Осторожно, крутой поворот

Я испытывала чувство вины перед «Летним пейзажем», картине с самого начала не везло с реставраторами: то ей попадались неумелые дилетанты, то откровенные халтурщики, а то открывшая прелести лесбийского секса дама, способная думать только о своей девушке. Вместо того, чтобы интенсивно размышлять над тем, как вернуть колориту картины его изначальную холодную цветовую гамму с многочисленными нюансами серого, я вспоминала, как накануне от движений моих пальцев синий превращался в темный ультрамарин и в моменте кульминации приобретал почти фиолетово-черный оттенок. Мне удалось открыть дальние планы пейзажа, появилась воздушная перспектива, но, тем не менее, я не отдавалась картине полностью так, как привыкла это делать раньше. Все мысли концентрировались на Наташе, превратившейся в центр моего существования. Утешало то, что, судя по ее словам и поступкам, в своем безумии я была не одинока. Каждый день начинался с переписки, которая прерывалась, только когда мы встречались, и затем продолжалась до глубокой ночи. Всегда организованная и пунктуальная, она умудрилась дотянуть до последнего разрешенного дня регистрации машины. Сегодня после работы, вместо того, чтобы предаться разврату в мастерской, нам предстояло ехать в МРЭО. Но не это омрачало мое настроение, а завтрашний прилет Шувалова. Светлана затаилась в ожидании и даже не делала мне замечаний по поводу поздних возвращений, хотя неизменно появлялась в окне, когда мы заезжали во двор. И то, что она не конфликтует, означало лишь то, что она все еще не теряла надежды, что я передумаю. Видимо, поняла — лучше дать мне наиграться в любовь, не подталкивая скандалами к принятию решений. Невозможно было не восхищаться ее мудростью. Тем более, что ее логика подкреплялась простым фактом: я до сих пор оставалась жить на Кутузовском. Олег со Скутте с утра ушли на семинар в центр Грабаря, а мы с Синицыной остались заниматься нудным и трудоемким процессом — выравниванием лаковой пленки, густо наложенной предыдущими реставраторами. Я с нетерпением поглядывала на телефон, томясь совсем как ребенок, ожидающий родителей в детском саду. Леночка продолжала тактично не замечать моего рассеянного вида и слишком заметной привязанности к мобильному. Когда он издал долгожданный звук, и я, поспешно отложив в сторону пинцет, сдернула с себя перчатки, она даже глазом не моргнула. Как будто это было нормальным, что я, всегда засиживающаяся на работе допоздна и чаще всего вообще не вытаскивающая телефон из сумки, теперь не выпускаю его из рук, а также срываюсь и убегаю чуть ли не на час раньше. *** Мы практически никогда не упоминали Шувалова, старательно обходя тему его возвращения и того, что будет после. Но сегодня перед его приездом, не смогла избавиться от навязчивого желания озвучить свои мысли. Глядя на мелькающие за окном встречные машины, я призналась: — Как подумаю о том, что завтра он приезжает, сразу становится не по себе. Все это вранье уже поперек горла, не знаю, как дотяну до конца учебного года. — Оля, — Наташа покачала головой, — что я сейчас должна сказать? Ты же знаешь, что я думаю по этому поводу. По мне, так ты уже сегодня должна собрать вещи и переехать. Разумеется, ее реакция была мне известна заранее, но неуверенная женщина во мне нуждалась в постоянном подтверждении любви. — Я поговорю с Варей, потом с ним. Пусть все будет по-человечески. — Твоя свекровь, судя по всему, надеется на то, что ты одумаешься. Раз она до сих пор ему не сказала. — Это ее проблемы. Точка невозврата пройдена, — торжественно объявила я. — Это скорее точка бифуркации, — Наташа грустно усмехнулась, — и ты ее еще не прошла, если что. Ты как раз в ней находишься. — Я не буду гуглить. — Критическое состояние системы, при котором система становится неустойчивой и возникает неопределённость: станет ли состояние системы хаотическим или она перейдёт на новый, более высокий уровень упорядоченности, — Берг выговорила все это без запинки, глядя на дорогу. — С таким маньяком-педантом как ты — это точно будет более высокий уровень упорядоченности. И вообще, — я улыбнулась, — у меня скоро разовьется комплекс неполноценности, чувствую себя идиотом гуманитарием. А когда моя дочь станет взрослой и таким же задротом как ты — все только усугубится. — Угу, — Берг ухмыльнулась, — придется тебе пойти поучиться заочно в какой-нибудь технический вуз, чтобы до нас дорасти. — Вообще-то, — я прищурилась, — это кое-кому надо взять свои документы и отнести в какой-нибудь технический вуз, сдать академическую разницу и защитить диплом. — Оля, — Наташа повысила голос, — давай не будем. — Будем. На твоем МАИ свет клином не сошелся, есть полно достойных учебных заведений, где ты могла бы закончить по той же специальности. Я вообще не понимаю, что ты четыре года делала. И почему бездействовала. — Сопли на кулак мотала, — грубовато ответила Берг, — ты все сказала? — Я только начала, — спокойно ответила я, — а ты что, считаешь, что я оставлю тебя в покое? Кстати, подумай хорошенько, если я пройду эту самую точку биф… неважно, может, тебе это как раз и не нужно, зачем тебе такая головная боль, да еще и с ребенком? — Твое счастье, что здесь запрещено останавливаться, — Наташа сверкнула глазами, — ты меня сейчас реально бесишь. — Ты не имеешь права на меня злиться, вообще-то я не сказала ничего обидного, и я помню, как на заре нашего знакомства ты говорила, что тебе одной очень комфортно… Она закатила глаза: — Ты будешь мне все время это припоминать что ли? Это называлось самоубеждение, типа мантра такая, говоришь и сам в это веришь. Мы подъехали к зданию МРЭО, она отстегнула ремень и добавила: — Неужели ты считаешь, что я тебе предлагаю переехать ко мне из долбаной вежливости? А так-то мне это типа нафиг не надо? — Только не заводись, — упреждающе сказала я, — ты сама подписалась на это, когда связывалась со мной. — На это, в смысле на твои приступы неуместной оскорбительной деликатности? — уточнила она с усмешкой. — Типа того, — я широко улыбнулась ей, — страшно? Видишь, может жить со мной - не такая уж хорошая идея после всего. — Прекрасная идея, — она ответила мне такой же улыбкой, — у меня широкий арсенал средств для борьбы с твоими комплексами. Ветер словно ожидал нас, чтобы наброситься и растрепать волосы, угрожающе брызнув в лицо несколькими каплями намечающегося дождя. Где-то далеко глухо громыхнуло. Предгрозовая атмосфера отчего-то всегда вызывала у меня приподнятое настроение, ощущение надвигающейся стихии провоцировало почти предпраздничное волнение. В МРЭО нас ждал сюрприз — перед нами было человек пять. А после нас уже никого, так как рабочий день заканчивался. Нам сказочно повезло, что мы успели. Усевшись на свободные места у стены, мы тихо продолжили обсуждать начатую тему. — Если бы Светлана не узнала, можно было бы просто сказать, что мне надоело и я хочу развестись. Но знаешь, все что ни делается, все к лучшему, не придется врать. — Хочешь, я с Варей поговорю? — предложила Наташа. — Мне кажется, она неплохо ко мне относится. — Ты ее кумир, — я улыбнулась, — но все же она должна услышать такие вещи от собственной матери. — Не драматизируй, — Наташа дотронулась до моей ладони, — если ты ей будешь сообщать о нас с таким похоронным видом, как у тебя сейчас, ребенок решит, что все действительно ужасно. Сделай эту новость попривлекательней как-то, например, скажи, что я буду каждую неделю ее на карты возить. — Только без фанатизма, — я покачала головой, — я не намерена проводить выходные на картодроме. И вообще это смахивает на подкуп. Давай еще я скажу ей, что удвою ее карманные деньги, чтобы подсластить пилюлю. — Все, все, сдаюсь, — Наташа шутливо подняла руки, — тебе виднее, как воспитывать ребенка. Я, наверное, смогу только баловать. — Это месть за Дикси? — грозно спросила я. — Интересная идея, — она довольно ухмыльнулась, — но могу пообещать, что не буду кидать Варе еду под стол. Я прыснула, она вместе со мной, на нас начали оглядываться, и мы сразу же сделали серьезные лица. Когда, наконец, до нас дошла очередь, угрюмый лейтенант в окошке принялся пристально изучать документы с таким видом, словно он подозревал, что они фальшивые. Наташа нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, а я спокойно наблюдала за ним. Вдруг его хмурое некрасивое лицо озарилось радостью первооткрывателя: — У вас неразборчиво указан ВИН-код, вот тут непонятно - это что за буква, — он ткнул пальцем в лист, — я не могу такое принять. Наташа дернулась, взяла из его рук договор и нервно сказала: — Это L, какая еще это может быть буква? — Похоже на I, — лейтенант смотрел на нее с чувством превосходства, свойственного всем мелким чиновникам. — Вы вообще давно тут работаете? — неожиданно спросила Берг. — Какая разница? — гаишник насупился так, что его мохнатые, как у Брежнева, брови сдвинулись в одну линию. — Вы разве не знаете, что в ВИН-коде не употребляют буквы I, O и Q из-за того, что их можно перепутать с единицей или нулем. Поэтому эта буква L никак не может быть I. — Слушайте, девушка, вы что самая умная? — лейтенант все больше напоминал мне неандертальца из-за покатого лба и сильно выступающих надбровных дуг, причем сильно рассерженного неандертальца. Я прикинула, что было бы неплохо его нарисовать для выставки. А что, тоже типичный москвич. — Классика, — пробормотала Берг и более громко добавила, — знание правил и положений не является признаком высокого интеллекта. Я просто пытаюсь мыслить рационально и вас к этому призываю. — Не понял, — брови мужчины взметнулись куда-то вверх, и он сразу поднялся по эволюционной лестнице — из неандертальца превратившись в просто неказистого мужичка, — вы мне что, хамите? — Позволь, — сняв плащ, я кинула его ей в руки, оттеснила от окошка и мило улыбнулась оскорбленному гаишнику: — Извините, у моей подруги навыки общения на зачаточном уровне. Он недоверчиво посмотрел на меня и сощурился: — Я свои обязанности выполняю, только и всего. Инструкция гласит: если договор пропечатан нечетко, транспортное средство на учет поставлено быть не может. Так что езжайте в салон, где вам оформляли, и требуйте, чтобы вам нормальный экземпляр выдали. Берг в возмущении открыла рот, но я наступила ей на ногу, и она только ойкнула. Я приблизилась к окошку почти вплотную, так, чтобы ничего не мешало ему обозревать мою, расстегнутую до второй пуговицы, полупрозрачную белоснежную блузку. — Вы знаете, вы абсолютно правы, и к вам нет никаких претензий, правила есть правила, — небрежно заправив локон за ухо, я виновато улыбнулась, не прерывая зрительного контакта. — Именно! — он удовлетворенно кивнул, зафиксировав взгляд на вырезе. — У нас в машине остался второй экземпляр, уверена, он пропечатался лучше. Мы сейчас за ним быстро сходим. — Вообще-то, мы уже закрываемся, приходите завтра, — он посмотрел на часы, но опять перевел взгляд на мою грудь. Оставалось только слегка дожать. — Завтра придется платить штраф. Пожалуйста. Только вы можете нас спасти, — как бы в волнении, закусив губу, я кинула на него искушающе-застенчивый взгляд из-под ресниц, радуясь, что Наташа не может это увидеть. — Ну хорошо, — он благосклонно кивнул, — только быстро. Мы вышли на улицу. Ветер стих. Зарождающиеся сумерки окутали особой предгрозовой тишиной. — Только вы можете нас спасти! — передразнила она. — Он чуть глаза не поломал, так пялился. Ненавижу, когда ты такая. И у нас нет второго экземпляра. — Такая, это какая? — с иронией спросила я. — Нам и не нужен второй. Дай мне этот. Она протянула мне лист. — Открыто сексуальная для других. Ощущение такое, что они тебя у меня даже взглядами крадут. Подойдя к ближайшей скамейке, я открыла свою сумку и достала из нее черную гелевую ручку, которую использовала иногда для набросков. — Ты как специально сегодня это надела! Еще немного и он у тебя телефон попросит, — возмущенно сказала она. — Надела я, конечно, случайно. Но для тебя только эксклюзив, — насмешливо склонив голову, я расстегнула третью пуговицу. — Это, конечно, запрещенный прием, — Наташа вздохнула. — Но работает же, — я усмехнулась. — И ты этим бесстыдно пользуешься, — ее губы дрогнули в улыбке, но она тут же сделала серьезное лицо, — что ты собираешься делать? — Ничего особенного, отреставрирую слегка, — я вытащила блокнот для набросков и подложила под лист с договором. — Посвети мне телефоном, а то темновато как-то. — Блин, Оля, — она в изумлении воззрилась на меня, — серьезно? — Ты хочешь штраф платить? Мы ничего не теряем. Покажи мне, где этот ВИН-код, — попросила я. — Вот и вот, — Наташа ткнула пальцем в нужные места. Я закинув ногу на ногу, склонилась над договором, облокотив руку на колено так, чтобы она не дрожала. — Черт, — затаив дыхание, она следила за тем, как я подправляю злополучную L, — ты настоящий фальсификатор. — Ты серьезно считаешь, что это вершина мастерства профессионального художника-копииста? — я закончила с последней буквой и дунула на лист. — Готово! И сейчас поставь своего Отелло на паузу. Пусть силы бережет. Ты же знаешь, что все это глупости? — Ничего не глупости, — проворчала Берг, застегивая мою блузку до верхней пуговицы, — и плащ тоже застегни. Лейтенант сдержал свое слово — его окошко оставалось открытым, тогда как соседние были уже наглухо задраены. Он взял в руки договор, взглянул на него мельком и изрек: — Ну этот куда лучше, надо было его сразу и приносить. Я энергично закивала: — Да, конечно, но вы же знаете, женщины, да еще и блондинки, не слишком сообразительны. Он на секунду оторвал свой взгляд от бумаг и, посмотрев на меня с нескрываемым мужским интересом, изрек: — Ну если такие симпатичные как вы, то простительно. Услышав рядом недовольное покашливание, я слегка качнула бедром, касаясь ее руки: — Спасибо вам огромное, товарищ лейтенант. — Не за что, — гаишник выдавил подобие улыбки, максимум, на который была способна его тяжелая нижняя челюсть. Оформив документы и еще раз тепло поблагодарив лейтенанта, который стал совсем ручным, но, к счастью, все же не попросил номер моего телефона, мы вышли на улицу и тут же попали под ливень. Наташа стащила с себя куртку и держала ее на вытянутых руках как зонт над моей головой, пока мы бежали к «Мазде». Я кричала на нее, чтобы она оделась, но она не слушала и, смеясь, целовала меня каждый раз, когда я поворачивала к ней лицо. В машине она, стуча зубами, тут же включила печку, и мы поехали в тот самый грузинский ресторан, где проходило наше первое свидание. Варе я написала, что задерживаюсь у заказчика, давая себе слово, что это будет последняя ложь. Она ответила, что тусуется с Ритой и что Ритин папа привезет ее домой. Я вдруг представила себе, что когда-нибудь мы с Наташей будем забирать ее из гостей поздно вечером. Пока что это казалось чем-то из области фантастики. Вслух произнесла лишь: — Варя у подруги, так что у меня пока что увольнительная. Кажется, я сейчас напьюсь. Как хорошо, что я не за рулем. Наташа хмыкнула: — Наслаждайся, пока можешь. У тебя экзамен в мае, ты в курсе вообще? Внутренний. Надо немного потренироваться перед тем, как ты пойдешь сдавать. — Что уже? — я округлила глаза. — Так быстро? — Вот чего ты паникуешь? — она покачала головой. — Это нормальные сроки, и ты готова. Пару занятий для поддержания духа, и все пройдет как по маслу. *** Игорь привез из Парижа невероятное количество сыра. Светлана Яковлевна с умилением на лице, громко нахваливая сына, выкладывала на стол камамбер, бри и прочие заплесневелые яства, источающие аромат несвежих носков. Варя получила крутой рюкзак от Tommy Hilfiger, двое джинсов, кроссовки Nike и тонну пакетов ее любимых M&M’s. Заверещав от восторга, она кинулась к нему на шею, чуть не опрокинув на пол. Я заметила увлажнившиеся, как по команде, глаза Шуваловой и поспешно отвела взгляд. Меня ничуть не трогало Варино поведение, скорее раздражало. Возможно, это было эгоистично и ненормально с моей стороны, но я считала, что то, что он ее отец, не делало его заслуживающим ее любви по умолчанию. Впрочем, меня утешало то, что не последнюю роль здесь сыграли шоколадные драже. Игорь вытащил из сумки продолговатую коробочку духов J’adore и торжественно вручил мне. Я выдавила вежливое «спасибо». Он наклонился, чтобы поцеловать, но я увернулась так, что его губы по касательной прошлись по моему виску. Возможно, вышло слишком демонстративно — на его лице на секунду промелькнуло недоумение, но, к счастью, свекровь отвлекла его внимание. И неловкая пауза растворилась в рассказах об успехе выставки и его выдающейся роли составителя буклета и гида. Как только восторженные расспросы матери поутихли, Игорь, кивнув мне, глазами показал на спальню. Мне стало смешно, неужели после почти месяца, проведенного с любовницей, он, на всякий случай, решил изобразить соскучившегося супруга? Войдя следом за мной, Шувалов плотно притворил дверь в комнату. Я не присела, ожидая его дальнейших телодвижений. С изумлением поняла, что мне хочется скандала. После того как я годами соглашалась спать с ним или придумывала различные причины для отказа, мне не терпелось заявить, что наша вымученная интимная жизнь подошла к концу. — Мне нужно сказать тебе что-то важное, — произнес он с серьезным, почти трагическим выражением лица, — ты только не переживай. Сердце в груди затрепетало от радостного предчувствия. Разве не с таким лицом мужья сообщают женам о появлении любовницы? Я почти готова была его расцеловать, наплевав на физическую неприязнь. — Все нормально, Игорь, — весело сказала я, еле сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке, — ты можешь ни о чем не беспокоиться. Он молчал, а я прикидывала, сколько нам с Варей понадобится чемоданов. — Олечка, у меня большие неприятности, — он приблизился ко мне, но остановился в нескольких шагах, — мне нужна твоя помощь. От разочарования я чуть не взвыла. Он что, издевается? Какая помощь? О чем он? Я уже почти довела число чемоданов до трех. — Что случилось? — в мозгу забилось раздраженное «как некстати». — Ты только не волнуйся, все можно разрулить, — торопливо произнес он и сделал еще один шаг навстречу, — меня капитально подставили. Думаю, что с иконами что-то нечисто. Я ни в чем не уверен, но они настаивают на том, что ты должна просто подписать этот дурацкий акт экспертизы. — Они? Настаивают? О ком ты говоришь? — конечно, я догадывалась, но мне хотелось услышать от него. — Сева и Максим Сергеевич, — он отвел глаза в сторону, как мальчик, который признался родителям, что водит дружбу с нехорошей компанией. — Да ты что? — я изумленно распахнула глаза. — А на вид такие приятные приличные люди. Кто бы мог подумать, что они способны подставить?! — Оля, — он покачал головой. — Зачем ты? Ну да, я доверчивый идиот. Но теперь-то что уж… — Да, теперь-то что? — я воззрилась на него с неподдельным любопытством. — Все равно эти чертовы иконы увезут в Устюг, на место в храм вернут, никто и не заметит ничего. Ты ничем не рискуешь, Сева сказал, отец Афанасий в курсе. Он замолчал, ожидая моей реакции. — Ах, вот как? — я покачала головой. — Ну это в корне меняет дело. Раз уж сам батюшка благословляет, то нет проблем. — Оля, ну не будь такой, — он попытался взять меня за руку, но я отдернула ее и отошла к окну. — Они подменили иконы? То, что завтра привезут, там что, задурки? — Я ничего толком не знаю. Мне никто ничего не говорит. Просто просили, чтобы ты помогла… обещают заплатить… много. — Заплатить?! — я почувствовала, как к лицу приливает кровь. — Здорово. Это вообще автоматически делает меня соучастницей уголовного преступления. — Оль, ну не преувеличивай ты так, не нагнетай, — он взлохматил обеими пятернями свои волосы, он всегда так делал, когда нервничал, — никто никогда не узнает ничего. — Да плевать, Игорь! С этим потом жить. Причем тут деньги? Как ты мог влипнуть в такое? — я старалась говорить как можно тише, но чувствовала, что еще немного - и сорвусь на крик. — Оль, но теперь-то что? — сгорбив плечи, он в бессилии развел руками. — Теперь-то уже надо как-то выпутываться. Мне стало жаль его. Он выглядел абсолютно подавленным. — Да. Надо, — я решительно поборола вспыхнувшее во мне на мгновение сострадание, — например, обратиться в полицию. — Ты что? — забыв о конспирации, он повысил голос, но тут же снова перешел на шепот. — Хочешь, чтобы меня в порошок стерли? И тебя заодно? Понимаешь хоть, с кем собираешься воевать? — Ой, только вот не надо меня пугать. И вообще, я ведь не одна подписываю акт. — Оленька, ну это же формальность, — он прижал руки к груди, — твоя Скутте все подмахнет не глядя, она тебе доверяет. Изобразишь для виду бурную деятельность, недельку потанцуешь вокруг этих икон, и финита ля комедия. Забудем все как страшный сон. — Серьезно? Вот так все просто? — тлеющая во мне тихая ярость разгоралась, грозя обратиться в пламя бешенства. — И никаких проблем? Шувалов, очевидно, моментально уловил мой настрой, его глаза тревожно забегали, выискивая на моем лице хотя бы оттенок сочувствия. — Оленька, милая, только не нервничай, я знаю, что виноват перед тобой, сам себя сгрызаю за то, что втравил тебя в эту авантюру, — он порывистым движением расстегнул ворот рубашки, как будто он душил его. — Если бы я только знал… Но что теперь-то делать? Выхода нет. Если полиция заведет дело, я сяду. Я глубоко вздохнула и посчитала до десяти, стараясь успокоиться. — Не сядешь. Ты всего лишь помощник куратора, писал тексты для буклета, проводил экскурсии, какие к тебе могут быть вообще претензии? Чего ты суетишься? Ну вскроется, что иконы поддельные. Ты-то тут причем? Он нервно сглотнул и облизнул пересохшие губы. — Оля, да кто будет разбираться? Всех заметут под одну гребенку. Такой скандал. И мама…мама этого не переживет. Это же позор. Сын академика Шувалова замешан в афере. Представляешь, заголовки в газетах? Меня подмывало сказать, что вряд ли кто-то вообще помнит имя его отца. Но я деликатно промолчала. Слово «позор» отозвалось напоминанием о том, что на бедную Светлану действительно уже обрушивается слишком много всего. — Истерику прекрати, — голову словно стиснуло обручем. Искаженное от страха лицо вызывало отвращение. Он вел себя как нашкодивший школьник, умоляющий классную не сообщать родителям о его проступке. — Извини, — он расправил плечи и приосанился, — я просто не только о себе думаю. Я подошла к шкафу с постельным бельем:  — Переночую в кабинете на диване. — Оль, ну ты что? Зачем ты так? — он опять сделал шаг в моем направлении. — Не приближайся, — я выставила руку перед собой, — оставь меня в покое. — Хорошо, хорошо… — Шувалов тут же отступил назад, — Оль, я понимаю, что ты в ярости. И я, наверное, так себе муж. Но, пожалуйста, помоги мне. Момент был самый подходящий и самый неподходящий одновременно. Я не могла добить его признанием, готовым вот-вот слететь с моего языка. Надо было воспитывать в себе жестокость, умение безжалостно отрубать ненужное, но этот полезный жизненный навык у меня отсутствовал. Не было любви и даже элементарного уважения, но вместо этого на плечи давящим грузом легло чувство ответственности. — Игорь, я устала, — это не было отговоркой, у меня, действительно, возникло ощущение, что я занималась разгрузкой вагонов, тело нещадно ломило, хотелось поскорее закрыть глаза и уснуть, — давай не будем больше ничего обсуждать сегодня. — Но ты же… — он осекся, явно пересиливая себя, произнес: — да, хорошо, я понимаю, тебе надо переспать с этим ночь. Слишком много всего сразу навалилось. Оставайся тут, я сам уйду в кабинет. После того как он скрылся за дверью, виновато пожелав мне спокойной ночи, я легла на кровать и написала: «Люблю тебя. Умираю от усталости. Завтра поговорим». Я не хотела объяснять про ситуацию с иконами по телефону и вообще не хотела впутывать ее в эту грязную историю. Хотя и умалчивать о происходящем тоже было невозможно. Мне требовалось просто немного тишины для обдумывания. «Спокойной ночи». К сообщению не прилагалось ни смайлика, ни ответного «люблю». Я понимала, что она чувствует: из-за приезда Игоря мы не успели увидеться — после работы я сразу поехала домой. И за весь вечер не написала ни одного сообщения. Выглядело как в стандартном сценарии: у замужней женщины после возвращения супруга из командировки поменялись приоритеты. *** Утром я всячески избегала оставаться один на один с Игорем. За завтраком он украдкой заглядывал мне в глаза, наверное, пытаясь понять, о чем я думаю. Светлана Яковлевна вдруг завела разговор о летнем отпуске и с небывалым доселе энтузиазмом начала убеждать нас поехать куда-нибудь на море. До сегодняшнего дня она неустанно пропагандировала отдых на даче, где Игоря «ничто не будет отвлекать от работы над кандидатской». Слушать ее разглагольствования по поводу того, как чудесно мы с Игорем сможем провести время, гуляя по побережью, какое это наслаждение - дышать морским воздухом и как романтично в Крыму июльскими вечерами, было невыносимо. Я встала из-за стола, почти не прикоснувшись к еде. Спускаясь в метро, я вытащила телефон из сумки и быстро набрала: «Встретимся сегодня в пять?» Ответ пришел довольно быстро: «Да. Все в порядке?». Мой нелюбимый муж оказался полным лохом, замешанным в афере с иконами, и теперь его судьба в моих руках. Моя свекровь по-прежнему носится с черепками нашего брака в поисках клея «Момент» и уж точно не простит мне, если я не спасу ее сына. Моя дочь до сих пор пребывает в счастливом неведении, что ее мама сменила ориентацию и Наташа не просто ее клевая подружка. «Все отлично. Очень соскучилась». До пяти вечера я вполне могу потерпеть. Пусть не нервничает. «Хм. Разве ты не под впечатлением от увлекательных рассказов о Париже?» «В себя не могу прийти до сих пор!», я послала ей злобную физиономию. Тут я, конечно, не соврала. «Нечего злиться. Я имею полное право делать такие выводы!» Как я и предполагала, мое вчерашнее молчание вызвало недовольство. Она считала меня своей, и то, что я вообще до сих пор жила не с ней, а с Игорем, с ее точки зрения становилось нонсенсом. «Поговорим при встрече». Прочитав, она не ответила, что означало — она серьезно сердится. От этого на душе стало еще тяжелее. *** Иконы доставили в мастерскую через час после моего прихода. Грузчики в синих униформах с равнодушной быстротой разместили запломбированные коробы на стеллажах и удалились. Если раньше эти фанерные ящики просто внушали уныние и скуку, то теперь казалось, что они заминированы. Скутте, глядя на мое лицо, ободряюще сказала: — Ну Оль, ничего страшного, в конце концов это же только сличить рентгенограммы. Зато нам в бюджете не помешают лишние деньги, новый стереомикроскоп купим. — Сегодня закончим с пейзажем и завтра начну проверку, — выдавила я. Мы с Синицыной приступили к работе, начиналась самая ответственная часть, в которой подсказчиками были опыт и интуиция. А еще — звук. Я учила Леночку, что надо внимательно слушать, как шуршит по лаку ватный тампон, смоченный в растворителе. Как только доходишь до «макушек» авторской живописи, звук меняется. Ведь одно дело — лак, и совсем другое — масляные краски, это две разные субстанции. Мы работали в полной тишине, важно было не повредить авторский слой. Мобильный переливисто зазвенел, заставив вздрогнуть. Имя Симанюка, высветившееся на экране телефона, заставило меня скривиться. Я сделала Леночке знак, чтобы она остановилась и ответила на звонок. — Ольга Александровна, милая, соскучился по вашему прелестному голосу, — я подумала, как было бы здорово сразу после этого вступления послать его в пешее эротическое. — Удружите нам, сделайте все быстренько, там в Устюге прихожане страдают без любимых образов. — Максим Сергеевич, я постараюсь все сделать в максимально короткие сроки. Но не надо меня торопить. Я покосилась на Леночку, заваривающую чай. Ее подпись тоже будет стоять на документах. И если Скутте не вмешивается в процесс, то Синицына не отходит от меня ни на шаг, ревностно следит за каждым движением. Еще бы, я ведь для нее гуру реставрации. — Конечно, конечно, но ведь на то и формальности, чтобы их обойти. Поверьте, вам совсем ни к чему тратить на эту нудную процедуру свое драгоценное время. Как вы сами понимаете, иконы за три недели не изменились, тем более, что ваш супруг тщательно следил за их сохранностью, ха-ха. — Мой муж не сторож вашим иконам, — перефразировала я Каина, — а всего лишь помощник куратора. — За два дня управитесь? — он предпочел не услышать мою реплику. — Я поговорю с вашим начальством, попрошу, чтобы вас освободили от других заданий. — Два дня? — я рассмеялась. — Это нереально. С таким же успехом вы можете попросить меня и вовсе не вытаскивать иконы из коробок, а просто не глядя подписать акт экспертизы. — Мне нравится, что вы быстро схватываете, — он засмеялся, — скажем так, это было бы оптимально. — Это нереально, — отрезала я, — я так не работаю. — Я очень ценю ваш профессионализм, Ольга Александровна, но мы же не чужие, да? Разве ваш муж не сказал, что мы рассчитывали, что вы сделаете для нас исключение, — он выдавил натужный смешок, очевидно, стараясь показать, что проблема не стоит выеденного яйца. — Я буду следовать положенному протоколу, — отрезала я. — Ольга Александровна, не горячитесь, — Симанюк понизил голос, — не стоит. Мне казалось, мы понимаем друг друга. — Вы ошибались, — тихо сказала я, наблюдая за тем, как Леночка выкладывает на блюдце вишневое варенье. — Ольга Александровна, — Симанюк вздохнул, — я надеюсь на ваше благоразумие. Давайте не будем осложнять друг другу жизнь. С этими словами он положил трубку, оставляя меня наедине с противным ощущением от угрозы, прозвучавшей в его голосе. *** Вынырнув из музея в прохладный апрельский вечер, я свернула в переулок и сразу увидела «Мазду». Наташа ждала меня возле машины, в одной руке дымящаяся сигарета, в другой - телефон, в котором она быстро набирала кому-то текст. — Девушкам пишешь? — я улыбнулась, одновременно с этим подумав, что, если бы это оказалось правдой, сошла бы с ума. — Ну, — она прищурившись, посмотрела на меня, — меня, знаешь ли, не стоит оставлять одну на целый вечер. Всегда могут найтись те, кто предложат провести его вместе. — Ого, — я слегка наклонила голову, — не слишком ли быстро ты становишься открыта для всяких сомнительных предложений? — Почему же сомнительных? А, сорри, наверное, потому что благопристойное поведение — это когда с законным супругом общаешься. Извини, я забыла, у тебя же высокие стандарты, — она щелчком отправила окурок в урну, стоящую неподалеку. — Мы едем? — я дернула дверь машины. — Или тебе необходимо выплеснуть еще немного сарказма до того, как ты сядешь за руль? — Оль, ну прости, — ее рука легла на мое плечо. — Я злюсь. Ты вчера молчала. Заказчик мозг выносит. — Открыв «Ватсап», она продемонстрировала фото контакта, с которым переписывалась, лысый корпулентный мужчина лет шестидесяти в черном костюме строго смотрел из-под очков. — Симпатичный, — протянула я, — он мне нравится. — Особенно тем, что не девушка, правда? — Наташа распахнула передо мной дверь машины. — Карета подана, госпожа. Перед тем как завести двигатель, она вдруг наклонилась и бережно поцеловала меня в уголок рта. Я удержала ее, обхватив затылок, запустила пальцы в густые волосы, приникла к мягким губам. И с беспощадной очевидностью осознала, как необходимо мне чувствовать ее рядом. Поцелуя было недостаточно, я прижалась щекой к ее лицу, застыв так на мгновение. Больше всего мне хотелось навеки спрятаться в ее объятиях. Сожалея, что это невозможно, я со вздохом отстранилась и застегнула накинутый ремень. Она включила зажигание. Мотор заработал, бесцеремонно вмешиваясь в паузу утробным урчанием. — У Игоря проблемы. Как вчера выяснилось. Довольно крупные. — Что ты имеешь в виду? — ее бровь вопросительно изогнулась. — Помнишь, я проверяла иконы? Перед тем, как их вывезли в Париж на выставку. — Еще бы не помнить, — она усмехнулась, — могла бы, сожгла бы их к чертовой матери, столько времени из-за них потеряли. — Жаль, конечно, что не могла… — я прикрыла глаза, чтобы не видеть ее дальнейшую реакцию, — теперь они вернулись, и я должна составить акт о ввозе. Так положено. — Ну это, конечно, очень грустно, майн шац, но я потерплю. — Все дело как раз в том, что меня настоятельно просят не проверять ничего. Понимаешь? — Нет. Кто просит? Что значит, не проверять? — Я тебе о них рассказывала как-то, Симанюк и Ухорский. Не проверять — значит, просто сделать вид, что все в порядке, и подписать документ. А потом иконы вернут туда, где они висели. Ну и очевидно, что это копии, а не оригиналы. — Настоятельно просят - это как? — Симанюк звонил, советовал быть благоразумной. Игоря они прессуют, очевидно. Он им меня посоветовал, как эксперта. Обещал, что я все быстро сделаю. Он же не знал, чем все закончится. — Оль, ты чего? Не может так быть, они никогда бы не стали с ним связываться, если бы он им не пообещал тебя на блюдечке с золотой каемочкой. — Нет, — твердо сказала я, — он не мог бы так поступить со мной. Он просто очень хотел, чтобы большие ребята приняли его в свои взрослые игры. И доигрался. — Боже, — она презрительно фыркнула, — какое трогательное отношение. Типа он же еще совсем мальчик, глупый и наивный. Я молчала, мы как раз въехали во двор на Волхонке. Она заглушила мотор и посмотрела на меня. — Что? Ты хочешь сказать, что искренне веришь в то, что он изначально даже не догадывался о том, что они собираются подменить эти долбаные картины? — Иконы, — автоматически поправила я, — мне сложно поверить в то, что он осознавал, как рискует. Думаю, для него все стало полнейшим сюрпризом. Ты бы его видела вчера. Он чуть не плакал. — Артист, — бросила она и, выйдя из машины, как всегда открыла передо мной дверь. Я пожала плечами, ничего не ответив. По лестнице поднимались молча, меня расстраивало то, что она использует эту ситуацию для того, чтобы лишний раз объяснить мне, какой мудак мой муж. Всегда теплая, уютная мастерская встретила неожиданным могильным холодом, я дотронулась до батарей, они были ледяными. То ли авария, то ли отопительный сезон уже закончился. — И что ты собираешься делать? — Наташа уселась на честерфилд, не снимая куртки. — Хороший вопрос, — я подошла к мольберту и поправила стоящий на нем сотый по счету незаконченный вариант ее портрета, — пока тяну время. — Для чего? — она не мигая смотрела на меня. — Для того, чтобы обдумать, что сделать. Чисто теоретически, если рассуждать, мне достаточно стереть из компьютера рентгенограммы, как бы по ошибке. И просто симулировать проверку. А потом подписать акт. — Ты серьезно сейчас? — Наташа продолжала смотреть на меня в упор. — Я рассуждаю о том, что чисто теоретически все возможно. Я не говорю, что собираюсь это сделать. — Но ты задумываешься над этим, да? Мне не нравился ее обвиняющий тон, но по инерции я продолжила оправдываться. — Это нормально, что я не хочу подвергать опасности отца своего ребенка, разве нет? Он, конечно, идиот, но он же не знал, что так все обернется. Мало того, что я от него ухожу… — А ты уходишь? — она насмешливо глянула на меня. — Может быть, из сострадания лучше остаться? Нельзя же бросать мужа в такой тяжелый момент в его жизни. — Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что я твердо решила. Мне только надо поговорить с Варей, и я собираюсь это сделать в ближайшее время, — я все еще надеялась избежать конфликта, позволяя ей переступать границы. — О. Какая замечательная обтекаемая формулировка «ближайшее время»! — она встала и заходила по комнате. — Может подразумевать что угодно. Неделю, месяц, год. — Я говорила тебе о конкретных сроках, не передергивай. Я сказала, что в конце мая… Не слушая меня, она продолжила: — И знаешь, что еще меня убивает? Что ты вообще задумываешься над тем, чтобы нарушить закон ради этого козла. Подставить себя и своих коллег ради чего? Твоя наивность уже больше смахивает на глупость, а от твоей жертвенности попахивает мазохизмом. — Ну ты-то, в отличие от меня, замечательно разбираешься в людях. Твои предыдущие отношения это подтверждают, — я тут же пожалела о своей несдержанности, но, с другой стороны, она вела себя возмутительно. — Бинго! — она зло улыбнулась. — Только мне было не тридцать пять. И я извлекла урок, кстати. Ну или мне так казалось… — она развела руками. — Да ты что? Опять разочарование? Надо же, какая жалость! — я цокнула языком. — Ты поэтому решила, что имеешь право так со мной разговаривать? — А на что я имею право? На то, чтобы подождать еще пару месяцев или лет, пока ты решишься сообщить своему ребенку, что любишь меня? Или на то, чтобы молча наблюдать за тем, как ты собираешься впутаться в криминал ради того, чтобы спасти шкуру своего никчемного мужа? Тебе не кажется, что я слишком долго и слишком терпеливо жду? — Не жди! — выпалила я. — Вокруг полно незамужних девушек без детей. Без проблем. Я же говорила, что так будет лучше. — Замечательно. Ты перевернула все с ног на голову. И выходит, что вся суть в том, что это я боюсь проблем, а не ты боишься рассказать все Варе и уйти уже наконец с ней ко мне. — Когда у тебя будет свой ребенок, ты поймешь… — я знала, какой это тупой избитый аргумент, но он слетел с моего языка автоматически. — Ладно. — Она подошла к двери. — Будем считать, что ты меня обезоружила и мне нечего тебе ответить. И вообще все разговоры уже бессмысленны, я считаю. Мне хотелось крикнуть «подожди», но разве можно было себя так ронять в ее глазах, да и что-то мне подсказывало, что она бы не остановилась. Я молчала. Она еще какую-то секунду медлила у двери, словно собираясь что-то добавить, но потом, криво усмехнувшись, вышла. Повинуясь какому-то безотчетному инстинкту, я подняла руку и провела пальцем по нарисованным губам, с силой растирая грифель.