Страж за плечом твоим

20 — Недельный паек за то, чтобы узнать, о чем они говорят! — Ханджи перегнулась через перила крыльца, будто надеясь услышать хоть слово. — Не слышно! С возвращения Леви прошла неделя. Все это время он был нелюдим и угрюм более обычного. О чем он думал, когда подолгу вечерами курил, сидя на крыльце, не знал даже Эрвин. К нему Леви тоже будто бы стал равнодушен. Когда ночью он пытался притянуть Леви к себе, поцеловать в шею, Леви бормотал, что не хочет сейчас, и отворачивался. Во сне, однако, жался к Эрвину и позволял себя обнимать. Он все-таки более подробно рассказал о своей стычке — если это можно так назвать — с Родом и высказал опасение, что его вспышка может аукнуться всему Разведкорпусу. Эрвин не мог с ним не согласиться, но дни шли, а последствий не было, и Леви немного успокоился. Да и без того забот хватало. Казарма спешно перестраивалась. Людей, лошадей, еды не хватало. Вчерашние кадеты не торопились вступать в ряды разведчиков, напуганные последними событиями. В то же время в глазах власть имущих авторитет Разведкорпуса как будто бы вырос, и Эрвин ухватился за это, руками и зубами стараясь выгрезти и новую экспедицию, и достроенную казарму, и лошадей, и УПМ. Он раз в пару дней ездил в Митру, куда его вызывали по самым разным поводам. Кое-кто из знати недвусмысленно давал понять, что пригласить в свой дом командора Разведкорпуса на обед или чашку чая — это престижно. Не пользоваться популярностью было бы глупо. В тот день Эрвин отбыл в Митру на очередной обед, а через час после его отъезда вдруг заявился Кенни. В ответ на хмурые взгляды Майка и Ханджи, встретивших его первыми, он спокойно сказал: «Спокойно, пташки. Я тут как частное лицо. Где Аккерман?» Леви не проявил никакого интереса к дяде, но теперь они сидели на скамейке во дворе и тихо о чем-то говорили, а Ханджи, Майк и Моблит стояли на крыльце и гадали, что означает это семейное воссоединение. Майк отпустил шутку про двух полицейских шавок вместо одной, но Ханджи шикнула на него. — Чего тебе? — грубо спросил Леви, наклонив голову так, чтобы случайные зрители не могли ничего прочитать по его губам — не то что услышать. Кенни пришлось наклониться к нему, из-за чего он согнулся почти пополам. — Я гостей не ждал. Кенни вытянул длинные ноги. Сапоги блестели от капель недавнего дождя. Закурил и так же тихо ответил: — Соскучился. Род в ярости, но вас он не тронет. Тоже соображает. Леви посмотрел ему в лицо и тут же снова опустил глаза. Кенни не сказал «тебя». «Вас». — Спасибо, Кенни. Кенни дернул плечом и ничего не ответил. Несколько минут курили молча. — Слушай, шкет. Помоги найти Йегера. — Сдаешь, господин полковник. У тебя есть имя, а найти не можешь? — Да там титан ногу сломит сейчас. Беженцы без документов, с бумагами бардак. Поди их отследи! Леви потер подбородок. В Шиганшине Йегера не было: он отправился на север до появления титанов, иначе не успел бы к Рейссам. Знал о нападении? Да, отловить и побеседовать бы не помешало. — Что я могу сделать? — сказал он. — У нас тут свой геморрой на жопе. Тебе надо, ты и ищи. — Как хочешь. Леви подумал немного и вдруг сказал: — Кит Шадис. — Чево? — Кит Шадис. Бывший комкор наш. Сейчас кадетов муштрует. Это он нашел Йегера за стенами. — Такой не скажет. — У меня б заговорил. Говорю ж, стареешь. Кенни не ответил. Задумчиво почесал подбородок. Хотел сказать что-то, но Леви его вдруг перебил: — Слушай, Кенни… Что это за припадок у меня был тогда? Мне, конечно, давно Роду по морде съездить хотелось… — А я знаю? Мамаша твоя такая ж припадочная была, помню. Ну, тебя совсем мелкого как-то накрыло. Что? Леви не стал говорить, что припадок напугал его. Кенни не стал говорить, что племянник в этот момент выглядел не живее Фриды и что за него было страшнее, чем за Рода. — Так это болезнь какая-то или что? — Я ебу? Найди Йегера — спроси. Он же врач, ты говорил. — Кенни поднялся. — Раз такой умный, поболтай с Шадисом. — Не буду я этого делать. — Леви тоже встал. — Я на другой службе давно. Хватит с меня допросов. Если что-то случайно узнаю — скажу. А так — нет. Я понять не могу, почему ты с Родом нянкаешься. Ури давно нет. Фриды теперь тоже. Нас с ними ничего не связывает. — У меня свои причины, шкет. Леви пожал плечами. Они распрощались довольно холодно. — Род остается на севере, и я с ним. — Кенни запрыгнул в седло. — Адрес знаешь. Дай знать, если что услышишь. Когда Кенни уехал, Ханджи накинулась на Леви с расспросами, но он отмахнулся от нее. Старшие офицеры обедали вместе, в отдельной столовой. После замка в Тросте и просторных казарм в Шиганшине быт в Каранесе казался ужасно неустроенным. Офицерская столовая, например, явно не была рассчитана на таких великанов, как Майк. — А что это ты такой мелкий, — заговорил Майк, кое-как вытянув под столом ноги, — при таком высоком дяде? — Иди в жопу, — беззлобно сказал Леви, отодвигая миску с недоеденным супом. Аппетита не было, желания вступать в перепалку тоже. — У тебя вот родители наверняка не были тупыми, но тебе как-то удалось. — Хватит, — тоном командора сказала Ханджи. — О чем вы все-таки шептались? Мне интересно. Ей было очень интересно. Пока Леви с Кенни тихо шептались, она с ума сходила и рухнула бы с перил, если бы Моблит ее не удержал. — У меня родственники немного умерли, — осторожно сказал Леви. — Надо с наследством разобраться. Он надеялся, что этого хватит. — Не похоже что-то. Леви пожал плечами и поднялся из-за стола. прошел в их с Эрвином комнату. Было тесно, сыро и тоскливо. Он рылся в своих вещах, пытался навести хоть какой-то порядок. Кровать была узкая и старая. Скрипела при каждом движении. Окна не открывались настежь. В углах кое-где виднелась паутина. За эту неделю Леви так и не убрался, слишком занятый мыслями. Теперь он разгребал бардак, и ему будто бы становилось легче. Руки привычно орудовали тряпкой и щеткой, терли и подметали, а голова… В голове было пусто. Эрвин вернулся далеко за полночь. Леви спал, сидя у окна, положив голову на руки. Он не хотел ложиться без Эрвина, но заснул. Его разбудил скрип двери. Свеча давно погасла, и в темной комнате с трудом удалось разглядеть фигуру вошедшего. Эрвин позвал его по имени, и Леви поймал его руку. От Эрвина пахло дорожной пылью, мокрым плащом и… Леви с такой силой оттолкнул его от себя, что Эрвин неуклюже плюхнулся на кровать. — С кем ты трахался? Леви надеялся только, что не случится нового припадка и он не убьет Эрвина в беспамятстве. Запах женских духов — цветы, мята, фрукты — больно ударил ему в нос. — Леви… — Я неделю хандрил, и все, нашел себе другую подстилку? Он отвернулся, зашарил по столу. Зажег новую свечу, нашел папиросы. Дым немного отрезвил его, но руки дрожали. — Прости… — Эрвин подошел к нему. Хотел взять за руку, но не решился. — Я… Прости. Леви глубоко вдохнул. Выдохнул. Вдохнул снова. Дыши, просто дыши. — Прости. — Эрвин все-таки взял его за руку и осторожно притянул к себе. — Я… — Заткнись. — Он тяжело вздохнул. — Не хочу ничего знать. Он не злился. Ему было больно, обидно. Но злобы он не ощущал. Эрвин осторожно гладил его по волосам. Леви закрыл глаза. — Прости. Я… Она обещала помочь с финансами… А я… Если бы Эрвин не начал оправдываться, еще и так жалко, Леви бы промолчал. Но его детский лепет вызвал в нем все-таки злость, которой не было поначалу. — Шлюха. Это прозвучало, как пощечина. Повисла тишина. Эрвин замер. «А что еще ты хотел от него услышать? — подумал он. — Или думал, что он не узнает?» — От тебя воняет. Иди мойся. Леви вывернулся из его рук и сел на кровать. Он не спросил, сделать ли Эрвину ванну, как обычно бывало. Его голос звучал ровно и резал, как лезвие. За всю ночь он не сказал больше Эрвину ни слова. Целовал и трахал его потом с какой-то несвойственной ему раньше яростью, будто хотел выдавить из тела любовника следы чужих ласк. — Леви… — В предрассветных сумерках Эрвин видел хмурое лицо и темно-серые глаза. — Прости. Я не буду оправдываться. Я был бы в ярости на твоем месте. Прости. Леви не ответил. Он внимательно смотрел на Эрвина, будто гадал: верить этим извинениям или послать Эрвина куда подальше? Эрвин осторожно погладил его по лицу. Провел пальцем по губам. Поцеловал — легко, почти незаметно. Леви вздохнул. Отозвался на поцелуй и еле слышно застонал. Утром, когда Эрвин одевался, Леви наконец заговорил: — Ты сделал мне больно. Я не злюсь, не ревную. Не знаю почему. Мне просто больно. Я обещал, что всегда буду на твоей стороне… И если ты считаешь, что так нужно… Эрвин уставился на него. Лицо без всякого выражения. Голос, как у покойника. — Да рассердись же ты, блядь! — выпалил Эрвин. — Врежь мне! Бутылку в окно швырни! Леви засмеялся нервным, дерганным смехом. — Это ничего не изменит, — произнес он. — Я уже сказал: я не злюсь. — Помолчал и добавил так тихо, что Эрвин едва расслышал: — У меня нет иллюзий на свой счет. Полтора метра агрессии и ненависти по ко всему живому, да? Не предел мечтаний. Так что… Эрвин рывком притянул его к себе. — Прекрати. Я никогда так о тебе не думал, ты знаешь. — Он поднял его лицо за подбородок и посмотрел ему в глаза. — Я виноват. Это не потому что ты хандрил и тебе было не до меня. Не потому что ты не предел мечтаний. Откуда эта чушь вообще вылезла… Я сделал глупость, причинил тебе боль. Ты имеешь право послать меня куда подальше. Злиться. Леви… Прости меня. — Хорошо. — Леви прикрыл глаза. — Но если такое повториться, я тебя убью. И я не шучу, Эрвин. Я это сделаю. «Сначала тебя, потом себя», — подумал он, но вслух не сказал. Он уткнулся головой в грудь Эрвина. — Леви… — М? — Что с тобой? Ты с того дня как будто… Я даже не знаю… Ты в порядке? Леви вздохнул. — Мне кажется, я болен… Причем давно… Не знаю… Эрвин внимательно посмотрел на него. — Если я прикажу тебе уехать в отпуск, ты же не поедешь, да? Леви покачал головой. — Я не оставлю тебя одного. — Хорошо. Тогда на ближайшую неделю у тебя никаких обязанностей. И это приказ. Понял? Леви улыбнулся — первый раз за долгое время. Притянул Эрвина к себе за затылок и поцеловал.