Страж за плечом твоим

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 В зале было шумно, душно и скучно. К праздникам Леви всегда относился равнодушно, но не принять приглашения он не мог. Странная идея — праздник для военной молодежи. Но его величество король (тот, который не Рейсс) решил, что люди, готовые отдать за него жизнь внутри или вне Стен, заслуживают праздник. «Отличная мысль, конечно, собрать в одном помещении Разведкорпус, Полицию и Гарнизон, — ворчал про себя Леви. — Мы же все такие близкие друзья». Он стоял, засунув руки в карманы, у колонны и исподлобья глядел на толпу. За годы службы в Полиции у него появились профессиональные привычки, за которые он сам себя ругал и от которых никак не мог избавиться. Он отлично запоминал лица, имена и даты. На большую часть присутствовавших, особенно на тех, у кого на рукавах и спине сверкали крылья свободы, у него в голове было целое досье. Он не заучивал ничего специально, не искал. Просто знал. Знал из допросов, из слежки, из разговоров сослуживцев. Особенно их волновал Разведкорпус. Ох, эти ребята были той еще занозой в заднице у Рейссов, а значит и у Полиции. Разведкорпус мог докопаться до фактов, которые не должны всплывать наружу, это опасно. Но расформировать Корпус невозможно. Во-первых, это вызвало бы лишние толки. Во-вторых, в случае чего от разведчиков пользы будет больше, чем от Полиции и Гарнизона вместе взятых. В-третьих, людей, которые рвутся узнать все тайны мира за Стенами, лучше держать в одном месте. Следить проще. Леви мотнул головой, отгоняя мысли. — Чего такой унылый, шкет? — Кенни вырос рядом с ним и положил тяжелую лапу ему на плечо. — Их велико для вас раскошелился, а ты тут дуешься. Леви поморщился и вывернулся из-под его руки. Ничего не сказал. После смерти Ури Кенни сделался невыносим. Все время пил, шутил так, что хотелось повеситься. Он явно тосковал, даже после стольких лет, и не мог справиться с этой тоской. Леви находился в Кадетском корпусе, когда получил письмо от Кенни. Плохим почерком человека, который пером чаще ковырялся в зубах, чем писал, там было нацарапано два слова: «Приезжай попрощаться». Леви выпросил отпуск. Ури так изменился и постарел, что Леви с трудом его узнал. Он бы расплакался, если бы не выплакал все слезы еще в тот год, когда уехал Эрвин. Да, он так и не смог их простить, но чувство близкой смерти дяди причиняло ему невыносимую боль. На следующий день они покинули дом вдвоем, а вернулся Кенни один. Леви ничего не спросил у него. Кенни, тяжело шаркая ногами, поднялся к себе и рухнул на кровать. Леви забеспокоился. Он никогда не видел его таким. Осторожно подошел к двери спальни и услышал странный звук. Не сразу он понял, что Кенни плачет. Кенни-Потрошитель, Кенни Аккерман, цепной пес Рейссов плакал, как ребенок. После этого Кенни две недели пил. Напивался до полной потери памяти и валился спать там же, где стоял. Леви опять просил об отпуске. Оставлять дядю одного он не хотел. Он следил за тем, чтобы пьяный Кенни не свернул себе шею, и проклинал и покойного, и живого дядьку, и всю эту сраную семью с их сраными тайнами. Постепенно Кенни пришел в себя. Леви вернулся в корпус и с головой ушел в тренировки. Чтобы служить в Полиции, ему нужно было попасть в десятку лучших, и он вкалывал как ненормальный. Он считался «блатным» из-за дяди и мог бы и так поступить на службу, но именно поэтому хотел доказать самому себе, что он и без покровительства Рейссов или кого-то еще — лучший боец. Его жизнь и карьеру можно было бы считать удавшимися, но он все так же трудно сходился с людьми. Сослуживцы за его спиной спорили, кто из двух Аккерманов страшнее: старший, который, по слухам, когда-то носил прозвище Потрошитель, или младший, который с виду тщедушный и слабый, а может, не вспотев, уложить здоровяка втрое больше себя. Люди так же считали его холодным и бесчеловенным человеком и не без оснований опасались, что под маской равнодушия скрывается злоба на весь мир. Леви тяготился своим одиночеством и ничего не мог с ним поделать. Его репутация опережала его намного километров вперед. Даже во времена обучения разговоры смолкали, стоило ему появиться на пороге столовой или общей спальни. Иногда он смотрел на себя в зеркало и гадал, что же такого страшного видят люди в этом лице, почти детском, что шарахаются от него, как от титана. Среди шумной праздничной толпы он чувствовал себя чужаком. Ему хотелось уйти. Кенни исчез так же незаметно, как и появился. Старый хрен был полон жизни. Если бы Леви не знал его всю свою жизнь, он бы и не подумал никогда, что этот человек способен страдать от тоски и одиночества, от которых страдал он сам. Он нащупал в кармане папиросы и двинулся сквозь толпу к открытому балкону, где можно было спокойно покурить. Кто-то окликнул его. Это был Найл Док; он служил в Стохесе, куда Леви как-то занесло по кое-каким делам. Найл протянул руку, Леви пожал ее и перевел взгляд на его спутника. Он не видел этого человека двенадцать лет. Он помнил его мальчишкой, едва ли на пару сантиметров выше себя. Леви почувствовал, как сердце ухнуло в желудок, на мгновение зажмурился и приказал себе успокоиться. Эрвин Смит возвышался над ним, как сторожевая башня, и вежливо улыбался. — Эрвин Смит, лейтенант Разведкорпуса, — сказал Найл, как и положено воспитанному человеку. — Леви Аккерман, майор Полиции Митры. — Наслышан, — сказал Эрвин, пожимая Леви руку. — Представляю, каких ужасов, — ответил Леви. Он смотрел ему в глаза, надеясь увидеть хотя бы тень узнавания. Эрвин смотрел на него с любопытством, но… Он его не помнил. Вообще. — Ну, не только, — серьезно ответил Эрвин. — У вас репутация отличного бойца… — Странно, обычно обо мне говорят, что я ем младенцев на завтрак. — Леви усмехнулся. — И лучше на «ты». — Сплетни меня не интересуют. Но если остальное правда, я бы многое дал за такого бойца в моем отряде. Эрвин говорил спокойно и серьезно. А Леви хотелось выть от боли. Эрвин его не просто не узнал. Он вообще не помнил. Ни лица, ни имени, ни той драки, ни того, как он просил Леви не ругаться. Ничего. — Полицейский в Разведкорпусе? — переспросил Леви. — Так себе идея, — подхватил его мысль Найл. Эрвин пожал плечами. — Какая ерунда! Если то, что я тебе слышал, правда, в безопасности тебе делать нечего. Леви вскинул бровь, но ничего не сказал. Ему хотелось говорить не об этом. Ему хотелось сказать: твой отец был прав. Сказать: мне жаль, что я не мог защитить тебя. А еще ему хотелось набить морду кому-нибудь из Рейссов. Он пробормотал извинения и стал пробираться сквозь толпу дальше. Долго не мог прикурить. Руки дрожали. Только вдохнув, наконец, дым, он немного успокоился. Ему же не одиннадцать. Рыдать в подушку он уже не будет. Когда он начинал служить, у него был соблазн поискать материалы о Смите. Но он подавил в себе это желание. Для себя он тогда решил, что прошлое надо оставить в прошлом. И до этого поганого вечера ему это почти удавалось. Если не считать того, что он постоянно видел во сне воспоминания о школьных днях… Не надо было быть гением, чтобы понять, почему Эрвин его не узнал. Леви стукнул кулаком о каменную кладку. Саднящая кожа на руке отвлекла от мыслей. На костяшках проступила кровь. — Так и без руки остаться можно, — сказал Эрвин, подходя к нему. Он протянул ему платок. — Извини, я все-таки хочу поговорить… Леви машинально взял платок и стал вытирать руку. Он вспомнил другой платок, другую кровь, другую жизнь… — Ты меня совсем не узнаешь? Он не хотел говорить этого вслух. Слова сами вырвались наружу. — Н-нет, — ответил Эрвин. — Извини, я… Обычно я хорошо запоминаю лица, но… Леви опустил голову, чтобы Эрвин не видел выражения его лица. Впервые за долгие годы он боялся не справиться с эмоциями. Ему было больно. — Мы учились в одной школе, — произнес Леви, старательно следя за тем, чтобы голос звучал ровно. — Ты был старше и помогал мне с уроками. Он снова закурил. Много лет он жил с мыслью, что никогда не увидит своего единственного друга. Он привык к этой мысли и не допускал ничего другого. А теперь Эрвин стоял рядом с ним. Леви не смотрел на него, но почему-то знал, какое у него сейчас лицо. Недоумение. Смущение. Он честно пытался вспомнить Леви Аккермана из своего детства. — Так что ты обо мне слышал, что решил, будто у вас мне будет интереснее? — спросил Леви, чтобы перевести разговор на другую тему. Он оперся спиной о балкон, зажал сигарету в зубах и подтянулся на руках. Уселся на широком каменном карнизе. Ощущение пустоты за спиной вернуло ему самообладание. Он посмотрел Эрвину в лицо. Тот глядел на него с любопытством. И без тени страха или ненависти, которые Леви привык читать в глазах людей. — Во-первых, ты не ешь младенцев на завтрак, — улыбнулся Эрвин. — Во-вторых, ты был лучшим в своем выпуске из Кадетского корпуса. А еще говорят, что ты не боишься ничего. — Ну, это ложь. Все чего-то боятся. — Но не ты. — Люди думают, что я какой-то монстр, — вздохнул Леви. — Правда. Обо мне болтают такое, что… — А еще я слыхал, что в кадетке тебе равных не было в управлении УПМ. Даже инструктора не могли тебя обойти. — Нам редко летать приходится… Но да. Было дело. — А еще ты одинаково хорошо владеешь правой и левой рукой. — Он помолчал. — Я серьезно. Нам нужны такие люди. Подумай об этом. — Не боишься, что я вас всех потом отправлю прямо на виселицу? — мрачно спросил Леви. — Ты этого не сделаешь, — невозмутимо ответил Эрвин. — Почему? — Потому что. Я хорошо разбираюсь в людях. Тебе это не нужно. Вот Найл мог бы. Но не ты. Леви уставился на него. Эрвин был абсолютно серьезен и верил в то, что говорит. — У Найла кишка тонка, — пробормотал Леви. — Я подумаю… Эрвин широко ему улыбнулся. Леви спрыгнул на пол. И тут же ощутил всей кожей, что Эрвин смотрит на него как-то иначе. Цепкий, внимательный взгляд скользнул по его лицу и шее, плечам и груди. По животу и бедрам. По паху. Истолковать этот взгляд можно было вполне однозначно, и Леви смутился. — Мне надо найти дядю… Извини. Он машинально пожал протянутую руку и скрылся в толпе. Кенни он отыскал у столов с напитками. — Поехали домой, старый хрен. Потолковать надо. Кенни последние годы быстро хмелел. Пьяный, он плохо соображал и беспрекословно подчинялся племяннику. Так что он без разговоров дал увести себя от халявной выпивки и доставить домой. Он жил в том же доме. Прислугу он распустил и существовал один. В помощи он не нуждался. Леви, однако, навещал его. Сам он жил на казенной квартире, которая была едва ли больше тюремной камеры, и его это вполне устраивало. — Трезвей давай, — зло сказал Леви. — Поговорим. Кенни опустился на диван и вытянул длинные ноги. Он казался гораздо младше, чем должен был, и выглядел крепким и здоровым мужчиной. Леви знал, что ни хватки, ни навыков Кенни с возрастом не растерял. Он не был уверен, что мог бы его одолеть в драке, если вдруг придется. — Я почти трезвый. Чего тебе? Я видал, ты говорил со Смитом. Опять ныть будешь, может, поплачешь еще? — Может, и поплачу, — огрызнулся Леви. — Это уже не твое собачье дело. Меня одно волнует. Почему он меня не помнит? Кенни вдруг рассмеялся, обнажая крепкие белые зубы без единой дырки. — Ури постарался, — сказал он. — А ты думал, он будет по тебе так же убиваться, а? Никто в той сраной школе тебя не помнит. Мы же не знаем, что ты там плел им, вот и… — Какие ж вы суки… Кенни поднялся на ноги и навис над ним. — А ну повтори? — Суки. И ты, и он. Я все гадал, нахер он мне все рассказывал. А он просто выращивал из меня новую шавку, чтоб тебе смена была. Мудак старый — Не. Смей. — Кенни сощурил глаза. — Не смей, шкет. — Да плевать мне на тебя! Я любил его, я знаю, что он любил меня. Он заботился обо мне. Думаешь, я этого не понимаю?! Только вот это не отменяет того, что бы он был мудаком! От удара по щеке Леви на мгновение оглох. Кенни не врезал ему, а дал пощечину. Леви отступил на шаг. — Не смей, слышишь, — прорычал Кенни. — Я за него убивал, знаешь ли. — Знаю! Ты убил отца моего друга. Этот удар уже был настоящим, но Леви успел увернуться. — Не собираюсь я с тобой драться! — Тогда не нарывайся, сопляк. Ты бы сдох без него, тварь неблагодарная! — Может, оно и к лучшему… Мы никому не нужны, Кенни. Ни ты, ни я. Какой смысл… — Знаешь, что!.. — Не знаю и знать не хочу! — Он дернул нашивку на рукаве и оторвал ее. — В гробу я видал Рейссов, в гробу я видал Полицию! Я собираюсь перейти в Разведкорпус. Кенни сел на диван. Закурил, стряхивая пепел на пол. — Пиздуй, — сказал он. — Не обосрись, как титана увидишь. — Я с титаном жил под одной крышей, — процедил Леви сквозь зубы. От полетевшего в его голову стакана он едва успел увернуться. — Катись отсюда, — гаркнул Кенни. — Я не хотел ссориться, Кенни. Но ты меня не понимаешь… — Я те ща расскажу, как будет. Этот твой, бровастый, скормит тебя титанам, как приманку, и все. А нет, так… Ты тут как-то выражался на мой счет, что я у Рейссов заместо пуделя через обруч прыгаю. Так будешь точно так же у Смита прыгать! Потому что в одном ты прав, шкет. Никому мы нахер не нужны. Род бы меня прирезал давно, да кишка тонка. И Смит так же на тебя будет смотреть, когда поймет, что ты такое. — И что же я такое, а? Дядечка? — спросил Леви, сложив руки на груди. — Говно ты. — И тварь неблагодарная, — подхватил Леви. — Счастливо оставаться. Дай знать, как подыхать соберешься.