Страж за плечом твоим

3 — Леви, ты опять спишь. — Я не сплю. Тут охренеть как жарко. Не могу думать. Они лежали на полу в комнате Эрвина. Эрвин читал, а Леви дремал. Сандра лежала тут же, у его головы. Жаркое майское солнце раскалило половицы, дышать было нечем. — Ты опять ругаешься. Папа услышит… — Да… — Леви опять хотел выругаться, но сдержался. — Кенни пусть в школу позовет, если нежный такой. Он плотоядно улыбнулся, вспомнив, как недавно Кенни пришел в школу по просьбе мистера Смита. Вероятно, думал Леви, вспоминая побелевшее до прозрачности лицо учителя, выдержать общение с Кенни может только Ури. Эрвин ткнул его в бок. — Папа говорит, что странно, что ты живешь в доме аристократа, а ругаешься, как… как пьяный сапожник. — Это он не слышал, как эти хреновы аристократы ругаются между собой… — Леви, пожалуйста! — Эрвин сел. — Папа услышит! Он запретит тебе сюда приходить! Он и так говорит, что ты плохо на меня влияешь. — Извини, — сказал Леви, открывая глаза и протягивая руку, чтобы погладить Сандру. — У меня от жары мозги плавятся. — Ты вроде хотел, чтобы я тебе с уроками помог. — Да. Там опять эти… задачи, чтоб их. Кто-то же сидит и сочиняет эту галиматью… Кенни говорит… — Пожалуйста! Не надо повторять то, что он говорит! Хотя бы не в моем доме! Давай сюда свою задачу… Леви вздохнул и потянулся за сумкой. На задачи ему было плевать. Он просто не мог найти предлог, чтобы приходить к Эрвину. Эрвин прекрасно понимал это, но относился к оценкам Леви серьезнее, чем сам Леви. Леви мог бы учиться на отлично, но оценки его не заботили. Ури говорил, что он просто ленится, а Леви говорил на это, чтобы Ури шел к такой-то матери. Как ни странно, в этом вопросе Кенни был на стороне племянника. Сам Кенни в школу не ходил ни дня. Следующий учебный год был последним для Эрвина и предпоследним — для Леви. И Леви заранее тосковал по единственному другу. Он, конечно, кое-как завел и другие знакомства, но друг был один. Если не считать Сандры. Леви как-то заикнулся, что хотел бы завести собаку, но дядям эта идея не понравилась. Так что собака у него тоже была одна. До поступления в школу Леви не задумывался о своем одиночестве. Он рос единственным ребенком, кроме дядей и немногочисленной прислуги, он общался только с родственниками Ури, если они приезжали в гости или, что бывало реже, приглашали их к себе. Рейссы, из спеси или еще из-за чего, относились к Леви то как к бедному сиротке, которого надо пожалеть и приголубить, то как к нахлебнику, которого приходится терпеть исключительно из-за прихотей Ури. И то, и другое Леви было неприятно. Для них он ничего не значит. Они для него, впрочем, тоже. В школе знали, что он живет под крылом Рейссов, кое-кто даже завидовал ему и не скрывал этого. И поначалу его самолюбию льстило, что в нем видят если и не аристократа, то хотя бы того, кто близок к их кругу. Но он быстро понял, что его положение — иллюзия, и разрушится она в тот день, когда Ури умрет, а ему уже осталось не так долго. В одиннадцать лет, впрочем, «не так долго» ему казалось вечностью. — Давай свою задачу, — сказал Эрвин, протягивая руку за тетрадкой. — На. Опять яблоки. Почему они все время сочиняют про яблоки?! Ненавижу гре… Не люблю яблоки. Эрвин пожал плечами. Ему было все равно. Какая разница? Это просто предмет. Вместо него может быть что угодно. Главное — числа. Он пытался объяснить это Леви, но тот мотал головой и говорил, что и без него все понимает, но гребаные яблоки его бесят. С задачей они расправились быстро, хотя Леви и кривился, и спустились вниз, во двор. От солнца щипало глаза. Леви подобрал с земли палку и швырнул ее в дальний угол забора. Сандра с радостным лаем помчалась за ней. — Что ты будешь делать, когда закончишь школу? — спросил вдруг Эрвин. Леви пожал плечами. Подождал, когда Сандра подбежит к нему, взял палку и швырнул снова. — Дяди говорят, что я буду служить в Полиции. Но по-моему, это скука смертная. То есть не скука, а… — начал он и осекся. — А ты? — Я хочу увидеть мир за Стенами. Леви посмотрел на Эрвина. Лицо у него было абсолютно серьезное. «Ты что, рехнулся?» — хотел спросить он, но промолчал. Эрвин как-то странно улыбнулся и продолжил: — Я однажды спросил у папы, откуда мы знаем, что за Стенами нет людей… — Леви вдруг почувствовал, что ему хочется прижать уши, как делает Сандра, когда ей что-то не нравится, а Эрвин говорил как ни в чем не бывало: — Он говорит, что правительство изменило… Договорить он не успел. Леви подлетел к нему и зажал ладонью его рот. — Заткнись! — шепотом прорычал он. — Нельзя! Какого хуя! Он задохнулся. На мгновение ему показалось, что небо потемнело. Эрвин вырвался из его рук и уставился на него. Леви не хватало слов, чтобы объясниться. — Ты кому-нибудь еще об этом говорил? — глухо спросил он. Он прекрасно знал, к чему ведут подобные разговоры. Кенни не посвящал его в подробности своей работы, но из обрывков разговоров, из потока ругани на «всякую шваль», из прочитанного в кабинете Ури он составил кое-какое представление о том, чем его дядя занимается. Если Эрвин болтал про людей за Стенами с кем-то еще… — Да что в этом такого? — сказал Эрвин. — Это же просто… Ну, рассуждение, теория… Да что с тобой? Почему ты такой бледный? — Ты идиот, — ответил Леви. — О таком нельзя болтать! — Сам идиот… — Я… Пожалуйста, Эрвин! О таком нельзя говорить! Ни с кем! Это… это опасно, понимаешь? Ты кому-нибудь говорил то, что сказал сейчас мне? — Да. Но я не понимаю… Леви прикрыл глаза. Ему хотелось спрятать Эрвина от всего мира. Но он вдруг с ужасающей отчетливостью понял, что уже не имеет значения, сможет ли он объяснить Эрвину всю опасность неосторожных речей. Если он так легко болтает об этом, то все уже случилось. Семья Рейсс — не школьные хулиганы, кулаками махать бесполезно. — Пожалуйста, будь осторожен, ладно? Не болтай лишнего. Это тебе не яблоки. — Яблоки? — переспросил Эрвин. — Ну, не яблоки… Один хрен. Будь осторожен, и все. Я пойду… Эрвин выглядел озадаченным, но ничего больше не спросил. Леви поплелся домой. Возвращаться в этот мрачный дом не хотелось, но больше ему идти было некуда. Как-то он спросил Ури, почему он называет мир внутри Стен Парадизом. «Парадиз означает «рай», — сказал Ури. — Мы хотели построить рай. Мир без войны и зла. Поэтому Парадиз». Леви спросил, почему тогда здесь все так хреново. Ури ответил, что сто лет — маленький срок, человечеству нужно время, чтобы научиться жить в мире. Леви хотел спросить, почему тогда надо людям врать, разве не проще было бы объяснить, что от них требуется, — но взгляд Ури загнал вопрос обратно в горло. «Хуевый у вас рай», — подумал про себя Леви, но разговоров на эту тему больше не заводил. Хоть Ури и внушал ему смутный страх, злым Леви его не считал. Во-первых, он прекрасно понимал, в чьем доме и чьей милостью живет в столице, а не в Подземелье. О жизни там у него сохранились смутные воспоминания. Он плохо помнил мать. В основном его воспоминания крутились вокруг постоянного чувства голода. Голод, холод и больная, умирающая на его глазах мать, которой никто не хотел помочь. И он тогда прекрасно понимал, что уйдет вслед за ней. После ее смерти его взяла к себе одна из ее товарок, но он знал: это временно. Когда всем нечего есть, лишний рот никому не нужен. Потом появился Кенни. Грубый, неласковый, но по-своему веселый. И забрал его в дом Ури. Это во-первых. Во-вторых, Леви чувствовал, что Ури любит его. Кенни, впрочем, тоже любил его, но он, как и сам Леви, хуже умел проявлять свою любовь. Эти двое были центром его мира. И от них же исходила главная опасность. Они же могли уничтожить все, что он любит. Всех, кого он любит. Ему снова показалось, что небо потемнело. Он надеялся, что болтовня обычного школьника не обратит на себя внимания Полиции. Он надеялся. И чем сильнее надеялся, тем отчаянней понимал, что Эрвин сам себе подписал приговор. До сегодняшнего дня Леви совсем не тяготило молчание о тайнах, которые были ему известны. Какая ему, в общем, разница, есть ли за Стенами люди, кто на самом деле правит миром и как появились титаны? Это все было так далеко, будто он прочитал очередную книжку про приключения героев прошлого. Ури осторожно поверял ему эти секреты, будто кормил с рук конфетами, но Леви это никак не задевало. Пока Эрвин не начал болтать. Пока на его шее не затянулась петля, которую Леви не в силах был с него сорвать. «Но он же просто ребенок, — думал Леви. — Не могут же они…» Он знал: могут. Рейссы могут. Эти люди буквально едят друг друга. Что им какой-то Эрвин Смит? Ночью он проснулся от кошмара. Он не помнил, что именно ему снилось. Проснулся с ощущением неприятного, липкого ужаса. В комнате было невыносимо жарко. Он скинул с себя одеяло. Оно упало на пол и превратилось в молчаливого монстра. В груди болело. Он задыхался от жара и то и дело проваливался в липкий, тяжелый кошмар. Смутно он слышал голоса и разобрал слово «скарлатина». Он не знал, что это значит, и по читательской привычке просто запомнил, чтобы потом разобраться. Как будто издалека до него доносилось ворчание Кенни, который «не нанимался возиться с больными детьми».