Страж за плечом твоим

19 Они двигались на север, в сторону Орвуда. Леви хмуро глядел перед собой. Чужая лошадь вихляла под ним задом, как кабацкая девка, и его это ужасно раздражало. Кенни так ничего толком и не пожелал объяснить, и Леви понимал: дело серьезное. Затемно они достигли северо-западной части Стены Роза и остановились в резиденции Рейссов, где семья отдыхала во время летней жары. — Я думал, ты меня в тюрьму везешь, — хмыкнул Леви, спешиваясь и передавая слуге поводья. — А это как Род порешает, — вяло отозвался Кенни. Леви взглянул на дядю: он выглядел сильно постаревшим, будто состарился вдруг, за несколько секунд, уставшим. — Слушай, Кенни, а сколько тебе точно лет? — спросил вдруг Леви. — А? Ты башкой стукнулся, что ли, по дороге? — Веду светскую беседу. Ладно, собрались меня вешать — давайте. Не торчать же тут до утра. Род встретил их в своем кабинете. Леви заметил черную ткань, которая скрывала зеркала и семейные портреты. В этом кабинете он бывал однажды, давно, еще до смерти Ури, и обстановка с тех пор не изменилась. Только траурная ткань наводила на печальные мысли. Фрида, значит, мертва. А вместе с ней умерло и все то, что еще могло Леви связывать с этой семьей. Род убитым горем не выглядел. На его лице читалось такое же выражение, какое Леви видел у всех аристократов: пресыщенность, скука, изредка мелькающий в глазах страх за свою шкуру. Ночь уже перевалила за середину, в окно глядел месяц. Сесть Леви никто не предложил, и он так и простоял во время всего разговора (или допроса?) — в каком-то странном упоении, будто ему даже нравилось все. Кенни ничего не говорил. Говорил только Род. Когда севера достигли известия о Шиганшине, Рейссы укрылись в часовне. Они ни на что не наделялись: это конец Парадиза, думали они, и просто ждали. В часовне вдруг появился человек по имени Гриша Йегер (при этих словах Леви вздрогнул: вот оно, вот почему Кенни сказал, что он арестован) и убил, убил — съел — всех! Спасся только Род. — Я знаю, — зло выпалил Род Леви в лицо, — что это ты, ты допрашивал Йегера и отпустил его! И я, Род Рейсс, король этих Стех, обвиняю тебя в гибели моей семьи! Он вытянул руку, будто указывал на преступника судьям. Кенни сидел на стуле, надвинув шляпу на глаза, и будто бы дремал. Леви почувствовал, как в нем закипает злоба. Эти сволочи, эти так называемые короли Парадиза, спрятались от титанов, пока люди погибали, пока он сам и другие разведчики рисковали жизнью, чтобы спасти хоть кого-то, хоть что-то… И Фрида — та самая, которая при каждом удобном случае изъяснялась в любви ко всему живому, которая унаследовала память Ури, — эта Фрида отсиживалась в безопасности, пока ее подданных рвали на части и проглатывали, а потом сблевывали прямо на мостовую! И эта жирная свинья еще смеет его в чем-то обвинять! Годами копившаяся обида, гнев вылились наконец. Леви метнулся к Роду, сжал его заплывшее жиром горло и прижал к стене. Чей-то портрет упал на пол. От удара спиной и затылком Род охнул. — Ты, выблядок, кусок сраного сала, ты будешь мне что-то говорить?! Это мои люди рвали жопы, чтобы спасти хоть кого в Шиганшине! Это Гарнизон полег там почти целиком! А вы, сраные короли, сукины дети, отсиживались в своем долбанном подвале! Ты говоно, Род, и семья твоя — говно. Гриша Йегер только одно плохо сделал — не сожрал тебя, сучий ты потрох! Ну да ничего, я это до конца доведу! Был бы я там, я бы ему помог, блядь! Ты меня обвиняешь, сученыш?! Повесить меня хочешь?! Кишка тонка! Я о тебе столько знаю — не отмоешься! Сколько Кенни за тобой баб и выблядков убивал, а?! Леви говорил, не помня себя. Его несло. Он уже ничего не видел перед собой: перед глазами плыло красное, в ушах звенело. Он несколько раз ударил Рода в живот и по лицу. За все. За Ури, за Эрвина, за себя. За Шиганшину. Ублюдки. Сволочи. Сукины дети. Чтоб вы сдохли все. Я из тебя кишки выну и сожрать заставлю. Сраная свинья! Жаль, что ты не сдох с остальными. Всю вашу кодлу давно пора… Он очнулся, когда тяжелая рука Кенни легла на его плечо и встряхнула. — Охолонись, шкет. Леви с трудом разглядел его. Перед глазами прыгали красные пятна. Голова была тяжелая. Голоса слышались будто через вату. — Арестовать! Повесить! — хныкал Род. — Иди на хуй, — отозвался Кенни и сделал вдруг то, чего не делал никогда — обнял племянника. — Спокойно, шкет. Все нормально будет. Переночуешь и к своим. Они в Каранесе должны быть, я слыхал. Дыши, шкет. Просто дыши. У Леви стучали зубы. Он никак не мог понять, что происходит. Кенни говорил что-то еще. Старался говорить медленно, отдельными словами, спокойно. И Леви вдруг вспомнил: такое с ним уже было. Давно. Он не прожил в доме Ури и месяца, когда его так же накрыло. Из-за чего? Он чего-то испугался. Едва выживший в Подземелье мальчишка, он первое время боялся в этом доме всего. И тогда с ним так же говорил Ури. И так же обнимал его. Причину вспышки Леви не помнил, но зато все, что было с ним после, помнил очень хорошо. — Где Гриша Йегер?! — взвизгнул Род. — Под трибунал пойдешь! — Завали хлебало, Род! Тронешь его — убью, — сказал Кенни. — Где Йегер? — повторил Род менее уверенно. — П-понятия н-не и-имею, — выдавил из себя Леви. Кенни усадил его на стул. Сознание постепенно возвращалось. Впервые в сознательной жизни он потерял контроль над собой. В чем дело? Что с ним? — Холодно, — сказал он, вытирая со лба пот. Он посмотрел на Рода. Не лицо, а сплошной синяк. Н-да. Трибунал и виселица — это как пить. — Хочешь меня повесить — вешай, Род. Мне плевать. Йегера я видел только один раз, тогда. Знаю, что он врач и что у него сын. С его слов. Все. Что он ебаный титан, у него на лбу не написано, звиняй. Леви говорил, и ему казалось, что это кто-то другой говорит его голосом. Кто-то спойкойный, рассудительный — как Эрвин или Майк — и наглый — как Кенни — равнодушно объяснял Роду Рейссу, что Леви Аккерман не имеет отношения к случившемуся в часовне. Леви Аккерман, говорил этот кто-то, не мог предугадать поступок Йегера, как и нападение на Шиганшину, а вот Рейссы — могли. Леви этому кому-то не верил. Ему хотелось курить. Тянуло домой. К Эрвину. Настоящий Леви Аккерман, которому в этот момент снова стало пять лет, сжался в комок и был абсолютно равнодушен ко всему. Эрвин, увидев Леви, едва узнал его. Двухдневная щетина и отчетливый запах спиртного не вязались с привычным образом капитана Разведкорпуса. — Приведи себя в порядок, — сказал Эрвин, когда Леви появился на пороге его кабинета. — Потом поговорим. Леви молча выполнил приказ. Их поселили в бывшей полицейской казарме; комната была тесная, кабинет Эрвина находился в другом конце коридора. Ванная и уборная — общие на весь этаж. Полицейские в казармах обычно не жили, так что для Разведкорпуса пришлось наскоро переделывать под спальни кабинеты и другие помещения. Теснота, бардак, близость к городу — все это наводило на самые мрачные мысли и настроения не поднимало. Думать об этом Леви, однако, не хотел. Его терзали другие мысли. Чтобы заглушить их, он пил. Эрвин застал его ночью на кухне. Точнее будет сказать, что дежурные, побоявшись связываться с капитаном, доложили командору, что тот сидит в кухне и пьет, как гарнизонный. Леви не пьянел, и это его мучило. Он только мрачнел с каждым глотком и думал, думал, думал… — Леви? — Эрвин положил руку ему на плечо. — Что? — Леви потушил папиросу и прикурил новую. — Отчитаешь за самоволку? — Что с тобой? Никогда не видел, чтобы ты пил… Леви опустил голову. — Фриду убили, — глухо сказал он. — Мне жаль… Пойдем спать? Леви помотал головой. И вдруг дернулся, заходил по кухне и заговорил, будто отвечая своим мыслям: — Я не могу. Я не понимаю. Я нихуя не понимаю! Эрвин подошел к нему. Взял за руку. — Ты говорил, что вы не ладили… Ты поэтому так переживаешь? Леви дернулся. Взял бутылку и со всей силой швырнул ее о печь. Зазвенело битое стекло. — Не во Фриде, блядь, дело! — выпалил он. — Это я! Я облажался! Это моя ошибка! — Ну, об ошибках я знаю все… — начал было Эрвин и осекся. — Тебе нужно поспать. Пойдем. Леви, как-то обмякнув после вспышки, дал себя увести, они поднялись на второй этаж. — Может, расскажешь по порядку? Эрвин стянул с него форму и уложил в кровать. Лег рядом. Леви прижался к нему. Лоб у него был холодный, ладони мокрые. Кое-как подбирая слова, он рассказал о своем припадке, потом рассказал, что отпущенный им когда-то на свободу тип в день падения Стены убил жену и детей Рода Рейсса. Леви говорил медленно — отчасти из-за все еще не до конца исчезнувшего припадка, отчасти из опасения сболтнуть лишнего. Эрвин слушал его, гладил по плечам и голове. Рядом с ним Леви постепенно успокоился. Заснуть он долго не мог. Всю ночь лежал рядом с Эрвином, боясь пошевелиться. Мысли путались, но эмоции улеглись. Собственный припадок напугал его, но теперь ему казалось, что все позади. Он закрыл глаза. Сильнее прижался к Эрвину. Эрвин пробормотал что-то во сне и крепче обнял его. На рассвете Леви сморило сном, и ему снился Ури.