Осторожно, крутой поворот

— Сегодня будем писать подмалевок, — я приколола огромную репродукцию «Венеры» к стене возле мольберта, — это первоначальный эскиз без детальной прорисовки. — Окей, — мисс Барнаул, разумеется, не проявила никакого воодушевления и тут же, пробормотав «сорри», начала с удивительным для нее проворством набирать текст в телефоне. Первый сеанс с Полиной сдвигался несколько раз, и вот, наконец, нам удалось договориться. Мне даже пришлось уйти с работы в полдень — чтобы хоть как-то вписаться в плотный график между солярием, пилатесом и съемками в рекламе. Разложив кисти и приготовив разбавитель для красок, я взяла со стола мигнувший входящим телефон. «Буду в центре в полвторого. Пообедаем))?» «Я в три должна вернуться на работу. Успеем?))» «Пообедать?» «А о чем я могу еще думать?))» «Рисуя голую женщину? Наверное, о суши…» «Точно, ты угадала. Привезешь? Ты знаешь, какие я люблю». «Если только у тебя не поменялся вкус. Когда появляется разнообразие в меню, сложно не захотеть попробовать что-то еще». «Что-то разве может сравниться с «Филадельфией фреш?» - я послала ехидный смайл. «Эта комбинация сильно на любителя))» «Вот именно», отправив поцелуй и гифку — взъерошенного птенца с извивающейся в клюве гусеницей, я вернулась к мольберту. И начала выдавливать белила, сиену и охру в левый верхний край палитры. Мисс Барнаул тоже закончила переписку и теперь наблюдала за приготовлениями, посасывая ярко-розовый чупа-чупс на палочке, смешно по-детски втягивая его пухло-силиконовыми губами. — Если вы устанете и захотите прерваться, не стесняйтесь, сразу скажите, — предупредила я. — Я умею позировать, — она небрежно швырнула чупа-чупс в корзину для бумаг, — у меня все время фотосессии. — Да, но там вы все же не так долго остаетесь неподвижной, с непривычки это сложно, — возразила я. — Все норм, — коротко бросила она, — раздеваться? — Да, — я кашлянула в легком смущении, — можем приступать. Она царственно кивнула и принялась неторопливо разоблачаться. Поймав себя на мысли, что наблюдаю за этим процессом не только как художник, я опешила. И вдруг поняла, почему Наташа нервничает. Я стала смотреть на женское тело совсем иначе. Прежде обнаженные натурщицы не вызывали у меня таких эмоций. — Вот сюда, пожалуйста. Подойдя к ней, я ощутила тонкий горький аромат духов, приятный, но абсолютно чужой запах. Правую руку я поместила на высокую грудь, покрытую ровным загаром, левую — направила вниз. Касаясь шелковистой кожи, я прислушивалась к себе. То, что я испытывала, нельзя было назвать возбуждением, скорее это был легкий кураж: теперь я знала, что значит овладевать, проникать, удовлетворять. И чувствовала себя посвященной, как те, кто прошел обряд инициации. Смочив в скипидаре тряпку, я растерла по натянутому белому холсту сырую сиену. Взяв плоскую кисть, начала набрасывать контуры силуэта, постепенно переходя к чертам лица. Полина застыла неподвижным изваянием, невозмутимо глядя на меня с высоты своего почти двухметрового роста. В мраморных статуях, пожалуй, было больше жизни, чем в ней. Как раз когда я наносила охру, смешанную с розоватым оттенком, на руку, стыдливо прикрывающую зону бикини, послышался звук проворачиваемого в замке ключа. Я отложила кисть. — Проходите, Василий, можете не разуваться, — голос свекрови резанул слух наждаком. На пороге комнаты появился невысокий полный мужчина в синем комбинезоне с пластмассовой черной коробкой в руке, в точности походивший на бобра-строителя из какого-то мультфильма, ему только не хватало желтой каски. — Извините, Полина, — я быстро передала ей плед, — накиньте. Мисс Барнаул, не проявляя никаких эмоций, спокойно завернулась в него как в тогу. Превратившись из обнаженной богини в римского патриция, она и не подумала покинуть сцену. — Ольга? Что ты тут делаешь? — Шувалова выглядела неприятно удивленной и даже возмущенной. — Работаю. А что тут делаете вы? — Я? — выщипанная ниткой бровь приподнялась. — Нелепый вопрос к владельцу квартиры. Почему ты все еще здесь? Разве Игорь тебя не предупредил, чтобы ты освободила помещение? — Я ответила ему. Я здесь прописана и, пока официально не разведена, имею право тут находиться. У нас первое слушание только двенадцатого. Мой адвокат… — Подашь, значит, на меня в суд, наглости тебе хватит, — обдав меня презрением, Светлана обернулась к мужчине, в растерянности мнущемуся на пороге. — Проходите же, Василий. Дамы сейчас уходят. — Полина, извините, мне очень неудобно, но, — я покосилась на Шувалову, — наверное, нам придется закончить. — У меня есть еще где-то минут десять. Или вы куда-то торопитесь? — мисс Барнаул, казалось, вообще не замечала присутствия посторонних. — Вообще-то не тороплюсь, — стараясь унять нервную дрожь в пальцах, я взяла кисть. — Окей, — плед мягко соскользнул с ее плеч на пол, — так? — Она приняла нужную позу, снова профессионально застыв молчаливым изваянием. Василий крякнул и, старательно отворачиваясь, попятился: — Слушайте, я в таких условиях работать не могу… — Да глупости! — возмутилась Шувалова. — Меняйте замок, как договаривались, — стремительно выскочив в коридор, она включила там свет. — Начинайте! Вернувшись в комнату, небрежно бросила Полине:  — Девушка, на вашем месте я бы давно уже оделась и ушла. У вас есть хоть какое-то понятие о приличиях? — А у вас? Я впервые увидела, как Полина улыбается, да еще и с иронией. Это было все равно, что увидеть плачущий холодильник или смеющуюся микроволновку. — Боже мой, — Шувалова одарив модель тяжелым взглядом, подошла к мольберту и провела пальцем по лицу Венеры на репродукции: — Бедный Боттичелли наверняка переворачивается в гробу. Просто из духа противоречия я нанесла на холст несколько бестолковых мазков. — Не трать время на эти ненужные демонстрации, Оля, — процедила Шувалова, сделав шаг назад, — на меня они не производят никакого впечатления. Я хочу, чтобы, когда мастер закончит, тебя тут не было. Продолжать игнорировать казалось глупой идеей, но я все еще по инерции водила кистью по холсту. Можно ли вообще выйти из этой ситуации с достоинством? — Чего вы стоите?! — раздраженно крикнула слесарю Шувалова. — Я же сказала вам, начинайте. Щелкнула крышка открываемого ящика для инструментов. Я отложила кисть, чувствуя себя воином, вынужденно складывающим меч к ногам противника. — Полина, думаю, на сегодня хватит. Полина отмерла и, кивнув мне, начала одеваться. — Неужели опустимся до уровня коммунальных дрязг? — я принялась закручивать тюбик с краской. — А ты надеялась на высокие отношения? В таком случае это прямо-таки апофеоз лицемерия, Оля! — губы Шуваловой скривились в злой усмешке. — Я надеялась, что вы хотя бы признаете, что все эти годы ваш сын практически ничего не зарабатывал. А если вспомнить про деньги за бабушкину квартиру… — Поэтому ты и пользовалась этой мастерской, — Светлана Яковлевна подошла к шкафу и открыла дверцу, — я лично вручила тебе ключи, помнишь? От квартиры в центре Москвы, которую в свое время дали моему мужу, академику, заслуженному художнику, человеку с высокими моральными качествами. Он приходил сюда как в храм… а ты… — ее голос на мгновение дрогнул, и тут же она сменила интонацию, словно переключила канал. — Если бы у тебя была совесть, ты бы отдала мне ключи, еще когда уходила. — Совесть тут ни при чем. Мне надо кормить дочь. Ваш сын пока что никак в этом процессе не участвует. Я вышла в коридор: — Не трогайте замок! Иначе я вызову полицию! Василий, который уже успел нацепить очки и вытащить дрель, с досадой опустил инструмент и беспомощно взглянул на последовавшую за мной Шувалову: — Женщина, давайте все же я позже приду. Мне не нужны проблемы. Вы не предупреждали, что у вас тут какая-то Санта-Барбара. — А тут не о чем предупреждать. И проблем никаких нет. Делайте свою работу. Холодная уверенность, звенящая металлом высокомерия. О да, это была та самая Шувалова, которая когда-то вызывала мое восхищение. Я на несколько мгновений словно нырнула в прошлое и почти сумела почувствовать те самые эмоции, которые испытывала тогда. Влюбленная по уши студентка. Но только почти. — Я никуда не уйду. Вы же видите, — я обвела рукой мастерскую. — Мне надо все это упаковать. — Оля. Мне глубоко наплевать на сохранность твоих шедевров, а так же на то, как ты будешь выкручиваться. Надо было давно все вывезти. У тебя было достаточно времени. Полина неторопливо застегивала манжеты блузки. Дрель опять зажужжала и тут же снова смолкла. — Что случилось, Оль? Даже коробки с суши не портили эффект от ее появления. В синем двубортном блейзере с латунными пуговицами и белых джинсах она смотрелась как морской десант, пришедший мне на помощь. И, конечно, я тут же позволила себе расслабиться. — О, — Светлана саркастически улыбнулась, — ну как же без вас. Помогите своей подруге, пожалуйста, собрать вещи. Она злоупотребляет моим терпением. Василий! Работайте, я плачу вам не за то, чтобы вы стояли. — Василий меняет замок, — пояснила я Наташе. — Понятно, — она положила коробки с суши на стол. — Василий, давайте я оплачу вам работу, как будто она уже сделана. Светлана Яковлевна хмыкнула: — Какой жест! Очень по-гусарски. Жаль, вы не в сапогах, вытянули бы пачку банкнот из голенища. Василий утер пот со лба. — Послушайте, девушки, я вам всем сам скоро уже заплачу, чтобы вы перестали скандалить. У меня на сегодня еще три заказа, а я тут как идиот застрял с вашими разборками. — Ольга, до свидания, — Полина подошла к двери, — созвонимся на следующей неделе. — Извините, что так вышло, — я прижала руки к груди, — мне ужасно неудобно перед вами. — Все ок, — она вытащила из сумки жвачку, — у вас тут веселый движ. На фотосессиях скучнее. — Хорошо, — Наташа уселась на честерфилд, — раз уж я не в сапогах, давайте конструктивно. Сейчас он вставит новый замок, а потом я вызову МЧС или другого слесаря и его сменю. Ольга здесь прописана. Ничего противозаконного… Шувалова не перебивала, слушая ее со снисходительно-насмешливым выражением на лице. Казалось, она получает удовольствие от разгорающегося конфликта. Мне стало противно почти до тошноты. Внезапно все, что окружало привычным комфортом, превратилось в раздражающе чужое, почти враждебное. — Погоди… Наташа замолчала и вопросительно посмотрела на меня. — Я хочу прямо сейчас все увезти и больше сюда не возвращаться. Прямо сейчас. Мы сможем? — Easy, — она улыбнулась. — Мудрое решение, Оля, только поменьше бы драмы в голосе, — Светлана Яковлевна вытащила свой портрет из-за шкафа и взглянула на него с легким отвращением, — в этой истории я уж точно не монстр, а ты далеко-о-о не жертва. Хотя, видимо, у твоей подруги комплекс спасателя, — Шувалова усмехнувшись задвинула свой портрет за шкаф, — и она не замечает очевидного. — Хотите суши? — спросила Берг, подходя к столу. — Судя по всему, вы с нами тут надолго. Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. — Нет, спасибо, — Шувалова пристально посмотрела на меня, — я тебя недооценивала все же. Василий! — она вышла в коридор. — Начинайте работу. *** Я заполняла реставрационный дневник, чувствуя, как мои глаза закрываются. Мы уже начали подготовку к переезду и настроились за воскресенье упаковать большинство вещей, расставили коробки по всей комнате, разбили ненужную керамическую вазу, позанимались любовью на пупырчатой пленке, пользуясь тем, что Варя ушла гулять с Макаром. После того как она вернулась, мы непродуктивно отвлеклись на срочно требующий по ее мнению просмотра фантастический триллер. И в итоге, заполнив доверху всего одну коробку с надписью «книги», мы решили передохнуть и сгонять за пивом. В три ночи, допивая последнюю бутылку, мы поняли, что нетрезвый взгляд на жизнь значительно смягчает угрызения совести. — Вопрос знатокам! — Олег навис надо мной, жуя бутерброд. — Из Ростовского художественного подогнали на экспертизу два натюрморта. Кто-то там им передал по завещанию из частной коллекции. Приписывают обе работы Теодору Смитсу. Но меня терзают смутные сомнения. — Тебе не терпится разочаровать ростовчан, правда? Я смахнула просыпавшиеся на мой стол крошки, встала и подошла к подрамникам, на которых были установлены обе картины. — Ну вот такой уж у меня зловредный характер, — Пинкевич ехидно рассмеялся. — Для чистоты эксперимента, я не буду сообщать в какой сомневаюсь. Итак, первая у нас называется «Натюрморт с клубникой». Он ткнул рукой в картину, на которой были изображены стеклянный бокал с вином, фарфоровая чаша с клубникой и лимон. Предметы группировались на углу деревянного, не покрытого скатертью стола. Синицына подошла к нам с баночкой свежесваренного осетрового клея. Привычный резкий запах взбодрил меня не хуже, чем кофе. — Олег Николаевич, уже готово. Что мне делать? — Пусть остынет. Леночка, присядь с нами, отдохни и послушай заодно, что нам расскажет Ольга Александровна. Таких специалистов по голландцам, как она, днем с огнем… — Олег Николаевич сейчас грубо льстит, — я улыбнулась, — ну что я могу сказать как спе-циа-лист: композиционная схема характерная — трехгранная пирамида. Свет как бы выхватывает из полумрака предметы. Типичный почерк голландской школы семнадцатого века. Посмотри, как замечательно передана текстура дерева стола, форма бокала и блики на нем, бугристая кожа лимона воспроизведена мелкими пастозными мазками. — Согласен, — Пинкевич запихал в рот остатки бутерброда, — старательные черти они все же. — Не то слово. — Ну вот, — я подошла ближе к подрамнику, — Теодор Смитс висит в Прадо и в Оксфорде, есть и в крупных частных коллекциях. Всюду одна схема расположения: на краю стола фрукты, бокал с вином, чаще всего морепродукты. — Устрицы — эротический символ, — вдруг выпалила Синицына и тут же покраснела, — это все, что я запомнила, если честно, когда нам лекцию по символике натюрмортов читали. — А больше ничего и не надо, — хохотнул Пинкевич, — это главное, что требуется девушке. Они кстати повышают потенцию, возьми на вооружение. — Ой, спасибо, — прыснула Синицына. — Это прямо жизненно необходимый лайфхак. — Зря ты так пренебрежительно, — с наигранной обидой сказал Пинкевич, — я о твоей личной жизни беспокоюсь, как старший товарищ. Оля, ты как опытная замужняя женщина, вмешайся и скажи ей, как правильно обращаться с мужчинами, а то она мне явно не верит, — он скорчил расстроенную гримасу. — Как почти разведенная женщина, которую никогда не волновали и, я надеюсь, и в будущем не будут волновать проблемы с потенцией, я могу лишь скромно промолчать. Но гипотетически могу все же предположить, что виагра дешевле. — Упс, — Пинкевич ошеломленно посмотрел на меня, — сорри, я не знал, что ты разводишься. Соболезновать или поздравлять? — На твое усмотрение, Олежек, — я подошла ко второму подрамнику, — как вторая называется? — «Натюрморт с дельфтской вазой», — Пинкевич достал из сумки огромное желто-красное яблоко и жадно откусил. — Что скажешь? Некоторое время я молча смотрела на картину, потом покачала головой: — Ну нет, я не думаю. Двухъярусное расположение предметов вообще не Смитсовское, техника примитивная, цвета замутненные, прорисовки нет. Короче, я бы сказала, что это немец писал и век не ранее, чем восемнадцатый. — А грунтовку проверяли? — робко спросила Синицына. — Еще нет, — Пинкевич снова с громким хрустом вонзился в сочную мякоть, — прежде, чем пощупать, делаем визуальный осмотр. Все как в жизни. — Ты сегодня как-то слишком несерьезно настроен, — я ухмыльнулась. — Да, я в режиме холостяка, — Олег положил недоеденное яблоко прямо на документы, разложенные на его столе, — жена уехала к маме на неделю. А голландские натюрморты вообще меня провоцируют. Пива хочу, умираю. Пошли в паб. Заменим устрицы раками, и ты нам расскажешь, на кого это ты променяла своего красавца-мужа. Я прямо заинтригован. Видел же, что ты последнее время странная, но никак не мог сообразить, что не так с тобой. И да, я уверен, что у тебя кто-то есть, не отпирайся, ты все время в телефоне, глаза горят, похудела. Я пожала плечами. — Я и не отпираюсь. Но пива не хочу. У меня передоз со вчера. И работы много. — Ну, Оль. Не томи. Вот и Леночке тоже интересно. Правда, Лен? Синицына зарделась. — Ничего подобного. Это личное дело Ольги Александровны. И нас это не касается. — Ну что за молодежь пошла. Никакого интереса к ближнему. Это эгоцентризм, Леночка. — Это тактичность, Олег Николаевич. — Ну хватит вам, — я подошла к кулеру и налила себе воды, — вы уже знакомы с Наташей. Так что ничего нового. И раздел комментариев закрыт. — Ну хоть «вау» сказать можно? — Пинкевич, схватив свое яблоко, вгрызся в него с каким-то бешеным неистовством. — Можно, — милостиво разрешила я. — А «я так и думала»? — вдруг пискнула Леночка. — Валяй, — я рассмеялась, — в общем, теперь вы в курсе. И мы все можем вернуться каждый к своему станку. Тем более, что клей уже остыл. — Так, я записываю вас членами рабочей экспертной группы, девочки, — Пинкевич швырнул огрызок в мусорную корзину, — а вообще, Оля, так нечестно. Где подробности? Это все равно, что накормить мужчину устрицами и сбежать. — У тебя есть целый натюрморт с клубникой, вот наслаждайся, — я еле сдержалась, чтобы не показать ему язык. *** — И что твоя Синицына? Загрустила? — Наташа поднесла к глазам пакет с молоком, как всегда тщательно проверяя срок годности. — Неа, она разочаровывающе спокойна. Йогурты возьми, вон те, Варя любит такие. — И что ты чувствуешь? — изучив дату на йогуртах, она опустила их в корзину. — Сметану не забудь, — я посмотрела в список, выведенный ее каллиграфическим почерком. — Не поняла еще. Пожалуй, облегчение. Все так спонтанно вышло, но я рада, что успела им рассказать до того, как они узнали об этом в формате «а вы слышали, что Шувалова-то оказывается…». — Блин, ты так это сейчас произнесла, — Наташа передернула плечами, — и у меня сразу множество вариантов концовок созрело, — она широко улыбнулась, — я, пожалуй, не буду их оглашать. — Правильная мысль, — я подошла к холодильнику с мороженым, — что-то захотелось пломбира. Она открыла стеклянную дверь. Холодный пар вырвался наружу, обволакивая молочно-седой дымкой. — Какого именно? — наши виски соприкоснулись в ледяном тумане. — Самого обыч…  Мягкие горячие губы, обдав жаром, заставили меня прерваться на полуслове. Скользнув по щеке, обожгли коротким поцелуем под хруст заиндевевшей упаковки, вложенной в мою руку. *** Звонок от Вари раздался, когда мы подъезжали к дому. Она растерянно сообщила, что у нас гостья и тут же передала трубку. Некая дама по имени Раиса Васильевна Авеличева бодрым голосом объяснила, что является сотрудником службы опеки. «Поступил сигнал о том, что ребенок проживает в неприемлемых жилищно-бытовых условиях». Фраза, произнесенная будничным, даже можно сказать, доброжелательным тоном, вызвала шум в висках. Наташа домчала за десять минут. Все это время я безуспешно пыталась дозвониться до адвоката. При входе нас оглушил заливистый лай запертого в комнате Дикси. Варя вышла к нам навстречу из кухни. — Я закрыла его там, потому что эта тетка боится собак, — Варя вздохнула, — и теперь он лает беспрерывно. — Все нормально, — Наташа открыла дверь, Дикси тут же выскочил и, встав на задние лапы, попытался лизнуть ее лицо. — Ну все, все, — она увернулась от мокрого розового языка, — веди себя прилично. Дикси слегка наклонил голову, словно подвергая ее слова сомнению. Наташа скомандовала ему сидеть, и он неохотно опустился на коврик возле двери. Варя быстро прошептала: — Мам, она какая-то странная, эта женщина. Спрашивала, что я ем. Прямо в подробностях… и все записывала. Потом еще, как часто ты стираешь мою одежду? Что ты купила мне за последние несколько месяцев? Она точно какая-то крэйзанутая. Первое, что мне бросилось в глаза при взгляде на Авеличеву, - темно-фиолетовый оттенок коротко стриженных волос. При нашем появлении она тут же встала с табуретки, одернув юбку, и протянула удостоверение. — Здравствуйте, вот, пожалуйста, ознакомьтесь. На фотографии она, крашеная в тот же баклажан со скучным каре и циничным взглядом, смотрелась чуть моложе. — Я сниму это, — Наташа направила телефон на документ, — на всякий случай. — Конечно, конечно, — на худощавом мужеподобном лице мелькнула насмешка. — Кто из вас мать ребенка? — Я мать, — прозвучало пафосно, чуть ли не как «я Спартак!» — Может, объясните, почему вы нас не предупредили о своем визите? — Вообще-то мы не обязаны, — протянула Раиса Васильевна, — но чаще всего предупреждаем. Поэтому и согласовали время с вашим супругом, он сообщил нам, что девочка дома. — Папа звонил, час назад, — тихо сказала Варя и виновато посмотрела на меня, — я думала, он просто соскучился. — Не парься, — я притянула ее к себе и крепко сжала в объятиях, — это все не имеет никакого значения. Мой взгляд упал на батарею пустых пивных бутылок, аккуратно выстроенных возле холодильника, утром мы так торопились, что не успели выкинуть мусор, а Варя, разумеется, не проявила инициативу. Наташа, встретившись со мною глазами, помрачнела и задвинула пепельницу с лежащим в ней окурком за занавеску. — Мне нужно осмотреть комнату, — Авеличева слегка наклонила голову и испытующе посмотрела на меня. В зале все было уставлено коробками. Не говоря уже о том, что половину пространства занимали вещи, перевезенные из мастерской. Пробираясь через картонный лабиринт, я не могла отделаться от унизительного чувства. Соцработник не говорила ничего, но это было очень громкое молчание. — Мы переезжаем на следующей неделе в трехкомнатную квартиру. И я не вижу смысла в том, что вы сейчас…  — Где спит ребенок? — проигнорировав мои сбивчивые объяснения, Авеличева достала телефон и нацелила на злополучный матрас. Разумеется, Шувалов все расписал в красках. — Я сплю с мамой на кровати, — Варя не дала мне ответить. — А я сплю тут! — громко сказала Наташа и, присев на матрас, улыбнулась, позируя на камеру. — Вы родственница? — Авеличева направила телефон на подстилку Дикси. — Нет, знакомая, — фыркнула Наташа. — Мы семья, — сегодня, видимо, был день каминг-аутов. В любом случае я была уверена, что тетка ломает комедию и ей все прекрасно известно. — Понятно, — она даже глазом не моргнула и повернулась к Варе, — где ты делаешь уроки? — На кухне, — Варя широко улыбнулась ей, — вы в инсту будете нас выкладывать? Хотите, сделаем видос для Тик Тока? С Дикси. Вы умеете быстро бегать? Знаете, как классно получится. — Варь, — тихо сказала я и покачала головой, — не надо.  — Да что? Я же шучу, — Варя схватив свой айпад выскочила в коридор, — иду уроки делать. Так и запишите. — Извините, — я заглянула в глаза чиновнице, в них не отразилось никаких эмоций. — Я просто выполняю свою работу, — бесстрастно произнесла Авеличева и раскрыла большой потрепанный блокнот, — и у меня к вам есть еще несколько вопросов. Нудная дотошность, с которой она расспрашивала о моем бюджете, рабочем графике, состоянии здоровья Вари, вымотала меня. Я словно тонула в вязком абсурде. Периодически встречаясь взглядом с Наташей, молча сидящей за ноутбуком, я с облегчением замечала хорошо знакомую иронию в ее глазах. Это не давало мне сорваться. — Вы часто применяете физические наказания? — Я вообще не бью своего ребенка. — А как вы ее наказываете? — А я ее вообще не наказываю. Она ведет себя идеально. Больше всего мне действовало на нервы, что после каждого вопроса она молча делала пометки в блокноте, никак не комментируя мой ответ. Уже провожая ее в коридоре, я не выдержала: — Мне кажется, у вас какое-то предвзятое отношение. Вы что-то имеете против нетрадиционных семей? Авеличева смерила меня свинцовым бездушным взглядом, ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Я представитель государственной службы опеки и попечительства. Нас заботят только интересы ребенка. Если они нарушены, мы принимаем меры. Все остальное нас не касается. В надменном «мы» звучало превосходство упоенного властью чиновника. — И что? Вы обнаружили какие-то проблемы? Неопределенно мотнув головой, она открыла входную дверь. — Вы сможете позже ознакомиться с актом обследования. *** Адвокат перезвонил только поздно вечером. — Нет никаких причин волноваться, — уверенно произнес он, выслушав мои бурные возмущения по поводу Авеличевой, — это стандартная процедура. Вы же сами говорили, что отец собирается добиваться полной опеки. — Да, но вы понимаете, у нас тут такой бардак, все вверх дном, коробки, вещи, и потом только одна комната. Все это выглядит неблагоприятно, мне кажется. — Я же вам говорил, Ольга, у нас детей оставляют даже с наркоманками. Вам совершенно не о чем беспокоиться. Сотрудница вела себя нормально, не хамила? — Нет, но… она не очень приятная. — Господи, — Рыбяк рассмеялся. — Она же не консультант в автосалоне, ей не надо быть приятной. Вы подписали акт обследования, что там было написано? — Нет. Она сказала, что составит его позже. — Скажи ему, чтобы он с ней связался, — Наташа оторвалась от ноутбука. — Вы не могли бы с ней поговорить? Я скину вам ее номер. — Ну хорошо, ради вашего спокойствия я ей позвоню. Хотя вы зря паникуете, — его тон показался мне слегка небрежным, но я решила не придираться, в конце концов, может, он и прав и я зря себя накручиваю как всегда. *** — Ты не спишь? — тихий шепот остановил круговерть мыслей в голове. — Неа, — я прижалась к теплому плечу, — не получается. — О чем ты думаешь? — О голландских художниках. — Почему о них? — Знаешь, был такой Питер Клас, он на протяжении всей жизни писал один и тот же бокал вина. И сын этого Питера, тоже художник, продолжил писать этот бокал. Он появлялся в разных натюрмортах, неизменно. Понимаешь. — Понимаю, — она погладила меня по щеке. — Просто забавно, я представляю себе, как этот Клас каждый раз, создавая новую картину, думал: а не написать ли мне мой бокал еще раз? И так каждые несколько лет! Бокал справа, бокал слева, бокал стоит, бокал лежит. Бокал в компании с дичью, в компании с рыбой. С пирогом, с фруктами, с черепом… — Мне нравится этот парень, — ее губы коснулись моего виска, — многие бы посчитали это навязчивой идеей, но я думаю, это очень ценное качество. Длинные пальцы ласково перебирали мои волосы. — Какое качество? — тело уже окутала приятная предсонная нега. Теплый шепот у мочки уха действовал гипнотически, я прикрыла отяжелевшие веки. — Постоянство, — ее рука легла на мое бедро, окончательно заставляя меня расслабиться и почувствовать себя уютно. — Повесим репродукцию в спальне, — уже почти сквозь сон пробормотала я.