Осторожно, крутой поворот

— И все-таки это несправедливо, — голос Вари с заднего сиденья перекрыл комментатора новостей, с увлечением вещающего об очередном международном саммите, — ребенок перенес стресс, а его уже на следующий день гонят на занятия. С раннего утра она выносила мне мозг, ноя, что ей положен выходной. — Вот в школе и отдохнешь, — я исподтишка покосилась на колено, обтянутое черной джинсовой тканью. Вчера ночью мы с Наташей единодушно решили, что пока не будем смущать мою дочь и в ее присутствии воздержимся даже от самых невинных прикосновений. Наташа назвала это каминг-аутом в щадящем режиме. — Напиши мне записку для учительницы литературы, она задавала Лермонтова наизусть. А когда мне было с этим переездом? — Варя трагично вздохнула. Я вздохнула ей в унисон, наверное, не зря все же говорят, что дети часто коварно используют развод родителей, манипулируя чувством вины. Вытащив из сумки альбом для набросков, я вырвала лист и каллиграфическим почерком вывела: «Уважаемая Фаина Львовна, извините, пожалуйста. Из-за плохого самочувствия Варя не сделала домашнее задание. Она обязательно выучит стих к следующему уроку». — Держи! Вообще-то у тебя был целый вечер, чтобы подготовиться, но ты предпочла играть с собакой, — я протянула ей записку. — Блин, мама, а можно было без обещаний? — Нельзя, — отрезала я, — и хватит уже канючить! Стихи учить полезно для профилактики слабоумия. И не страшно, если в твоих мозгах хоть ненадолго застрянет Лермонтов. Подумаешь, чуток потеснит там Билли Айлиш. — Наташа, а ты знаешь наизусть Лермонтова? — с ехидством в голосе поинтересовалась Варя. — Нет, — Наташа резко крутанула руль, обгоняя едущую перед нами машину с вихляющим прицепом. — Упс! — язвительно произнесла Варя. — Знаю Фауста Гете в оригинале, — Наташа вздохнула так, словно это знание ее обременяло, — отец заставил выучить, когда я получила четверку по немецкому в седьмом классе. — Погугли, доченька, — ласково посоветовала я, — увидишь размер и поймешь, какая у тебя добрая мама. Притормозив у ворот гимназии, Наташа, повернувшись к Варе, сказала: — Ты в два заканчиваешь? Я заеду за тобой. Варя радостно кивнула. И стремглав выскочила из машины, увидев Макара, ждущего у ворот. Наблюдая через окно за тем, как моя дочь беззастенчиво подставляет своему кавалеру щеку для поцелуя, я задумалась: может, мы слишком загоняемся, и ничего с ней не случится, если она увидит, что и ее мама иногда целуется? — Надеюсь, это разовая акция? Варя взрослая девочка и прекрасно умеет пользоваться метро. И я тоже. — Моя рука вернулась на привычное место, и я в который раз осознала, насколько это важно для моего эмоционального состояния. — Так что с понедельника мы вполне можем и сами… — Оль, да все нормально, — Наташа улыбнулась, — никакого напряга. У меня свой собственный график. И вообще… мне по кайфу. Ты разве не понимаешь? Я иногда представляла себе, что вот так вот утром везу ее в школу, тебя — на работу, и это казалось чем-то абсолютно несбыточным. — Мне самой до сих пор не верится, что это свершилось, — я покачала головой, ошеломленная внезапным озарением, — и больше не надо врать и притворяться, запираться в ванной и втихаря строчить тебе сообщения, сходить с ума каждую ночь от того, что ты не со мной. Только я все равно пока не могу поверить в реальность происходящего… Я чувствовала себя альпинистом. То самое чувство, когда с жадностью хватаешь ртом разреженный воздух и не до конца осознаешь, что, наконец, добрался до заветной вершины. — Нам надо расслабиться, — остановившись на светофоре, Наташа повернулась ко мне, — немного пина колады тебе не повредит, — она подмигнула мне заговорщицки, — в квартале от моего дома есть годный бар, кстати. — Прекрати вспоминать про этот дурацкий коктейль, — я шлепнула ее по колену, — не буди лихо, птенец. — Ооо, судя по опыту сегодняшней ночи, пока мы не переедем, мне ничто не грозит, — Наташа грустно усмехнулась, — так что напьемся шампанским на кухне и ляжем спать… в пижамах, — с грустной иронией добавила она. Светофор зажегся зеленым, и «Мазда» тронулась с места. — Никогда не понимала, как люди годами живут в однокомнатных квартирах с ребенком и умудряются при этом делать еще детей, — задумчиво сказала я, — может у них какая-то особая техника бесшумного секса? — Или дети так и вырастают, думая, что это естественные звуки природы типа дождя или там кошек мяукающих, или это ветер так шумит. Шшшш, уууу, мяу… — «мяу» она произнесла с сексуальным придыханием. — Все, хватит, — начав смеяться, я не могла остановиться, — это ужасно, теперь я буду переживать, что… — я осеклась. Возле нашего флигеля в плаще нараспашку романтичным байроновским героем застыл Шувалов. Поэтичность образа немного портил слишком официальный черный костюм, хотя в сочетании с бледностью лица и горящими глазами он придавал очень подходящую данной ситуации траурную трагичность. — Отлично, — я резко отстегнула ремень, — и вполне ожидаемо. Наташа притормозила у самого бордюра и тоже отстегнулась. — Не стоит. Я справлюсь сама, — горделивое упрямство включилось по умолчанию. — Конечно, справишься, — она широко улыбнулась, — я просто буду рядом. Не обращай на меня никакого внимания. — Это плохая идея, — вяло возразила я, по инерции следуя ритуальной игре в независимость. — Это не идея, это единственно возможный вариант развития событий, — щелчком кнопки блокировки двери она поставила точку в разговоре. Я поймала себя на мысли, что жду их столкновения с каким-то нездоровым любопытством. Высокий стройный Шувалов живописно смотрелся на фоне ажурной ограды, под сенью начинающих покрываться бледно-зеленой листвой старых лип — если бы на дворе был восемнадцатый век, можно было бы решить, что сейчас он вызовет Берг на дуэль. Старинное здание как нельзя лучше гармонировало бы с молчаливыми секундантами и каретой. Расстояние между нами сокращалось, с каждым шагом я ощущала себя уверенней, несмотря на то, что сердце стало биться чаще. — Здравствуй, — приветствие получилось излишне звонким, — меня ждешь? — глупый, конечно, вопрос, но с чего-то же надо было начинать. — Конечно, — презрительная усмешка прорезалась на его губах и застыла там, как прилепленная, — а ты, я смотрю, теперь ходишь с сопровождением. — О чем ты пришел поговорить? — неуклюжая попытка уколоть раззадорила. — Если об экспертизе, то ответ «нет», подписывать ничего не буду и в ближайшее время доложу начальству о подмене. Если о разводе, то заявление я подам после выходных. Заключим соглашение, и все разрешится быстро и безболезненно. С Варей ты сможешь видеться, когда захочешь. Что касается мастерской, то будет справедливо, если ты оформишь дарственную на Варю. С учетом того, что я продала бабушкину квартиру и…. — Подпиши акт, и мы договоримся по всем пунктам, — он нервно облизал губы, — я даю тебе слово. Хочешь мастерскую, получишь ее. Хочешь, чтобы дочь жила с тобой, пожалуйста, я не возражаю. Давай, Оля, не глупи. Видишь, я готов к компромиссам, несмотря на то, что ты поступила со мной подло. — Игорь, я не буду ничего подписывать. Когда ты уже это поймешь? И не надо называть компромиссом шантаж. И уж точно не тебе обвинять меня в подлости. Еще скажи, что ты мне никогда не изменял, и я разбила тебе сердце… — Ну все, хватит! — резко перебил он. — Надоело слушать твой бред. Из-за тебя у мамы ночью был сердечный приступ, я «скорую» хотел вызывать. Ты что думаешь, тебе все с рук сойдет? — на его скулах заиграли желваки. — Не могу понять: ты сейчас косишь под идиотку или на самом деле такая тупая? — Тссс, мужжЧина, ведите себя прилично, — знакомое холодное спокойствие разлитое в Наташином голосе не оставляло сомнений, что она в ярости, — вы же из интеллигентной семьи. Вас что, не учили хорошим манерам? — Девушка, — Игорь одарил ее ненавидящим взглядом, — давайте вы будете статистом, молчаливым и почти невидимым. — Я буду вашим стоп-краном, — Наташа оставалась леденяще невозмутимой, — раз уж вы не умеете контролировать свой словесный поток. Мимо нас прошли несколько моих коллег из отдела графики, шумно поприветствовав меня, они скрылись в воротах. — Игорь, если ты не сменишь тон, я просто уйду, — повинуясь внезапному порыву, я сжала ее тонкие пальцы, привычно погладила ободок серебряного кольца. Шувалов, не замечая наших переплетенных рук, надменно произнес: — Да иди, иди. Я, собственно, все сказал. Дал тебе шанс. Люди теряют терпение, и я больше не гарантирую твою безопасность. — Замечательно, — Берг достала из кармана телефон и нажала на экран — оттуда раздался голос Игоря, — если хотите, можете еще раз исполнить, «на бис». Только поменьше экспрессии, а то переигрываете. Со стороны, наверное, мы выглядели очень обычно. Просто мужчина и две женщины встретились у входа в музей, возможно, решили с утра посетить вместе выставку Караваджо. Большими рекламными афишами о ней была обклеена вся Москва. — Да ты оборзела, сучка мелкая, — прошипел Игорь и приветливо кивнул поздоровавшейся с нами пожилой сотруднице, знакомой его матери. — Здравствуйте, Евдокия Григорьевна. Женщина, заулыбавшись остановилась: — Маме привет, Игорек. Как здоровье-то ее? — Неважно, — он перевел на меня взгляд, и я представила, что он сейчас скажет: «переживает, что моя жена оказалась лесбиянкой!», — давление из-за погоды скачет. — Дожди завтра обещали, проливные, — женщина посмотрела на совершенно ясное небо, — вон парит-то как. А я-то думала, что ощущение духоты — моя индивидуальная реакция на Шувалова. Как только Евдокия Григорьевна удалилась, посоветовав всем пить отвар шиповника, Игорь процедил: — Уйми свою телку, — он подчеркнуто не смотрел на Берг, — слишком много болтает и лезет не в свои дела. — Все, что касается Ольги, как вы догадываетесь, уже давно является исключительно моим делом, — Наташа неожиданно притянула меня к себе и обняла за талию. Романтичная бледность тщательно выбритых щек сменилась истеричными пунцовыми пятнами. Шувалов смотрел на нее так, словно надеялся прожечь дыру в бомбере.  — Мало того, я обещаю, что если у нее сломается ноготь, к примеру, и мне это покажется подозрительным, эта запись окажется в полиции, — ее голос звучал небрежно-расслабленно, но я ощущала, как напряжена рука, обнимающая меня, — и я выступлю свидетелем того, что вы ей угрожали. — Да заткни ты ее наконец! — он окончательно потерял самообладание. — Или я за себя не отвечаю. — Почему я должна ее затыкать? Мне нравится то, что она говорит, — я прижалась щекой к ее плечу, — а вот тебя я слушать устала. — Охренеть, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам, — да ты больная. Посмотри, в кого ты превратилась! — его дрожащие от ярости губы с трудом сложились в презрительную улыбку. — Мне противно с вами рядом стоять. Ну давай, поцелуй ее еще прямо тут! — не сдержавшись, он повысил голос и, словно сам испугавшись своего всплеска, продолжил почти шепотом: — Пусть все видят, что ты ненормальная. — О, — Наташа громко рассмеялась, — сколько пафоса. Обещаю, мы обязательно поцелуемся, только чуть позже. Я вдруг подумала, что за всю мою жизнь только эти двое делили со мной постель. В ненависти, застывшей в их глазах, было нечто животное, похоже, интимное знание объединяло и одновременно побуждало их вцепиться друг другу в глотку. — Ты, главное, не нервничай, Шувалов. Иди к своей нормальной женщине и будь с ней счастлив. — Я-то буду, Оля, я-то буду, а вот ты наплачешься… — он с презрительной жалостью покачал головой. — Можешь тут выпендриваться сколько угодно, очень скоро начнешь локти кусать. Только будет поздно. Подумай над моим предложением, если еще хоть какие-то мозги в голове остались. — До свидания, Игорь, — я сделала шаг в сторону, увлекая Наташу за собой, — встретимся в суде! — клишированная фраза из фильмов сорвалась с языка глуповатым восклицательным знаком. Обернувшись уже у самого входа, я посмотрела вслед удаляющемуся силуэту в черном плаще. Сердце все еще колотилось так, словно я пробежала стометровку. — Знаешь, я думала, будет стремно видеть, как вы общаетесь, — Наташа положила руку мне на плечо, — все эти коды… — Коды? — я удивленно посмотрела на нее. — Ну, конечно. После стольких лет совместной жизни это естественно. Слова, жесты, фразы, понятные только двоим. Иногда достаточно просто приподнять бровь и тебя уже понимают. Короче, я реально боялась это заметить. Даже не знаю, как бы отреагировала… — Я не люблю, когда ты приподнимаешь бровь, — я улыбнулась, — плохой знак. И нет у нас с ним никаких особых кодов, мы вообще нечасто разговаривали. Как-то не о чем было. Такие вот параллельные прямые. И если бы не его уязвленное самолюбие и эта идиотская история с иконами, наше расставание вообще могло бы быть безболезненным. Ну и, конечно, Светлана масла в огонь подливает. — Уязвленное самолюбие — страшная вещь, — она поправила воротник на моей блузке, — легко не будет. — Тебе когда на работу? — побочным эффектом выброса адреналина оказалось почти нестерпимое желание близости. — Вообще-то через два часа, — Наташа посмотрела на меня, — ты как себя чувствуешь? — она провела рукой по моей щеке, и я, на мгновение забыв, что мы все еще стоим на улице, по инерции потянулась к ней с поцелуем, но тут же притормозила. — Нормально, немного потряхивает, но это пройдет. Во мне все еще словно вибрировала задетая неприятным разговором струна, отзываясь болезненным эхом в сознании.  — Нам нужен секс, — в ответ на мой изумленный взгляд Берг добавила, — сейчас. Миновав пост охраны, мы вошли в мастерскую, и я обомлела. В реставрационном зале никого не было кроме Пинкевича, одиноко восседающего на стремянке возле огромного полотна «Аврора и Кефал» Герена. — Бонжур, мадам, — рискуя свалиться, он шутливо склонил голову перед Наташей, разведя руки в сторону. — Гутен таг, — с учтивой улыбкой ответила Наташа. — Где все? — спросила я, все еще не до конца веря в такое сказочное везение. — Так семинар же! Забыла? Еще месяц назад объявляли, вчера всем напомнили, сказали добровольно-принудительное мероприятие. Я нагло сачкую, а народ с утра торчит в ГОСНИИР. — Меня вчера не было, — радостно сказала я, мысленно прикидывая, какое из пустующих помещений лучше подойдет для вопиющего разврата. — Дама из Норвегии прикатила, научит нас, крестьян, продвинутым технологиям, расскажет все про: хелатные соединения, гели, восстановительные отбеливатели и прочую дорогостоящую хуету, не предусмотренную бюджетом, — он со вздохом отвернулся к картине, — так что неохота даже время тратить. — Оптимистичней, Олежка! Денег нет, но вы держитесь, — я сняла плащ и, заметив Наташин взгляд, прикованный к обнаженной груди Авроры, негромко поинтересовалась: — Нравится? Она сразу сообразила, о чем я говорю и, подмигнув мне, тихо промурлыкала: — Твоя заводит гораздо больше. — Попробовала бы ты ответить иначе, — прошипела я и уже громче добавила: — Куртку оставь здесь. Устремившись по коридору мимо закрытых кабинетов, я сделала выбор в пользу технической лаборатории. Приложив пропуск к электронному замку, толкнула тяжелую дверь — Ого, — Наташа осмотрелась по сторонам, разглядывая рентгеновский аппарат, спектрометр, камеру для инфракрасной съемки, висящие на вешалке белые халаты, — у вас тут как в больнице. Я нажала на красную кнопку, включая снаружи надпись «Не входить». Достав из шкафа чистый халат, я медленно расстегнула блузку. Наташа как загипнотизированная следила за моими движениями, не пытаясь приблизиться. — Хочешь поиграть в доктора? — сняв блузку, я словно в нерешительности спустила кружевную лямку бюстгальтера на плечо. Она громко сглотнула: — Это входит в список моих грязных фантазий, майн шац. Подойдя к столу, усеянному макроскопическими снимками фрагментов полотна эпохи Возрождения, она уселась, свесив ноги. — На что жалуетесь? — под пристальным взглядом я неспешно надела халат. Потянув замок молнии, переступила через соскользнувшую на пол юбку и сделала шаг по направлению к Наташе. — Острая нехватка сексуальной активности при очеееень повышенном либидо. Синдром облома, — она скорчила жалобную гримасу, и мне тут же захотелось задушить ее в объятиях. — И давно вас это беспокоит? — приблизившись, я встала между ее ног. — Ммм, дайте припомнить, — руки тесно сомкнулись на моей талии, многообещающе опустились ниже и тут же нагло дразня, вернулись на поясницу, — всего сутки, но кажется — вечность. Я не успела ответить, ее губы накрыли мой рот жадным, требовательным поцелуем. Отстранившись, дыша так, словно только вынырнула из воды, она пробормотала: — Мне значительно лучше. Но надо повторить, — и снова самозабвенно приникла к моим губам, ласково терзая их своими. Не прерывая поцелуя, я расстегнула пуговицу на ее джинсах и только тогда, чуть отодвинувшись, заглянула в потемневшие до иссиня-черного глаза: — Есть еще более эффективные терапевтические методы. Раздевайтесь. Я отступила на шаг назад, с удовлетворением наблюдая за тем, как она в лихорадочном возбуждении срывает с себя одежду. — Жду чудесного исцеления, — оставшись только в рубашке, она снова села на стол, предусмотрительно подсунув под зад снимок с изображением пухлого купидона с довольно злобной мордочкой. Купидонов редко изображают добродушными, заранее намекая, что любовь, в основном, сопровождается сплошными мучениями. — Расслабьтесь, девушка, — сказала я тоном гинеколога, — представьте, что с вами любимая женщина. Поддерживая ее за талию, я провела рукой по колену, коснулась губами ключицы, выпирающей из-под расстегнутого воротника. — Доктор, пациент почти в коме, делайте уже что-нибудь, — она жалобно хныкнула. — Не смотрите под руки хирургу, — я еще немного ее помучила, медленно поглаживая внутреннюю сторону подрагивающего в нетерпении бедра, и, наконец, услышала вырвавшийся из ее груди одобрительный стон — мои пальцы добрались до конечной точки маршрута и погрузились в горячую влажность. Прижимаясь все теснее, она, согнув ногу в колене, закинула ее мне за спину, словно поймала в капкан. Я полностью растворилась в плавящем сознание ритме, неистово целуя бешено бьющуюся под тонкой кожей вену на шее. Соленый привкус с запахом моря действовал на меня подобно феромону, доводя до исступления. Резкий короткий вскрик заставил остановиться, взгляд сфокусировался на листе бумаги, упавшем на пол. На злобном личике купидона отчетливо проступала зависть. — Оля, — выдохнула она, с силой скрещивая ноги, — Оля… Положив голову на ее грудь, я слушала как постепенно успокаивается яростное биение сердца. Наташа расслабленно провела пальцами по моей спине и встала. Вдруг ее руки крепко сжали меня, еще через мгновение я оказалась в воздухе, а затем лежащей на столе. Бумажные листы шурша посыпались на пол, туда же полетели и мои трусики. — Ммм, чулки… как продумано, — целуя меня под коленом она согнула мои ноги и переместила к себе на плечи, — развратная женщина, что ты делаешь со мной? — ее губы заскользили меж разведенными бедрами. — Все, что хочу, ты же знаешь… — меня уже уносило горячей волной сладострастия. — Oh mein Gott, — пуговицы от халата со стуком рассыпались по столу, ее пальцы сжали мою грудь, — как мне нравится, когда ты… — недоговорив, она приникла к моему до бесстыдства влажному лону. Я прикрыла глаза, осторожная нежность, с которой ее язык двигался во мне, сводила с ума. Во время секундных мучительных пауз внизу живота кольцами сжималось томительное жгучее желание. Мир вокруг тоже сжался до единственной точки, путь к которой прокладывался тонким, но уверенным пунктиром ласковых бархатных прикосновений. На мгновение я приоткрыла глаза, приборы и аппараты застыли в немом укоре, обличительно поблескивая зрачками объективов, в которых отражалось мое бесстыдно извивающееся от сладострастия тело. Живо вообразив, как они изумлены и возмущены — ведь я производила впечатление приличной женщины — я с громким стоном кончила. *** — Кошмар, — я подобрала с пола разлетевшиеся снимки, — до чего мы докатились, осквернили физико-техническую лабораторию, храм науки. — Ты хотела сказать «освятили», — Наташа заправила рубашку в джинсы, — надеюсь, теперь тебе будет веселее трудиться. — Мокрее, — проворчала я, — мало того, что я в своей мастерской не могу спокойно смотреть на этот чертов диван, так теперь еще и стол превратится в триггер эротических фантазий. — Они должны быть исключительно с моим участием, учти, — со строгой серьезностью сказала Берг, — тебя и так окружает совершенно недопустимое количество голых дам. Пусть даже и нарисованных… — Не переживай, птенчик, я смотрю на них, в основном, через микроскоп, и поверь, кракелюр на их лицах не способен возбудить, — я тоже сохраняла серьезный тон. — Не хочу уходить от тебя, — уголки ее губ неожиданно опустились, — но нужно. Пожалуйста, не выходи, пока я не приеду за тобой. — Что за глупости? — я пожала плечами. — Ты и так за Варей едешь в два. И потом сюда к шести? Зачем? Я что, дорогу до Сокола не найду? — Мне так спокойней, — она подошла ко мне и взяла мое лицо в руки, — слышишь? Не упрямься, — легко коснувшись моих губ, отпустила, — договорились? — Ты параноик, — ее встревоженность немного пугала и одновременно с этим умиляла, — не говори, что воспринимаешь тупые угрозы Шувалова всерьез. Поверь, если бы они что-то могли сделать, они бы не предупреждали. Трогать меня не имеет смысла, тем более, что это не решит их главную проблему. Иконы же не станут подлинными. — Как только ты все расскажешь своей Марине, я успокоюсь, — она провела большим пальцем по моей щеке, — ну или, по крайней мере, буду меньше нервничать. А вообще, давай ты возьмешь отпуск и отсидишься дома. — Ну уж нет, — возмутилась я, — еще не хватало, чтобы из-за каких-то мелких проходимцев я торчала под домашним арестом. И вообще, все это чушь, птенчик. Не накручивай себя. Пошли, а то Олег там, наверное, уже извелся от любопытства, где мы так долго ходим. Если что, я тебе экскурсию устроила в лабораторию и запасник. — Ага, и я переполнена восторгом, поэтому нет слов. У самой двери в мастерскую она удержала меня за руку: — Оль, ты помнишь, дождись меня, сама не выходи. — Ладно, ладно, — я поморщилась, — заканчивай меня пугать, мне хочется думать о прекрасном, а не о шайке мошенников, — понизив голос, я уточнила: — И под прекрасным я подразумеваю одну невозможно сексуальную девушку, обожающую все контролировать. Да? — я ущипнула ее за попу и быстро толкнула дверь. — Ну как там у нас дела, Олежек? — мой бодрый возглас заглушил ее возмущенное рычание.