Осторожно, крутой поворот

— В повести «Капитанская дочка» Швабрин показан как низкий, циничный и высокомерный человек. К жителям крепости он относился с презрением, считая себя лучше всех. — Помедленнее, — Варя низко склонилась над тетрадкой. Я скользнула пальцем по экрану айпада. — Не сутулься. Ему очень нравилась дочка капитана Миронова, но он называл Машу глупой и распускал о ней сплетни. Как потом оказалось, просто она не согласилась выйти за него замуж, и он таким образом мстил ей. Хм, Швабрин мне кого-то напоминает. — Точно, — с восторгом поддержала Варя. — А Гринев твой где, кстати? — поинтересовалась я. — Тоже попкорн жует? — Ты что?! Он бы так себя никогда не повел, — с горячностью защитила она Макара, — он вообще не в школе. Болеет. Сказал, придет и даст Вадику по морде, но я запретила, — последнюю фразу она произнесла с настоящим женским кокетством. — Очень мудрое решение, — похвалила я, почему-то мысль о ее взрослении пугала. Раздался звонок в дверь. — Наверное, Наташа забыла ключи. Погоди… Я открыла, удивляясь тому, что Наташа так быстро вернулась с прогулки. Не спрашивая разрешения, Шувалов нагло вошел в квартиру. Справившись с шоком, я преградила путь в комнату: — Ты куда собрался? Он остановился, глядя на меня сверху вниз. — Привет, Оля. — Зачем ты пришел? — Даже не знаю… — он сделал вид, что задумался. — О, вспомнил: приехал к своей дочери. — А, ну раз так, то, конечно, это уважительная причина для того, чтобы вламываться без спроса, — я старалась сохранять спокойствие. — Ты хотя бы помнишь, в каком она классе? — Не надо, Оля. Не строй из себя мать года. Особенно после того, что сегодня случилось. — А что случилось, Игорь? Ничего особенного, детские разборки, у нее это не в первый раз. Но откуда тебе-то, заботливому отцу, знать. Короче, давай без лицемерия. Просто признаем, что тебе очень хочется потрепать мне нервы. — Мне все равно, что ты там себе думаешь. Мой ребенок не будет жить в такой обстановке, — он повысил голос. — Где она? Варя?! Шувалов сделал шаг мне навстречу. Расстояние между нами сократилось до нескольких сантиметров. Дверь в комнату распахнулась. — Папа? — Варя растерянно смотрела на нас. — Что ты тут делаешь? — Пришел за тобой, — Игорь оттеснил меня в сторону и подошел к ней, — тебе пора домой. Он судорожно сжал ее в объятиях, классическая картина: любящий отец, тяжело переживающий разлуку с дочерью. — Пойдем, соберем твои вещи, — тихо произнес он. Варя испуганно отстранилась. — Зачем? — Игорь, заканчивай, — я лихорадочно соображала, как погасить назревающий скандал, — это абсурдно. Не обращая на меня внимание, он прошел в комнату и огляделся по сторонам. — Замечательно, — с сарказмом произнес он и повернулся к Варе. — Где ты спишь? Она беспомощно посмотрела на меня. Шувалов бесцеремонно прошелся по комнате и остановился возле матраса с раскиданными на нем Вариными вещами. Рядом красовалась подстилка Дикси, которую она под шумок давно перенесла из коридора, как всегда верно рассчитав, что мы закроем на это глаза. — Великолепно. Моя дочь спит рядом с собакой! — он покачал головой и расстегнул ветровку. — Где твоя сумка? Давай, я помогу тебе собраться. — Не надо, — Варя подошла к столику и села в кресло, — я никуда не пойду. Мы с мамой сочинение пишем. И у меня все нормально. Я позже приеду в гости. Сейчас много задают, времени нет. — Доченька, — ласково произнес Игорь, но по моментально выступившим розовым пятнам на щеках я поняла, что он вот-вот сорвется, — ты просто не понимаешь. Тебе здесь не место. У тебя есть где жить. — Мне здесь хорошо, — Варя глядела на него исподлобья. — У тебя есть свой дом, где ты родилась. Своя комната. Там твои друзья, школа, я с бабушкой. Мы по тебе очень скучаем. Если ты переживаешь, что мама обидится, то зря. Она тебя будет любить так же, как и прежде. Мне было нелегко молчать, но я хотела дать ей возможность самой решить. — Я никуда не пойду. Хочу жить с мамой, — упрямо произнесла она, и у меня отлегло от сердца. — Не капризничай, ты просто еще не доросла, чтоб понимать, что для тебя хорошо, а что плохо, — он приблизился к ней, — поедем прямо сейчас, я вызываю такси, вещи мы и потом можем забрать. — Так, ну все! — я встала между ним и Варей. — Тебе ребенок четко ответил, и думаю, что разговор окончен. Кстати, вот, — я взяла со стола копию искового заявления и протянула ему, — тебе перешлют по почте заказным, но раз уж ты к нам заглянул… ознакомься. Дату заседания узнаем на следующей неделе. Шувалов бегло пробежался по тексту глазами и усмехнулся: — Да ты шутишь, Оль. Место жительства ребенка определить с матерью? Это место жительства? — он указал рукой на матрас, потом на нашу постель. — Или это? — Это временные неудобства, не переживай, у нее скоро будет отдельная комната. — Да какая разница, — он посмотрел на меня с презрением, — ей будет одинаково плохо всюду. Все это противоестественно, и не думай, что она этого не понимает. — Папа, перестань! — Варя встала с кресла, ее голос дрожал, но глаза оставались сухими. — Уходи, пожалуйста. В коридоре лязгнул замок, раздался жизнерадостный лай и громкий призыв к дисциплине. Я еле удержалась, чтобы тоже не издать радостный возглас. Дикси вбежав в комнату, замер как вкопанный напротив Игоря. — Куда пошел? Лапы. Совсем избалова… — Наташа застыла на пороге, в руках у нее была коробка с тортом и бутылка «Просекко». — О! Сюрприз. — Незапланированный визит, — прокомментировала я, — и он уже подходит к концу. До свидания, Игорь. Шувалов посмотрел на меня, потом на Дикси, который ответил тихим, но красноречивым рычанием. — Выйдем? — попросил он у меня вежливым тоном. — Выйдем, — согласилась я. — Оль, — Наташа нахмурилась, — может… — Пять минут, — я посмотрела на нее выразительно, — мы просто закончим разговор. На лестничной клетке пахло сигаретами и жареным луком. Я ощутила себя героиней дешевого телесериала, из тех что нон-стоп крутят по «Россия 1». — Тебе не стыдно? — я прислонилась к кожаной обшивке. — Мне нормально, — он усмехнулся, — лучше, чем вчера на допросе у следователя. Спасибо тебе, Оля. — Правильно, можешь сказать спасибо. За то, что не сдала вас, хотя это было бы справедливо. Ради Вари. И частично мне все же жаль твою мать. — Да не надо этих игр в благородство, — Игорь раздраженно отмахнулся, — у тебя нет никаких доказательств просто. И вообще, сама понимаешь, как это может выглядеть, — на его лице появилась язвительная ухмылка, — злобная лесбиянка клевещет на бывшего супруга. Только и всего. И я тебя огорчу: я не сяду. Никто не заинтересован в том, чтобы раздувать это дело. — Отлично, — меня затошнило от его самодовольства, — раз так все замечательно, зачем вся эта комедия? Оставишь, может, нас в покое? — Оля, Оля, — он презрительно улыбнулся, — за все надо платить. Ты же честной хотела быть. Теперь наслаждайся. И кроме того, не думай, что мне наплевать на мою репутацию. Люди не поймут, почему я позволил своей дочери жить с геями. Меня подбросило от злости. — Прямо слышу твою маму. Ты уже рассказал ей, что Даша беременна? — удержаться было невозможно, хотя я понимала, что поступаю некрасиво. — Думала меня сейчас огорошить своей осведомленностью? — он усмехнулся. — Мама в курсе. Мы ей рассказали вчера. И она очень рада. Так что советую тебе подготовить Варю к тому, что ей придется вернуться домой. В нормальные условия и в нормальную семью. Посмотри, до чего ты ее довела. Она уже на детей бросается, на взрослых орет, ее психика не выдерживает. Не будь эгоисткой. У меня возникло нестерпимое желание заткнуть уши или заорать во весь голос, чтобы заткнуть его. — Хочешь жить со своей лесбиянкой? На здоровье. Но ребенка-то своего ты зачем втягиваешь? Зачем она должна все это видеть? — он говорил спокойно, почти благожелательно. — Очень проникновенно, и даже с намеком на талант. Но ты зря тратишь энергию, — сжимая кулаки от нарастающей во мне ярости, я старалась говорить ровным голосом, — прибереги ее для суда. Хотя у меня все еще есть надежда, что ты еще до него успеешь сообразить, насколько бессмысленна эта твоя вендетта. — Надейся, — он широко улыбнулся, ненависть в глазах запылала еще сильнее, — что тебе еще остается. Но лучше бы ты задумалась о том, что калечишь собственного ребенка… Я еще некоторое время оставалась стоять в подъезде, вслушиваясь в звуки происходящей за чужими дверьми жизни. Из чьей-то квартиры надсадно прорывалось: «И все мои сюжеты по твоим картинкам Девочка — разноцветная витаминка…» Где-то плакал ребенок. Так, словно ему не нравилась музыка. От всей этой невидимой, упрятанной в коробки квартир повседневной суеты веяло спокойствием и беззаботностью. Казалось, что все это происходит где-то в недоступных галактиках, от которых я уже бесконечно далека. *** — Тебе не нравится? — Наташа указала глазами на нетронутый мною кусок торта на блюдце. Торт был шоколадным и, по словам Вари, умявшей за вечер три огромных куска, «офигенным». После ухода Игоря она повеселела, за столом без умолку трещала с Наташей о всяких геймерских приблудах, и я еле уговорила ее идти спать. — Просто нет аппетита, — я отодвинула блюдце в сторону. В мозгу неотвязным рефреном звучали слова Шувалова, иногда чередующиеся с ехидными репликами психолога. И я никак не могла переключиться. Даже то, что Варя воспряла духом, не успокаивало. — Ладно, важно, что главный эксперт одобрил, — Наташа достала из холодильника бутылку, — аппетита нет, а как насчет жажды? — Хм, — я посмотрела на часы, — вообще-то завтра будний день. — Не будь занудой, — она быстро откупорила пробку, — это как лекарство. — Сейчас будет еще более занудная сентенция, — предупредила я, — алкоголь не решает никаких проблем, только добавляет головную боль утром. — Тоже хорошее отвлечение, будешь думать о том, что болит, и, может, меньше себя накручивать. Последние слова резанули какой-то отстраненной снисходительностью. Как будто я заморачиваюсь из-за незначительной женской ерунды типа некачественного маникюра. — Это не называется «накручивать», это называется признавать, что существуют проблемы, — мы словно ходили вокруг да около важных тем, но не решались называть вещи своими именами. И это почему-то раздражало. — Проблемы решаются. На выходных мы едем смотреть квартиры. Ты подала заявление. Адвокат, по твоим словам, отличный. Ищи плюсы, — она вытащила из подвесного шкафчика бокалы. Я невольно проследила взглядом за длинными стройными ногами и тут же, одернув себя, отвернулась, безразлично вглядываясь во тьму за окном. — Иногда мне кажется, что ты не до конца осознаешь, во что ввязалась, — медленно произнесла я, — либо стесняешься сказать, что все это стремно. — Не начинай, Оль, — просекко заструилось по стенке бокала, — это никому не нужные разговоры. — Да почему же? — я словно медленно ввинчивала шуруп в стену, зная, что рискую задеть электропровод. — Мне кажется, очень даже нужные и своевременные. Интересно, как долго ты еще сможешь оставаться такой невозмутимой? Наташа протянула мне бокал, наполненный почти до краев, и начала наливать себе с медлительностью, показавшейся мне довольно зловещей. Темный завиток упал ей на лоб, поправляя его, она искоса взглянула на меня с тревожной настороженностью. — Пей, — себе она налила лишь до половины, — и не мели чепуху. Просекко издавало тонкий фруктовый аромат. Я сделала большой глоток и даже не поморщилась от легкой кислинки. — Или это такое ненужное благородство, или ты, действительно, в силу возраста, не до конца понимаешь, насколько все серьезно. Что, конечно, в любом случае прискорбно, — я сознательно сделала ударение на слове «возраст». Она повертела бокал в руке, но так и не поднесла ко рту. Подвинула табурет к плите и уселась напротив меня, демонстративно вытянув ноги. — К чему ты клонишь, Оля? — К тому, что, наверное, ты видишь все под другим углом. Тортом ситуацию не подсластишь и поиском сомнительных плюсов тоже. — И? — она вдруг поставила бокал на стол и встала. — А что, если я не права? Может быть, остальным виднее? Может, я действительно травмирую собственного ребенка? И веду себя абсолютно эгоистично? Посмотри, что происходит с ней! Из-за меня! Как сказала моя свекровь: из-за моей прихоти. Наташа подошла к окну, приоткрыла его и взяла с подоконника пачку сигарет. — И, конечно же, стоит прислушаться к ее суперобъективному мнению. Ироничный тон еще сильнее подстегнул меня: — Только не подумай, что я тебя в чем-то виню. Ни в коем случае! Ты тут вообще ни при чем. Я мать и несу ответственность за все. И это я пошла на поводу у своих эмоций и не продумала ничего. — Что ты хочешь, чтобы я тебе ответила на это? — она, щурясь, выпустила дым в щель, из которой тянуло холодом. — Да не знаю я, — раздражение выплескивалось из меня, — просто не надо этих «пустяки, дело житейское»! Твой пофигизм пугает. И я не имею в виду, что тебе наплевать на Варю, я вижу, как ты к ней прекрасно относишься, и знаю, что ты за нее переживаешь. Но ты как будто стараешься все упростить. Мысли, терзающие меня на протяжении дня, словами слетали с моего языка, как выпущенные на волю птицы. — С чего ты взяла, что я так на это смотрю? С того, что я не истерю и не рву на себе волосы? — она глубоко затянулась. — Не надо преувеличивать. Просто отнесись к этому серьезней. Блин, она пожаловалась этой тетке, что одна сидит вечерами. Понимаешь? Пока мы с тобой развлекались, она тут одна сидела… И что я за мать после этого? — Если ты помнишь, мы ездили по делам. И это всего несколько раз… Я не могла остановиться: — Да все это жалкие оправдания. Но суть в том, что я вела себя как конченая эгоистка, — я вылила в себя остатки вина из бокала и со стуком поставила его на стол, — налей мне еще. Она не шелохнулась, поднесла сигарету к губам, продолжая изучающе разглядывать меня. Так, словно она увидела что-то новое. И я была уверена, что оно ей не нравится. Но меня это не пугало, наоборот, мне отчаянно хотелось развеять ее иллюзии. — Что? Давай расскажи мне, что надо забить. Ты же точно знаешь, с твоим-то жизненным опытом, как решаются такие вопросы, — я ненавидела себя, свой едкий голос, свой ехидный прищур, свои пальцы, вцепившиеся в ополовиненную бутылку. — Или ты так и будешь снисходительно молчать? — Успокойся, пожалуйста, — она затушила сигарету в пепельнице и тут же вытащила из пачки новую, — ты просто устала и злишься. — Да ты кроме этого ничего и не можешь сказать, — во мне словно открылся какой-то клапан, из которого наружу начал выходить весь накопленный за этот день яд. — Конечно могу, Оля. Она закурила вторую сигарету. — Ну так что. Давай. Расскажи мне в очередной раз, как все будет замечательно. И как я все правильно делаю. И машину вожу отлично и вообще женщина твоей мечты. — Самое печальное, — она выдохнула дым и снова затянулась, — что все предсказуемо. Думаешь, я не знала, что рано или поздно ты придешь к выводу, что сделала ошибку? И думаешь, я не понимала, что ты будешь в ней меня винить? — Я же сказала, я не виню… — Конечно не винишь, — она зло улыбнулась, — ты хотела знать, хреново ли мне? Так вот, мне хреново! Идеализирую ли я тебя? Вряд ли. Ты это хотела услышать? — Нет, не… — Я не закончила. Мне хреново, потому что и я тоже боюсь. Когда я тебя уговаривала уйти от мужа, я искренне верила в то, что поступаю правильно. Но я не думала, что…  — ее голос надломился, она сделала паузу. Меня трясло нервной дрожью. Готова ли я была принять то, что она скажет? –… Я не думала, что все это будет вот так… мне казалось, любить друг друга — немало значит. Думала, мы словно под куполом, знаешь? И нас не достать! Наивные мысли, все из-за возраста, конечно, — в ее голосе прозвучал сарказм, — видимо, я переоценила что-то, — она усмехнулась. — Какая-то левая тетка за полчаса разговора промыла тебе мозг. И, оказывается, Шувалов для тебя авторитет. Берг отошла от окна, уселась рядом со мной за стол и, взяв свой бокал, сделала большой глоток. У меня было чувство, что я сдираю пластырь с открытой раны. — Меня не пугают никакие материальные проблемы, никакие неудобства. Я способна все решить. Буду по ночам работать, возьму еще заказы. Но, Оля, я не могу избавить тебя от чувства вины. И не знаю, как быстро Варя сможет адаптироваться. Для меня это тоже впервые. Иногда создается такое ощущение, что все проблемы в твоей жизни начались из-за меня. И рано или поздно ты меня возненавидишь. — Прекрати, — к горлу подступил ком. — Когда ты так себя ведешь, — она не сводила с меня глаз, — я теряю уверенность. И думаю, что если в один прекрасный день ты встанешь перед выбором, — он будет не в мою пользу. — Да нет же! — забыв о том, что за стеной спит Варя, я выкрикнула, чтобы малодушно остановить этот спровоцированный мною же поток откровенности. — Не смей так говорить! — А как я должна говорить, Оль? Как только чуть припекает, ты срываешься и начинаешь сомневаться в том «а стоило ли». Знаешь, это очень стремная тема. И я не собираюсь ждать, пока ты будешь метаться, стоя на своей воображаемой развилке. Я просто избавлю тебя от этих мучений, поедешь по прямой. — Да, да, — несмотря на открытое окно, мне вдруг показалось, что на кухне стало нестерпимо душно, — а ты найдешь себе очередную Вику, беспроблемную, без загонов по поводу ребенка. — Естественно, — ее губы растянулись в наглой ухмылке, — почему бы и нет? И, заметь, я не буду себе врать в отличие от тебя. Я хочу и буду жить с женщиной, любить ее. — Да хватит! — трясущейся от злости рукой я налила себе в бокал остатки «Просекко», половину расплескав на стол. — Нет, ну отчего же хватит? — взяв салфетку, она просто накрыла ею образовавшуюся лужицу, не став вытирать. — Ты же хотела, чтобы я перестала тебя утешать и добавила дерьма, чтобы тебе стало себя еще больше жалко. — Все! Молодец, у тебя отлично получилось. — А знаешь, что у тебя отлично получится? — синие глаза безжалостно пронзали меня насквозь. — Найти какого-нибудь подходящего мужчину и с ним еще четырнадцать лет изображать семью. — Ты заткнешься уже когда-нибудь? — Хорошо, что теперь ты знаешь, что такое оргазм. Проще будет симулировать… Я ощутила, как горит моя ладонь, и в это мгновение до меня дошло, что я только что дала ей пощечину. — Вау, — она мотнула головой и повторила громче, — вау. — Черт! — я прижала ладонь к своей щеке так, будто это меня ударили. — Блин, — она потерла покрасневшую кожу, — у тебя тяжелая рука оказывается, ты в волейбол не играла? — Ты простишь меня? — я встала возле нее, не решаясь дотронуться. — Я никогда в жизни раньше… — Значит, я у тебя первая во всех смыслах, — она поднялась с табуретки. Теперь мы стояли вплотную друг к другу. — Боже, до чего я докатилась, — внезапно ощутив головокружение, я ухватилась за ее талию, — как ты меня терпишь?! — Ну вообще-то я уже ко всему готова, особенно, когда мы на кухне. Это какое-то особое место, мне кажется. Зона агрессии, да? Наташа начала поглаживать меня по спине. Так, как гладят незнакомую кошку: немного осторожно, опасаясь, что она может в любой момент поцарапать. — Мне стыдно, — моя голова опустилась на ее плечо, — но попробуй только даже задуматься о том, чтобы свалить к каким-то Викам. — Ты что? — она шумно сглотнула. — Какие Вики? После такого хардкора все уже будет казаться пресным. — Ужасно, что ты связалась с истеричкой, правда? — я нежно прикоснулась к ее нижней губе. — Отвратительной стервозной женщиной, которая треплет тебе нервы. Не сводя с меня взгляда, она медленно обхватила губами мой указательный палец. — Не увлекайся, — через силу прошептала я, — мы все равно ничего здесь не… только хуже будет. — Не будет, — хрипло произнесла она. С судорожной поспешностью наши губы столкнулись, ударяясь друг о друга с неловкостью первого раза, но уже через мгновение мой рот привычно приоткрылся, впуская трепещущий язык. И я почувствовала абсолютную правильность происходящего. Назло всем и всему. *** «Просекко» закончился, но Наташа прокралась в комнату и достала из бара бутылку «Мартини Бьянко». Сладко вяжущий вкус во рту как утешение после кисловатого «Просекко». После нескольких часов сидения на табурете я устала. Развернувшись, прислонилась к стене, ноги оказались на ее коленях как-то непроизвольно, будто для них и не было другого места. — У нас в классе была девочка — Света, ее мама уехала жить в другой город, к мужчине. А она осталась с отцом. И когда у нас был выпускной, ее мама приехала. С цветами, в красивом платье, — она принялась массировать мои ступни. — М-м-м, — я прикрыла глаза, ощущая уютную расслабленность. — Так вот — Светка даже в ее сторону не посмотрела. И мы все были за нее. Все знали, что она могла ее забрать с собой, просто не хотела напрягать того мужика. И я рассказываю тебе об этом потому, что, в отличие от этой женщины, ты не предаешь своего ребенка. — Не предаю, — я открыла глаза и выпрямилась, чувствуя необъяснимую благодарность. Оказывается, мне было чертовски важно услышать от нее эти слова. — Не может быть, чтобы Варя не хотела, чтобы ты была счастлива. — И все же получается, что я ее в чем-то ущемляю, — я уже не задумываясь разделяла груз сомнений на двоих, вероятно, проявляя слабость, но при этом испытывая колоссальное облегчение. — Ты ущемляла ее не меньше, когда не любила ее отца. Стопудово, она все замечала. — Самое обидное, что он вообще ею никогда не интересовался, — я посмотрела за окно, на тонкую розовую полоску восхода. — Такое, знаешь, отцовство на автомате. Пару раз в цирк, пару — в зоопарк. На велосипеде ее учил кататься соседский мальчик постарше. — И ты молчала? — А что толку говорить? Насильно же не заставишь интересоваться. Светлана, кстати, все пыталась его гонять с ней то на концерты, то на выставки. Но он отмазывался, конечно. Диссертация же, — с сарказмом произнесла я, спуская ноги на пол. — Если бы мои родители разводились, я бы выбрала отца, — она потянулась к сигаретной пачке. — Ну хватит, это уже десятая по счету за ночь, прекрати. Почему отца? — А ты все считаешь, — буркнула она, но все же послушалась. — Потому что у меня с ним больше общего. Он меня чувствует, я его. Ну то есть так было… неважно. Всякий раз, когда она упоминала родителей, у меня саднило сердце от обиды за нее. — Может быть, пройдет еще немного времени и они по-другому начнут на это смотреть. Я уверена, они переживают. Не думала о том, чтобы когда-нибудь позвонить? — Нет, ничего ведь не изменилось, я по-прежнему люблю женщин. Я приподняла бровь. — Сорри, — она выставила руки, будто защищаясь, — конечно, Женщину-у-у, одну-у-у. Но зато какую! — Да, какую? Она задумчиво посмотрела на меня: — Знаешь, я как-то размышляла. Ну вот тогда, с Бондарчук, я даже планов не строила никаких. И, если честно, если бы она в какой-то момент вдруг решила бросить мужа и начать жить со мной, я бы просто сбежала. — Странно, — протянула я, стараясь выглядеть не слишком довольной, — помнится, ты была от нее без ума. — Конечно, без ума, — подтвердила Наташа с улыбкой, — но я прекрасно понимала, что так на нее реагирую только благодаря бесконечным качелям. Непредсказуемость хороша только в сочетании с чем-то настоящим. — А настоящего не было вообще? — Ну, — Наташа встала и потянулась, — много страсти, немного интереса, чуток любопытства, но, в основном, она удовлетворяла свое эго. Мне не хотелось о ней заботиться, и ей обо мне тоже. И вот это для меня главный показатель. — Она подарила тебе книгу с такой трогательной подписью, — я притянула ее к себе и, задрав футболку, поцеловала в живот, — а я тебе — ничего. — Как ничего? А Фредерик? А сотня портретов? Особенно последний, я до сих пор вспоминаю и краснею, — она нежно провела по моим волосам. — Возмутительно откровенная картина. Попробуй только ее кому-то показать. — Вообще-то, я планирую повесить ее в центре зала, если когда-то все же буду выставляться, — пробормотала я, не в силах оторвать губы от обнаженной кожи. — Без «если», конечно, ты будешь выставляться, — она прижала меня к себе, — ты просто обязана. Все скоро наладится, я тебе обещаю. — Мы под куполом, да? — спросила я, вдыхая ее запах. — Под непробиваемым.