Осторожно, крутой поворот

Почувствовав влажное прикосновение к своей ладони, я отдернула руку и открыла глаза. Дикси радостно завилял хвостом, словно разбудить меня было важной миссией, которую он с блеском выполнил.  — Где твоя хозяйка? — грозно спросила я. Пес встал на задние лапы и лизнул меня, на этот раз в лицо. — Забирайся ко мне, — предложила я, похлопав по одеялу, — пока она не видит. Он вскочил на постель и умостился рядом со мной, подставляя пузо для чесания. На кухне что-то звякнуло, заработала кофемолка. Дикси тревожно навострил уши. — Не переживай, — успокоила я его, — она там занята. Берг появилась в самом разгаре нашей собачье-человечьей идиллии. Она только произнесла имя пса, и он сразу виновато ретировался в коридор. — Хм, — она строго посмотрела на меня. — Какая жалость, что у меня нет хвоста, — я улыбнулась и потянулась, — тогда бы я могла его тоже поджать и спрятаться под кровать. — Ты портишь мне собаку, — она присела на край постели, ее лицо все еще было серьезным, но в глубине глаз мелькали смешливые искорки, — и я рада, что у тебя нет хвоста. — Доброе утро, — я протянула ей руки, — иди ко мне. Она забралась ко мне под одеяло и сообщила, перебирая мои волосы: — Надо съездить за продуктами, в доме шаром покати, на завтрак только хлопья. — Отлично, — прижимаясь к ней всем телом, я переплела свои ноги с ее, — мы просто обязаны погулять по большому торговому центру, так мы еще не развлекались. — Город или Мега? — Ее рука легла на мою грудь. — Что тебя больше возбуждает? — Ммм, так сложно выбрать, — я бесстыдно опустила лямку ночной рубашки, оголяя грудь. Обхватив ее обеими руками за шею, притянула к своему соску, — давай лучше ты… ты… — я резко вобрала воздух, почувствовав ее язык на своей коже, — сама решишь… Она на секунду приподняла голову: — Тогда Метро, но позже, — и тут же снова губами прильнула к моей груди. *** В торговый центр мы выбрались только к двенадцати. Время от времени перебрасываясь репликами, слонялись по огромному продуктовому магазину, наполняя тележку. Наташа сосредоточенно выбирала продукты, пытаясь вовлечь меня в обсуждение меню, но я лишь рассеянно кивала ей в ответ. В моей голове, пощелкивая минутами, заработал таймер — сегодня был последний день нашего совместного проживания. Завтра в восемь утра карета превратится в тыкву, кучер - в крысу, а я - в замужнюю женщину, мать семейства. И я уже ждала пронзительного сигнала, извещающего о том, что время вышло. Завтра Наташа отвезет меня на Кутузовский, все вернется на круги своя, привычная рутина обесцветит яркие воспоминания, и в конце концов, я начну думать, что мне все это приснилось. — Оль, ты любишь креветки? — Берг стояла возле холодильника, в задумчивости разглядывая пачку с замороженными морепродуктами. — Я могу сделать с рисом. — Не очень, — я покачала головой, — мне не нравится, что они питаются падалью. — Тогда я просто нафарширую перцы, если у тебя по их поводу нет никаких ассоциаций. Я вспомнила ужасно пошлый анекдот про фаршированные перцы, который любил рассказывать Можаев и улыбнулась. — Что? — настороженно спросила Берг. — Да ничего, просто Иван всегда рассказывает один отвратительный анекдот про перцы. — Валяй, — она облокотилась о тележку. — Не, не, ты что, — я замахала руками, — я же сказала, он отвратительный. — Блин, Оля, — она подкатила тележку ко мне и, озираясь по сторонам, прошептала, — или анекдот, или я начну прямо тут тебя целовать. Я посмотрела на двух мамаш с колясками, оживленно обсуждающих что-то в пяти метрах от нас, и вздохнула: — Ты шантажистка. Ладно, но учти, это абсолютно некрасивый… — Оля! Анекдот, — требовательно перебила меня Берг. — Короче, — я вздохнула, мысленно ругая себя за то, что не смогла сдержаться, — пришли двое в ресторан. Один заказал котлеты, а второй фаршированный перец. Первый вдруг находит в котлете волос. Подзывает официанта, что, мол, за дела. — «Вы понимаете, — отвечает официант, — у нас повар однорукий, он котлеты на груди катает». Второму, который ест фаршированный перец, становится плохо, тошнит. «Ну, а вы-то что?» — удивляется официант. «Да я тут представил, чем он перец набивает». — Лол, — она издала короткий смешок, — неплохо. А ты - глупышка стеснительная. И да, перцы и котлеты отменяются. Будет плов. — Ничего я не стеснительная, — с досадой сказала я, — просто не люблю совсем уж пошлые анекдоты. — В пошлости нет ничего страшного, если это смешно, — безапелляционно заявила Наташа, — что пьем? Вино брать? — Не знаю, — я пожала плечами, — мне все равно. Она внимательно посмотрела на меня, приоткрыла рот, будто хотела что-то сказать, но потом, видимо передумав, отвернулась и пробормотала: — Тогда сухое красное. Она быстро покатила тележку в секцию, где продавалось спиртное. Я поплелась за ней, опять размышляя о том, что через двое суток вернется Шувалов. Я даже не поняла, как за неделю сумела сама себе создать иллюзию, что у меня теперь другая жизнь. — Мерло или каберне? — она смотрела на меня в упор, ожидая ответа. — Без разницы… каберне, — я равнодушно скользнула глазами по полкам. Наташа кивнула: — Каберне, — и поставила в тележку сразу две бутылки какого-то французского вина с изображением петуха на этикетке. — Пойду посмотрю конфеты для Вари, сейчас вернусь. Из-за застилающей глаза пелены я плохо разбирала, куда иду, и чуть не сбила с ног женщину, раскладывающую товары по полкам. Добравшись до конца ряда, резко повернула и перешла в параллельный. Там я остановилась, закинула голову, широко раскрыв глаза, посмотрела вверх. Некоторое время я стояла так, гипнотизируя потолок, глубоко дышала, борясь с непереносимым желанием разреветься. Дав глазам просохнуть, я достала из сумки пудреницу. То, что я увидела, мне решительно не понравилось: женщина средних лет с грустно опущенными уголками рта и взглядом, полным вселенской тоски — довольно жалкое зрелище. Хорошо, хоть тушь не размазалась, благодаря моим превентивным действиям. Припудрившись, я подвела губы и несколько раз натянуто улыбнулась зеркалу. К счастью, на этом ряду покупателей не было и никто не видел мое гримасничанье. С приклеенной бодрой улыбкой я вернулась к Наташе. — Оль, ты чего? — с тревогой в голосе спросила она, пряча телефон в карман. — Все в порядке? Ты так резко сорвалась. Я уже собиралась тебе звонить. Мне сразу стало неловко перед ней. — Все отлично, — я с преувеличенным интересом взяла с полки бутылку с пивом «Корона», — может, пиво попьем вечерком? Ты какое любишь, темное или светлое? — Я не хочу пиво, — она продолжала пристально смотреть на меня, словно ждала, когда моя неестественная улыбка отклеится, — а где конфеты? — Конфеты? — Да, для Вари, ты за ними так рванула, как будто, если ты не успеешь, они закончатся. — А, — я махнула рукой, — не нашла те, которые она любит, знаешь, такие простые батончики молочные, и решила ничего не брать. — Оль, — она приблизилась ко мне, — не морочь мне голову. — Да все нормально, — я улыбнулась еще шире, — тебе кажется. Она отрицательно покачала головой: — Не кажется мне ничего, но если ты не хочешь говорить, я не могу тебя заставить. Сказать ей, что мне будет плохо без нее? Что мне нужно слышать ее дыхание по ночам? Что я уже скучаю по ней, не успев расстаться? Я боялась, что не выдержу и разрыдаюсь. — Я люблю тебя, — сказала она и покатила тележку дальше по проходу. Догнав, я схватила ее за руку: — Все действительно хорошо, просто немного накатило, ПМС. Не обращай внимания. — Оля, — она остановилась, — все не хорошо, по крайней мере, мне херово. Я не хочу, чтобы ты завтра уходила. Но я это изменить не могу, все зависит только от тебя. — Только от меня, — механически повторила я за ней, осмысливая сказанное, — ты права. Продолжая держаться за руки, мы подошли к кассе. Наша очередь подошла довольно быстро. Отпустив мою ладонь, Наташа начала выкладывать продукты из тележки. — Ната? — раздался мелодичный женский голос у нас за спиной. Его обладательницей оказалась яркая брюнетка с белым как мрамор лицом, на котором выделялись густо подведенные агатовые глаза. Ее неброское, но, несомненно, дорогое пальто было небрежно расстегнуто, демонстрируя стильный брючный костюм. Реакция Берг удивила меня, она на мгновение застыла, видимо, узнав голос, потом, повернувшись к брюнетке, сказала: — Здравствуйте. И тут же отвернулась. Брюнетка скользнула по мне равнодушно-оценивающим взглядом и снова перевела глаза на Наташу. — Ты отлично выглядишь, не изменилась совсем. Мне говорили, что ты в Москве… — Сколько пакетов? — бесстрастно спросила кассирша. — Три, — отрывисто бросила Берг, она смотрела в сторону выхода так, словно ей невыносимо хотелось сбежать. Ее лицо побледнело, и, когда она подвинула очередную коробку к кассирше, я заметила, что ее пальцы немного дрожат. — Ната, мы можем поговорить? — женщина сделала еще шаг в нашу сторону, встав совсем близко ко мне, я даже уловила горько-холодный аромат ее духов. — Нет, — Берг начала лихорадочно забрасывать пробитые на кассе товары в пакет. Я помогала ей, стараясь тоже делать все как можно быстрее. — Пожалуйста, — в мелодичном голосе зазвенело что-то похожее на отчаяние. — Нет, — Наташа по-прежнему не смотрела в ее сторону. — Четыре тысячи семьсот тридцать два, — назвала сумму кассирша, напоминающая робота из фантастических фильмов, которые обожала моя дочь. — Я понимаю, что ты обижена на меня, и тебе есть за что, — женщина заговорила тише, — но ты же знаешь, какие были обстоятельства. — По акции что-то брать будете? — равнодушно поинтересовалась кассирша. — Нет, — рявкнула Наташа, — просто рассчитайте нас. — Ты боишься чего-то? — брюнетка насмешливо улыбнулась. — Оль, отвези тележку к машине, пожалуйста. Я буду через одну минуту, — Наташа говорила спокойно, но я видела, что ее глаза потемнели от бешенства. Естественно, я лишь согласно кивнула и покатила тележку к выходу. А что я могла сказать: «Нет, можно я останусь и послушаю ваш разговор»? Уже на стоянке я сообразила, что она не дала мне ключи от машины, но возвращаться за ними я посчитала неприличным. Наташа действительно появилась очень быстро, я даже не успела прочитать до конца длинное сообщение от Вари. Ребенок переживал из-за расставания с друзьями и спрашивал, можем ли мы поехать летом в Батуми в гости к ее новой подружке Манане. Причем ей это было важно знать именно в конце марта и именно находясь в Болгарии. Я вздохнула: это было только началом, теперь этот вопрос не уйдет с повестки дня, и она будет методично нудить, пока я не сдамся. Все-таки настойчивостью она точно пошла в бабушку. Берг открыла багажник и зашвырнула туда пакеты так, словно они обжигали ей руки. Я откатила тележку и уселась в машину. Уже когда мы отъехали от торгового центра, она вдруг сказала: — Оль, извини, пожалуйста. Я, наверное, немного резко себя вела. — Все хорошо, — буркнула я и с тоской подумала о том, как меня утомили ее секреты. Мы ехали, молча слушая скучные новости, прерываемые раздражающей рекламой. Ее рука, как всегда, была на моем колене, но это не вызывало у меня привычных эмоций, как будто ток, который всегда возникал от ее прикосновений, отключили. *** Дома она долго курила на балконе, потом, гремя кастрюлями, готовила на кухне. Я сидела в комнате и смотрела телевизор, вернее, следила за сменяющимися картинками. Брюнетка с хищным взглядом не выходила из головы. Я встала, подошла к бару и, достав оттуда первую попавшуюся бутылку, налила себе виски. Но так и не притронулась к стакану. Вместо этого я вдруг решила, что пора собираться, чтобы утром не заниматься этим. Наташа отвела для меня полку в шкафу, и теперь я просто начала скидывать с нее вещи в сумку. В следящих за мной шоколадных глазах Дикси сквозили недоумение и упрек. Конечно, у его хозяйки случился бы инфаркт, если бы она увидела, как я запихиваю блузку, не складывая рукав к рукаву. — Что ты делаешь? — в голосе Наташи звучал испуг. Как будто она решила, что я хочу сбежать, не дожидаясь завтрашнего дня. — Ничего особенного, просто собираюсь. Не хочу утром тратить на это время, — я потянула за замок, пытаясь закрыть сумку, но, как назло, в молнии застряла ткань от футболки. — Отойди, — она легко потрогала меня за плечо, — я помогу. — Да не надо, я справлюсь, — я не сдвинулась с места, продолжая с упорством тянуть застежку. — Оль. Я почувствовала ее губы на своей шее, ее руки ласково обхватили меня за талию. — Не надо, — я помотала головой, — я немного устала. — Ее зовут Алла, — голос Наташи звучал глухо, — Алла Викторовна Бондарчук. Я отпустила застежку и повернулась к ней: — Погоди, ты не обязана, я не хочу, чтобы ты… — Я хочу, — твердо произнесла она, — хочу рассказать. Я уселась на диван: — Хорошо. Наташа села рядом, немного помолчала, а потом прилегла, положив голову ко мне на колени. В том, как она это сделала, было что-то по-детски беззащитное, заставившее меня затаить дыхание от нежности. — Мне было семнадцать, когда я поступила в МАИ. И я считала себя супер крутой. Потому что там, в Кениге, была победительницей областных физико-математических олимпиад, вся такая умница-разумница. С первого семестра матанализ, и наш курс берет она, преподавательница с репутацией опасной злобной стервы. И, как нам и обещали, начинает зверствовать, выжимает из нас все соки. Девяносто процентов группы завалила на зимней сессии, а десять процентов до нее даже не допустила. Все в шоке, а я… я вдруг с ужасом осознаю, что у меня от нее крышу сносит. На парах думаю только о ней, после пар тоже. Ты спросила меня как-то, когда я поняла, что мне нравятся женщины? Вот тогда и поняла. Наташа замолчала, а я, запустив руку в ее волосы, начала массировать ей голову и шею. — В общем, я не знала, куда себя деть, первый раз влюбилась, да еще и в женщину, да еще и в какую. В самую фашиствующую преподшу на факультете. Она могла себе с нами все позволить, ведь ее муж был деканом. А она - завкафедрой вышки. Хотела — могла выгнать с лекции только за то, что ей кажется, что ты ее не слушаешь, хотела - уходила с половины пары, потому что ей, видите ли, противно работать с «группой имбецилов, которые даже не могут решить простейшее дифференциальное уравнение». Она когда по коридору проходила, все со стеной готовы были слиться. Берг помотала головой, требуя, чтобы я продолжила массаж, так как, поглощенная ее рассказом, я остановилась. — В общем, я была слишком борзая и слишком высокого о себе мнения, и, как она впоследствии говорила, ее моя наглость возбуждала. На парах она меня цепляла больше всех, просто стебала непрерывно. Это уже все видели. Я злилась, тонко хамила. Короче, в конце первого курса экзамен, но надо перед этим сдать три коллоквиума, а она меня валит на каждом. Не засчитывает. Придирается каждый раз к какой-то фигне. Даже самым тупым уже поставила и допустила до летней сессии, а мне говорит: подойдете после пар, часов в шесть вечера ко мне на кафедру… Наташа криво усмехнулась: — Она просто трахнула меня прямо там, на столе. Я даже пикнуть не успела. И понеслось. — Погоди, — я перебила ее, — ты серьезно? А как она могла быть уверенной, что ты скандал не поднимешь? И главное, это ведь абсолютно неэтично! — Оля, какая этика, кто о ней вообще помнит? А насчет скандала… кто я и кто она? Она бы сказала, что я мщу за плохие оценки, и меня бы еще в клевете обвинили. Ну, а вообще она была уверена, что я буду не против, сказала потом: «Я же видела, как ты меня глазами на парах раздевала». — Да, но, господи, тебе всего семнадцать было, совсем ребенок… — Исполнилось к тому времени восемнадцать, — Наташа, лежа на моих коленях, потянулась за стаканом виски, который я оставила на журнальном столике. Она отхлебнула, поморщилась: — Блин, как ты пьешь эту гадость? — Эта гадость у тебя в баре стояла. И я еще не пила. — Ты не ту бутылку взяла. Этот дешевый мне Костя с Леней подарили, а они ужасно прижимистые. — Да ладно, ты как всегда, наверное, привередничаешь, — я отобрала у нее стакан и тоже отпила, вкус и вправду был отвратительным, похожим на самогон. Наташа хмыкнула, увидев, какую я скорчила гримасу, но ей явно тоже было лень шевелиться и идти к бару за другой бутылкой, поэтому она обняла мои колени и продолжила: — В общем, как я и сказала. Все завертелось. Она, можно сказать, открыла для меня мир сексуальных удовольствий, ну и, разумеется, сделала женщиной. Как потом выяснилось, я была не первая, ее клинило на студентках. Об этом мало кто знал, и мне она никогда ничего не рассказывала. Это я случайно в клубе встретилась с одной бывшей выпускницей, она лет десять назад заканчивала. Стали вспоминать преподов общих, и вдруг она мне говорит: «А Бондарчук меня отымела, когда я ей пересдавала двойные интегралы». Правда, по ее словам, это было разовое мероприятие, типа она была непрочь продолжить и намекала потом, но Алла ее шуганула и предупредила, что если она хоть кому-то расскажет об этом перепихе, она вылетит из МАИ как пробка. — А муж знал? — Ха, — Наташа сделала большой глоток, — до этого мы дойдем. Я долила из бутылки в стакан и тоже отпила. — Я с ума по ней сходила. Весь мир сузился до получений смс, где она писала мне «кафедра», «лаборатория», «аудитория пятнадцать». Я все время ждала этих сообщений, как наркоман очередную дозу. Я сделала большой глоток. Меня тут же передернуло, то ли от резкого вкуса, то ли от этих признаний. Слушать про чувства к другой оказалось непростым испытанием, почти как смотреть фильм со сценами насилия. Но я ведь сама хотела откровенности, глупо теперь зажмуриваться. — Сколько ей было лет тогда? — Тридцать шесть. А мужу ее около пятидесяти… Мы по очереди отпивали из стакана, и она рассказывала, рассказывала… о том, как они однажды даже слетали в Париж на два дня, и как целовались на лужайке возле Лувра. — Спорить с ней о чем-то было бесполезно. Она вообще танк — если я пыталась ей противоречить, она тут же выкидывала меня из машины, как щенка. Потом могла неделю не брать трубку. И вдруг раз и, как ни в чем не бывало, писала: «Жду вас на кафедре для обсуждения темы курсовой». Наташа подняла бутылку, уже наполовину пустую, повертела ее в руках, я подставила стакан и она налила:  — Это меня еще больше заводило, конечно. Такие качели: то пылинки с меня сдувала, то на хер посылала. Но при этом далеко не отпускала. Если только видела возле меня кого-то, сразу устраивала скандал. — И что, никто ничего не замечал? Как можно такое скрыть? — Можно, поверь, с ее стервозностью возможно все. Мои одногруппники считали, что Бондарчук меня ненавидит. Она у меня вела еще и другие дисциплины до третьего курса, — Наташа перевернулась на спину, ее глаза были полуприкрыты, — никаких привилегий, три шкуры с меня драла на семинарах. У нее фишка имелась любимая, назначать свидание накануне своего зачета или экзамена, потому как: «Плох тот студент, который готовится в последний день», — она произнесла эту фразу с особой ехидной интонацией, подражая голосу Аллы Викторовны. Я чувствовала легкое головокружение от выпитого и от всей этой ненормальной истории, но все равно продолжила вливать в себя алкоголь. — В последний год у нас вообще резьбу сорвало, — Наташа вздохнула, и я поняла, что она переходит к самой неприятной части своего повествования, — мы обнаглели до такой степени, что она меня к себе привозила в супружескую спальню: у нее были дни, когда пары рано заканчивались, а я просто срывалась со своих. Почти на каждые выходные она снимала номер в гостинице, а Грише все время втирала, что навещает свою больную бабушку в Королеве. Он ее родню не терпел и с ними не общался, так что вроде все было зашибись. Я так и не знаю, в какой момент он прозрел, но это было неожиданно… Она взяла меня за руку, коснулась ладони губами: — Только не надо меня жалеть, хорошо? — Хорошо, птенчик, — пообещала я заплетающимся языком. — В один прекрасный день меня вызвали к декану. Я заявилась, вся такая крутая, на понтах, улыбаюсь ему нахально, я же его жену люблю и трахаю, а он, лузер, ни о чем не догадывается, — Наташа рассмеялась, и я поняла, что она пьяна в стельку, — и тут, опа, он мне фотки веером на стол, где мы целуемся в машине ее, из отеля выходим, в кафе сидим, и говорит: «Лучше будет, если ты прямо сегодня заберешь документы». Я, конечно, малость прихуела, у меня же защита меньше чем через месяц. А он такой улыбается и говорит: «У тебя в моем университете диплома не будет, сучка малолетняя». Я вышла в шоке. Пишу ей, а у нее телефон отключен. В универе ее нет, на кафедре говорят, на больничном она. Научный руководитель мой — Ильяс Аминович — позвонил через пару дней и печально так: «Наташа, я очень извиняюсь, но боюсь, что с вашей защитой могут быть проблемы. Там установку дали всем, и меня предупредили, чтоб я не возникал. Мне вас очень жаль, но мне два года до пенсии, так что…». В общем, я все равно пошла на защиту, и само собой, меня жестко валили. У них все заранее было расписано: не успевала я как-то отбиться от одного вопроса, уже задавался следующий, и всегда с подвохом, с такой формулировкой, что можно двояко толковать. Да, ну и понятно, что не было у меня шансов против трех профессоров. Они изощрялись, как могли. А он, Гриша, сидел ну очень довольный и подмигивал мне. Сам ничего не спрашивал, только когда видел, что меня загоняют в тупик, качал головой с таким видом, типа как ты вообще до пятого курса дошла. — Какая тема была у твоей дипломной? — спросила ее, чтобы просто что-то сказать. — Методика оценки защищенности веб-ресурсов от кибератак, — в ее голосе прозвучала такая тоска, что мне захотелось плакать. Я, наклонившись, поцеловала ее в пылающую румянцем щеку. — Ну и все, — с натужным весельем в голосе произнесла она, — на этом история почти заканчивается. — Почти? — Ну если не брать в расчет, что я приехала домой и родителям сообщила, что диплом завалила. Они, конечно в ужасе: как мол так, все пять лет все на отлично и вдруг не защитилась? И мой папа решил поговорить с деканом, только мне об этом не сообщил. Приехал в Москву в парадном кителе. Пришел в деканат. А Гриша ему все открытым текстом объяснил, не постеснялся. Так и сказал: «Это ваша дочь сейчас расплачивается». И объяснил за что — все фоточки перед моим отцом на столе разложил. Сказал, что хочет, чтобы мои родители поняли, какую уродку моральную вырастили. И главное, он подчеркнул, что его жена в этой истории всего лишь жертва. Типа я ее преследовала, угрожала самоубийством, и она меня пожалела. — Ох, — все что смогла произнести я, — но можно же было пожаловаться. Это ведь полный беспредел. — Никто бы не стал меня слушать. Он заслуженный профессор, известный ученый с прекрасной репутацией. И вдруг какие-то странные людишки из Калининграда с сомнительной историей про устроенную им вендетту. И все члены комиссии, наверняка бы, подтвердили, что я ничего не знала и диплом, видимо, вообще не сама писала. Я не нашлась, что сказать, сраженная бесстрастной логикой. — Отец вернулся, а я как раз была дома. Он вошел, меня увидел, орать начал. Он никогда раньше даже голос на меня не повышал. Мама сразу валерьянку начала ему капать и… Наташа осеклась, и я поняла, что она сдерживает слезы, наклонилась к ней и сказала: — Поплачь, моя хорошая, поплачь. Не стесняйся меня. Я тебя очень сильно люблю, при мне ты можешь быть слабой и какой угодно. Я все равно буду тебя любить. Она сделала глубокий вдох и продолжила ровным голосом, немного проглатывая окончания: — Все нормально, просто стараюсь не вспоминать этот день. Они сказали, что не готовы это терпеть. Но я могу все исправить, если выйду замуж как все нормальные девушки и рожу им внуков. — Ты никогда не задумывалась, ну чисто теоретически, что, может, это было бы проще? — я погладила ее по волосам. — Задумывалась, — она вздохнула, — я даже пыталась встречаться с парнем после этого. Не из-за того, что родители требовали. А потому что на женщин смотреть не могла, меня от них воротило, все казались подлыми тварями. Но у нас с ним дальше поцелуев дело не зашло. А потом как-то мы с ним в клуб пошли с его другом. Друг только познакомился с девушкой. Соня ее звали… короче, она весь вечер на меня пялилась, и это было так явно… пошли танцевать, она меня вытащила на танцпол под какую-то быструю музыку. Грудью ко мне прижимается, и все, я понимаю, ну вот оно — мое, и никуда от себя не убежишь. — И что? — я прикрыла глаза, стараясь унять головокружение. — И ничего, ушла я вместе с ней, — она рассмеялась, — а его друг потом мне еще названивал, орал что убьет. — Ужас, — я сглотнула внезапно набежавшую в рот слюну и поняла, что меня сейчас вывернет, — так, пардон. Я успела добежать до туалета. Видимо пить виски на голодный желудок было плохой идеей. Когда я вернулась в комнату, Наташа лежала с закрытыми глазами. Я тихо легла рядом и обняла ее за талию. Она что-то пробурчала и прижалась ко мне плотнее. — Что? — тихо прошептала я. — Все из-за Кости с Леней, — с досадой произнесла она, — из-за их дешевого вискаря. Сейчас будем есть плов. Ты нормально? — Да, — я действительно чувствовала себя нормально, но один вопрос не давал мне покоя, — а что ты сказала ей? Наташа не стала переспрашивать кому, повернулась ко мне лицом и поцеловала в краешек губ: — Что у меня есть любимая женщина, она меня ждет, и я не хочу тратить свое драгоценное время на разговоры с ничего не значащим для меня человеком. — Это ее подарок? Саган. "Здравствуй грусть". Я видела надпись… — Ее. Вообще-то, я все, что она дарила, выкинула или раздала, а книгу… чего-то жаль было, она мне нравилась. Ну, и решила, пусть будет напоминание. Знаешь. Не память, а напоминание, чтобы не наступать на одни и те же грабли. — Понятно. — Эй, — она приподнялась на локте, — я не имела в виду нас. — Ну да, — рассеянно сказала я, думая о том, что после того, что с ней случилось, нет ничего удивительного в том, что она предпочитала не связываться с замужними женщинами. То, что она решилась начать отношения со мной, говорило о многом. — Оль, — она нависла надо мной, — я сейчас начну тебя щекотать, если ты не сделаешь лицо попроще. — Попробуй только, — я скорчила устрашающую гримасу, — я тебя покусаю. — Со мной, как видишь, все нормально, — она поцеловала меня в нос, — и вообще, ты должна быть благодарна Григорию Ивановичу за то, что он все так чудесно устроил. — А ну да, — я понимающе улыбнулась, — если бы не он, фиг бы ты пошла работать автоинструктором, и мне бы достался Задрипко. — Между прочим, зря ты Задрипко со счетов списываешь, он знаешь, какой романтичный? В этом году на Восьмое марта коробку конфет мне подарил, просроченных, правда, но все равно можно зачесть. — Ну против такого трудно устоять, конечно, — я прищурилась, — но все же да, спасибо Григорию Ивановичу. Хотя мне все равно хочется его придушить. Он все еще там работает? — Угу, он теперь проректор, — она встала, чуть качнулась, — ладно, спать уже не хочется, а вот подкрепиться не мешает. Пошли, буду тебя сейчас фирменным пловом моего папы угощать. У него на судне какое-то время коком узбек служил, он его научил делать настоящий. Его руками надо есть, учти. — И потом ты сможешь сказать, что я у тебя с рук ем, — отшутилась я и тоже нехотя поднялась с дивана, — как Дикси. Наташа подошла к моей сумке и аккуратно потянула за застежку, придерживая застрявшую ткань. Змейка послушно расстегнулась. Она заметила, конечно, как сложены, вернее просто напиханы мои вещи и грустно усмехнулась. — Ты так торопилась, как на пожар. — Не говори ерунды, — я отодвинула незакрытую сумку в угол, чтобы она не мозолила глаза, — просто не хотела утром этим заниматься, я же тебе объяснила. Она вдруг зажмурилась и произнесла: — Блин, я не понимаю, что со мной происходит. Я ведь знаю, что ты не на Луну улетаешь и что мы будем все время видеться, но ощущение такое, что как на Луну. — Ну у нас уже есть опыт в космосе, — я попробовала пошутить, но она даже не улыбнулась. То, что она переживает не меньше меня, неправильным образом успокаивало, как болеутолящее, которое не лечит, но снимает симптомы. Она взяла бутылку, в которой уже почти ничего не осталось, и углубилась в изучение этикетки с таким видом, будто читала инструкцию по использованию сложного прибора. — Ты бы хотела жить со мной? — она не отвела глаз от этикетки. — Да, — ответ мне дался удивительно легко, — только я не одна. — Я и не имела в виду тебя одну, — она наконец оторвала глаза от бутылки и посмотрела на меня в упор, — естественно, с Варей. — Вопрос в том, естественно ли это для нее? — Я вздохнула. — В любом случае, я хочу, чтобы она спокойно закончила учебный год. Осталось всего два месяца. — И что тогда? — Наташа не сводила с меня глаз. — Тогда я объясню ей, что не хочу больше жить с ее отцом, и что мы уходим. Сниму квартиру, недалеко от ее школы… — То есть про нас ты будешь молчать? — Для нее и так будет стрессом смена обстановки, а уж если она узнает… пусть она привыкнет вначале к этой перемене. Не то чтобы у нее с отцом и бабушкой особая близость, но все равно я понятия не имею, как она все воспримет. Мы обычно ведь при ней с Игорем не ругаемся, она не думает, что все настолько плохо, и поэтому для нее развод станет громом с ясного неба. А если я еще и расскажу о наших с тобой отношениях, представляешь, что будет твориться в ее голове? Ей ведь всего тринадцать. — Думаю, ты ее недооцениваешь, — Наташа наконец поставила бутылку на столик, — и она понимает гораздо больше, чем тебе кажется. — Пожалуйста, — я подошла к ней, — давай еще немного подождем. Я обязательно решу этот вопрос. Ты веришь мне? — Я верю, что ты искренне хочешь его решить, — она грустно улыбнулась, — а что будет дальше, жизнь покажет. Она притянула меня к себе и крепко сжала в объятиях. Мои губы заскользили по ее шее, коснулись мочки уха. — Ты любишь холодный плов? — прошептала она, не двигаясь с места. — Обожаю, — пробормотала я, спускаясь поцелуями к ключице.