Страж за плечом твоим

16 Эрвину Смиту удалось добиться высочайшего соизволения на экспедицию. Аудиенция у Его королевского величества не произвела на тринадцатого командора Разведкорпуса большого впечатления. Король показался ему бесхарактерным, избалованным безбедной и спокойной жизнью большим ребенком. Едва они обменялись первыми фразами, Эрвин понял, что монархом не движет ничего, кроме скуки, ленности и капризов. Очевидно, придворные пользовались этим в своих интересах; Эрвин решил, что ему тоже не грех так поступить. Он сумел разжечь любопытство скучающего Пица Шестого рассказами о том, что творится в мире за Стенами, о битвах с титанами (не без художественных преувеличений). — И что же, — спросил король, растягивая толстые, лоснящиеся жиром губы, — вы их совсем не боитесь? — Нет, Ваше величество, — спокойно ответил Эрвин, глядя ему в лицо. Он чувствовал, как его наполняет злость. Эти люди, пресыщенные, не знающие никаких бед, сидели во дворце, тонули в роскоши, а он и его люди торчали в замке где-то под Тростом, перебивались с консервов на другие консервы, томились от вынужденного безделья и готовы были рисковать собой и друг другом ради… Кого? Этого мерзкого типа, который дал себе труд родиться на свет, потому только имел право решать, выполнять ли ему, командору Разведкорпуса, свою работу? Это — аристократия, цвет человечества, опора народа? Он не показывал своих чувств, но, покинув дворец, вздохнул с облегчением. Ему было велено ждать решения по вопросу об экспедиции и до тех пор не покидать Митру. В столицу он прибыл без провожатых и невыносимо скучал по Леви. С тех пор как они сошлись, он не мог спать один. Кровать казалась слишком большой, холодной, руки во сне сами искали теплое худое тело. Он просыпался, не слыша рядом спокойного дыхания, не чувствуя вечного запаха табака. Он встретился с Найлом, которого временно перевели в столицу, и с несколькими другими приятелями, знакомыми еще по Кадетскому корпусу. Разговоры крутились вокруг семейной жизни, тягот службы и досужих сплетен. Найл посетовал, что полицейское начальство озверело и требует отчетов за каждый чих. — Пиши бумажки о каждой ерунде, — ворчал он, прихлебывая пиво. — Работать некогда. — А что, работы много? — спросил Эрвин. Они сидели в кабаке при гостинице, пили. Говорить в таких местах не опасались: за гулом голосов и звоном кружек нельзя было разобрать, что говорят за соседними столами. Найл искоса взглянул на Эрвина и покачал головой. — А ты изменился, — сказал он. — Раньше ты как-то… Легче был, что ли. — Сам говоришь, служба тяжелая, — пожал плечами Эрвин. — И мне было бы намного проще, если бы мне не вставляли палки в колеса и дали спокойно делать то, что нужно. Как Мари? — Ребенка ждем, — ответил Найл и просиял. Мари когда-то была предметом его юношеских мечтаний, но постепенно Эрвин все больше погружался в дела, связанные с титанами, и теперь это все отошло в область приятных воспоминаний. Он вдруг понял, что с трудом может представить ее лицо. Конечно, она выбрала Найла. За разведчиков замуж не выходят, на разведчицах не женятся. Семейная жизнь не для них. За Найла и его жену, однако, он был рад. Он поздравил Найла и попросил его передать супруге привет, обвел взглядом зал и заметил знакомую высокую фигуру в шляпе и долгополом светлом тренче. Кенни Аккерман пил виски и одним глазом смотрел на Эрвина Смита. «Неужели шпионит?» — пронеслось в голове у Эрвина. Найл посмотрел в ту же сторону. Повернулся к собеседнику и недовольно проворчал что-то. — Слушай, — сказал он вслух, — пойдем ужинать к нам? Мари будет рада, да и посторонних нет. Эрвин согласился. Они двинулись к выходу. Кенни схватил Эрвина за рукав, когда они проходили мимо его стола. Не поворачивая к нему головы и даже не повышая голоса, сказал: — Слышь, бровастый, ты там шкета моего не обижаешь? — Нет, — холодно ответил Эрвин, освобождаясь от его цепких пальцев. — Здоров и весел. Кенни поднял голову. Хищно осклабился, показывая белые крепкие зубы. — Ты мне его не забижай, — протянул он. — Это не ваше дело, — огрызнулся Эрвин, отходя от него. Когда они шли по улице, Найл спросил: — Что у тебя за дела с ним? — Его племянник служит у нас, — ответил Эрвин. Посвящать старого приятеля в свою личную жизнь ему не хотелось. — А что? — Да ничего. Просто слухи ходят… А Аккерман-старший, не к ночи будь помянут, не лучшая компания. Да и племянник недалеко ушел. Эрвин удивленно взглянул на него. — С Леви-то что не так? — С Аккерманами все не так. Даже с детьми… Тут такая история была… И Найл рассказал, что в Шиганшине в прошлом году похитили девочку («Фамилия у нее такая же, заметь».), хотели продать, скорее всего, но ее спас сын местного доктора, и эти двое ребятишек убили троих здоровых бандитов. — Я думал, у Леви только один родственник… — Это единственное, что тебя удивило в этой истории? Да вы там совсем очерствели, я гляжу. — Нет, торговля детьми меня тоже неприятно удивила. Но это же ваша забота — ловить таких мудаков, разве нет? Почему за тебя ее делают дети? — Все-таки ты стал злым, я смотрю. — Нет, я всегда таким был. Просто стало больше причин злиться… — Ладно, — примирительно сказал Найл, — ты прав, это наша работа. При Мари только не надо… Мари встретила Эрвина с удивлением и радостью. Он даже не ожидал. Они не виделись много лет, но ему казалось, что она совсем не изменилась. Она всегда была болтушкой, веселой, немного взбалмошной. Когда-то именно поэтому она ему и нравилась, теперь же он смотрел на нее и не мог понять, что его связывает с этой женщиной, кроме приятельских отношений с ее мужем. Доки жили в небольшом уютном доме, напоминавшем Эрвину дом его детства. Выкрашенные белой краской деревянные стены, цветы на окнах, светлые занавески. И пахнет у них едой, уютом, семейным счастьем — чем-то таким, о чем Леви читает в своих глупых книжках (Эрвин как-то заглядывал в них). И не скажешь, что это дом полицейского. Эрвину вдруг вспомнилась его мать. Тихая, скромная, тень своего мужа. Когда им пришлось уезжать из Митры, она проявила недюжинную твердость характера. Правительство, от щедрот своих, выплатило ей какое-то пособие — вроде бы за заслуги покойного мужа на его поприще — и приказало покинуть Митру в течение двух суток. Она подхватила сына и уехала к дальней родне — куда-то на восток, в глухие места, где жили только редкие фермеры. Эрвин навсегда запомнил ее лицо, каким оно было в дороге: складки возле губ, залегшие под глазами тени, бледное уставшее лицо, заострившийся нос и сухие светлые глаза. Он не любил вспоминать тот период своей жизни. Это было бегство от чего-то, чего он не знал и не понимал. И разгадка лежала где-то за Стенами. Сейчас, впрочем, мир вокруг понятнее не стал. Взять хотя бы Найла. Старый приятель. Вместе из кадетки в самоволку бегали, тайком таскали у инструкторов алкоголь, соперничали из-за Мари… А что теперь? Если Разведкорпус прижмут, на чьей он будет стороне? Неужели Леви прав, говоря, что Найл «даже на могилу плюнуть не придет»? Полиция, в отличие от Разведкорпуса, служит королю и присягает королю. И если король отдаст приказ… Говорили о пустяках. В службу и дела мужа Мари не вникала. Родня, погода, общие знакомые, осевшие на гражданке и служившие в Полиции или Гарнизоне, долгожданный первенец — вокруг этого крутилась ее жизнь, это было ее миром. Титаны? Их сто лет никто не видел! А вот стены бы покрасить, купить кроватку пора уже, и вкусно ли мясо и не хотят ли мужчины вина? И еще целый ушат простого, домашнего, уютного бреда, который давно уже не касался Эрвина и который теперь казался чем-то фантастическим, невероятным. От вина и еды вело голову. Хотелось расслабиться, забыть обо всем. Но он не мог себе этого позволить. Утром ему предстояло снова явиться во дворец. Вопрос об экспедиции и существовании Разведкорпуса должен был наконец решиться. О втором пункте прямо не говорилось, но Эрвин жопой чуял, как выражался Леви, что это обсуждается. Ему было жаль только, что с ним не советуются. Король не принял его лично в этот раз. С ним говорил один из его министров. Должность его была гражданская, а не военная. Встреча проходила в маленьком кабинете, у самого Эрвина кабинет был раза в три больше. Смиту давали понять, что Разведкорпус стоит ниже остальных военных подразделений. И он проглотил это оскорбление. Выбора у него не было. — Король милостив, — сообщил министр, растягивая губы в улыбке и не глядя Эрвину в лицо, — Разведкорпус может предпринимать все необходимые действия для возвращения человечеству земель за пределами Стен, оставаясь в рамках законов и бюджета. — Мы благодарны Его величеству, — поклонился Эрвин. Благодарен он не был. Во врученной ему папке лежали документы. В гостинице он их просмотрел. Бюджет (довольствие, лошади, газ!) урезали. Эрвин схватился за голову. Распустить корпус они не могут. Слишком много толков бы это вызвало. Корпус существовал более восьмидесяти лет и являлся символом надежды на освобождение от титанов. И как бы ни относилась к возвращающимся домой разведчикам толпа, для многих они были надеждой на спокойную жизнь. Если их ликвидируют, люди это заметят. Они не любили они Разведкорпус, но титанов они не любили еще больше. Однако спокойно жить командору тоже теперь не дадут. Его поставили в такое положение, что приходилось выбирать: или следовать своим планам, или смириться с их невыполнимостью, или… подать в отставку. Кит Шадис был человеком другого склада. Он не рисковал понапрасну, не рвался за Стены слишком часто и не спорил с высшими чинами. Его бы не зажали в тиски. Он бы и так согласился на все. Малодушие это было или расчет, что так Разведкорпус просуществует дольше, Эрвин Смит не мог судить. При Шадисе Разведкорпус существовал почти без проблем. По крайней мере, Эрвин не мог вспомнить, чтобы в казармы наведывались с проверкой или Шадиса вызывали к королю. Впрочем, Смит мог многого не знать. Надо будет по возвращении порыться в старых бумагах, если их не сожгли. Передавая своему преемнику дела, Шадис ничего ему не сказал. Никаких напутствий, советов или еще чего-то в таком роде. Только похлопал по плечу и пожелал удачи. В деревнях детей учат плавать, бросая их в воду: плыви — или тони. Эрвин чувствовал себя ребенком, которого бросили в воду. Вода кишела пиявками, хищной рыбой, дно устилали трупы, а берега скрывались в тумане. Плыви, Эрвин Смит. Ты хотел быть командором, ты им стал. Плыви! Как-нибудь. У тебя на плечах твои товарищи, на бедрах — УПМ, но как-нибудь выплывешь. При всех ужасах с титанами сражаться было проще. За Стенами хотя бы сразу ясно, кто тут свой, а кто тебя сожрет. Внутри Стен предстояло биться вслепую. Кому он может доверять? Пиксису? Симпатичный старик, но понять, о чем он думает, не утопил ли в бурбоне свой ум, невозможно. Найл? Как там говорят? Полицейская шавка… Леви, впрочем, сменил лошадиный профиль на крылья свободы. Найл, однако, вряд ли пойдет даже против сослуживцев, не то что — короля. Эрвин тряхнул головой, отгоняя мысли. Нет смысла раньше времени думать об этом. Карета тряслась на расхлябанной весенней дороге, пейзаж за маленьким окном удручал однообразием. Скоро дороги просохнут, и можно будет двинуться за Стены. Сначала следовало перебраться ближе к Шиганшине. Там есть старые казармы, где Разведкорпус стоял, когда Леви поступил на службу. Не замок, конечно, но к внешнему миру ближе и солдатам привычнее. Он подумал о замке, где они стояли теперь, и мысль снова метнулась к Леви и его неожиданному богатству. Замок Утгард! Подумать только! В карты выиграл! И Пиксис денег ему должен. И титан знает, кто еще! И все документы в банке. У самого Эрвина имущества было: что на нем, кое-какой скарб в комнате и книги. Ни сбережений, ни недвижимости. Его это не заботило, но после таких открытий невольно задумаешься… Леви о своей жизни вне службы не распространялся. Так, кое-что рассказывал, не более того. Даже жутковато становилось от мысли, насколько мало он знает об этом человеке… В расположение он вернулся только к вечеру. В Митре он провел три дня, но за время отсутствия в замке ничего не изменилось. И все-таки не покидало какое-то мерзкое ощущение, будто грядет что-то. Разведкорпус готовился к переезду. За старшего на время отсутствия Эрвин оставил Ханджи. Сначала он предложил Леви покомандовать, и тот послал командора куда подальше с такими шутками. Майка он оставить не мог: Леви бы его тоже послал, а Майк бы не спустил, и вернулся бы Эрвин разнимать драку, если бы они живы остались. Так что Ханджи была единственной, кому он мог доверить этот пост. Он не мог не думать о том, кто будет следующим командором, и давно уже решил, что должность достанется Ханджи. Ей, правда, он пока ничего не говорил. Леви он нашел в своем кабинете. Он спал, сидя в кресле, перекинув ноги через подлокотник. Рядом на полу валялась недочитанная книга. Спящий, он выглядел почти по-детски. С лица исчезло напряжение, лоб разгладился. Все-таки его внешность не сочеталась с характером и лексиконом. Он негромко позвал Леви по имени. Леви пробормотал что-то во сне и не ответил. Эрвин опустился на пол рядом с креслом и осторожно взял Леви за руки. — Эй, — негромко позвал он. — Не хочешь перебраться в кровать?.. Леви вздрогнул и открыл глаза. Дернулся, но Эрвин его удержал. — Ты вернулся… — Он зевнул и улыбнулся. — Устал? — Нет. Ты чего бездельничаешь? — Я весь день упаковывал наш архив. Эрвин ничего не ответил и потянулся к нему. Леви обнял его и поцеловал. Эрвин пробрался рукой под его рубашку. Леви вздохнул, еще крепче впился в его губы. — Я скучал… — выдохнул Эрвин. — Надо было взять тебя с собой… — Я тоже… Но в Митру я не попрусь. — Леви усмехнулся. — Какие новости? Эрвин вздохнул. Сжал его бедра и уткнулся в его шею. Леви осторожно погладил его по волосам. Больше ни о чем не спросил. Позволил взять себя на руки и унести в комнату. Леви привычно потянулся за папиросами, когда Эрвин отпустил его. На его шее сиял свежий засос. Эрвин провел по нему кончиками пальцев и, приподнявшись, поцеловал. Леви поморщился. — Прости… — Эрвин сжал губами мочку его уха. — Я так давно тебя не видел… Леви дернул плечом. — Дай покурить. Он вылез из постели и подошел к окну. Последнее время он словно не мог расслабиться. В моменты близости напряжение будто бы уходило, но стоило разомкнуть объятия, Леви снова хмурился, углы рта напряженно застывали. Эрвин не мог понять, в чем дело; разговорить Леви было невозможно. Эрвин тоже поднялся и подошел к нему. Притянул к себе за пояс. Леви вдруг как-то обмяк, расслабился и едва не повис на нем. Поправил сползшую с плеча рубашку. Эрвин поцеловал его в висок. — Я люблю тебя… — шепнул он. — Ты мне рубашку порвал, — тоже шепотом отозвался Леви. — Извини. Он ждал, что Леви улыбнется или рассмеется, но он даже не сказал ничего. Только сильнее прижался к Эрвину. Прикрыл глаза. — О чем ты думаешь? — спросил Эрвин. — Что? — Леви поднял на него взгляд и даже встал на цыпочки, будто старался угадать в полумраке выражение его лица. — Сейчас, — сказал Эрвин, осторожно целуя его в лоб, — о чем ты думаешь? — Не знаю. Ни о чем. А что? — Мне кажется, тебя что-то мучает, а ты ничего не говоришь. Леви пожал плечами и не ответил. — Ладно, — вздохнул Эрвин. Он вдруг почувствовал, что бесконечно устал. — Дело твое. Захочешь — расскажешь. Он хотел сказать что-то еще, но не стал. Ему не было все равно. Просто он слишком устал. Не хотелось разбираться еще и с этим. Он хотел принять ванну и поужинать. И лечь спать. Он уже собирался сказать об этом вслух, когда услышал: — Мне надоело. — Что? Леви замотал головой. Скинул рубашку и забрался под одеяло. — Когда ты стал командором, все изменилось, — глухо сказал он. — Что ты имеешь в виду? — Эрвин лег рядом с ним. — Не знаю, — сказал Леви, помолчав. — Просто все по-другому. И с каждым годом все хуже. Эрвин вздохнул и притянул его к себе. Поцеловал. Скользнул губами по шее, обводя свежий засос. — Наверное… Так… Что тебе надоело? Он навис над ним, поцеловал в губы. Крепко обнял. Леви дернулся. — Все… Я… Я вижу, что тебе плохо. И… Ты срываешься на мне… — Прости… Я, правда, срываюсь… Но… — Эрвин уткнулся лбом в его плечо. — Без тебя я бы не справился… Леви зарылся пальцами в его волосы. Эрвин закрыл глаза. Прохладные пальцы скользили по его затылку, перебирали волосы, едва ощутимо касались шеи. — Эрвин… Я… У меня нет ничего в жизни. Только ты. Сначала Эрвину показалось, что это цитата из романа. Но что-то такое прозвучало в голосе Леви, что ни в каком романе быть не может. Эрвин поднял голову. В темноте разглядеть выражение лица Леви было не разглядеть, но глаза его блестели. Было слышно, как он напряженно дышит. Он погладил его по лицу. Леви прижался щекой к его руке. — Все хорошо, — невпопад сказал Эрвин.