«Моя милейшая подруга, советница моих тяжких дней!
Я обычно не пишу тебе длинных писем, так как знаю – мы всегда можем увидеться лично. Но в последнее время я чувствую, что за мной постоянно тянется тяжкий след ответственности, потому, хоть и кажется мне иногда, что это сводит меня с ума, я стараюсь ежеминутно занимать себя какими-то делами. Каждый день происходит уйма встреч и подписывается куча бумаг, но вдаваться в подробности будет, пожалуй, скучно и опасно – я знаю, что до сих пор есть те, кто захочет заполучить информацию, написанную мною в личном письме. Потому только самое интересное. Вчера было собрание с представителями церкви, которые упорно пытались навязать мне нужду в рождении наследника. Я, милая Джувия, не могу с ними не согласиться полностью, так как знаю, что природа – дама капризная, а ребёнок (не буду уточнять пол дабы не вдаться в крайности) для удачного установления на троне необходим. Но, с другой стороны, Джу, ответь же мне, пока пишу я тебе, как женщина пишет женщине, разве может меня этот факт не смущать? Ни в коем случае не подумай, что я боюсь своего мужа, нет, ни разу! Более того (не смущайся моего откровения – в последнее время я чувствую, что разорвусь от многочисленности моих глупых мыслей. Когда я чувствую такую беззащитность, ты знаешь, - я всегда обращаюсь к тебе), наверное, мне стоит признаться, что я как никогда стала верить ему после того, как наша клятва была закреплена под взглядом Господа, и дела наконец стали не «его» и «мои», а – «общие». Мне тяжело даётся осознание, что с недавних пор я девушка замужняя, но что поделать? И, наверное, из всех прочих вариантов, я бы… Ах, я бы выбрала Графа Фернандеса, даже если бы у меня была возможность выбирать из всех мужчин на земле! Я долго думала, откуда пришло такое доверие, такое спокойствие? Я всегда ждала засады, подвоха, держала руку на пульсе (пока вторая моя рука лежала на рукояти оружия), а теперь размякла, словно хлеб от воды. Знаешь, Джувия, я запуталась в себе. Что происходит в моей душе? Ты так часто спрашивала меня о чувствах к нему, и мне казалось всё таким прозрачным, таким понятным, что теперь я в замешательстве. Могла ли ты быть права? Для меня всегда мужчины делились на две группы: военные, которые, пожалуй, при всей их близости к моему духу и ремеслу, для меня были излишне грубы, и смазливые, напудренные аристократы, которые, как мне казалось, беспокоились о чистоте своего лица больше, чем я. Я нередко видела мужчин достойных, но они были для меня лишь уважаемыми персонами. Те, кто осмеливались нарушить этот барьер, казались мне (даже если я находила их красивыми) искусственными, одинаковыми, дешёвыми. Им нравилось моё лицо, статус, и некоторые восхищались навыками владения оружием. Никому, ах, теперь я поняла, моя позиция, взгляды, моя жизнь на самом деле были не интересны. Да и как девушка, должно быть, я их не интересовала. Только как красивая, удачная по связям жена. Когда я познакомилась с неким Джерардом Фернандесом, знаешь, Джу, меня перекосоёбило от многих его особенностей. Дикая смесь тех двух вышеупомянутых групп молодых людей. Будет лукавством умолчать, что он был (да и есть) очень красивым, и что, наверное, будто я другим человеком, мне бы льстило его внимание. А тут, Милейшая, представьте себе меня. Я ни разу не видела, как влюблённые люди ухаживают, да ко мне вообще никогда ни один мужчина не относился как к… девушке? Родственники видели во мне принцессу, общество – непокорную аристократку, да и я была, в общем-то, довольна таким стечением обстоятельств. Пока не появился человек, молодой и красивый, который раздражал меня своей наигранностью, но ухаживал. Как-то по-уродские, почти неумело, но он посвящал мне стихи, целовал руки слишком долго, глядел так, что мне, девчонке, становилось жарко. Я так долго винила себя за эту немую благодарность за его вызывающее поведение, пока не поняла, что моя юная голова не в силах была работать иначе. Чем дольше я общалась с ним, тем больше он меня раздражал, и я упорно считала, что дело было в его манере поведения. Но, знаешь, Джу, недавно меня посетила мысль, что его лицемерие, умелая игра раздражала меня не столько из-за принципов. Я боялась, что весь его интерес ко мне – насмешка и маска, что так Графу надо для личных целей или просто забавы ради. И как раз-таки это меня пугало. Пока не напугало что-то пострашнее. А напугало меня его признание. Раз, два, десять – он уйму раз доказывал, что любит по-настоящему, и проявлялось это (опять же!) так неумело, что я могу надеяться, что до меня у него не было пассий. Я вдруг осознала, что его чувства, кажется, не были насмешкой, и обожглась пожаром ощущений вечно ненастоящего юноши. Теперь, когда всё стало ясно, я начала сомневаться уже в своих чувствах. И из-за принципов и дел отмела все возможные варианты, раз за разом, наверное, разбивая его жестокое, но несчастное сердце. Или я переоцениваю себя? Честное слово, я растаяла из-за его отношения ко мне, уважения, ухаживаний, помощи и этой странной, почти зрелой красоты. Я чувствую себя полной дурой, Моя Дорогая Подруга, мой советник в беде. Я никогда не чувствовала подобного, и теперь переживаю, что мои зарождающиеся чувства – не любовь к нему, а лишь восторг от ощущения чужой любви ко мне. Наверное, мне понадобится время, чтобы всё осознать. Чтобы для себя решить, что для меня значит этот человек. Но, если это будет ответом на задаваемый тобой мне вопрос в прошлом письме, – да, он дико важен для меня. Но как и насколько? Всё это хорошо, честное слово – хорошо, но представь каково мне, пусть даже влюблённой в Джерарда, начинать с ним разговор о ребёнке? Он взрослый, должно быть, достаточно опытный мужчина (уж точно опытнее меня!)… А я? С моей стороны будет лукавством сказать, что мне он не нравится внешне или что я совершенно не поддаюсь буйству страстей, охватывающих меня иногда по ночам от бесовских мыслей. Мне довелось однажды вечером, когда я зашла к нему в покои, дабы узнать, всё ли готово к поездке на следующий день к Милкович, застать его не в самом одетом состоянии (Бог видел, ничего лишнего и непристойного мои глаза не видели!), после чего я весь следующий день витала где-то в облаках. Ну как я могу править государством, если не могу управлять своими же чувствами, которые в последнее время берут надо мной вверх! Я жду ответного письма, моя Дорогая Джувия. Что ты думаешь по этому поводу? Когда приедешь ко мне? Я хочу увидеть, как у тебя выходит набросок портрета. Что с Фулбастером? Сердоболия, слышала, была у тебя, она сказала что-то по поводу своего решения официального побега? Столько вопросов, Джу!С искренней любовью и признательностью, Твоя, теперь уже, Королева»
«Ваше Величество, я Вас снова тревожу.
Вы решите, что я пьян, оттого буквы такие неровные и слова такие честные, но я, честно, не пил. Я просто тороплюсь, так как внезапно меня охватили волнения. Ну и пару грамм я всё же выпил, не серчайте. Я не знаю, как обращаться к Вам более: как к королю или как к давнему другу? Я вижу Вас теперь только в роскошном кабинете или на важных встречах, и, знаете, хотелось бы сказать, что меня это не беспокоит. Это ведь удел эмоционального Нацу или излишне честного Гажила говорить о тоске и скуке, о расставаниях и чувствах? Я так думал, верно, я так думал. Я считал, что легко перенесу разрыв нашей очаровательно "преступной группировки", и смогу жить дальше, но по ночам меня стали мучать кошмары. Я готов жить минутами встреч с Драгнилом, ведь по нему хорошо скучать – после этого долгожданное воссоединение будет только приятнее. К Гажилу я готов ездить каждые выходные, тем паче, к Уртир мне всегда мила дорога. А Вы… Вы один остались у меня под носом! 20 минут – и я у Вас. А недосягаемость только увеличилась.Я скучаю по прошлому, как бы не казалось, что я удачно устроился в будущем и настоящем. Я боюсь ответственности, как бы я не брался за неё с холоднокровием. Я бежал от одиночества, но, в конце концов, остался один.
Я чувствую взгляды аристократов, которые считают меня выскочкой, и они правы. Я чувствую, что, как друг, я Вам не ровня, а дети у Вас скоро свои уже будут. Я всегда прятал это в себе, вечно цеплялся за то, что должен быть доволен и куском хлеба, а жалобы оставить слабакам и трусам. Так вот, Ваше Величество – я слабак и трус. Вы сделали для меня столько, а я снова иду к Вам с просьбами. Что же я хочу попросить? Я не знаю, стану ли я счастливым, но я обрёл самое любимое мною дело – адмиралтейский флот. Я не чувствую себя счастливым только потому, что это чувство иррационально, и у него нет определения. Я всегда считал, что успеха можно добиться только тому, кто пашет и учиться. А по учебникам, оказалось, жить нельзя! И, поскольку, я считаю, что уже не имею право ничего у Вас просить, так как Вы и так сделали для меня очень много, я хотел бы… Если позволите, попросить не за себя, а за другого человека. Я говорил Вам об одиночестве, и я не врал. Я прихожу в пустую квартиру, снимаю одежду, курю, плачу, как младенец, а потом собираюсь и еду по гостям. К Нацу, к Гажилу с Леви, к Госпоже Сердоболии, к Вам во дворец или в маленький аккуратненький особняк чуть на юге от столицы. Я вечно приезжаю с недовольной миной и делами. Самое смешное , что я эти дела часто выдумываю на ходу (а все твердят, что я себя перетруждаю), только чтобы найти повод приехать. Только чтобы не быть одному. Мне скоро восемнадцать, а я чувствую, что каждая минута в одиночестве делает меня на год старше. В таком случае, мне стоит, должно быть, жениться. Женские руки спасают от боли в плечах и спине, поцелуи помогают не стать совсем импотентом, а одна единственная даёт гарантию защиты от заболеваний. Граф, мой учитель, Мой Уважаемый Жерар, я знаю, что не люблю никого настолько сильно, чтобы бездумно взять в жёны. Но я уже сказал, что прошу не за себя? Одна девушка, очаровательная девушка готова разделить мои будни. Готова быть женой, любить, и даже не просить от меня в ответ таких же влюблённых взглядов. Быть может, я козёл. Но и я горю желанием, Ваше Величество, просто другим. Я не знаю, мне ещё невдомёк, что это значит, но я хочу подавать ей руку, дарить платья, которые ей очень идут, наблюдать за тем, как она рисует… Я хочу заботиться о ней, потому что она, наивная простушка, этого заслуживает. И мне будет так стыдно не дать ей этого, особенно, если Вы позволите мне взять в жёны Графиню Локсар. Она как-то сказала, что тоже боится одиночества. Что живёт и чувствует, что не для чего. Я хочу подарить ей надежду и смысл. Пройдёт время – и я так привыкну к ней, что, наверное, не будет особой разницы – люблю я её или мне просто с ней комфортно. Почему-то, когда я поделился подобной мыслью с Леоном, он рассмеялся. Он сказал, что я дурак, и с возрастом пойму чуть больше. Я, Мой Король, нахожу его бестолковым олухом, так и знайте. Себя, правда, тоже…Ваш покорный раб, Грей Фулбастер»