Страж за плечом твоим

13 Эрвин Смит вступил в должность командора Разведкорпуса в возрасте двадцати восьми лет. Впервые за всю историю Корпуса новый командор принял на себя полномочия при жизни старого. Двенадцатый командор, Кит Шадис, оставил пост через четыре года после поступления в Разведкорпус Леви Аккермана. Едва ли эти два события были связаны между собой, однако злые языки говорили, что Шадис боялся бывшего полицейского и между ними то и дело вспыхивали ссоры. Кое-кто ехидно добавлял, что «коротышка Аккерман запугал Шадиса и вынудил уйти, чтобы должность командора досталась Смиту». Правда это или нет, но вслед за Смитом Аккерман получил чин капитана, обойдя — и не впервые — более опытных разведчиков. В военных кругах цепочки знакомств короткие, слухи расходятся быстро. Все военные или знакомы со времен Кадетского корпуса, или родственники, или знакомы по службе. Так что и неожиданный перевод Шадиса, и повышение Смита вызвали немало толков. Болтали, например, что командор делит постель с капитаном, что — утверждали одни — объясняет и повышение вперед других, и неофициальную должность помощника командора и его доверенного лица, и личный отряд, в который Аккерман сам отбирает людей. Другие резонно возражали, что боевые навыки капитана сомнений не вызывают, да и заслуги в бытность его полицейским всем известны. После этих слов беседа обычно прерывалась, потому что все помнили, кто у капитана дядя, где служит, чем известен и куда может препроводить тех, кто болтает слишком громко. Кенни Аккерман, впрочем, интереса к сплетням о племяннике не проявлял. Он держался особняком, много пил и по-прежнему жил в доме, принадлежавшем покойному Ури Рейссу. Он все еще одним своим именем наводил ужас на окружающих, носил неизменную шляпу и так же отлично справлялся со службой. Про себя он гордился племянником и его успехами, но внешне ничем этого не выказывал. В то, что Леви получает почести и чины за постель, он не верил. Во-первых, он и без сплетников мог понять, какие отношения связывают этих двоих. Во-вторых, насколько он знал Смита, пусть и по слухам, не такой это был человек, чтобы раздавать боевые награды любовникам, а Леви не такой был человек, чтобы принимать подачки. Одним словом, до досужих вымыслов Кенни дела не было. Злословие и бурление до Разведкорпуса почти не долетали. Разведчики жили далеко от городов, в отпуска почти не ездили, а в столице по делам бывали только высшие офицерские чины. Да и жили, как правило, недолго. Со вступлением Эрвина Смита в должность кое-что изменилось. Он сумел добиться меньших потерь, чем его предшественник; поближе к себе старался держать тех, кого считал наиболее талантливыми; выказал дипломатические таланты при переговорах с высшими чинами. Он также настаивал на том, что экспедиции должны быть чаще, чем в раз в год, а то и полтора, как было при Шадисе. Многие сомневались, что Разведка вообще нужна. Внутри Стен царил мир. Титаны не могли проникнуть внутрь, а внутри… Эрвин спокойно встречал доводы оппонентов и своим ровным голосом говорил, что никто не может знать, что будет дальше, и что задача человечества — уничтожить титанов и вернуть отобранные земли. С возрастом и должностью в его манерах появилась не жесткость, но спокойная властность, противостоять которой мало кто мог. Шадис не зря выбрал его своим преемником. Вопреки сплетням, Леви никак не влиял на его решение. Ему не было никакого дела до Шадиса, но когда Эрвин стал командором, он принял это как должное. Шадис при выборе преемника руководствовался не только своим чутьем. Эрвин был достаточно умен и талантлив, его уважали рядовые и офицеры, с ним считались вышестоящие. Он умел просчитывать события на несколько ходов вперед и хорошо разбирался в людях. И как бы Шадис ни относился к коротышке Аккернаму, ему он отдавал должное: Эрвин тоже не зря потянул его в Разведку. На любовные связи между сослуживцами в Разведкорпусе всегда смотрели сквозь пальцы. Жизнь коротка, каждый день — последний, завтра не будет. Так что Шадиса не волновало, что Леви перебрался в комнату к Эрвину. Пусть их. Он знал, что передает Разведку в надежные руки. Этого было достаточно. За четыре года службы в Разведкорпусе Леви не растерял привычек. Он все еще спал с пистолетом под подушкой, брал его с собой, когда покидал казармы. Все еще курил и, пользуясь положением, посылал рядовых в ближайшую деревню за папиросами. Жизнь начинала ему нравиться. Ушли еженочные кошмары, и он спал спокойно до утра. С некоторыми сослуживцами установились если и не дружеские отношения, то достаточно близкие, чтобы он не чувствовал себя пятым колесом у телеги. Те, кто когда-то выказывал ему презрение, или погибли, или перевелись в другие войска, или повзрослели и перебесились. К Майку Леви долгое время сохранял скрытую злобу, но потом в Разведкорпус вступила Нанаба. Симпатия Захариуса проявлялась так явно, что Леви наконец успокоился. Нанаба была умная, храбрая, исполнительная и достаточно отчаянная, чтобы остаться в Разведкорпусе надолго. Леви ее уважал. К Ханджи Леви относился, как к сестре, о которой никогда не мечтал. И она, казалось, отвечала ему теми же родственными чувствами. Однако главным был, есть и всегда будет Эрвин Смит. Леви не мог не думать о том, чтобы выложить ему все, что знает. Но его останавливало два обстоятельства. Первое: откровенность все еще была опасна. Второе: эти сведения — довольно скудные, как он теперь думал — вряд ли облегчили бы разведчикам жизнь. Леви даже представить не мог лица этих мужчин и женщин, если бы им сказали, что они убивают людей, а не титанов. Способа вернуть титанам человеческий облик или уничтожить всех и сразу он не знал. Был бы жив Ури, можно было бы попробовать припереть его к стенке. О ныне здравствующих Рейссах Леви старался не вспоминать и не думать. Никаких родственных чувств он к ним не питал. С титанами он сражался, потому что, как и Эрвин, желал вернуть человечеству отнятые земли. Однажды Эрвин уехал по делам один и вернулся только ночью. Леви лежал без сна и курил. Он не мог спать, когда Эрвина не было рядом. Всегда, когда Эрвин уезжал без него, его охватывало беспокойство. Он боялся, что Эрвин больше не вернется. Он гнал от себя эти мысли, но ему было почти больно от поганого ощущения где-то глубоко внутри, что они больше никогда не увидятся снова. Когда Эрвин возвращался, боль уходила и плохие мысли отступали. Но тревога, тревога никуда не девалась. Эрвин открыл дверь и негромко сказал: — Это я. Он знал привычку Леви держать при себе оружие и всегда предупреждал о своем появлении. Однажды он так же среди ночи бесшумно вошел в комнату и попытался поцеловать его. И наткнулся на ствол пистолета. Леви чуть не рехнулся от мысли, что мог выстрелить. С тех пор Эрвин зарекся к нему подкрадываться, когда он спит. — Я не сплю, — сказал Леви из темноты и сел. — Согреть ванну? — Нет, я сам. Лежи. Эрвин завозился с плащом, Леви вылез из постели и зажег свечи. Он по дыханию слышал, что Эрвин устал. — Ты верхом, что ли? — Да… Иди сюда… — Он сгреб Леви в охапку и прижал к себе. От него пахло дождем и холодом, и Леви поежился. — Прости… Там дождь. Леви вдохнул его запах и обнял его, чувствуя, как разливается по телу чувство невероятного облегчения от мысли, что Эрвин вернулся. Он поднял голову и потянулся к его губам. Поцелуй пах вином и дорожной пылью. Леви позволил увлечь себя на кровать и раздеть. Он ежился от прикосновения холодных рук, но поддавался ласкам, поцелуям, подчинялся желаниям своего командора. Потом он согрел воду для ванны. Эрвин лежал в горячей воде, запрокинув голову и закрыв глаза. — Не усни, а то утонешь, — сказал Леви. Он сидел на широкой части бортика, курил и осторожно гладил Эрвина по волосам. — Почему ночевать там не остался, а? Эрвин ответил, не открывая глаз: — Я не сплю. Не захотел, вот и не остался. — Он поднял руку и, не глядя, поймал руку Леви, прижал ее к губам. — Не люблю спать без тебя. — Так что, какие новости? Эрвин открыл глаза и поглядел на него. — Залезай сюда — расскажу. Леви притворно вздохнул, поднялся и стал раздеваться. Ванная освещалась несколькими фонарями, и света хватало, чтобы видеть друг друга. И Леви знал, что Эрвин разглядывает его. Пусть. Леви это вполне устраивало. Погрузившись в воду, поморщился: свежие царапины на груди и спине саднили. Эрвин прижил его к себе, не давая пошевелиться. — Так что у нас плохого? — спросил Леви, прикрывая глаза и позволяя поцеловать себя в шею. — Ну, новых лошадей нам дадут, с газом тоже проблем быть не должно… Он оборвал себя на полуслове, взял Леви за подбородок, поцеловал так, у того заныли челюсти. — Давай вылезать. Спать хочу. — Как скажешь… Эрвин заснул почти мгновенно, уткнувшись Леви в плечо. Полтора года. Полтора года он был командором Разведкорпуса. За это время, чувствовал Леви, они будто поменялись ролями. Раньше Эрвин не давал Леви сойти с ума, вытаскивая его из ночных кошмаров, из тьмы, в которой Леви жил с самого детства и которая никуда не делась, но немного отступила. Теперь он видел, что эта же тьма поглощает Эрвина. Он сделался злее. В углах рта и под глазами навсегда залегла усталость. Он все еще был здоров, силен и молод, не боялся никого из людей и не отступал перед титанами, но что-то ушло. Леви надеялся только, что сможет облегчить его ношу хоть немного. «Будь рядом, будь на моей стороне — этого достаточно», — сказал Эрвин, когда Леви поделился с ним своими невеселыми мыслями. И он был рядом. Эрвин пробормотал что-то во сне и грубо притянул Леви к себе. Все напряжение, которое накапливалось за день, Эрвин выливал на любовника. Он срывался на нем, выплескивая усталость, гнев, поганое ощущение собственного бессилия. Боль. После первой экспедиции, которой руководил Эрвин, они едва успели войти в комнату. Эрвин прижал голову Леви к столу, не интересуясь мнением Леви на этот счет. Он был груб, даже жесток, и Леви хотелось вырваться, но он не сопротивлялся. По ночам, во сне, он прижимал Леви к себе так, что тот не мог пошевелиться. Хотелось курить. Леви лежал, осторожно гладил Эрвина по руке или волосам и мечтал, что Эрвин проснется по-настоящему отдохнувшим. Прежним. Он надеялся, что Эрвину правда легче хоть немного. Время бежало быстро. Леви даже не успевал считать дни. Четыре года, пять лет, шесть… Казалось, совсем недавно он встретил Эрвина на празднике для военных, а теперь… Служба в Разведкорпусе сильно отличалась от службы в Полиции. Леви начинал думать, что там было проще. Над всеми разведчиками, кто продержался на службе хотя бы год, будто висело темное облако, которое никто не видел, но оно явственно ощущалось. Подобное Леви замечал у осужденных на казнь. Ты смотришь на человека и будто знаешь, видишь, что его ждет. Разница была в том, что с преступниками его ничего не связывало. Именно поэтому разведчики, наверное, так отчаянно веселились, когда было время, и все или почти всем разбредались по парам. Это было веселье висельника, пляска с петлей на шее. Каждый знал, что завтра может не быть. Поэтому жили только сейчас. Как-то они сидели за столом во дворе. Разговор перешел на боевые навыки, и Майк спросил Леви, хорошо ли тот стреляет. — С тридцати шагов попаду в яблоко у тебя на голове, — ответил Леви. — Проверим? — оживился Майк. Леви напрягся. — Нет. Я не буду в тебя стрелять. Я псих, конечно, но в сослуживца стрелять не буду. — Я не самоубийца, — рассмеялся Майк. — Стрелять будешь в яблоко. Его же не только на голову можно поставить! Притащили две колоды, положили сверху яблоко. Леви отсчитал тридцать шагов. И выстрелил, почти не целясь. Яблоко разлетелось, от колоды отлетел ворох мелких щепок. Ханджи присвистнула. — Круто, — сказала Нанаба. — Меня научишь? — Зачем тебе это? — спросил Майк, обнимая ее. — Интересно попробовать. Разведкорпус с огнестрельным оружием дела не имел. Против титанов пистолет или ружье бесполезны. В кадетке обращаться с огнестрелом обучали только тех, кто потом собирался в Полицию или Гарнизон. Леви знал, что такое разделение не было случайным. Кое-кто — и не без оснований — считал разведчиков кучкой вольнодумцев и опасался допускать их до оружия. Леви до вступления в Разведкорпус не задумывался об этом, но теперь понимал, что в случае чего разведчиков просто сметут. Трудно отмахнуться от пуль лезвиями. — Начальство считает, что разведчикам огнестрел ни к чему, — сказал он. — Никогда не задумывалась, почему у нас ни ружей, ни пистолетов? — Против титанов с пистолетом не повоюешь, — сказала Ханджи. — Но я помню, ты как-то выстрелил в титана и ослепил его. И это было круто. Так что, может, это было бы не так и бесполезно… — Тебе я огнестрел не доверил бы, — усмехнулся Леви, — ты ж палить будешь и по вашим, и по нашим. — Хамло ты, Леви, все-таки, — беззаботно огрызнулась Ханджи. — А я бы справилась? — спросила Нанаба. Леви протянул ей пистолет. — Попробуй. Только не в нашу сторону. Попадешь хотя бы один из трех в колоду? Нанаба поднялась, повернулась к колодам лицом, подняла пистолет. — Поближе подойди, — сказал Леви. — Тебе и пятнадцати шагов хватит. А лучше десяти. Она сделала с десяток шагов вперед. От выстрела ее тело дернулось, но она удержала равновесие и лишь едва заметно вздрогнула. Пуля вошла в колоду с правой стороны. — А ты хороша, — сказал Леви. — Чего в Полицию не пошла? — А ты почему из Полиции ушел? — отозвалась она, возвращая ему пистолет. — Эрвин сманил, — не удержался Майк. Леви хотел ответить, но не успел: во дворе появился Эрвин. — Отдыхаете? — спросил он, усевшись на скамейку. — Налейте, что ли. Леви потянулся за бутылкой. Эрвин сделал несколько глотков и сообщил: — Собирайте манатки. Нас на другую базу перебрасывают. — Какого ляда… Столько лет тут стояли… — проворчал Леви. — Только что бумаги пришли. Не мой каприз. — Куда? — спросил Майк. — Велено поближе к Тросту. Там есть старый замок… — Знаю, где это, — сказал Леви. — От титанов далеко, к начальству близко. Плохо. — Плохо, — вздохнул Эрвин и поднялся. — Переезжаем завтра. Собирайтесь. Ночью, когда они остались одни, Леви спросил, чем разведчики заслужили такой подарок. Эрвин неохотно ответил: — Бюджет раздут. Они хотят знать, на что мы деньги тратим. А проверять нас ездить далеко. Тьфу, блядь. Гарнизонные пьют без просыху — никого не волнует. А нас… Леви обнял его за плечи. Эрвин наклонил голову и вздохнул. — Они правда не понимают, — сказал он. «Нет, — подумал Леви, — они как раз понимают побольше нашего. Мы наивные детишки по сравнению с ними. Не будет титанов — не будет Стен. Не будет Стен — у них не будет власти. Распустить нас нельзя, а прыгать через обруч заставить — это можно». — Зато в замке жить будем, — сказал он вслух. — Как дворяне, блядь. Эрвин обхватил его руками и притянул к себе. Через несколько месяцев наступил 845 год.