Осторожно, крутой поворот

Я вела машину по незнакомой местности без навигатора, совершенно не понимая, куда должна свернуть, чтобы добраться до дома в Мытищах. Я знала, что бабушки там уже нет, но отчего-то торопилась, словно боялась опоздать на встречу с кем-то очень важным. Мрачные здания нависали над тротуарами, улицы пугали безлюдием. Паника охватила меня: что если я никогда не выберусь из этого каменного лабиринта? Радостно-назойливый щебет птиц ворвался в сновидение, вернув в реальность, где я в полной безопасности лежала, прижатая к спинке дивана горячим телом. Я испытала острый прилив счастья. Словно внутри меня, сменив тягостную депрессивную скрипку, взорвался бравурным маршем целый духовой оркестр. За окном было пасмурно, мягкие очертания теней и сероватый свет, льющийся с улицы, придавали мастерской таинственный уют. Если бы можно было остановить время, поставив его на паузу, а еще лучше сделать запись и периодически возвращаться именно в это состояние безмятежного уютного блаженства. Полному погружению в нирвану мешал дискомфорт — рука затекла и онемела. Как только я пошевелилась, пытаясь сменить положение, Наташа открыла глаза и потянулась лениво, как кошка: — Твой честерфилд годится исключительно для активных действий, у меня все задеревенело, — Наташа лукаво посмотрела на меня, — угадай, к чему я клоню? — сняв свитер, она перевернулась на живот. — Требуется срочное физиотерапевтическое вмешательство. — Учти, только массаж, без всяких хэппи-эндов, мне еще нужно позвонить на работу, — усевшись на ее бедра, я задрала клетчатую рубашку и, не удержавшись, поцеловала в темную родинку под лопаткой. Легкими поглаживающими движениями принялась растирать кожу. Птицы за окном почему-то оживились. — Кайф, — простонала Наташа, — не останавливайся. Я чувствовала, как постепенно напряженные мышцы расслабляются под моими руками. — Мне снился странный сон. Правда, помню только отдельные фрагменты, — я прошлась подушечками пальцев вдоль линии позвоночника от шеи к крестцу, — будто я за рулем, почему-то еду в Мытищи и заблудилась. Неприятное ощущение. — А я где была? — она выгнулась от удовольствия, когда я начала разминать воротниковую зону. — Где-то не в моем сне. В нем вообще никого не было. Какое-то тотальное одиночество и чувство потерянности. — И что потом? — от того, что она говорила в подушку, ее голос звучал приглушенно. — Потоооом? — нагнувшись к ее уху, шепнула. — Потом я проснулась и оказалось, что я не одна. — Иии… ? Хоть скажи, что ты обрадовалась. — Ну, пока меня не заставили делать массаж, я была в восторге. Она заерзала подо мной: — Только не останавливайся. Сильнее нажимай. Сделай мне больно, детка. — Все! — я шлепнула ее по обтянутой джинсами ягодице. — У нас мало времени. Мне надо позвонить Синицыной и предупредить, что я не приду, написать Варе и Скутте. Кстати, я не видела раньше у тебя этих штанов. — Да, я вчера решила наказать себя шопингом. Чтобы уж совсем дерьмово себя чувствовать, слонялась по торговому центру и мерила вещи в каждом бутике. Самый мучительный для меня процесс на свете. С детства его ненавидела. — Ну, не зря ты мучилась, они прекрасно на тебе сидят, подчеркивают все, что надо, — моя ладонь улеглась на кажущуюся мне совершенной округлость, — даже не знаю, буду ли разрешать тебе надевать их на работу. У тебя там много красивых учениц. — Ого, — Берг приподняла голову, — еще пару таких заявок и не обойдется без хэппи-энда. — Есть что-то извращенное все-таки в том, что моя ревность тебя заводит, — я слезла с нее и, морщась, опустила ноги на холодный пол, — где мой телефон? Синицына расстроилась, когда услышала, что я скорее всего сегодня не появлюсь. — Марина Алексеевна звонила, ее сегодня тоже не будет, еще болеет. А Олег Николаевич поручил мне снимать лак с какого-то Налбандяна. Сказал, что это был любимый художник Берии и чтоб я старалась лучше, а сам ушел. Я вздохнула. Пинкевич — наглый тип, этого Налбандяна ему на реставрацию всучил частный коллекционер, и он скинул свою левую халтуру на бедную Леночку, пользуясь ее безотказностью. — Она ведь небольшая, попробуй сухим способом, я тебе как-то показывала, помнишь, когда мы с французскими миниатюрами работали? — Да, но я боюсь… — в голосе Леночки зазвучала паника. — Вдруг что-нибудь испорчу. — Не переживай, у тебя все получится. Достань канифоль из шкафа, что возле моего стола. Там баночка небольшая на верхней полке, подписанная. Я встала и подошла к окну: сквозь тучи робко пробивались солнечные лучи, боязливо скользили мимолетными бликами по окнам домов, словно не решаясь засиять в полную мощь на фоне свинцового неба. Синицына отыскала канифоль, а я, замерзнув у окна, снова улеглась на диван. Наташа вернулась из ванной и, бесцеремонно подвинув меня, расположилась рядом, положив голову мне на живот. — Берешь щепотку порошка и аккуратненько втираешь пальцами — лак начнет превращаться в пыль. Попробуй на уголке. Пока я отдавала указания, в отношении меня начали предприниматься активные действия. Свитер вдруг оказался задранным к шее, и горячие губы нежно, но настойчиво заскользили вдоль живота к груди. — Таким образом, ты доведешь лак до желаемой тонкости или вообще от него избавишься. Только когда ты трешь… Ощутив, как губы мягко обхватывают мой правый сосок, я осеклась. — Ольга Александровна? — Синицына раздражающе зазвенела в ухе. Пытаясь говорить ровным голосом, я продолжила: — Смотри внимательно, чтобы не повредить красочный слой и… — я опять прервалась от дразнящих движений выплясывающего вокруг моего соска языка, низ живота свело судорогой. — Алло? Невинное недоумение заставило покраснеть, на секунду я с ужасом представила, что Леночка догадается, чем я сейчас занимаюсь. — И лессировки, — я вонзила ногти в Наташино плечо, — не надавливай слишком сильно. Ты рано или поздно поймешь — место, где лак стерт, станет матовым и… Язык выписал очередной вензель, я вздрогнула и хрипло добавила: — …и пальцами тоже почувствуешь, что закончила. Наташа не выдержала и громко фыркнула, я прижала ее голову к своей груди, не давая возможности пошевелиться. — В общем, Лен, там ничего сложного… — Для лесбиянки, — щекотный шепот заставил меня саму издать смешок. — Ольга Александровна? — голос Синицыной звучал настороженно. — Все в порядке, у меня тут просто… телевизор, — раздалось очередное фырканье, — звони, если возникнут вопросы. — Совесть есть? — строго спросила я, отключившись от разговора. Наташа приподняла голову и заглянула мне в глаза: — Сама виновата, у тебя с твоей Леной очень двусмысленные разговоры. Кто же знал, что процесс реставрации такой возбуждающий. — Всего лишь сухой метод снятия лака, ты еще про мокрый не слышала, — краем глаза я взглянула на часы, — и если бы мы не торопились навстречу неизвестности в лице реакции моего ребенка… — Я согласна даже на сжатую версию, — перебила Наташа. Опираясь на расставленные по обе стороны от меня руки, нависла надо мной и выдохнула, приближаясь к моим губам своими: — Без этой информации день начинать не стоит. *** Варя в ответ на сообщение, что я заеду к ней после уроков, потребовала забрать ее с диктанта. Непедагогично согласившись, я с ужасом подумала о том, что час икс приближается. Мы ждали конца четвертого урока в машине, припарковавшись за углом школы. Оживленное обсуждение вариантов съемных квартир вдруг сменилось напряженным молчанием. До звонка оставалось пятнадцать минут. Наташа, заметив, как мои колени нервно подрагивают, сказала: — Прекрати выделять адреналин, дети как собаки, чувствуют страх и неуверенность. И не вздумай начинать оправдываться, тебе не за что. — Я понимаю, — начала я, — но… — Оль, посмотри на меня, — теплая рука легла на мою ладонь, лежащую на колене. Я сразу ощутила, как накатывающие подобно волнам приступы тревоги разбиваются о твердую невозмутимость. Никогда и ни с кем я не чувствовала себя такой защищенной. Я встретилась взглядом со спокойной синевой ее глаз. — Таких матерей как ты еще поискать. И ребенок у тебя умный и адекватный, она все поймет. — Ну да… — я вздохнула, — мне кажется, ты ее идеализируешь, подростки — они, знаешь ли, непредсказуемы. И жить с ними, кстати, тоже тот еще головняк, очень скоро пожалеешь, что вообще решилась на это сомнительное предприятие. — Так, — ее глаза тут же зло сузились, — идите-ка вы… в школу, Ольга Александровна, и не болтайте чушь, от которой у меня скулы сводит. А я пока прокачусь в ближайший супер за продуктами. — Даже не поцелуешь меня на прощание? — я отстегнула ремень. — Неа, — она ухмыльнулась, — тяжело целоваться со сведенными скулами. — Ладно, — я пожала плечами и открыла дверь машины, — подождем пока тебя отпустит. Уже когда я сидела на широкой скамье в школьном вестибюле, пришло сообщение: «Relaxation is coming» — гласила подпись под сложенными для поцелуя губами. Варя появилась в холле, радостно улыбаясь. Стараясь скрыть волнение, я ответила беспечно-бодрой улыбкой матери, без предупреждения собирающейся отвести дочь к зубному. Она шла рядом со мной, наивно злорадствуя по поводу того, что ей, в отличие от остальных «лошков», не придется писать диктант. Обозвав предложенный мной «Макдональдс» отстоем, Варя потащила меня в свое любимое кафе недалеко от школы — она обожала пирог с вишней. Иногда я даже, превозмогая свою нелюбовь к кухне, баловала ее вишневой шарлоткой по рецепту моей бабушки, достигая в этот момент пика своих кулинарных способностей. В кафе было всего три столика. Мы уселись возле стеклянной витрины, за которой высились горы сдобы разных размеров и форм. Я заказала Варе капучино, а себе эспрессо. — Так когда мы переезжаем? — спросила она, заталкивая в рот большой кусок пирога, по дороге роняя сладкую начинку на тарелку. — Сегодня, — пытаясь избавиться от вновь появившейся дрожи в коленях, я закинула ногу на ногу. — Ты нашла квартиру? — спросила она с набитым ртом. — Можно и так сказать, — чтобы отсрочить еще хоть на мгновение неминуемое, я сделала глоток и поморщилась, поняв, что забыла положить сахар, — но я не об этом хотела с тобой поговорить. Вернее, не только об этом. Варя благосклонно качнула головой и шумно отпила из своей чашки. Ее безмятежное спокойствие еще больше выбивало меня из состояния равновесия: наверное, проще преподносить судьбоносные новости уже и без того нервничающему человеку. — Понимаешь… я люблю одного человека, — сделав паузу, я глубоко, как перед прыжком в воду, вдохнула, — и этот человек… это девушка. Я еле сдержалась, чтобы не зажмуриться, и продолжила смотреть в серовато-зеленые глаза, как в зеркало на собственное отражение. Варя, облизав пальцы, спокойно спросила: — Это Наташа? — заметив изумление, очевидно, четко проявившееся на моем лице, она пояснила: — Ну, не тетю Зою же тебе любить. И потом, вы друг на друга всегда так смотрите, трудно не догадаться, — она ухмыльнулась. — Да ты что? — я саркастически приподняла бровь. — Ты еще и такой спец по взглядам, кто бы мог подумать. — Ой все, — обиженно сказала Варя, — можно подумать, мне пять лет. — Ладно, ладно, не дуйся, — примирительно сказала я, — ты очень взрослая и очень наблюдательная, я горжусь тобой. — А я тобой, — неожиданно сказала она, — это супер кул!!! Ты у меня, оказывается, крутая! — Погоди, — я поправила воротник ее форменной блузки, — ты, наверное, не до конца осознаешь — я собираюсь с ней жить. И сегодня мы с тобой переезжаем к Наташе в однокомнатную квартиру… на Соколе. Меня обескуражила ее восторженная реакция, я настраивалась на то, что мое известие покажется ей более шокирующим. А она отнеслась к этому так, словно я сообщила ей, что мой пост в Инстаграме заработал миллион лайков. — Супермегакруто! Наташа классная! О, и там же собака, — ее глаза загорелись предвкушением, так, словно я только что предложила ей поездку в Диснейленд. — Послушай, собака — это прекрасно, и я знаю, как хорошо ты относишься к Наташе, — у меня возникло смутное подозрение, что она все же не очень понимает, что происходит, — но все-таки учти, это не то, к чему ты привыкла. Будет тесновато. И это далеко от школы. И у тебя не будет пока своей комнаты, — я замолчала, хотя у меня в резерве насчитывалось еще с десяток пунктов, способных умерить ее слишком легкомысленное, на мой взгляд, отношение к ситуации. — Блин, мама, ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы я переезжала с тобой, — она нахмурилась, — а может, ты действительно не хочешь? Думаешь, я вам буду мешать? — ее губы задрожали, будто она вот-вот собиралась расплакаться. — С ума сошла?! — пересев на соседний с ней стул, я притянула ее к себе и судорожно обняла. — Ты для меня важнее всех на свете. Просто я переживаю, вдруг тебе будет некомфортно. Мысль промелькнула, неприятно кольнув: а что если бы она восприняла все негативно? Готова ли я была отказаться от Наташи? Могла бы пожертвовать личным счастьем ради детского эгоцентризма? — Ну все, пусти, ты меня задушишь, — Варя, высвободившись из моих объятий, небрежно заправила за ухо прядь волос, упавшую на лоб, — хватит уже грузиться из-за всей этой фигни, я привыкну. — Конечно привыкнешь, — с энтузиазмом подхватила я, — и вообще это временно, мы скоро найдем двухкомнатную квартиру и обязательно возле твоей гимназии. У тебя ничего не изменится… ну почти, — добавила я и сделала еще один глоток. На этот раз горечь даже не почувствовалась. Может, права была Светлана — кофе надо пить без сахара. — Мама! Не парься, — ее лицо озарила хитрая улыбка, — а можно мне мороженое? — она оглянулась на соседнюю витрину. — Три шарика — фисташковое, клубничное и шоколадное. — Ты не лопнешь? — озабоченно спросила я. — И я уже не говорю о горле, у тебя только в январе была такая серьезная ангина. — Ну, мам… у меня ведь стресс, — она умоляюще сложила руки, — ты что не смотришь американские фильмы? Там героини всегда все печали и тревоги заедают мороженым. — Ужас, — я достала из бумажника деньги, — моя дочь выросла манипулятором. На, обойдешься двумя шариками. Пока она отходила к продавцу делать заказ, я написала Наташе: «Все в порядке. Кафе «Буэно», подъезжай сейчас». — Так ты из-за Наташи от папы уходишь? — неожиданно спросила она, вернувшись с мороженым. — Он знает про нее? — Нет, не знает… пока что. И ухожу я не только из-за Наташи. Это все сложнее. Понимаешь, я все время была занята и не очень задумывалась о своей личной жизни… а Наташа… с ней я… — Счастлива, — закончила за меня Варя, — это тоже заметно. Мам, — она вложила свою липкую ладошку в мою руку, — я рада, если тебе хорошо. Не переживай так. А бабушка тоже не знает? — Бабушка в курсе, но не говорила никому, надеялась, что я передумаю. — Жесть, — задумчиво проронил мой ребенок, — она даже леди Гагу называет извращенкой, так что представляю, как ее бомбило, когда ты ей сказала. — Ей не очень понравилось, — я вспомнила лицо свекрови во время нашего первого разговора и моргнула, — но в итоге, я надеюсь, рано или поздно, она станет терпимей, — сказала я с той же самой интонацией, с которой когда-то объясняла маленькой Варе, что колобка съели понарошку и он непременно выберется из живота подлой лисы. — На выходные папа, наверняка, захочет, чтобы ты оставалась у них, — откуда я это взяла, я сама не знала, видимо, из каких-то семейных мелодрам про разводы. Варя закатила глаза: — Зачем? Он не знает, о чем со мной разговаривать, у меня иногда такое ощущение, что он смотрит и не понимает, как я вообще оказалась с ним в одной квартире. — Не преувеличивай, — я нахмурилась, видимо, надо было уйти к женщине, чтобы открыть для себя, что моя дочь уже далеко не наивный ребенок, — папа и бабушка тебя очень любят… — Мама, зачем ты меня утешаешь? Я не то чтобы страдаю по этому поводу, и, конечно, буду их навещать, — вдруг ее лицо озарилось улыбкой. Я проследила за ее взглядом и увидела входящую в кафе Берг. — Насыщаетесь углеводами? — с усмешкой спросила Наташа, приблизившись к нашему столику. — Ты должна попробовать их вишневый пирог, — сказала я, — если у них, конечно, еще осталось после нашествия вишневых маньяков. — Ну, мам, — Варя вдруг смутилась, — что ты меня какой-то обжорой выставляешь? — Привет, — сказала ей Наташа, — не переживай, люди с хорошим аппетитом всегда внушают больше доверия. Тем более, когда речь идет о таких сакральных вещах как пирог с вишней. — Ты тоже любишь? — Варя воодушевилась. — Еще бы, — Наташа кивнула и посмотрела на часы, — но, к сожалению, нам пора. Уже полвторого. Я кивнула. В четверг все обычно возвращались домой после пяти, я рассчитывала, что мы успеем собраться без помех. Наташа собиралась ждать нас на лестничной клетке, чтобы помочь снести вещи. Но я настояла на том, чтобы она вошла в квартиру. Правда, она все равно не прошла дальше прихожей, усевшись прямо возле двери на маленький деревянный стульчик, стоявший там с незапамятных времен и принадлежавший, кажется, еще маленькому Игорю. Первым делом я достала с антресолей чемоданы, один из них — новый, с которым Игорь недавно ездил в Париж, вкатила в Варину комнату: — Вперед, главное, не забудь книги и тетради. Чтобы потом я не слышала: «Ой, у меня нет учебника, он на Кутузовском остался, поэтому я не буду делать домашнюю работу». — Мама, — Варя вздохнула, — ты хоть и мега крута, как выяснилось, но все-таки тебе не мешает сделать дополнительный апгрэйд — сейчас, если что, все можно в сети найти. И зацени мою сознательность. Я вошла в спальню и начала методично складывать одежду в чемодан. Я понимала, что вряд ли появится возможность, а главное, желание, прийти за вещами еще раз. Поэтому безжалостно откидывала в сторону то, что уже вряд ли буду носить. Упаковала, в основном, практичное и удобное повседневное и пару вещей на выход. Забрав украшения, оставшиеся от бабушки, положила в шкатулку обручальное кольцо. Там же я оставила ожерелье из жемчуга, подаренное в день свадьбы Светланой, и массивный золотой браслет, который Игорь преподнес мне на тридцатилетие. Я уже застегивала чемодан, когда услышала в глубине прихожей звук проворачиваемого ключа. Отчего-то я почувствовала себя грабителем, застигнутым на месте преступления. Настраиваясь на самое худшее, я выкатила чемодан в прихожую. Светлана Яковлевна, так и не прикрыв входную дверь, стояла, в изумлении глядя на Наташу: — Что здесь происходит? — в ее голосе звучали металлические нотки, так хорошо знакомые мне со студенческих времен. — Ольга, объяснись. — Здравствуйте, — вежливо сказала Наташа. Она встала со стульчика и, подойдя ко мне, взяла чемодан из моей руки. Варя выскочила из комнаты: — Мама, а можно я не буду брать платья? Я все равно их не ношу! — увидев Светлану, она слегка опешила. — Привет, бабуля. Ой, зарядку для телефона чуть не забыла положить, — воскликнула она с жизнерадостной интонацией ребенка, который собирается в школьный поход, и тут же улизнула в свою комнату. — Светлана Яковлевна, — я старалась говорить как можно спокойней, — давайте не будем устраивать сцен, вы прекрасно знаете, что сейчас происходит. Я ухожу, мой ребенок уходит со мной. С Игорем я все обсужу позже. — Что здесь делает она? — Светлана направила указующий перст на Берг. — В моей квартире?! Это немыслимо! Вон отсюда! — Наташа, разумеется, даже не шелохнулась, и Шувалова снова перевела взгляд на меня. — Я не ожидала от тебя, Оля, что ты дойдешь до такой низости и приведешь в дом эту… — Не надо, Светлана Яковлевна, я прошу вас, давайте все сохраним достоинство, — буквально взмолилась я. — Достоинство? — она усмехнулась. — О каком достоинстве говоришь ты, бросающая своего мужа в тяжелый момент его жизни? Ты, которая плюет сейчас на все и всех ради своей похоти. Я оглянулась — дверь в Варину комнату была закрыта, но я все равно понизила голос: — Ваш сын не невинная жертва, он с самого начала был в курсе и активно во всем участвовал. И никто его не подставлял. Поинтересуйтесь, сколько ему отстегнули за то, чтобы он уговорил меня совершить преступление. Он взял деньги и очень опрометчиво пообещал, что я соглашусь подписать документы. Вы всерьез считаете, что я должна оставаться с ним после этого? — Я не верю тебе! — упрямо произнесла она. — Не верю. Ты все сочиняешь, мой сын кто угодно, но не… — она, не договорив, прижала руки ко рту, словно если бы слово сорвалось с ее языка, оно бы превратилось в отвергаемую ею правду. — Да неважно, — устало сказала я, — думайте, что хотите. — Ты пожалеешь, — она покачала головой, — и вы тоже, — она посмотрела на Наташу с нескрываемой ненавистью. — Светлана Яковлевна! — я повысила голос. — Прекратите! Вы сейчас сами себя унижаете! — Я унижаю себя? Я? Глеб? Ты это видишь? — она театрально воздела руки куда-то то ли к люстре, то ли к висящему в гостиной автопортрету академика, печально взирающему на нас из-под очков. И снова повернулась ко мне. — Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? После всего, что я для тебя сделала! Если бы я знала! — спохватившись, она плотно прикрыла входную дверь, услышав щелканье замков на площадке. Любопытные соседи начали высовывать головы подобно улиткам, выставляющим из своих раковин рога-антенны. Перейдя почти на шепот, она продолжила: — Если бы я знала, что ты способна на такое предательство, я бы никогда не впустила тебя в свою семью. Вся твоя провинциальная интеллигентность и деликатность, твоя скромность и воспитанность — все это блеф. В тебе нет ни капли порядочности! — Светлана понизила голос еще больше. — Ты жертвуешь сейчас собственным ребенком ради того, чтобы удовлетворить свою извращенную прихоть, — она метнула уничижительный взгляд на Наташу, застывшую возле зеркала. Я не отвечала, методично складывая свою и Варину обувь из шкафа в прихожей в большой полиэтиленовый пакет из «Ашана». В конце концов, я давно достигла совершенства, почти заслужив «черный пояс» в искусстве игнорировать речи моей свекрови. Варя снова появилась на пороге своей комнаты: — Я закончила, но теперь не могу закрыть чемодан. — Варя! — Светлана Яковлевна сделала шаг по направлению к ней. — Ты не можешь уйти. Я не отпущу тебя! Твоя мама больна, ей нужна помощь. Ты просто маленькая и не понимаешь. Лицо моей дочери стало испуганным, она попятилась и снова нырнула в свою комнату, вероятно, испугавшись, что бабушка и вправду каким-то образом сможет ее насильно удержать. Не успела я пошевелиться, Наташа решительно прошла следом за Варей, дверь за ней закрылась с тихим стуком. — Возмутительно, — прошипела Светлана, проводив Наташу ненавидящим взглядом, — не думай, что все это останется безнаказанным. — Конечно, — я повертела в руках старые Варины кроссовки и закинула их назад в шкаф, заранее предчувствуя, как она потом будет вопить, — никаких сомнений. Дверь Вариной комнаты распахнулась, Наташа выкатила чемодан, Варя со школьным рюкзаком за плечами в нерешительности застыла перед Светланой Яковлевной, которая отступила к входной двери как к последнему рубежу, который она могла бы сдать врагу только ценой своей жизни. — Мама? — Варя оглянулась на меня. — Пожалуйста, Светлана Яковлевна, я вас умоляю, — мне вдруг стало страшно: а что если она действительно не отойдет? Что нам делать? Я вдруг отчетливо поняла, что пойду на все ради того, чтобы наконец вырваться отсюда. — Варя останется тут! — моя свекровь посмотрела на меня победным взглядом. — А ты можешь убираться на все четыре стороны. Я не допущу, чтобы мою внучку воспитывала лесбиянка. — Бабушка! Пожалуйста, перестань! — Варя сердито топнула ногой. — Дай мне пройти. — Светлана Яковлевна, зачем вы устраиваете этот цирк? — Что если потянуть ее за руку? Может, мне удастся сдвинуть ее с места? Я никогда ни с кем не дралась, и не очень понимала, с чего начинать. — Хочу, чтобы она видела, что представляешь из себя ты и эта твоя так называемая женщина, — Светлана усмехнулась, — давайте покажите ей, на что вы способны. Сил-то у вас хватит, я знаю. — Мама! — Варя запаниковала. — Пожалуйста, не оставляй меня тут. Мамочка, пожалуйста. Бабушка, я тебя очень прошу, очень, я хочу с мамой, с мамой… — она вдруг горько расплакалась, совсем как когда-то маленькой рыдала при расставании со мной первые дни в детском саду. Светлана Яковлевна покачала головой и отошла от двери, устало опустилась на пуф, глядя на меня в упор: — Ты чудовище, — слетело с искривленных презрительно губ. Варя, все еще всхлипывая, подошла к ней и порывисто обняла: — Бабушка, не расстраивайся, пожалуйста. Я буду часто тебя навещать, обещаю. Хочешь, я даже буду с тобой на концерты ходить? — Господи, девочка моя, — Светлана, вытащив белоснежный платок из кармана плаща, вытерла слезы на Варином лице и вдруг перекрестила ее суетливым движением, — я спасу тебя. Ты просто не понимаешь, что творит твоя мать. Наташа распахнула входную дверь и выкатила ее чемодан на площадку. — Пока. Я буду звонить и приходить, не переживай, — Варя оторвалась от Светланы Яковлевны и, поцеловав ее в щеку, быстро выскочила на площадку, словно боялась, что в последний момент бабушка передумает и снова захлопнет дверь. — Иди, открой машину, — Наташа протянула ей брелок. Наташа снова вошла и взяла мой чемодан, я подхватила пакет с обувью, Светлана прошипела, глядя на меня с ненавистью: — Ключи. Я отцепила от связки ключи от квартиры и отдала ей. — От мастерской тоже, — рявкнула она. — Ну уж нет, — я покачала головой, — я там прописана и имею полное право там находиться. На квартиру вашу я претендовать не собираюсь. Я вам еще раз предлагаю: давайте решим все, как цивилизованные люди. Зачем вы устроили эту отвратительную сцену? Довели ребенка до слез… Светлана, прищурившись, подняла указательный палец вверх: — Вот именно, что ребенка. Неразумное дите любит маму, не осознавая, что эта мать из себя представляет. Но ничего, я лишу тебя родительских прав. Я лишу тебя всего. Закон будет на моей стороне. Ты останешься голая, босая и под забором. А эта девчонка, — она с усмешкой кивнула на Наташу, — тебя в результате бросит, я уверена. — Пойдем, — Наташа взяла меня под локоть. — Я тебя уничтожу, — Шувалова говорила быстро, словно стремилась напоследок выплюнуть в меня как можно больше яда, — тебя уволят с волчьим билетом, и после этого уже ни в одном приличном музее, ни в одной галерее на работу не возьмут. Тебе даже в художественной школе не разрешат преподавать. Таких, как вы, нельзя подпускать к детям! Будешь портреты малевать в подземных переходах. Уже у самой двери, перед выходом на улицу, Берг, опустив чемоданы на пол, развернула меня к себе лицом и впилась в губы коротким поцелуем, словно опечатывая имущество. — Любимая моя, — прошептала я, пакет с обувью упал к ногам, и я изо всех сил обняла ее, — во что я тебя втравила? — Оля, — выдохнула она, — прекрати. — Ну дай мне немного поныть и посокрушаться, — обиженно пробурчала я, — я предупреждаю, что и в дальнейшем буду часто так делать. — Что ж ты раньше мне не сказала? — она досадливо покачала головой. — Я бы хоть прививку себе сделала, вдруг это передается половым путем. Я засмеялась и поцеловала ее в щеку. Она толкнула тяжелую подъездную дверь. На улице моросило, солнце окончательно спряталось за угрюмо темнеющими низкими тучами. Варя ждала нас в машине, спокойно копошась в своем телефоне. *** Наташа, оказывается, накупила не только целую гору продуктов, но и приобрела надувной матрас, по размеру напоминающий царское ложе. И благородно предложила: — Вы устраивайтесь на кровати, а я … — Ну уж нет! — Варя с размаху прыгнула на надутый матрас. — Я всегда мечтала спать на таком. Мы с Наташей переглянулись, видимо, одновременно испытав радостное облегчение. Дикси, весь вечер взбудоражено крутившийся у нас под ногами, ночью забрался к спящей Варе и улегся у нее в ногах. Наташа вздохнула: — Кажется, он понял, что власть меняется. — Да? — я просунула руку под ее футболку. — А ты поняла? И сразу почувствовала, как по ее телу прошла легкая дрожь. — Думаешь, можешь делать со мной все, что захочешь? — еле слышно прошептала она и переместила мою ладонь на свою грудь. — А разве нет? — я провела пальцем по ее соску, заставляя ее выгнуться дугой. — Давай, скажи это. — Да, — сдавленным голосом произнесла она, — все, что хочешь. — Умница, — убрав руку с ее груди, я поцеловала ее в подбородок, — найди поскорее двухкомнатную квартиру. После разочарованного вздоха она пообещала: — Завтра у Раи будет напряженное утро.