреча с этим миром отличалась от предыдущих, потому что со мной была Берг и все наше путешествие напоминало авантюру, от которой у меня захватывало дух. Поручение Шуваловой оказалось поводом для развлечения, я ощущала себя героиней шпионского триллера. Как только я сказала об этом вслух, Наташа достала солнечные очки и нацепила их на себя: — Сойду за секретного агента? — Скорее за наемного убийцу, — пошутила я, — вылитая НикитА! — Твоя свекровь заказала прикончить старушку-процентщицу? — Наташа отпила кофе и поморщилась. — Ненавижу кафе в аэропортах, но все равно всегда в них захожу. — Только после того, как мы изымем у нее шЫдевр. Ты летала еще с кем-нибудь кроме родителей? — поинтересовалась я и попросила официанта принести мне бутылку воды. — Случалось, — коротко ответила она и опустила глаза. — Я в детстве летала с бабушкой несколько раз в Украину, ее сестра покойная была замужем за киевлянином, и мы ездили туда в гости, когда я была маленькой. Помню, вареники с вишней тетя Поля делала просто потрясающие, собака у них была, сенбернар огромный по имени Зося, и я ее боялась. А сам Киев помню очень смутно. — Я ездила с родителями раз, кажется, в классе восьмом или девятом, не помню точно, — Наташа отодвинула от себя бумажный стаканчик, — там красиво очень. Девушки как на подбор, — уточнила она с улыбкой. — Ты уже тогда на них засматривалась? — я достала из сумки пудреницу, проверить, не смазалась ли помада. — Нет, то есть да, то есть… не знаю, видимо, подсознательно, — Наташа сделала паузу, будто обдумывая, — я не знала тогда, какая у меня ориентация. Просто обращала всегда внимание именно на женщин. — Так кто же была той первой, с которой ты… осознала? — внимательно глядя на нее, я так и не раскрыла пудреницу. — Ммм, как-нибудь потом расскажу, — она сняла очки и посмотрела на огромное табло, висящее над нашими головами, — надо продвигаться к стойке, вот-вот посадка начнется, а они еще и обожают менять ворота буквально перед самым вылетом. Я поняла, что опять наткнулась на ту самую стену. Когда-нибудь, пообещала я себе, я возьму топор и разнесу на хрен эти дурацкие барьеры, которыми она каждый раз от меня загораживается. *** В самолете Наташа положила голову мне на плечо и тут же заснула. От ощущения близости по всему телу разлилось блаженное тепло. Мне нестерпимо хотелось коснуться губами темноволосой макушки, но рядом расположилась почтенная женщина с миллионом разнообразных пакетиков. Она безостановочно шуршала ими, суетливо перекладывая что-то из одного пакета в другой. Внезапно вытащила конфету в золотистой фольге и протянула мне: — Угощайтесь. Конфета застыла на уровне моего подбородка. Я отрицательно мотнула головой, сопроводив отказ беззвучным «спасибо». Она спрятала сладость в кулек, который тут же засунула в другой кулек побольше. — В Питере дождь, — тоскливо произнесла «дама с пакетиками» через некоторое время и, снова достав конфету, зашелестела оберткой. — Ну, это, наверное, обычное для Петербурга явление, — я решила, что будет невежливо промолчать в ответ. — Ветер шквалистый, — тоном профессионального метеоролога произнесла дама, — главное, чтоб разрешили сесть. Я кивнула, подтверждая, что разделяю ее опасение. — В гости летите? — Моя соседка явно пыталась завязать светский диалог, а мне так хотелось сидеть в тишине, вдыхая запах Наташиных волос, вспоминать сегодняшнее утро или вчерашнюю ночь и млеть от удовольствия. — Да, — односложно ответила я, надеясь, что она уловит намек и прекратит задавать вопросы. — Сестра ваша умаялась, я смотрю, спит — из пушки не разбудишь, вон как улеглась, — женщина с завистью посмотрела на Наташу, голова которой действительно плавно переместилась с моего плеча на грудь, — молодая, нервы крепкие. Видимо, она решила, что так интимно расположиться на груди другой женщины может только ближайшая родственница. — Как канаты, — поддакнула я и, не удержавшись, провела рукой по Наташиным волосам. — Вы непохожи, — вынесла вердикт «дама с пакетиками», — отцы разные? — Ага, — и тут не стала спорить я. Хотелось добавить, что и матери тоже, но я благоразумно промолчала. Поток разнообразных сведений из жизни нашей попутчицы иссяк, только когда зажглись лампочки над креслами и голос из динамика объявил, что следует пристегнуть ремни, так как самолет заходит на посадку. Мне ужасно не хотелось будить Наташу, так сладко она спала, но проходящая мимо стюардесса жестом указала на нее, и тут же моя активная соседка громко произнесла: — Сейчас сажать будут. Главное, чтобы не унесло с полосы, я на днях читала, в Новосибирске такое случилось! Я легонько потрясла Берг за плечо и прошептала ей на ухо: — Просыпайся, мы почти прилетели. Она приподняла голову, открыла глаза, заморгала, видимо, соображая, где находится, потом улыбнулась мне и выпрямилась в своем кресле. — Как меня срубило, — она пристегнулась и, откинувшись на спинку, снова прикрыла глаза. Без согревающей близости ее тела мне сразу стало зябко и неуютно. Самолет опускался все ниже, причем делал это так быстро, что я ощутила, как меня вдавливает в кресло. Я нашла Наташину руку и сжала ее. Она повернувшись, наклонилась ко мне. — Люблю тебя, — я услышала ее шепот, несмотря на заложенные во время резкого снижения уши. «Дама с пакетиками» перекрестилась, когда самолет немного тряхнуло и он, дребезжа шасси, покатился по посадочной полосе. — Ты мое счастье, — сказала я. Наши пальцы по-прежнему были переплетены. Словоохотливая соседка встала и начала доставать с верхней полки свои сумки и дополнительные кульки и кулечки, видимо, не поместившиеся под ногами. — Черт, я тебя не слышу, — Наташа потрясла головой, — уши. Что ты сказала? — Надо зевнуть, — тут же вмешалась женщина, — скажите вашей сестричке, чтоб зевнула. Вместо слов я, не выдержав, поцеловала Берг в щеку, почти в губы, совсем рядом. — Ну надо же, — восхитилась дама, укладывая кульки на кресло, — как вы сестру-то любите, моя-то вон, со мной уже пять лет судится за наследство. *** Мы сразу решили поехать на Васильевский к Райковой, оставив прогулку на потом. Недалеко от дома старушки набрели на кондитерскую, где я купила коробку с эклерами. Когда мы подошли к нужному подъезду, начало моросить. — Я подожду в беседке, — Наташа показала рукой на выкрашенное в зеленый мрачное деревянное сооружение в углу двора. — Ну вот еще, — я нахмурилась, — зайдешь со мной, я скажу, ты моя коллега. — Да ладно, Оль, — она вытащила сигарету, — мне нормально, я спокойно посижу, покурю. Не волнуйся и общайся с ней столько — сколько надо. — Наташа! — я наклонила голову и посмотрела на нее укоризненно. — Что за фокусы? Ты серьезно считаешь, что я смогу спокойно сидеть там в тепле, зная, что ты тут на ветру под дождем? Я хочу, чтобы ты пошла со мной. Точка. Внутреннее чутье подсказывало, что сейчас сработает именно командный тон. Она со вздохом вернула сигарету в пачку и покорно поплелась за мной в подъезд старого облупленного трехэтажного здания с высокими окнами. На широкой лестнице пахло жареной картошкой и котами. — Ну-ка постой, — озабоченным голосом произнесла Берг. Притормозив, я оглянулась, и тут же меня обхватили за талию и прижали к стене. Предательская слабость в ногах вынудила меня оседлать бедрами ее предусмотрительно подставленное колено. Мысль о том, что нас могут увидеть, мелькнула и тут же улетучилась под властным напором ее губ. Мы самозабвенно целовались, на какое-то время совершенно позабыв о цели нашего визита, пока где-то внизу не хлопнула подъездная дверь и мы не услышали тяжелые мужские шаги. Я нервно дернулась, попытавшись высвободиться, но Наташа не торопилась меня отпускать, продолжая прижимать к стене. — Хочу еще, — пробормотала она, на мгновение отодвинувшись, и тут же снова прильнула к моим губам. От того, как капризно и своенравно это прозвучало, у меня окончательно снесло крышу. Перестав сопротивляться, я позволила ее языку снова ворваться внутрь. Когда шаркающие шаги были уже совсем близко, я просто закрыла глаза. Мимо нас прошел кто-то пахнущий табаком и дешевым одеколоном, на какой-то момент он приостановился, а затем продолжил подниматься, тяжело сопя и покашливая. Она отпустила меня только когда где-то наверху громко хлопнула дверь — очевидно, свидетель нашего аморального поведения добрался до своей квартиры. — Ну ты… — я покачала головой, поправляя упавшие на лоб волосы, — не стыдно тебе? Там у пенсионера какого-то может сейчас предынфарктное состояние. — Переживет, — беспечно сказала она, — можно подумать, он не видел, как люди целуются. — Две девушки? — Я достала влажную салфетку и начала оттирать свою помаду с ее губ, щек и подбородка. — Это детали, — она послушно подставляла мне свое лицо, легонько жмурясь, как кошка от удовольствия. — Ты хулиганка, ты знаешь это, да? — ласково спросила я и щелкнула ее по носу. — Все, я привела тебя в порядок и мы можем, наконец, идти. Перед самой дверью я озабоченно посмотрела на коробку: — Надеюсь, эклеры не помялись, а то будет неудобно. — Ну если что, свалишь вину на меня, — усмехнулась она, — скажешь, эклеры стали жертвами моего сексуального домогательства. Она энергично нажала на звонок и, тут же проведя рукой по моей спине, нагло опустила ее еще ниже: — Брать меня с собой — было так себе идеей, дорогая Ольга Александровна. Клавдия Петровна оказалась сухой крепкой старухой. К нашему приходу она нарядилась в темно-бордовое платье с кружевным вырезом. Длинную морщинистую шею украшали гранатовые бусы, в ушах красовались серьги с гранатовыми камнями. Райкова усадила нас за круглый, накрытый плюшевой зеленой скатертью стол, и пошла на кухню ставить чай. Квартира, вся уставленная старинной мебелью, походила на антикварный салон. Стены были увешаны фотографиями и картинами, написанными в одной манере, и, судя по всему, принадлежавшими покойному мужу Клавдии. Тимофей Райков, как знаменитый Иван Шишкин, специализировался в основном на пейзажах, в то время как его друг Шувалов - на портретах вождей и топорных композициях, изображающих жизнь трудового народа в пасторальных красках. Возможно, именно поэтому Райков не был так обласкан властью, как Глеб Егорович, и не стал академиком и лауреатом Ленинской премии. Работы Райкова казались наполненными голубоватым светом, утопающими в воздушной дымке, немного сюрреалистичными. Атмосферностью отдаленно напомнили мне Тернера. Наташа с любопытством оглядывала стены, я подумала, что она, скорее всего, впервые в квартире настоящего художника, если не считать халабуды Можаева. — Нравится? — тихо спросила я. Она кивнула, продолжая увлеченно крутить головой. Клавдия Петровна появилась с подносом, на котором было блюдо с эклерами, действительно, слегка примятыми, и заварочным чайником. Я вскочила, чтобы ей помочь, но она покачала головой и сказала: — Сидите, сидите, Оленька, я все сама могу, — в ее голосе прозвучала гордость. После того как душистый чай с жасмином был разлит в чашки из тонкого кузнецовского фарфора, она спросила: — Ну как там Светлана? Не обижает? Обжегшись чаем, я помотала головой. — Да нет, все в порядке. Старуха поджала тонкие, слегка подкрашенные темно-розовой помадой губы, и удовлетворенно кивнула, хотя в ее глазах оставалось сквозить легкое недоверие. — Глеб когда сказал, что женится второй раз, мы с Тимой сильно удивились. Неля была такой приятной тихой девушкой, он ее «ангелом» называл, когда они только поженились. Мы ведь и на свадьбе гуляли в пятьдесят шестом, помню, как раз после двадцатого съезда. Молодые были, столько надежд. Неле вообще восемнадцать только исполнилось… Клавдия Петровна замолчала, устремив взгляд куда-то внутрь себя, словно заново переживая то время. Потом задумчиво произнесла: — Ну в жизни, конечно, все бывает. Ничего вечного нет. Тимофей мой вот тоже уже ушел. Глеб… Неля… одна я осталась пока. Она, словно спохватившись, схватила блюдо с эклерами и протянула Наташе: — Кушайте, деточка, кушайте, а то я все болтаю. Мы взяли по пирожному, а Клавдия Петровна встала и подошла к шкафу. Извлекла оттуда портрет, который, к счастью оказался совсем небольшого размера. Молодая Светлана стояла в белом платье с красным платком на груди на фоне окна, за которым виднелся плохо прописанный городской пейзаж. Шувалова с портрета уничижительно смотрела на нас, уплетающих эклеры. Удивительно, как такому не слишком искусному живописцу как Глеб Егорович удалось передать ее холодное высокомерие. Ничего, кроме избитой фразы «его кистью водила любовь», мне на ум не приходило. — Дети Глеба так и не простили, — вдруг обронила Клавдия Петровна, — жаль его, жизнь свою сам порушил. Она словно не брала в расчет существование Игоря, и в подтверждение моих мыслей добавила: — Поздно ему было сына заводить в пятьдесят с лишним. Тимофею он говорил, конечно, что безумно счастлив и радовался, что Светлана забеременела. Но мне всегда казалось, он не мог с Игорем найти общий язык. Как чужие они были. Помню приезжали они к нам на Тимин юбилей в девяносто восьмом всей семьей. Ему семьдесят тогда исполнилось. Игорю тогда лет сколько было? — Четырнадцать, — ответила я. — Ну вот они у нас остановились на три дня, — Райкова снова сделала паузу, будто пытаясь припомнить, затем продолжила: — а Глеб все Светлане угодить пытался, билеты в Мариинский попросил Тиму заранее достать, в БДТ. Ну и Игорю билеты в цирк, сюрприз сделать хотел. Мальчик был для этого уже слишком взрослый, конечно. И я в комнате была, когда он ему про цирк сказал. Она поморщилась от неприятных воспоминаний: — Сын на него так посмотрел, как на выжившего из ума старика, и ответил грубо что-то вроде "Как же надоел ты!". У всех отцы нормальные, а у меня, мол, ископаемое какое-то. Тут Светлана вмешалась, сразу деточке своему денег на кино дала, он с племянником моим пошел. А Глеб, кажется, не слишком огорчился. Он уже к тому времени болел и уставал от всего. — Жаль, — неизвестно о чем сказала я. Клавдия Петровна согласно вздохнула: — Да, жаль. Она вдруг обратилась к Наташе: — Вы тоже в музее работаете? Художник-реставратор, как Оля? Наташа спокойно ответила, не моргнув и глазом: — Нет, я не художник. Я инженер. Но работаю с Ольгой в музее. Отвечаю за сохранность и безопасность. Системы сигнализации, температурный режим. Вот тоже приехала в командировку по обмену опытом. Я была ошеломлена тем, как быстро она нашлась. Клавдию, судя по всему, вполне устроил такой ответ, и она сразу переключилась на другую тему. Оказалось, работы ее мужа неожиданно начали пользоваться спросом на рынке картин. Ей начали предлагать крупные суммы, особенно за его ранние этюды. Но расставаться с ними она не хотела. — Вот умру, пусть Витя все продает. Я ему так и сказала, когда он мне покупателей водить начал. Об единственном племяннике она говорила без всяких сантиментов. По ее словам, все, что он сумел в жизни сделать — это настругать пятерых детей, при этом толком нигде не работал, и, конечно, сильно рассчитывал на продажу дядиных картин. Попрощавшись с Клавдией Петровной, по моему настоянию мы отправились в музей Эрарта, раз уж оказались на Васильевском острове. Наташа, правда, начала ныть, что ненавидит современное искусство, но я пригрозила ей Эрмитажем или Русским музеем, и она, видимо, в уме прикинув разницу масштабов, уныло согласилась на Эрарту. — Сколько раз ты была в Питере? — спросила я, когда мы вышли из подъезда. Наташа, задумавшись, даже начала загибать пальцы. — Думаю, раз семь. Жаль, у меня с ним не складывается — как ни приезжаю, так дождь. Но он мне все равно нравится. Наверное, это и называется безответной любовью, — с иронией сказала она. Мы долго плутали среди бесконечных дворов. В Эрарте я была не раз, но всегда приезжала с кем-то из питерских знакомых на машине и не особо смотрела на дорогу. Наташа уставилась в навигатор, пытаясь понять, где мы находимся: — Тут есть Большой, Малый и Средний проспекты… жесть, нам вообще нужна двадцать девятая линия. Блин, я чего-то не понимаю, мы вроде почти пришли, но все еще не тут. На экран телефона упала большая капля. Она с тревогой посмотрела на свинцовое небо: — Ну вот, начинается… Подгоняемые ветром, который, к счастью, пока дул нам в спины, мы прошли мимо больницы, а потом и мимо морга. И тут я вспомнила, что мой друг художник-модернист Клеванский, когда мы были с ним тут пару лет назад, что-то шутил о смерти современного искусства и символичном расположении морга рядом с музеем. — Думаю, мы пришли. Действительно, через мгновение показалось знакомое здание с массивными белыми колоннами, построенное в стиле сталинского неоклассицизма. Небо, которое до этого лишь изредка зло роняло на наши головы холодные капли, вдруг обезумело и обрушилось настоящим водопадом в момент, когда мы, борясь с сильным порывом ветра, открывали двери. Купив Наташе билет в кассе (по моему удостоверению я проходила бесплатно), мы подошли к гардеробу, чтобы оставить там вещи и портрет Светланы Яковлевны, который я еще у Клавдии Петровны предусмотрительно упаковала в три слоя бумаги и целлофановую пленку. — Питер реально меня не любит, — Берг провела рукой по своим влажным волосам. — Я могу это компенсировать.— И откуда во мне взялось столько игривости? — Дааа? — протянула она заинтересовано. — А как? — Посмотрим, — я многообещающе улыбнулась, — пошли, надо докупить дополнительные билеты в U-Space. —  В космос полетим? — она саркастически улыбнулась. — Ну-ка, побольше энтузиазма, Наталья Эдуардовна, я вас в плохое место не поведу, — строго сказала я. Из всех проектов U-Space я выбрала «Бесконечность». При изучении описания в рекламном буклете взгляд упал на строчки: «Мы бесконечны. В символе бесконечности, лежащей на боку восьмерке, мы — точка соприкосновения двух кругов…». Все, что я смогла выделить из пространного текста, было «лежащей» и «соприкосновения», и то, что в комнате будет темно. Очевидно, людям с такой тяжелой формой нимфомании, как у меня, сложно проникнуться глубоким философским смыслом. Пока я с невинным видом человека, замышляющего преступление, покупала билет, ничего не подозревающая Берг с интересом разглядывала автопортреты художников, украшающие стену напротив кассы. Мы обошли несколько залов, подолгу зависая возле ироничных картин примитивистов и инсталляций. Наташу особенно восхитили две из них: одна — с бутылкой водки, стаканом и соленым огурцом, и вторая — с человеческим телом, придавленным фигуркой «тетриса», символизирующая губительное влияние виртуальной реальности. Возле огромной причудливой скульптуры — модели биополярной активности — мы, толкаясь и смеясь, трогали металлические пластины, проверяя, какое полушарие мозга развито у каждой из нас больше. Сделав вывод, что у нас все гармонично, мы перешли к залу, где выставлялись разрекламированные «Ролевые игры» французской фотохудожницы Сесиль Плезанс. Организаторы создали атмосферу полного погружения, посетители перемещались по лабиринту, как зрители в гигантском пип-шоу, подглядывающие за произведениями художницы. Всюду слившиеся в объятиях пары, обнаженные куклы. Десятки женских образов в виде голограмм, глядящих на нас со стен, впечатляли. Возле одной из фотографий, особенно провокационной — красивой девушки в монашеском белом головном уборе и при этом в эротическом черном нижнем белье — Наташа застыла с полуоткрытым ртом. — Кончай пялиться, — прошипела я, нетерпеливо дернув ее за рукав, — пошли. У нас сеанс в U-Space начинается через десять минут, нам еще комнату эту надо найти. — Не поняла, — ухмыльнулась Берг, — ты меня сюда тащила на аркане, а сейчас недовольна тем, как я изо всех сил стараюсь проникнуться этим твоим модернизмом. — Конечно, — произнесла я с сарказмом, — именно модернизм тебя в этой фотографии и заинтересовал. — Именно он и ничто другое, — парировала она с усмешкой. На выходе из лабиринта мы обе, как по команде, остановились у работы, где вот-вот должны были слиться в поцелуе белая и чернокожая девушка, в костюмах невест и в нижнем белье. Некоторое время мы молча их разглядывали, я представляла себе нас на их месте. Эта фантазия неожиданно оказалась волнующей, хотя, в отличие от большинства моих подруг, я проявляла абсолютное равнодушие к свадебной атрибутике. — У тебя было свадебное платье? — вдруг спросила Берг, уже в который раз доказывая мне, что обладает способностями к телепатии. — Нет, — я покачала головой, — во-первых, я была беременна, во-вторых, бабушка умерла за полгода до того, как мы расписались, и я не хотела ничего устраивать. Надо отдать должное Светлане Яковлевне, она приняла мое решение и кажется даже вздохнула с облегчением, что не придется выбрасывать деньги на пышную церемонию и никому не нужное застолье. — Отметили просто в тесном кругу в кафе, — я вспомнила, как Можаев в тот вечер начал выяснять с Шуваловым отношения, — Ванька напился в хлам, морду хотел Игорю бить. — Что ж не вышло? — разочарованно спросила Берг. Выбравшись из лабиринта, мы подошли к лифту. — Он на ногах не стоял, — я рассмеялась, — так, нам на четвертый. В лифте мы были не одни, с нами ехала пара подростков: мальчик и девочка, они хихикали, тискались и смотрели друг на друга влюбленными глазами. Не успела я подумать, что тоже так хочу, как мы приехали. Тинейджеры нырнули в один из выставочных залов, а мы подошли к двери с неприметной табличкой «Бесконечность». — Куда же ты меня привела? — пробормотала Берг, в замешательстве окидывая взглядом пустую комнату с оранжевыми креслами-мешками, разбросанными на полу. Как только дверь за нами закрылась, свет погас и заиграла тихая ненавязчивая музыка. Я потянула Наташу за руку: — Ложись давай, будем на звезды смотреть. Мы улеглись вместе на один мешок, а вокруг нас в темноте вспыхнули созвездия. — Потрясающе, будто в открытом космосе, — с восхищением произнесла она, — летим вдвоем, так хорошо. Она теснее прижалась ко мне, волосы ее все еще были немного влажными и пахли шампунем и дождем. Я повернулась на бок и погладила ее бедро, мысленно радуясь, что для поездки она выбрала штаны в стиле «милитари» свободного покроя, с множеством карманов. Она, не произнося ни слова, сама расстегнула молнию быстрым движением. Ее безмолвный энтузиазм и мгновенная готовность возбудили до дрожи. Окончательно теряя голову, я грубо сжала ее ягодицу. Наташа тихо застонала и, найдя мою руку, направила ее к себе в штаны. Я непроизвольно глубоко вздохнула, нащупав промокшую насквозь ткань нижнего белья, отодвинула ее и заскользила пальцами по горячей влажной плоти. Меня заводило тихое, но при этом яростное неистовство, с которым она двигалась в такт моим пальцам. Не выдержав, я прошептала: — Кончи для меня, девочка… Она издала сдавленный стон, убыстрив темп. Ее прерывистое учащенное дыхание в контрастном сочетании с плавной мелодией и сиянием далеких галактик невероятно будоражило, и, когда она наконец громко вскрикнула, я сама находилась уже почти на грани. Через мгновение в комнате зажегся свет. — Сеанс закончен, — охрипшим голосом произнесла я и с неохотой поднялась с пола. Наташа встала, неторопливо застегнула брюки, поправила выбившуюся из них футболку. Она все делала так спокойно, словно мы стояли не посреди комнаты, куда в любой момент могли заглянуть следующие посетители, а дома в спальне. — Теперь я могу всем говорить, что меня трахнули в космосе, — на ее лице заиграла ироничная улыбка. Я потерла затекшую кисть: — Советую при этом цитировать буклет, там подробное описание процесса, для тех, кто умеет читать между строк. На пятом этаже нас ждала выставка пляжных картин под названием «Солнечный удар». Толстухи в купальниках, смешные мужчины в семейных трусах на желтом песке — шаржевые зарисовки почему-то вызвали у меня размышления о бренности бытия. И о том, что я бы хотела вот так валяться на пляже рядом с Наташей и втирать крем для загара в ее спину. — Давай поедем на море, — вырвалось у меня, — не сейчас, конечно, может быть в июне. Варьку возьмем. — Хаха, — она со смехом, кивнула на картину, где мужик с большим животом дефилировал по берегу в длинных красных трусах, — навеяло? — Угу, мечтаю посмотреть на тебя в купальнике, — я сощурилась, — так что? — Как насчет того, чтобы поехать на машине? — она лукаво улыбнулась. — Тогда ты должна обязательно успеть сдать на права, чтобы подменять меня за рулем. — Полетим на самолете, — я легко толкнула ее в плечо, — и вообще ты гонишь сейчас, сомневаюсь, что ты доверишь мне свою новую машину. — Оля! — она покачала головой. — Я доверяю тебе гораздо больше, чем - ты сама себе. — Посмотрим, — неопределенно протянула я, не слишком обольщаясь перспективе часами вести машину по оживленным незнакомым трассам под критичным взглядом моего строгого автоинструктора. — Нет, — она качнула головой, — это блестящая идея, после такого марафона тебе уже вообще ничего страшно не будет. Так что решено. Едем на машине. Как всегда, я быстро капитулировала перед ее натиском: — Да, хорошо, хорошо. Ты мертвого уболтаешь. Я согласна, при условии, что ты будешь очень нежной и не будешь меня гнобить за каждую ошибку. Она сделала большие глаза: — Это я не нежная? И кто тогда все время просит пожестче? У нее это вышло достаточно громко, так, что немногочисленные посетители начали на нас оборачиваться. Я залилась краской и зашипела на нее: — Тише. И ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду не то, когда мы… — Не секс? — уточнила она, чуть понижая тембр, но все равно достаточно громко. Бородатый мужчина в очках, напоминающий профессора из комиксов, с серьезным видом рассматривающий довольно незамысловатую картину, как бы невзначай сделал шаг в нашу сторону. Наташа скосила на него глаза и выразительно посмотрела на меня, я прыснула от смеха, а она вслед за мной. Не в силах сдержаться, мы с хохотом выскочили из зала. — Убью тебя, — выдохнула я, наконец перестав смеяться, — так в музеях себя не ведут. — Это в Эрмитаже так себя не ведут, — она втащила меня в открытый лифт и нажала на кнопку первого этажа, — а в продвинутых музеях современного искусства именно так и надо. Кстати, очень интересно слушать о правилах поведения в музеях от женщины, которая полчаса назад отымела меня прямо посреди экспозиции с глубоким философским содержанием. — Ну-ка цыц, — строго сказала я, — я музейный работник, имею право, и вообще, то была комната для личной медитации. — Мне нравится, как ты интерпретируешь слово «медитация», — Наташа мечтательно закатила глаза, — надеюсь тем, кто будет просматривать потом записи с камер наблюдения, тоже понравится, — она ехидно улыбнулась. — Там же темно, — с ужасом произнесла я. — Три слова, — она наклонилась к моему уху, — прибор ночного видения. Кстати, там картинка с изображением камеры над дверью, ты не заметила? — То есть ты знала? — я растерянно посмотрела на нее. — Мне это не мешало, — она многозначительно ухмыльнулась, — скорее даже подстегивало.